Глава III. Юридическая герменевтика в работах советских и российских ученых

§ 1. Взгляды на юридическую герменевтику в трудах советских ученых

Как уже было отмечено выше, к началу XX века в среде отечественных правоведов начал складываться герменевтический подход к праву. В рамках различных направлений позитивизма предпринимались первые попытки разработки учения о юридической герменевтике или ее отдельных элементах. В этот период возрастающий интерес к герменевтической проблематике правовых текстов был прерван социальными катаклизмами, повлекшими за собой коренные существенные преобразования в обществе и коренные изменения правой правовой идеологии.

В России в условиях советского общества (1917-1991гг.) происходит формирование советской юридической науки. По мнению С.С. Алексеева, «она, как и «случай» советской цивилизации в целом, представляет собой особое, уникальное историческое явление, особый, хотя и выбивающийся из общих направлений мирового развития феномен развития человеческого духа и интеллекта по вопросам права, характеризующийся противоречивым содержанием и последствиями»¹. Несмотря на особые исторически сложившиеся условия правовой действительности данного периода, импульс к развитию правовой науки в условиях советского общества был задан еще дореволюционным правоведением. Российская дореволюционная юридическая наука по мировым стандартам развития юридических знаний отличалась весьма сильными тенденциями к философскому подходу в изучении реальных правовых явлений, в том числе в вопросах юридической герменевтики.

Советское правоведение стало прямым выражением большевистских, леворадикальных коммунистических взглядов, соответствующих марксистским постулатам. Как отмечают В.Н. Протасов, Н.В. Протасова, сразу после октябрьской революции, в первые годы советской власти отношение к праву среди ученых-правоведов и интерпретаторов марксизма было явно нигилистическим (А.Г. Гойхбарг, В.В. Адоратский, М.А. Рейснер, Е.Б. Пашуканис, П.И. Стучка и др.)¹. Герменевтическая проблематика юридических текстов в период 1917-1919 гг. утрачивает свою актуальность в связи с принятием Декрета о суде №1. Декрет о суде №1 отменял действие старых законов при условии их противоречия «революционному правосознанию»². В связи с признанием последнего основным источником права, при отсутствии новых писаных норм, проблема разработки правил понимания, толкования и применения права перестает быть актуальной. Главным принципом понимания и способом толкования права новой судебной практики и революционного правотворчества стало соблюдение приоритета «революционного правосознания».

В дальнейшем в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР получает распространение теория «социальных функций права», основным принципом уголовного права признается принцип целесообразности, противопоставляющийся принципу законности. Указанное направление развития законодательства проявилось также в тенденции законодателя к отказу от особенной части уголовного кодекса, поскольку руководство «социалистическим правосознанием» и принципом целесообразности предоставляло возможность решать дела на основе норм общей части. Судебные органы получают полномочия правотворчества, при отсутствии конкретной нормы в законе суды могли свободно применить аналогию закона и даже аналогию права. Свобода толкования в этот период, по мнению И.А. Исаева, на практике вела к произволу³. Помимо судебных органов функциями правотворчества наделялись все органы правоприменения, в том числе и административные органы и ревтрибуналы.

В конце ноября 1918 года при реформировании судебной системы утвержденным ВЦИК Положением о народном суде РСФСР в процессе понимания, толкования и правоприменения принцип «социалистического правосознания» дополняется принципом учета социальных и политических мотивов¹. Со вступлением в силу Уголовного кодекса РСФСР 1922 года проблема разработки правил и приемов интерпретации правовых текстов так и не стала актуальной. В УК РСФСР 1922г. под преступлением понималось «всякое общественно-опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени»². Проблема интерпретации предписаний решалась прежними способами. При толковании и применении норм гражданско-процессуального кодекса РСФСР применялось следующее правило: «за недостатком узаконений и распоряжений для решения какого-либо дела суд решает его, руководствуясь общими началами советского законодательства и общей политикой Рабоче-Крестьянского Правительства»³.

Дальнейшая активная правотворческая деятельность советской власти вызвала необходимость теоретического обоснования и определения развития отечественной юриспруденции. В период с конца 1920-х до начала 1930 годов происходит активное развитие советской правовой теории. При этом, по мнению В.Н. Протасова, Н.В. Протасовой, «наряду с марксистским направлением в теории права (П.И. Стучка, Е.Б. Пашуканис) появились и другие концепции. Так, имели место попытки возродить традиции психологической школы права (М.А. Рейснер и др.)»⁴. С середины 1930-х годов в отечественном правоведении возобладала официальная версия «марксистско-ленинской общей теории права, которая представляла конгломерат данных юридического позитивизма и подогнанных под «современность» марксистских догм, партийных директив»¹. Эта дисциплина обслуживала тоталитарную систему, прикрывая, оправдывая, а то и возвеличивая коммунистический режим. Доктрина «социалистической законности», сложившаяся в этот период, исходила из нормативисткого представления о праве. Однако признание нормативизма (вместо психологической и социологической теории права 20-х гг.) не отменяло использования в толковании и применении правовых норм принципов целесообразности, аналогии и объективного вменения. Императивный характер советского права требовал толкования закона в строгом соответствии с намерениями его авторов, свобода толкования отсутствовала (как в дореволюционной русской науке или в западном праве).

