Базовые элементы.

Партия - это не просто общность, но совокупность общностей, множество рассеянных по стране малых объединений (секций, комитетов, местных ассоциаций, etc.), связанных координационными институтами. Термин «базовые элементы» и означает эти исходные составные клетки партийного организма. Противоположность прямых и непрямых партий характеризует горизонтальный срез; понятие базового элемента - срез вертикальный.

Базовые элементы любой партии представляют собой оригинальные структуры. Каждая партия имеет свою собственную структуру, которая почти не похожа на структуры других. И тем не менее можно выделить четыре крупных типа базовых элементов, к которым можно свести большую часть существующих партий: комитет, секция, ячейка и милиция (франц. milice - милиция, ополчение, армия, войско, военизированный отряд).

Комитет.

Комитет отличается прежде всего своим ограниченным и закрытым характером, сюда попадают путём формального выдвижения. Его сила - не в количестве членов, но в их качестве. Он представляет собой объединение нотаблей. Комитет функционирует на довольно большой территории, которая обычно соответствует избирательному округу. Активность комитета носит циклический характер: она достигает максимума в период выборов и значительно снижается в перерывах между ними. Это пока еще и не вполне постоянный институт, подобный современным партиям которые никогда не прекращают агитации и пропаганды. Комитеты есть политическое выражение класса буржуазии. Комитет занимает значительное место в современной структуре политических партий.

Секция.

Секция (отделение) - не что иное, как часть целого, ее самостоятельное существование немыслимо. На практике видно, что партии, основанные на секциях, более централизованны, чем комитеты. Характерная особенность комитета - келейность, секции - широта охвата, открытость: она стремится привлечь сторонников, увеличить свой состав; секция не пренебрегает качеством, но количество заботит ее прежде всего. Секция обращает свой призыв к массам. Наконец, постоянство секций противостоит периодичности деятельности комитета. Активность секций, исключительно высокая в период выборов, остается значительной и регулярной и в интервале между ними.

Поскольку секция представляет собой более многочисленную группу, она обладает и более совершенной внутренней организацией. В комитете иерархия весьма элементарна: обычно там обозначена личная роль шефа - и только. В секции же иерархия более определенна и распределение обязанностей более четкое. Имеется бюро, организованное для руководства объединением членов; под этим понимается, как минимум, секретарь, обеспечивающий созыв и определение повестки дня, и казначей. Секции - это изобретение социалистов. Создававшиеся с чисто политическими целями и на основе прямой структуры.

Ячейка.

Ячейка формируется по профессиональному принципу: она объединяет членов партии по месту работы. Так, различают ячейки заводов, мастерских, администрации. В то же время наряду с производственными в силу необходимости существуют и локальные ячейки. Это либо объединение изолированных рабочих, либо группы членов партии, которые работают индивидуально: ремесленники, врачи, адвокаты, коммерсанты и промышленники, фермеры. Но подобного рода ячейки всегда носят вспомогательный характер: настоящая ячейка - это ячейка производственная, объединяющая членов партии по месту работы. Ячейка же никогда не должна достигать сотни, так как что в таких ячейках невозможно успешное действие. Таким образом, оптимальная численность ячейки - 15-20 членов. Сама природа и размеры ячейки обеспечивают ей гораздо большую - по сравнению с секцией - власть над ее членами. Принцип ячейки позволяет перевести на уровень предприятия политические проблемы, внешне весьма далекие от производственной жизни. Наконец, отметим, что ячейка идеально подходит для подпольной деятельности. Её члены встречаются каждый день на месте работы, им очень просто контактировать в любой момент, и почти никогда нет необходимости собираться всей группой. Можно без труда передать пароль, провести короткие тайные совещания. Секции были детищем социалистов, ячейки - изобретением коммунистов. Ячейки могут объединять только служащих, чиновников, инженеров, но они всегда составляют лишь очень малую часть всей партии.

Милиция.

Разрыв с электоральным и парламентским действием еще более очевиден у тех политических партий, которые взяли в качестве базового элемента милицию - род внутренней армии, члены которой организованы по-военному, подчинены той же дисциплин и получают ту же подготовку, что и солдаты. Но члены этих отрядов остаются гражданскими лицами; за некоторым исключением, они не мобилизованы и не находятся на содержании организации, их просто вызывают на сборы и регулярные тренировки. Среди них обычно выделяют две категории: одни составляют подобие активной армии, а другие - только резерв. Никакая политическая партия никогда не строилась на основе одной только милиции. С другой стороны, почти все партии вынуждены были обзаводиться чем-то вроде милиции, если они хотели поддержать порядок на своих публичных собраниях и защитить ораторов и участников.

Как ячейка - изобретение коммунистов, так и милиция - детище фашистов. Она соответствует прежде всего фашистской доктрине - которая утверждает господство элит, активных меньшинств и необходимость насилия для завоевания и сохранения ими власти.

