komarova_z_i_metodologiya_metod_metodika_i_tekhnologiya_nauc

благодаря присущему семиотике абстрагирующему видению своих объектов, удаётся выявить не просто те или иные особенности отдельных систем, но самые существенные, т. е. закономерные черты их строения и содержания [Степанов 1971 : 80-144; Мечковская 2004 : 16-20 и 224-276;

Канке 2008 : 66-67; 188; 225-226; Норман 2004 : 55-61; Маслов 2006…].

Важно ещё раз подчеркнуть, что центром и вершиной семиотики Ч. Пирса выступает третичность (первичность – объект сам по себе; вторичность – данность этого объекта в другом и третичность – целостность, объединяющая первичность и вторичность), выражающая концептуальное содержание первичности и вторичности, что обусловливает концепт такой общности (обобщенности), который даёт возможность познать законы и закономерности1, которые так детально описаны в вышеназванных нами источниках.

Наиболее перспективными нам представляются законы и закономерности, объединённые в три группы: 1) объективные, определяющие устройства знаковых систем, изучаемые прежде всего синтактикой; 2) законы, зависящие от позиции наблюдателя, изучаемые прагматикой и 3) законы смысла, изучаемые разделом семиотики – семантикой (по Ч. Пирсу) [Степанов

1971 : 80-143].

Таким образом, междисциплинарный характер семиотики очевиден: семиотика входит в гуманитарное знание в качестве крупного метанаучного блока теоретико-методологического основания конкретных гуманитарных наук, что обобщено в таблице 8 на с. 182 [Мечковская 2004 : 19].

Метаязыковой характер семиотики ещё ярче проявляется при когнитивном подходе: «Семиотика и когнитология относятся к тем научным парадигмам, которые «обречены» на длительные и серьезные отношения – во многом благодаря сходству характеров и интересов: обе междисциплинарны; обе неутомимы в своём стремлении познать то, что кроется за очевидными, на первый взгляд, актами передачи информации, и увидеть за ними реального пользователя; обе обращены, прежде всего, к семантике языковых единиц» [Ирисханова 2009 : 303].

При этом исследователь подчеркивает, что включение характеристики «семиотический тип» в когнитивно-прагматическое исследование позволил бы значительно обогатить традиционную для когнитологии цепочку: структура знаний – языковое выражение – дискурс. Перед исследователем открывается возможность провести параллель между степенью индексальности, символичности и иконичности языкового выражения и его способностью выстраивать в сознании говорящих различные когнитивные структуры [Там же : 304].

Таким образом, завершая разговор о метаязыковой сущности семиотики, напомним слова одного из её зачинателей Ч. Морриса, который, характеризуя семиотику, писал: «С одной стороны, это наука в ряду других наук, а с другой стороны, это инструмент наук» (выделено мной – З. К.) [Моррис 1983 : 38].

Такое положение сохранилось до наших дней.

1 Законами и закономерностями знаковых систем считаются такие их признаки и свойства, которые наблюдаются, регистрируются и проверяются на значительном ряде фактов [Степанов 1971 : 80]

181

Приведём ещё один аргумент современного отечественного философа В. А. Канке: «Возникает актуальный вопрос о той из наук, которая стоит у входа, т. е. первая наука (выделено мной – З. К.) как наука более общего характера. На наш взгляд, это семиотика, наука о знаках. Во всех науках используется концепт знака, поэтому при их изложении непременно приходится обращаться к понятиям семиотики» [Канке 2008 : 188]1.

6.2. Лингвосемиотика как межнаучное направление

Для меня проблемы языка – по преимуществу семиологические, и всё языковое развитие происходит только под влиянием семиологии… Если мы хотим раскрыть истинную природу языка, то мы должны изучать его наряду с другими семиологическими системами.

Фердинанд де Соссюр2

Аврам Соломоник, начиная свою монографию «Семиотика и лингвистика», пишет: «Пожалуй, можно сказать, что эта книга на 50% относится к лингвистике, на 50% – к семиотике (науке о знаках) и на 100% – к философии. Несмотря на кажущуюся шутливость такого расклада, он довольно точно отражает мои намерения и взгляды, изложенные в книге… Я постараюсь доказать, что эта проблематика имеет тройственное гражданство: философское, лингвистическое и (в последнем столетии) семиотическое» [Соломоник 1995 : 5].