В довоенный период и после вступления СССР в войну общие подходы и принципы к толкованию нормативных актов оставались прежними. Для уголовного права военного периода свобода толкования и использование принципа аналогии получает еще более широкое применение. В вопросах научной разработки проблем понимания, толкования и применения нормативно-правовых актов юридическая наука оказалась отброшенной назад по сравнению не только с мировым уровнем, но и с уровнем развития герменевтических идей в праве, достигнутым в дореволюционной России.

Советская юридическая наука сталинского и постсталинского времени носила сугубо идеологическую направленность, в том числе и в части юридической догматики. Традиционные понятия «право», «законность» обязательно дополнялись указанием на «социалистическая», «советская», что способствовало возведению данных категорий на более высокий ценностный уровень. В этот период в праве появляются категории и выражения «новый, особый, высший исторический тип», «лучшее в мире», неизменно добавляемые при рассмотрении советского права, которые приобрели значение непререкаемых и обязательных характеристик, сопровождающих обсуждения любых правовых явлений¹.

Характеризуя состояние советской юридической науки с конца 1940-х, в 1950-1960-х гг., С.С. Алексеев отмечает, что в данный период она стала весьма значительно развиваться в количественном отношении. Далее он продолжает, что в связи с существенно расширенным после Великой Отечественной войны юридическим образованием, появлением новых юридических вузов, кафедр, дисциплин, в науку влилось большое число молодых ученых-юристов; были образованы новые научные юридические учреждения, расширены старые. В конце 1930-х гг. в науку и преподавание юридических знаний вернулись дореволюционные правоведы (А.В. Венедиктов, М.М. Агарков, Е.А. Флейшиц, В.К. Райхер, Б.Б. Черепахин и др.). Именно через них в 1940-1960 гг. благотворное влияние отечественной и мировой правовой культуры стало все более - даже в условиях сталинских и неосталинских, андроповско-брежневских порядков - сказываться на состоянии советской юридической науки². В декабре 1958 года принимаются новые Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик³. Впервые в истории советского уголовного права отменяются принцип аналогии, обратная сила закона, принцип объективного вменения. В Основах уголовного судопроизводства Союза ССР принцип «социалистического правосознания» заменяется принципом законности⁴. Указанные выше изменения находят в 1961 году отражение в Основах гражданского законодательства и Основах гражданского судопроизводства.

В связи с существенными изменениями основных принципов правоприменения и идеей «широкого» понимания права этот период времени в советской юридической литературе характеризуется значительным оживлением научного интереса к вопросам толкования и применения советского права. В рамках отечественной правовой науки во второй половине 1950-х годов была предпринята попытка социологизации правопонимания в рамках позитивистской концепции. «Широкое» понятие права в этот период дополняется такими элементами механизма правового регулирования, как правоотношение, правосознание и др. С начала 1970-х годов право в «широком» понимании стало отграничиваться от понятия закон.

В работах некоторых советских ученых появилась тенденция отрицания права советского суда на толкование закона. Так, например такое отрицание нашло отражение в Учебнике уголовного права (1938). Авторы данного учебника противопоставляли толкование приемам и средствам, способствующим правильному применению закона¹. В более осторожной форме отказ от права суда на толкование закона проводился путем противопоставления «уяснения» закона его «толкованию» с утверждением при этом, что суд вправе только уяснить смысл правовой нормы, но не толковать ее².

В указанный период с 1950-х по 1970-е годы учение о юридической герменевтике как о комплексе понимания, толкования и применения правовых текстов в отечественной юридической науке не разрабатывается, а его необходимость отрицается. Однако ее функции в какой-то мере начинает выполнять новая советская теория толкования, пришедшая на смену прежних и относительно простых форм «уяснения» и «толкования» закона более раннего периода. Господствующей точкой зрения в этот период является подход, в соответствии с которым теория толкования советского закона как средство познания объективной действительности, связанной с фактами, имеющими юридическое значение, должна носить строго научный характер. При этом, однако, отмечает А.С. Шляпочников, теорию толкования закона нельзя рассматривать как самостоятельную отрасль научного знания, т.к. «…имевшие место в прошлом попытки ряда буржуазных теоретиков права создать в качестве самостоятельной отрасли науки права науку о толковании законов (так называемую юридическую герменевтику) оказались бесплодными не потому, что теория толкования закона лишена научной основы, а в силу того, что эта теория опирается на данные других общественных наук, не создавая своей, отличной от них методологии»¹. Теория толкования советского закона опирается прежде всего на марксистско-ленинскую теорию познания действительности, в основе которой лежит метод диалектического материализма. Анализируя труды Н.А. Гредескула и П.Ю. Люблинского, А.С. Шляпочников приходит к выводу, что отрицание данными авторами юридической герменевтики объясняется «неспособностью буржуазной науки права найти твердую и прочную основу для толкования законов, которую может дать только материалистическая диалектика»².