Как правило, общая структура политических организаций имеет тенденцию воспроизводить административную структуру государства: объединение базовых элементов принимает вид многоступенчатой пирамиды. Одна из этих ступеней обычно имеет доминирующий характер: она соответствует главной административной единице. Тенденция придавать одной из структурных ступеней доминирующее значение тоже не всеобща: есть партии, которые попросту множат базовые единицы, придавая им равное значение на всех уровнях. Такая структура имеет существенное влияние на степень централизации партии.

Сильную или слабую структуру партии можно проследить через систему базовых элементов партии. Система комитетов способствовала развитию крайнего индивидуализма и политического влияния личностей, так что слабость структуры выступает в этом случае совершенно естественной. И, наоборот, ячейка в качестве основного базового элемента предполагает весьма строгую координацию и более четкие действия ячеек. Это требование еще более настоятельно в рамках милиционной системы: сама сущность военного организма внутренне включает в себя постоянную кооперацию различных базовых единиц, их предельно четкую иерархическую связь. Что же касается секции, то само ее название предполагает интеграцию в более широкую общность; каждая базовая группа играет в руководстве партией роль, точно соответствующую ее весу и значению. А это требует достаточно жесткого и сильного общего строения партии.

Вертикальные и горизонтальные связи.

Чтобы проанализировать сущность общей структуры партии, необходимо противопоставить, с одной стороны, связи вертикальные и горизонтальные, а с другой - централизацию и децентрализацию.

В самом общем смысле вертикальной называют связь, которая соединяет организмы, подчиненные один другому, образования одного и того же уровня могут общаться между собой лишь через посредничество центра. Пример - коммунистическая партия, которая не допускает развития течений или оппозиции внутри партии. Механизм вертикальных связей - не только замечательное средство для поддержания единства и сплоченности партии; он позволяет ей очень легко переходить к подпольной деятельности. (разделение на отсеки).

Партии с горизонтальными связями характеризуются связью между организмами, стоящими «на равной ноге». В партиях со слабой структурой горизонтальные связи достигают максимума. Горизонтальная связь фактически обнаруживается либо в прямом контакте между членами базовых групп, либо между руководителями двух соседних местных комитетов, федераций.

Централизация и децентрализация.

Вертикальные и горизонтальные связи определяются способами координации базовых элементов, которые образуют партию; централизация и децентрализация относятся к распределению полномочий между уровнями управления.

Можно выделить четыре основных типа децентрализации: локальную, идеологическую, социальную и федеральную. Локальная определяется тем фактом, что местные руководители партии выделяются из местной же среды, действуют самостоятельно, располагают значительными полномочиями, они мало зависят от центра и основные решения принимают сами. Идеологическая характеризуется автономией возникающих внутри партии фракций или течений, что может проявляться во влиятельности каждого из них в руководящих комитетах, признании сепаратных образований. Социальная децентрализация свойственна непрямым партиям типа католических. Она заключается в автономной организации каждого социально-экономического слоя внутри партии: средних классов, земледельцев, наемных работников, etc., и в предоставлении корпоративным секциям значительных полномочий. Федеративная структура государства позволяет каждой из национальных групп непосредственно выразить свои особые интересы в правительственных организациях, их автономия внутри партии не оправдана. Итак, система централизована, поскольку решения принимаются наверху; она остается демократической, поскольку они зафиксированы в качестве мнения низов, и при их осуществлении в каждый данный момент тоже домогаются согласия этих самых низов.

Системы партий - это результат взаимодействия многочисленных и комплексных факторов; иные из них специфически присущи отдельной стране, другие носят общий характер. Среди общих факторов наибольшее значение имеет избирательный режим. Исследовано его влияние на некоторые аспекты структуры партий: даже в этой области он выступает как элемент системы партий, поскольку способ голосования ориентирует в одном и том же направлении структуры всех партий страны. Его воздействие на количество, численность, союзы, представительство партий является решающим. И наоборот: система партий играет главную роль при определении избирательного режима.

Основными электоральными системами, используемыми в различных странах с теми или иными модификациями, являются мажоритарная и пропорциональная. Различия между ними сводятся к способу голосования для избрания кандидатов в высшие органы власти; количеству партий и их роли; способу формирования парламентского большинства.

При мажоритарной системе (основанной на принципе большинства) от каждого избирательного округа избирается один депутат, поэтому победителем на выборах признается тот, кто набрал наибольшее число голосов. Большинство голосов может быть абсолютным (т. е. 50% + 1 голос) и относительным (т. е. больше, чем у соперника).

Система пропорционального представительства предполагает распределение мест в парламенте в соответствии с количеством полученных на выборах голосов по партийным спискам. Каждая партия получает в парламенте то число мест, которое строго соответствует количеству поданных за ее список голосов на общенациональных выборах. Общее число мест складывается из количества мандатов, полученных ею в каждом избирательном округе. Различия между пропорциональной и мажоритарной системами М. Дюверже усматривал в том, что они формируют различные партийные системы. Взаимосвязь электоральной и партийной систем он выразил в следующих социологических законах: 1) мажоритарная система в один тур способствует установлению двух партийности с чередованием независимых партий; 2) мажоритарные выборы в два тура ведут к объединению многочисленных, относительно стабильных партий в две коалиции; 3) пропорциональное представительство способствует процветанию многопартийности, т. е. становлению системы многочисленных и независимых партий.