Такое заявление явно свидетельствует, во-первых, не просто об органической связи лингвистики и семиотики, а об их взаимопроникновении друг в друга и, во-вторых, их прямом отношении к теории познания как ядерной проблеме философии науки.

Анализируя семиотику как науку и как метанауку, мы уже неоднократно подчеркивали мысль о том, что семиотика черпает свой материал из других наук и, в свою очередь, отдаёт этим наукам свои обобщения, развиваясь, таким образом, на стыке наук. Как утверждает Ю. С. Степанов, «срединное положение семиотики (выделено мной – З. К.) среди ряда наук и то, что семиотика – наиболее оформленная часть современных структурно-системных исследований составляет её аналогию с философией» [Степанов 1971 : 4].

Полагаем, что совсем неслучайно Ю. С. Степанов в своём «введении в семиотику» идёт, прежде всего, от лингвистики, что в этой книге и в последую-

щих [Степанов 1971; 1976; 1985; 1998(2001); 2002; 2007] звучит очень аргумен-

тированно: лингвосемиотика – «сама и есть прообраз общей семиотики»

[Степанов 1971 : 81].

1Однако следует отметить, что такое представление о семиотике в процессе познания привело к преувеличению её роли и попыткам заменить ею философию, что неправомерно [Хроленко, Бондалетова 2006 : 178].

2См.: Соссюр 1977 : 55; 1999 : 24.

183

А потому в наше время, действительно, если уже можно считать семиотику первой наукой, то, видимо, лингвистику – второй: «Что касается упорядоченности наук, то это, разумеется, сложнейший вопрос. Мы можем лишь предложить некоторый проект. Мы полагаем, что связь наук реализуется в та-

кой цепочке: семиотика → лингвистика → логика → математика → физика → химия → геология → биология → социальные науки → технические науки»

[Канке 2008 : 188].

Таков взгляд современного философа. Нам представляется аргументированной и научно перспективной позиция современного лингвиста Нины Борисовны Мечковской, обосновывающей лингвоцентризм семиотики

[Мечковская 2004 : 20].

Семиотика, будучи одной из общих теорий разных гуманитарных объектов, находится в особо тесных отношениях с лингвистикой1. Это связано с особым статусом языка среди других знаковых систем: по Соссюру, язык – «наиважнейшая из этих систем» [Соссюр 1977].

Луи Ельмслев, основатель и глава копенгагенской школы структурной лингвистики, видел уникальность языка в том, что «практически язык является семиотикой, в которую могут быть переведены все другие семиотики – как все другие языки, так и все другие мыслимые семиотические структуры. <...> Данное свойство языка обусловлено неограниченной возможностью образования знаков и очень свободными правилами образования единиц большей протяженности (предложения и т. д.)» [Ельмслев 1999 : 231].

Некоторые семиотики способны выразить более сложное (более «глубокое» или «богатое») содержание, чем язык «сам по себе» (т. е. в наборе значений своей лексики и грамматики), – таковы литература, искусства, религии2. При этом назначение религии, литературы, искусств не исчерпывается их семиотической функцией; их незнаковые аспекты (формирование в сознании реципиента той или иной общей концепции человека и мира; воспитание реципиента (т. е. внедрение в сознание человека этических норм); утешение; развлечение и др.) весомее, богаче их семиотик (их формы сообщения и способа существования).

В отличие от названных, более содержательных, семиотик, язык является по преимуществу «чистой» семиотикой, как бы общесемиотической моделью разных «устройств», предназначенных для сообщения информации. В семиотическом континууме язык не только хронологически, но и по своим семантическим характеристикам и универсальности занимает срединное положение между семиотиками искусств, передающими наглядно-образное содержание, и семиотиками наук – носителями абстрактно-логического знания.

Поскольку семиотики искусств и семиотики наук и их произведения принципиально более трудны для понимания, чем язык, поэтому язык, выполняя посредническую функцию, помогает разобраться в фантазиях поэтов и построениях учёных.

1Характерно объединение двух дисциплин в некоторых словарях и руководствах [см.: Соломоник 1995; Баранов и др. 2001].

2См. об этом: Мечковская 2004 : 277-378.