Однако, несмотря на формальный отказ от юридической герменевтики, отдельные элементы учения с учетом специфики сложившихся общественных отношений и господствующей идеологии получают свое дальнейшее развитие. Разрабатываются отдельные положения советской юридической науки по вопросам понимания, толкования и применения норм советского права, появляются работы таких авторов, как С.И. Вильнянский (1948), Ю.Г. Ткаченко (1950), Р.С. Рез (1958), А.Я. Берченко (1960), П.Е. Недбайло (1960), А.С. Шляпочников (1960), А.С. Пиголкин (1962), А.Б. Венгеров (1966), А.Ф. Черданцев (1972), Н.Н. Вопленко (1976) и др. авторов, в рамках которых интерес к проблемам понимания, толкования и применения права возобновляется, а также происходит теоретическая разработка отдельных ее элементов³.

Однако «в связи с особенностями общей теории права, правовой социологии и философии права указанного периода, когда они намертво скованы идеологией»¹, ее догмами и постулатами, указанные выше исследования по большей части замыкались на идеологических подходах к отдельным вопросам юридической герменевтики, на жесткой «методологии» и заранее заданных результатах. Позднее в отдельных работах происходит постепенное формирование иных научных подходов, целью которых становится поиск принципиально нового взгляда на интерпретацию правовых явлений с точки зрения разграничения понятий «право» и «закон». Однако эти работы также вплоть до конца 80-х годов должны были соответствовать основам марксистской диалектики и историческому материализму.

Так, отмечая актуальность проблем понимания и толкования нормативно-правовых актов, Н.Н. Вопленко указывает, что толкование права является одной из традиционных проблем юридической науки, связанной с классовыми интересами, их обоснованием и защитой: «…в условиях господства буржуазии толкование правовых норм выступает в качестве активного средства, обеспечивающего защиту интересов эксплуататорского меньшинства»².

В советской юридической науке периода 1950-1980-х годов наибольшую разработку получает второй элемент юридической герменевтики – толкование. В советский период толкование правовых норм чаще всего понимается как явление интеллектуально-волевого характера, направленное на познание и объяснение права. В советской юридической науке и практике под толкованием права понимается «определенный мыслительный процесс, направленный на установление содержания норм права путем выявления значений и смысла терминов и выражений (знаков естественного языка), заключенных в нормативных актах» и «результат указанного мыслительного процесса, выраженный в совокупности суждений (грамматических предложений), в которых раскрывается содержание толкуемых норм»¹.

Иной позиции придерживается С.С. Алексеев. По его мнению, «толкование – это не само познание, а деятельность по установлению содержания нормативных предписаний»². Причем эта деятельность, как считает С.С. Алексеев, охватывает собой и уяснение, и разъяснение содержания нормативных предписаний.

По мнению А.Я. Берченко, «выяснение смысла нормы – весьма значительное и гибкое звено в процессе применения права, используемое буржуазией для искажения истинного содержания нормы»³. А.С. Шляпочников толкование правовых норм определяет как необходимое условие, обеспечивающее надлежащее применение уголовного закона. А.Ф. Черданцев употребляет термин «толкование права» в двух смыслах: как определенный мыслительный процесс, направленный на установление содержания норм права путем выявления значений и смысла терминов и выражений (знаков естественного языка), заключенных в нормативных актах; и как результат мыслительного процесса, который фиксируется в совокупности языковых высказываний, отражающих содержание норм права⁴. Однозначного подхода к структурным элементам самого процесса толкования (как комплекса элементов уяснения и разъяснения) в этот период еще не сложилось. Так, А.И. Денисов, С.И. Вильнянский понимают толкование как деятельность, направленную на уяснение смысла правовых норм⁵; Ю.Г. Ткаченко сущность толкования видит в разъяснении норм права¹; С.С. Алексеев, Н.Н. Вопленко, П.Е. Недбайло, А.С. Пиголкин придерживаются мнения о том, что толкование представляет собой уяснение и разъяснение норм права². Помимо трех основных подходов к структуре толкования права, в этот период группой авторов в понятие «толкование права» помимо уяснения и разъяснения выделяется третий элемент – интерпретация³.

Однако вне зависимости от структурного подразделения толкование представляется в этот период не как случайная совокупность способов толкования, а как «система знаний об основных закономерностях уяснения и разъяснения смысла правовых норм»⁴.

Уяснение, являясь внутренним мыслительным процессом, составляет начальную ступень формирования понятия толкования. Оно представляется Н.Н. Вопленко как бы скрытым явлением, «вещью в себе». Его внешней противоположностью и логическим продолжением выступает разъяснение. Оно «отрицает» (в смысле прихода на смену одной ступени толкования другой) предшествующее уяснение, а с другой стороны, констатирует его существование. Это двойственное состояние выражается в формуле «уяснение – разъяснение» ⁵. Понимание А.С. Пиголкиным толкования-уяснения как «внутреннего мыслительного процесса, не выходящего за рамки сознания самого интерпретатора»⁶, содержанием которого являются мыслительные операции, производимые субъектом познания, в целом, на наш взгляд, соответствует такому элементу современной юридической герменевтики, как понимание.

Вторым элементом толкования социалистического права выступает разъяснение. По мнению Н.Н. Вопленко, разъяснение норм права есть изложение смысла государственной воли, выраженной в нормативных актах, которое стало возможным в результате деятельности по ее уяснению. Уяснение и разъяснение представляют собой две диалектически взаимосвязанные стороны процесса толкования» ¹. Поэтому в процессе разъяснения могут быть использованы различные приемы и способы познания и интерпретации правовых норм. Наряду с такими способами толкования как грамматический, логический, историко-политический и систематический, к приемам уяснения смысла права применяются реконструирование правовых норм, конкретизация, доказательство и опровержение тезисов, иллюстрация и т.д².