184

В сравнении с семиотиками искусств, язык – более надежный передатчик информации, т. к. обеспечивает взаимопонимание участников коммуникации, но в сравнении с семиотиками наук, язык менее надежен в силу нестрогости своих значений, зато усваивается естественным путём и поэтому общедоступен

[Мечковская 2004 : 376-399].

Неслучайно искусствоведы, затрагивая художественные средства того или иного искусства – а это и есть семиотический аспект искусствознания – начинают говорить о «языке» соответствующего искусства. Привычность подобных «лингвистических метафор» говорит о семиотическом ви́ениид искусства, а может быть, и о том, что принципы анализа поэтики разных искусств во многом «подсказаны» семиотическим эталоном – языком.

Онтология языка может быть понята в наибольшей мере на основе именно знаковой теории, потому что в языке нет незнаковых, утилитарных функций. Вот почему семиотика так важна для языкознания.

Знаковая теория языка (лингвосемиотика) позволяет увидеть наиболее существенные черты языка как в содержательно-функциональном плане, так и в строении языка. Опираясь на типологию знаковых систем, лингвосемиотика очерчивает место языка среди природных и социальных семиотик. Знаковая теория языка обладает большими возможностями как в объяснении природы языка, так и в плане эвристики: открытия нового знания о своем объекте. Важно при этом, что знаковая теория языка не является альтернативой по отношению к другим концепциям. В корпусе знаний о языке у лингвосемиотики своя ниша – она изучает те свойства языка, которые выявляются при сопоставлении языка с другими семиотиками. Это существенные свойства, приоритетные для онтологии языка, однако исследования такого рода не создают особых методов описания фонологии, грамматики и лексики, т. е. не развиваются в специальную методологию. Поэтому семиотика не конкурирует с другими лингвистическими концепциями и методологиями, а мирно с ними сосуществует.

С точки зрения логики представления знания, семиотический подход к конкретной знаковой системе соответствует этапу логического определения объекта, которое в классическом случае (defenitio per genus proximum et differetiam specificam – определение через ближайший род и видовое отличие») предполагает отыскание ближайшего рода для определяемого объекта и отличительных признаков, имеющихся только у данного объекта.

Ближайший род для понятия естественный язык – это семиотические системы, видовые отличия – это те признаки, которыми естественный язык отличается от других семиотических систем: языка животных, языка жестов и мимики, языков искусств, языков программирования и т. д. Таким образом, знаковая теория языка выступает как его «макроопределение» или как семиотическое введение в теорию языка [Мечковская 2004 : 22].

Из значимых для динамики лингвосемиотики изменений отметим следующие: 1) речь стала вестись не об одной, а о нескольких знаковых теориях языка, т. е. отмечается и распространенность семиотических представлений, и их вариативность; 2) знаковая теория языка больше не ограничивается рамками

185

структурализма; 3) предмет лингвосемиотики представлен как более широкий и значительный: вместо «исследует свойства единиц языка и правила их сочетания» стало «исследует строение языка»; 4) история лингвосемиотики «удлинилась», т. е. обогатилась более чем на два тысячелетия, в том числе философской мыслью Средних веков; 5) в новой редакции вместо знаменитой, но для многих дискуссионной фигуры зачинателя структурализма Фердинанда де Соссюра семиотику связывают с именем Вильгельма фон Гумбольдта – величайшего и общепризнанного авторитета, родоначальника теоретического языкознания Нового времени, лингвистической типологии и философии языка [Мечковская

2004 : 23; Шаумян 2001 : 151].

Как видим, в доказательствах лингвоцентризма семиотики Н. Д. Мечковская делает акцент на том, в чем заключается ценность семиотики для языкознания. Нам же для наших целей хотелось бы перенести акцент на то, в чем заключается ценность лингвистики для семиотики и таким путём показать семиотическую сущность языковой системы.

Для этого, прежде всего, обратимся к вопросу о том, какую роль сыграл язык и языковая система в становлении самой семиотики и, стало быть, лингвосемиотики.

Итак, возвращаясь к взглядам Дж. Локка, следует заметить, что для нашей книги важным является введенный им термин знак в отношении слова как базисной единицы языка. Локк стал во многом предтечей Соссюра: он не только ввёл в научный обиход термин знак, но и сформулировал мысль о том, что знаки – «символы наших идей», а идеи – «подлинное и непосредственное наполнение знака». Более того, согласно Дж. Локку, именно это орудие человека (слово как знак) и даёт ему возможность развития в особое высшее существо на земле, ибо животные не обладают способностью к абстракции и созданию общих Идей, так как они не используют Слова или иные обобщающие знаки. Дж. Локк подчеркивает, что, подобно всем другим идеям, общие идеи объясняются словами. Отсюда, язык – это система знаков, необходимая людям для общения друг с другом [Локк 1985 – 1989.I : 461].

Таким образом, понятие знака и языка как системы знаков Дж. Локк сформулировал на языковом материале.

Теория Дж. Локка была воспринята доброжелательно Г. В. Лейбницем, хотя не обошлось и без критики. Лейбниц не был согласен с Локком в том, что слова – чисто конвенциональные знаки: «…слова вовсе не так произвольны и случайны, как это представляется некоторым, поскольку нет ничего случайного в мире, и только наше незнание не позволяет иногда видеть скрытую от нас причину» [Лейбниц 1982 : 318].

Критикуя «Опыт» Локка, Лейбниц писал: «… существует нечто естественное в связи между обозначаемыми вещами и звуковой формой слов, оно сохраняется в словах и в движениях артикуляционных органов» [Лейбниц 1982 : 19]. Лейбниц соглашается с Локком, что слова суть «символы наших идей», но добавляет: «слова не только символы наших идей, но и также вещей»

[Там же : 321].

186

Этьен Кондильяк считал, что мы сами изобретаем язык для реализации мыслительной способности.

Внутри языка Кондильяк различал разные виды знаков. Первым он назвал случайные – непроизвольные знаки, возникающие стихийно. На втором месте – «крики от радости, боли, страха и т. д.») и третья, высшая категория, – это знаки «для себя», которые имеют конвенциональную связь с нашими идеями. Он пишет: «Мозг и использование знаков будут развиваться к взаимной выгоде и в направлении прогресса обоих слагаемых» [Цитируется по: Соломоник 1995 : 17]. Это последнее замечание «о взаимной выгоде языка и мышления» является одним из центральных постулатов, который затем был активно разработан Ф. Соссюром.

Фердинанд де Соссюр1 и его влияние на последующее развитие общеизвестно. Ф. де Соссюра часто называют «отцом современной лингвистики» или «ключевой фигурой на историческом повороте от XIX к XX столетию» [Соло-

моник 1995 : 17].

Из обширного наследия Соссюра выделим лишь три кардинальных положения, хорошо известные любому современному лингвисту, потому без особых обоснований.

Родоначальник структурной концепции языка Ф. де Соссюр (1857 – 1913) не знал о семиотических идеях своего американского современника Ч. Пирса и шел к семиотике не от логики и истории схоластики, как Пирс, но от лингвистики, размышляя над природой языка. Соссюр считал семиологию (так он предлагал называть науку о знаках) частью социальной психологии, а лингвистику – частью семиологии2.

Соссюр указал три свойства языкового знака «первостепенной важности»: 1) его произвольность (или арбитрарность), т. е. условность, конвенциональность знака; 2) линейность означающего языкового знака; 3) «неизмен-

чивость и изменчивость» знака.

1. Говоря о преобладании в языке произвольных знаков, Соссюр вместе с тем называет два главных класса языковых явлений, где наблюдается мотивированность (звукоподражания и междометия), однако считает эти исключения «малостью»: принцип произвольности знака «подчиняет себе всю лингвистику языка; следствия из него неисчислимы» [Соссюр 1977 : 101].

Сама произвольность знака защищает язык от всякой попытки сознательно изменить его», поэтому исчезает всякая почва для обсуждения «рациональности» знаков, предпочтения одних знаков другим. «Именно потому, что знак произволен, он не знает другого закона, кроме закона традиции, и, наоборот, он может быть произвольным только потому, что опирается на традицию»

[Там же : 106-107].