Характеризуя толкование права как определенный процесс, советские авторы указывают на герменевтическую проблему понимания, поскольку термин «толкование» тесно связан с понятием «познание». «Закон, - писал еще К.Маркс, - всеобщ. Случай, который должен быть определен на основании закона, - единичен. Чтобы подвести единичное под всеобщее, требуется суждение… Для применения закона требуется еще и судья… Для судьи нет другого начальника, кроме закона. Судья обязан толковать закон, в применении к отдельному случаю, так, как он понимает закон при добросовестном рассмотрении»³. В раскрытии точного смысла советского закона путем тщательного и глубокого марксистко-ленинского анализа его социально-политического содержания и его словесной оболочки и заключается задача толкования.

Нормы права являются, безусловно доступными «непосредственному» восприятию или пониманию. Как справедливо указывает А.Ф. Черданцев, «при этом не надо забывать, что при простом прочтении улавливается лишь общий и абстрактный смысл нормы права»⁴. Так в советской юридической литературе отмечается, что непосредственное понимание словесных выражений - «это скорее заявка на понимание, чем само понимание. За процесс понимания принимается в этом случае простое чувство знакомства со словом»¹. Понимание знакомого слова имеет «характер неразвернутого, неанализируемого знания того, что значит данное слово, и его можно выразить примерно таким предложением: «Я знаю, что это значит»². Для понимания правовых норм такого знания такого значения недостаточно, необходимым является знание значения слов на уровне понятий, т.е. необходимо развернутое анализированное знание. Необходимо особо отметить, что на данном этапе развития советской юридической науки проблематизируется само понимание, происходит выявление различных уровней понимания правовых норм, что стало одним из важнейших элементов современной юридической герменевтики.

В этот период справедливо обращают внимание на тот факт, что эффективность использования способов и приемов толкования в качестве инструментов процесса познания права зависит от особенностей подготовки познающего субъекта: «Толкование тем эффективнее и «незаметнее», чем выше юридическая подготовка данных лиц»³, а также на связь понимания смысла правовых норм с их непосредственной и правоприменительной реализацией. Н.Н. Вопленко пишет: «Соблюдение, использование и применение права невозможны без предварительного познания смысла правовых велений»⁴. А.Ф. Черданцев в связи с этим замечает, что «квалифицированные юристы легко «схватывают» абстрактный смысл нормы права и применительно к конкретным ситуациям без особых усилий. Но следует отметить, что такое «свернутое», «бездоказательное», на первый взгляд, понимание нормы права имеет в своей основе опыт прошлого индивидуального толкования и опыт толкования других субъектов»⁵. Таким образом, за непосредственным, «свернутым» пониманием стоит опыт предшествующего развернутого толкования, основанного на различного рода аргументах.

В условиях социалистической действительности толкование нормативных актов является одним из способов проведения политики Коммунистической партии, в связи с чем проблема определения объекта толкования сохраняет свою актуальность и в советский период развития отечественной правовой науки. Как справедливо указывает В.А. Петрушев, к объекту толкования в советский период относят нормативные правовые акты, являющиеся выражением воли законодателя (или государственной воли)¹. «Толкование норм социалистического права есть деятельность государственных органов, общественных организаций и отдельных граждан, направленная на установление содержания нормативных актов, раскрытие выраженной в них государственной воли»². Для постижения воли законодателя, установления политического смысла, мотивов принятия нормативных правовых актов допускалось изучение самых разнообразных материалов и документов, которые по большому счету находились вне права (решений партийных органов; высказываний видных партийных и государственных деятелей; литературы, отражающей политику Коммунистической партии; материалов периодической печати и др.)³. Учитывая специфику функций советского права, Н.Н. Вопленко определяет толкование как «выражающуюся в особом акте интеллектуально-волевую деятельность по уяснению и разъяснению смысла норм социалистического права в целях их наиболее правильной реализации»⁴.

Такой элемент толкования, как уяснение, характеризует гносеологическую природу процесса толкования, его направленность на познание и объяснение смысла правовых явлений¹. Обосновывая гносеологическую природу толкования, А.Ф. Черданцев указывает, что методологическую и теоретическую основу научного познания советских правовых норм составляет ленинская теория отражения. С учетом положений ленинской теории отражения в советский период им выявляются следующие свойства процесса толкования:

1. Толкование представляет собой опосредованное познание. Поскольку нормы права являются объектом обобщенного, абстрактного познания (мышления, происходящего в форме уяснения понятий, формирования суждений, умозаключений), их толкование является разновидностью мышления, в ходе которого из одних мыслей выводятся другие, содержащие новое знание о содержании норм права.

2. Объективность толкования. С точки зрения марксизма познание есть форма отражения действительности мыслящим субъектом. Познание как процесс представляет собой результат взаимодействия субъекта с объектом, «то и другое накладывает на этот образ свой отпечаток - …знание, истина – отражают собой единство объекта познания и познавательной деятельности субъекта»². Нормы права (и их содержание) как предмет процесса толкования «объективны по отношению к индивидуальному сознанию, а также науке и иным формам общественного сознания»³. При этом нормы права можно рассматривать как мысли законодателя о должном и возможном поведении субъектов права, и в этом плане они могут быть субъективны. Объективность норм означает, что для целей правового регулирования они должны быть материализованы в форме, доступной органам чувств. Такой формой является язык. Языковая форма норм права и языковая материализация процесса толкования предопределяют его объективный характер.