1О неоднозначной, часто трагической судьбе «Курса общей лингвистики» Соссюра см. «Критические заметки и примечания» Туллио де Мауро [Соссюр 1999 : 235-392]. Нам ближе представление Эмиля Бенвениста: «С того времени, как Пирс и Соссюр, эти два полярно различных гения, ничего не зная друг о друге и почти одновременно пришли к мысли о возможности самостоятельной науки о знаках и способствовали разработке её основ,

возникла важнейшая проблема, каково место языка среди знаковых систем» [Бенвенист 1998 : 69].

2См. эпиграф к разделу.

187

2. Линейный характер означающего языкового знака Соссюр раскрывает так: «элементы следуют один за другим, образуя цепь». Таким образом, означающее языкового знака характеризуется признаками, «заимствованными у времени»: он обладает протяженностью. Признак линейности существен, «от него зависит весь механизм языка» [Там же : 103], поскольку линейность означает неодновременность восприятия одного сообщения (например, двух сегментов одного высказывания).

Вслед за Соссюром при классификации знаковых систем различают семиотики, порождающие линейные сообщения (язык, музыка, танец и др.), и семиотики, чьи произведения нелинейны (изобразительные искусства, дорожные знаки, униформа и др.). Это полезное различение, оно существенно для психологии восприятия текстов разной семиотической природы. Например, можно сразу окинуть взглядом полотно, которое художник писал два года, в то время как произведение словесного искусства, если оно длиннее пословицы, загадки или четверостишия, воспринимается не одномоментно [Мечковская

2004 : 35].

3. «Неизменчивость и изменчивость знака» – так парадоксально, антиномично называет Соссюр главу в первой части своего «Курса общей лингвистики» (1916) и далее не боится два соседних параграфа назвать так же противоречиво: § 1 – «Неизменчивость знака», § 2 – «Изменчивость знака».

Однако в данной оппозиции существенна очередность, т. е. иерархия терминов: «При всяком изменении преобладающим моментом является устойчивость прежнего материала, неверность прошлому лишь относительна. Вот почему принцип изменения опирается на принцип непрерывности» [Соссюр

1977 : 107].

Более того, по признанию Ф. де Соссюра, его главный вклад в лингвистику в том и состоит, что он рассматривает её в более широком контексте семиотики: «если мне в какой-то мере удалось более точно определить место лингвистики среди других дисциплин, это произошло потому, что я соединил её с семиологией» [Там же 1977 : 239]1.

Этот краткий экскурс в становление семиотики свидетельствует о том, что параллельно с ним, одновременно шло становление и лингвосемиотики, её основных положений, к которым мы и переходим.

Избирательно остановимся лишь на тех положениях, которые наиболее значимы для наших целей, т. е. для лингвистической методологии.

Безусловно, базовым концептом лингвосемиотики является языковой, или вербальный знак.

Хотя этому вопросу, как мы видели, уделялось большое внимание, все же знаковая теория остается чрезвычайно запутанной и потому дискуссионной.

Наиболее принятой в отечественной лингвистике является следующее определение языкового знака: «Знак языковой – материально-идеальное образование (двустронняя единица языка), репрезентирующее предмет, свойство,

1 Подробно о семиотических идеях Соссюра см. в книгах Якобсона [Якобсон 1983; 1996; 1999].

188

отношение действительности, в своей совокупности знаки языковые образуют

язык» [Уфимцева 2002 : 167].

Из определения явствует, что структурное своеобразие языкового знака заключается в его материально-идеальной билатеральности и репрезентативности – в свойстве представлять разнообразие внеязыковых объектов, внеязы-

ковую реальность [Соломоник 1995 : 236].

А. А. Уфимцева подчеркивает взаимосвязь двух сторон знака: «Две стороны языкового знака, будучи поставлены в отношение постоянной опосредованной сознанием связи, составляют устойчивое единство, которое посредством чувственно воспринимаемой формы знака, то есть его материального носителя, репрезентирует социально приданное ему значение» [Уфимцева 2002 : 167].

Из рассуждения А. А. Уфимцевой можно выделить несколько свойств языкового знака: материальность формы, социальность, опосредованность сознанием, способность выражать значение1.

В монографии А. А. Уфимцева объясняет свою приверженность билатеральной теории знака тем, что понимание знака как односторонней физической сущности приводит к отождествлению языкового знака с искусственными знаками типа дорожных знаков, азбуки Морзе и др., лишая тем самым естественные человеческие языки функции общения, репрезентации и идентификации предметов объективного мира [Уфимцева 1986 : 52].