3. Логичность толкования. Правила формальной логики, используемые при толковании, имеют объективный характер, как и законы природы и общества. «Законы логики не навязываются человеческому мышлению, они являются необходимым свойством человеческой мысли»¹. Требованиям формальной логики подчинен весь процесс толкования. По мнению А.Ф. Черданцева, «все способы толкования (а не только так называемое логическое толкование) основываются на законах и правилах формальной логики»².

4. Диалектичность процесса толкования. Диалектика толкования как метода познания содержания норм права проявляется в совокупности способов толкования, в переходе от незнания к знанию, от неполного знания к полному, в противоречии истинных и ложных знаний о содержании нормы права и в других моментах.

5. Субъективность процесса толкования. Толкование осуществляется индивидуальным субъектом, на результаты деятельности которого оказывают влияние его личный уровень правосознания, социальный опыт и умственные способности. При этом результат толкования представляет собой субъективные идеальные представления о содержании нормы интерпретатора. Знания, являющиеся результатом процесса толкования правовой нормы обладают определенной новизной, поскольку в процессе интерпретации достигаются более конкретные и детальные знания о содержании общей и абстрактной нормы права, в связи с чем субъективный характер толкования может служить источником ошибок и заблуждений.

6. Классово-политический характер толкования. Особое внимание в советский период уделялось социально-политическому значению толкования. Проблема толкования носит сугубо классовый характер и в этот период рассматривается исходя из сущности государства и права.

Определяя социально-политические задачи, стоящие перед советским правом, и сравнивая учение о способах и приемах толкования «буржуазных» ученых-юристов с советским подходом, А.С. Пиголкин отмечает, что «проблема толкования нормативных актов была сведена буржуазными учеными-юристами лишь к формальным приемам, юридической технике, якобы охраняющих от субъективных ошибок при применении права для всех общественно-экономических формаций, для всех классов. Эта наука о приемах толкования стала называться юридической герменевтикой (юридической техникой)»¹.

Однако, отрицая юридическую герменевтику, советская юридическая литература, тем не менее, не отвергает необходимости разработки и применения способов интерпретационной деятельности, помогающей провести анализ советской правовой нормы с целью уяснения ее смысла. Использование системы приемов признается необходимым, но не главным в советском толковании. Политический характер толкования вытекает из сущности права, выражающего волю класса и являющегося «мерой политической»². Характер толкования предопределен классовой принадлежностью интерпретатора как субъекта познания. В связи с этим А.С. Пиголкин пишет о том, что «толкование нормативных актов всегда тесно связано с правосознанием и политикой того общественного коллектива, интересы которого выражает интерпретатор. В каждый конкретный период исторического развития оно является одной из форм раскрытия социально-политической направленности правовых норм»³. Цели и интересы определенного класса, классовый подход к различным явлениям жизни влияют на сознание интерпретатора, а следовательно, на результаты его деятельности, направленной на толкование правовых норм. Так, по мнению А.Ф. Черданцева, «субъективный характер толкования является одним из факторов, который обусловливает также наличие различных теорий толкования»⁴. Речь идет о статических и динамических теориях толкования.

Основными ценностями статических теория признавались стабильность и определенность правовых норм. В соответствии с положениями статического подхода содержание норм права остается неизменным с момента их издания законодателем. Какие либо корректировки, или приспособление нормы права к меняющимся условиям жизни недопустимы.

В отличие от них, динамические теории как одну из основных ценностей рассматривали динамизм, возможность изменения содержания правовых норм независимо от законодателя, способность права приспосабливаться к быстро меняющимся условиям жизни, допускающие возможность корректировки, приспособления права к изменяющимся экономическим, политическим, культурным потребностям жизни общества, в соответствии с целями и интересами господствующего класса. Факторами, предопределяющими подход к толкованию и применению права, в советский период являются «политические и идеологические установки КПСС, направленные на укрепление законности, повышение роли и престижа права в нашем обществе»¹.

Толкование правовых норм в социалистическом государстве является неотъемлемой составной частью единого процесса применения права. Так, например, А.С. Шляпочников утверждает, что «важнейшим необходимым условием, обеспечивающим надлежащее применение уголовного закона, является правильное его истолкование», и далее «…закон, как общее правило поведения, может быть правильно применен к каждому конкретному случаю, имеющему юридическое значение, лишь при условии установления его истинного смысла. Применение закона к конкретным жизненным случаям невозможно без истолкования закона»².

Толкование в социалистическом государстве «должно служить цели, - полагает А.С. Пиголкин, - правильного, точного и единообразного понимания и применения законов, цели выявления той сути закона, которую законодатель вложил в словесную формулировку, призвано противодействовать любым попыткам отойти от точного смысла правовых норм, противопоставлять под разными предлогами «буквальный» и «действительный» смысл этих норм. Основной идеей, которой должно быть проникнуто все учение о толковании нормативных актов, является идея всемерного укрепления социалистической законности, ее охраны»¹.