Возможно, поэтому большинство лингвистов разделяет эту точку зрения. Однако при этом возникает следующее противоречие: «…если знак языковой, а язык – идеальное образование, то вполне закономерно возникает сомнение: как материальный объект локализуется в нашем сознании» [Алефиренко 2009 : 90].

Видимо, понимая это, А. А. Уфимцева даёт такое объяснение: «форма знака (означающее) существует в двух его ипостасях, как все материальное: материальной и идеальной, так как звуковой состав слова обретает форму идеального образа материальной стороны знака» [Там же : 53].

Следовательно, согласно этой теории, означающее языкового знака функционирует то как материальный (чувственно воспринимаемый), то как идеальный, недоступный наблюдению феномен.

Выход из этого семиотического противоречия мы вслед за Н. Ф. Алефиренко, видим в когнитивно-семиологическом обосновании диалектического сосуществования знаков языка и знаков речи [Алефиренко

2009-а : 91-92].

Диалектика здесь такова: 1) эталонный знак языка конституирует план выражения речевых знаков, а 2) некоторое множество материальных знаков речи служит материалом для формирования инварианта – образцового эталонного знака.

Без знаков языка невозможны знаки речи, и наоборот. Такой подход создает новый стимул для развития лингвосемиотики, в частности, открывает возможности для создания в ее рамках когнитивно-социологической

1 Болееразвернутую характеристикузнаков, в том числе– языковых знаков даёт И.П. Сусов [Сусов 2007 : 56-59].

189

теории знака, включающей его когнитивные, семиотические и прагматические свойства [Алефиренко 2009-а : 91].

Без последовательного различения знаков языка и знаков речи сложно определить, как язык в процессе познания выполняет одну из своих основных функций – объективирует в сознании человека то, что ему уже каким-то образом известно. В связи с этим утверждается, что знак – понятие, прежде всего гносеологическое.

Лингвисты акцентируют внимание на коммуникативном предназначении языковых знаков, поскольку они служат средством передачи сообщений. Противоречие снимается разграничением знаков языка и знаков речи.

На самом деле, когнитивную функцию выполняют знаки языка, а коммуникативную и прагматическую – знаки речи. Причем функциональное предназначение одного служит условием выполнения «функциональных обязанностей» другого. Действительно, прежде чем передать сообщение определенной комбинаторикой речевых знаков, необходимо при помощи знаков языка обработать, преобразовать и закодировать соответствующую информацию в общественном сознании, превратить ее в знание.

При этом репрезентация языковых знаков речевыми – процесс не механический. Дискурсивные задачи при общении требуют дополнительной обработки информации как со стороны ее отправителя, так и со стороны получателя. Речевые знаки располагают для этого необходимым интерпретационным механизмом. Всякая дискурсивная интерпретация языкового знака опирается на опыт, а «знаковость сущности есть функции, аргументом которой является опыт» [Кравченко 2001 : 85]1.

Когнитивно-семиотический подход позволяет перейти к другому важнейшему концепту лингвосемиотики – языковому семиозису в процессе познания.

В современной семиотике утвердилась мысль, что процесс возникновения знака начинается со взаимодействия познающего субъекта с предметом познания, поскольку значение предмета познания определяется его местом и значимостью в человеческой деятельности. При этом формирование значения связывается с отражением в нашем сознании внешнего события, которое в соответствующей знаковой ситуации становится выразителем реальных взаимоотношений субъекта и объекта. В языковом знаке результат этого взаимодействия и опыт практической деятельности человека закрепляется за соответствующим звукосочетанием, которое в знаке становится его означающим.

С этого момента звукоряд становится не только обычным средством обозначения предмета, но и средством активизации когнитивно-социологической деятельности, направленной на кодирование свойств и признаков познаваемого и называемого предмета.

1 Старый спор о связи между звучанием и значением, о степени произвольности и характере мотивированности языкового знака не только не решен в современном языкознании, но и приобретает всё большую остроту в связи с новыми данными о системности языка, что нашло своё отражение в монографии Л. Г. Зубковой «Принципы знака в системе языка» (М., 2010. – 750 с.).

190