Обосновывая значение акта толкования как специфического способа выражения познавательной деятельности, Н.Н. Вопленко, а также Л.С. Явич опираются на категории материалистической диалектики. Взаимоотношения уяснения, разъяснения и акта толкования права представляется им и как взаимосвязь философских категорий содержания и формы². Причем уяснение и разъяснение выступают в виде специфического содержания понятия толкования, а акт толкования – формой, в рамках которой осуществляется познание и объяснение смысла правовых норм, поскольку в явлениях, относящихся к сфере сознания, форма является выражением содержания³. Роль толкования применительно к советскому уголовному закону, по мнению А.С. Шляпочникова, ограничивается познанием его смысла и содержания: «Всякие попытки выйти за пределы такого понимания задач толкования могут привести к нежелательным результатам – к превращению толкования в замаскированное нормотворчество, в скрытую форму применения отмененной новыми законами аналогии закона… поэтому нельзя переоценивать значение толкования права. Недостатки действующей системы права, связанные с отставанием права от требований жизни, невозможно устранить путем интерпретации права»⁴.

Особое внимание герменевтической проблематике юридических текстов в советский период, на наш взгляд, уделил И.Н. Грязин в работе «Текст права. Опыт методологического анализа конкурирующих теорий». Данная работа появляется несколько позднее проанализированных ранее трудов советских ученых, в 1983 году, и представляет собой критический анализ «буржуазных» теорий восприятия и толкования права в контексте марксистско-ленинской диалектики¹. Однако некоторые положения, высказываемые автором, по нашему мнению, согласуются с положениями современной юридической герменевтики.

Толкование права понимается И.Н. Грязиным как познавательная (коммуникативная) процедура, представляющая собой сложное, многоплановое явление, допускающее различные подходы к его изучению². Понятие правового текста многозначно и объемно, включает в себя целый ряд структурных подразделений, обладающих существенными различиями. В западной литературе совокупность всех правовых текстов обозначают термином «юридическая проза». В отечественной юридической литературе все правовые тексты принято подразделять на две основных категории: тексты действующих нормативных актов и метаязычные тексты, включающие «язык науки права, язык юридической практики государственных органов, обыденные высказывания о текстах действующих законов»³. Понятия, используемые в правовом языке, могут быть названы категориями права, понятия же, используемые на их мета-уровне – правовыми категориями. Концепция восприятия правового текста И.Н. Грязина, ограничивается преимущественно первой группой правовых текстов, т.е. текстами, выражающими нормы. Однако в отличие от работ советских авторов 50-70 годов XX столетия правой текст в целом понимается им шире, чем текст нормы права.

В целом проблема восприятия права представляется И.Н. Грязину опосредованной его текстуальной формой, выступающей в своем классическом виде как проблема юридического толкования. При философско-правовом подходе вопросы, связанные с юридическим толкованием как с элементом функционирования официальных структур (вопросы юридической силы актов толкования, юридическое значение технических приемов толкования), отходят на второй план. Основным вопросом исследования И.Н. Грязина является проблема соотношения правового текста (объекта) и воспринимающего его субъекта, в связи с чем своей работе он ведет речь не о конкретных теориях толкования, а об основных методологических тенденциях, концепциях восприятия правового текста.

В большинстве случаев рассматриваемые И.Н. Грязиным программы не выражены их сторонниками в целостном и однозначном виде. Эти концепции в большей или меньшей степени совпадают с отдельными теориями толкования права. По мнению И.Н. Грязина, «типологизация указанных программ поможет выявить гносеологические возможности метафизических и идеалистических ошибок при подходе ко всей проблеме»¹. Исходя из семиотических и семантических смыслов текстуального выражения, все рассматриваемые программы И.Н. Грязин делит на две основных категории: логико-лингвистические (семиотические программы) и содержательные (семантические) программы. Логико-лингвистические программы включают в себя лингвистическо-объективистские и логистические программы; содержательные же программы, в свою очередь – исторические и принципные.

Основная идея лингвистическо-объективистских программ, по мнению И.Н. Грязина, может быть охарактеризована высказыванием Максуэлла: «Закон есть воля законодателя и фундаментальное правило толкования, подчиняющая все остальные, это правило гласит: закон должен раскрываться с намерением создавшего его»². Такая позиция является классической для аналитического позитивизма. Например, его представитель Дж. Бентам писал: «Если мы уступим судье в его стремлении к толкованию права, т.е. в замещении воли законодателя своей волей, то все становится произвольным и никто не может предсказать куда поведет его каприз. Каким бы великим не было при этом действительное зло, оно ничтожно по сравнению с возможными последствиями обратного положения»¹. Основное содержание программы заключается в том, что из текста закона должен быть понят замысел законодателя как автора, а толкование права есть его видоизменение, границы которого «не являются ни едиными, ни стабильными, а варьируются вместе с выражениями, которые подлежат интерпретации»². Однако реальность такой программы возможна только тогда, когда законодатель создает нормы в готовом к применению виде, без каких-либо действий над ними. В рамках данной концепции становится невозможным восполнение пробелов правоприменителем. Однако возможность практического применения данной концепции вызывает сомнения.

Логицистская программа. Основная идея программы, согласно И.Н. Грязину, сводится к тому, что право рассматривается как формальное образование, а его познание - как раскрытие логической структуры, заложенной в его основе. Разновидностью логицизма является подход к правопониманию как к мышлению на основе классического аристотелевского силлогизма. Процесс познания права в данном случае понимается как конкретизация общих терминов, конечным результатом которой является конкретное правоприменение. Наиболее известным примером такой программы служит теория Кельзена, в соответствии с которой правовая система представляется как результат логического преобразования базисной нормы. Однако логика рассматривается сторонниками данной программы как форма, безотносительная к содержанию, о котором при ее помощи мыслится. Ограничение восприятия правового текста лишь раскрытием его логической структуры недостаточно, «попыткой преодоления недостаточности логики как средства восприятия права, - отмечает И.Н. Грязин, - являются поиски новых специфических логик, которые могли бы быть применимы исключительно лишь к праву»¹. Раскрытие логической структуры нормативно-правового текста возможно лишь там, где уже состоялся первый и сложный этап его восприятия. До тех пор формальная логика беспомощна.

Два основных вида формальных программ восприятия правового текста выражают две основные тенденции в подходе к вопросу об изменяемости правового текста в ходе его познания. Лингвистическая программа в качестве своей основной задачи видит раскрытие изначально субъективного смысла, заложенного законодателем, допуская лишь его буквальную интерпретацию. Логическая программа допускает значительно большую свободу в процессе интерпретации правового текста, обусловливая однако необходимость соблюдения правил формальной логики.

При содержательном (семантическом) подходе внетекстуальный контекст норм, - определяется И.Н. Грязиным, - как основной источник смысла нормативных текстов и является объектом теоретизирования. Однако вопрос об изменяемости права и пределах интерпретационной свободы сохраняет свою актуальность и при содержательном подходе.

Тенденция к стабильности права выражается в данном случае в виде исторической направления программы, рассматривающийся как коррелятор лингвистической программы. Второе направление выражается в рамках данного подхода как принципная программа.

Концептуальная идея исторической программы может быть представлена следующим высказыванием: «Закон есть воля законодателя, и фундаментальное правило толкования, подчиняющее все остальные, гласит, что закон должен раскрываться в согласии с намерением его создавшего»². Приведенная точка зрения придает юридическую силу только тем правовым суждениям, которые основаны на буквальном понимании значения, вложенного в текст автором. Для данной программы правовой текст оказывается не выражением общего направления мышления для правоприменителя, а прямо применяющимся правилом. Общее правило в практике не нуждается в конкретизации, а подлежит непосредственному применению. Главным логическим действием при таком подходе признается не дедукция (конкретизация), а импликация. Так, по оценке Р. Паунда, этот способ мышления имеет возможность применения только в условиях англо-американской правовой системы и не может рассматриваться в качестве универсального принципа толкования правового текста¹. Историческая программа ограничивает анализ смысла правового текста постулированием наличия определенного исторического источника права и не затрагивает вопрос об этической оценке содержания права.

Основная задача содержательно-принципной программы толкования определяется не как обнаружение в тексте закона буквальной воли законодателя, а как выявление того идеала к которому стремился законодатель. И.Н. Грязин обозначает эту программу как «переход к естественному праву и герменевтике»². В рамках данной программы зарубежные исследователи отмечали невозможность автора закона предвидеть и учесть все нужды общества, в связи с чем Е. Боденгеймер писал: «…отказ от старого содержания нормы в пользу вложенных в нее идей не является отходом от программы адекватного толкования»³. При данном подходе в нормативном тексте можно выделить два основных компонента: первый – относительно конкретное описание юридически значимых обстоятельств, второй – текстуальное выражение определенных общеправовых идеалов и целей. И главная задача интерпретатора, таким образом, состоит в том, чтобы раскрыть второй компонент через выражение первого.

Законодательный идеал, принимая характеристики естественного права, делает его независимым от изменений в политических ситуациях и в значениях отдельных терминов. Сущностью этого идеала является гуманистический характер права, вытекающий из создания права людьми и для людей. Именно эти принципы и идеалы являются еще одной разновидностью контекста нормативно-правового текста, определяющего его смысл и значение. При условии социальной общности законодателя и граждан восприятие нормативно-правового текста «не есть просто процесс извлечения из законов смысла, заложенного в них законодателем, но есть и процесс приспособления закона к имплицитным требованиям и ценностям общества, к которому закон применяется»¹. Таким образом, смысл, лежащий в основе содержания нормативно-правового текста, преобразуется в содержательный принцип, которому необходимо следовать для достижения правильного восприятия правового текста.

Согласно мнению И.Н. Грязина, естественно-правовая доктрина не представляет собой однородного явления. Философская доктрина естественного права исходит, в конечном счете, из общих принципов неокантиантства и выступает с антианалитических позиций. Философской основой данного подхода служат феноменология и герменевтика. Так, по этому поводу американский феноменолог Карлос Кунха отмечает, что «юриста должна интересовать не «внешняя» сторона человеческого поведения, а «биографическая жизнь, для анализа которой отправной точкой является восприятие другого человека как «alter ego»… Феноменологически говоря, право есть сосуществование человеческого поведения. Это есть подлинное выражение существования в каждой отдельной экзистенции»². Конечной целью понимания и толкования права является его иррациональное понимание, выходящее за рамки оценки «внешней» стороны человеческого поведения, в связи с чем П. Рикёр отмечает: «Интерпретация текста заканчивается самоинтерпретацией читающего субъекта, впредь понимающего лучше самого себя»¹.

Таким образом, в результате анализа герменевтически-феноменологического направления И.Н. Грязин приходит к выводу о том, что оно, являясь вариантом естественно-правовой теории, служит основой принципного подхода к тексту и представляет собой субъективно-идеалистическое объяснение права и общественных явлений. Соглашаясь с отдельными положениями приведенных им концепций он, тем не менее, приходит к выводу о том, что несмотря на многообразие подходов к вопросу восприятия правового текста, подлинное научное решение общих проблем текстуального восприятия права возможно только на материалистической основе марксисткой диалектики, исторического материализма и марксистского учения о государстве и праве².

Характеризуя взгляды на юридическую герменевтику в трудах советских ученых можно сделать следующие выводы.

Существенное влияние на дальнейшее развитие идей юридической герменевтики в отечественной правовой науке оказали политические и экономические преобразования в стране. Изменения формы государства, утверждение новой идеологии, происходящие на начальном этапе советского периода, находят прямое отражение в отечественной правовой науке.

В России в условиях советского общества в период с 1917 года по 1991 год происходит постепенное формирование и развитие новой советской юридической науки. Советское правоведение длительное время является прямым выражением большевистских, леворадикальных коммунистических взглядов, соответствующих марксистским постулатам. В создавшихся условиях можно отметить следующие тенденции, обусловливающие временный отказ в отечественной юридической науке от идей юридической герменевтики.

Первые годы советского периода характеризуются принципиальными изменениями легального подхода к проблемам понимания и толкования права, которые, как правило, находят свое отражение и в юридической науке. Следует отметить, что на данном этапе развития советского правоведения, на наш взгляд, происходит значительная утрата интереса к вопросам толкования и правоприменения. Юридическая герменевтика, получившая до 1917 года существенное развитие в российской дореволюционной юридической науке, утрачивает свое значение. Вопросы понимания, толкования и применения права на некоторое время теряют свою остроту и актуальность, в том числе в связи с отменой ранее действующих законов и утверждением в качестве основного источника права сначала «революционного», а позднее «социалистического правосознания».

В результате анализа состояния отечественного права и советского правоведения следующего исторического этапа можно констатировать, что с середины 30-х годов, в условиях признания нормативизма (вместо психологической и социологической теории права 20-х годов), принятия новых нормативных актов, не происходит коренных изменений в процессе толкования и применения социалистических правовых норм. В указанный период продолжают использоваться принципы целесообразности, аналогии и объективного вменения, в связи с чем вопросы дальнейшей разработки идей юридической герменевтики также не обрели особой научной и практической актуальности.

Характеризуя следующий период развития отечественной правовой науки с начала 50-х по 80-е годы XX века, следует отметить, что в связи с расширением после Великой Отечественной войны системы юридического образования, существенными изменениями законодательства в 1958–1961 годов (отменой принципа аналогии в уголовном праве, обратной силы закона, принципа объективного вменения и др.) в советской юридической литературе значительно оживляется научный интерес к вопросам толкования и применения советского права.

Кроме того, в истории развития советской теории толкования постепенно складывается тенденция перехода от динамического подхода к статическому подходу, при котором в качестве основных ценностей выступают стабильность и определенность права, единство законности и устойчивости правопорядка.

На данном этапе появляется значительное число работ, посвященных отдельным вопросам герменевтической проблематики юридических текстов. Герменевтика в какой-то мере приобретает форму советской теории толкования. Вопросы понимания, толкования и применения советского права получают теоретическое осмысление с учетом марксистско-ленинской теории познания в трудах Н.Н. Вопленко, П.Е. Недбайло, А.С. Шляпочникова, А.С. Пиголкина, А.Ф. Черданцева и др.

Особое внимание в работах указанных выше советских авторов уделяется проблемам понятия и структуры понимания и толкования советских правовых норм, исследуются способы толкования советского права, анализируются полномочия субъектов толкования и иные актуальные вопросы. Позднее в работе И.Н. Грязина анализируются западные подходы к интерпретации правовых явлений. Предпринимаются робкие попытки расширить объект толкования.

Однако в сложившихся исторических условиях рассмотренные выше исследования, прежде всего, замыкались на идеологических подходах к отдельным вопросам юридической герменевтики, на жесткой «методологии» и заранее заданных результатах, поскольку практически до конца советского периода направления развития общей теории права, правовой идеологии и философии определялись господствующей идеологией.

Несмотря на то, что фактически в работах указанных советских авторов в той или иной степени происходит разработка отдельных элементов юридической герменевтики, при рассмотрении проблем понимания, толкования и применения советских правовых норм разработанная русской дореволюционной юридической наукой юридическая герменевтика как комплекс понимания, толкования и применения правовых текстов прямо отрицается как буржуазная¹.

В более поздний период происходит постепенное оформление иных научных подходов, целью которых стал поиск принципиально иного мировоззренческого взгляда на истолкование правовых явлений с точки зрения разграничения понятий «право» и «закон», однако позиции авторов и этих работ практически до конца 1980-х годов должны были соответствовать основам марксистской диалектики и историческому материализму.