24. «Дорога к рабству» Ф. Хайека: критика парадигмы «социального государства».

Хайек является представителем лондонской школы в направлении неолиберализма. Хайек критикует основные идеи социализма: идеи планомерности, допустимости государственного вмешательства во все сферы жизни общества, социальной справедливости и идею повсеместного господства государственной собственности. Критика социализма Хайеком идет по следующим направлениям: 1)критика идеи концентрации экономической власти в руках государства. В истории еще ни одна развитая цивилизация не добивалась успехов без правительства, видящего главную свою цель в попечениях о частной собственности и свободе, тогда как "сильное" правительство вновь и вновь тормозило рост и процветание. Хайек замечает. Что к современному индустриализму пришли отнюдь не там, где правительства были сильнее, а там где мягкая система правления. Рано или поздно появляется тенденция злоупотреблять властью у правительства, подавляя свободу, которую прежде охраняли, навязывая свою, якобы большую мудрость и не позволяя общественным институтам развиваться хаотично". Хайек говорит о важности "безличности" процесса распределения ресурсов - только в ходе него индивиды действуют в своих собственных целях достигают наилучших результатов. Хайек говорит, что рынок, в действие которого не вмешивается государство, - это "нечто, объемлющее и порождающее такие знания, которых ни сознание отдельного человека, ни какая-либо организация не могли бы ни охватить, ни выработать ". Вся идея "централизованного контроля" - это сплошное недоразумение. Совершенно невозможно, чтобы руководящий разум занимался всем единолично, так как нереально сознательно рационально контролировать хозяйственную деятельность. В качестве примера Хайек говорит о нереальности эффективного распределения ресурсов при отсутствии регулирующего механизма цен: если будет единый руководящий орган, первая трудность будет состоять в том, что никто не может установить совокупный объем доступного для текущего пользования капитала, →наличный объем капитала поэтому будет распределен неэффективно, так как все факты, необходимые для учета, невозможно оценить адекватно из-за ограниченности сознания людей. Концентрация экономической власти в руках плановых органов представлялась Хайеку как имеющая исключительно негативные последствия в силу ряда причин. По его мнению, она подрывает естественный ход общественно-исторического процесса, лишая его внутренних движущих сил развития. Она навязывает обществу произвольно выбранную шкалу ценностей, которой оно должно руководствоваться в своей хозяйственной деятельности. Централизованная плановая экономика, по мнению Хайека, лишена тех механизмов компенсации ошибок хозяйствующих субъектов, которые действуют в рыночной экономике. В плановой экономике допущенная ошибка может быть замечена и исправлена только после того, как хозяйству уже нанесен невосполнимый ущерб, в рыночной экономике ошибки одних компенсируются успешной хозяйственной деятельностью других. Плановая экономика не в состоянии ни использовать лежащее в основе хозяйственной деятельности неявное знание, ни заменить его чем-либо адекватным. Такая система ликвидирует экономическую свободу граждан и превращает их из активных самостоятельных субъектов хозяйствования в пассивные объекты плановой экономики. 2) отношение социалистов и Хайека к свободе и частной собственности.Книга Хайека "Дорога к рабству" писалась в Лондоне во время второй мировой войны. Ее основной темой было рождение фашизма из духа социализма. И совсем не удивительно, что вопросы свободы были столь актуальны в то страшное время насилия, ужасов и смерти. Хайек считал, что свобода требует, что бы индивид имел возможность преследовать свои собственные цели: кто свободен, тот в мирное время уже не связан конкретными совместными целями своей общины. Подобная свобода принимать индивидуальные решения становится возможной благодаря определению четких границ прав индивида (например, прав собственности) и разграничение сфер, в пределах которых каждый может распоряжаться доступными ему средствами в своих собственных целях. Обладание чем-то своим, собственным, пусть и совсем малым, - это фундамент формирования самостоятельной личности и особой среды, в рамках которой могут беспрепятственно преследоваться конкретные цели. Мы видим, что свобода, по мнению Хайека, неразрывно связана с невмешательством государства в жизнь общества (как всегда, государству отводится роль лишь "ночного сторожа"). От понятия свободы Хайек плавно переходит к понятию частной собственности. Социалисты считают, что собственность искусственно придумали те, кто, приобретя что-то в свое владение, захотел исключить других из права пользования и распоряжения этой вещью только из-за эгоистических побуждений и ради собственной выгоды,институт собственности носит эгоистический характер. Почему еще собственность неприменима с точки зрения социалистов? Если в обществе существует частная собственность, то невозможно планировать жизнь всего государства, так как нельзя спланировать действия многих людей, которые неподотчетны одному центральному органу. Хайек обращает внимание на то, что там, "где нет собственности, там нет и справедливости". Общество, отвергающее индивидуализированную собственность, не принимающее ее основных принципов и морали, отвергает и свободу, и возможность процветания всех и каждого в отдельности. Именно поэтому господство государственной собственности в социалистическом обществе не привело ни к чему хорошему. 3) Хайек обращает свое внимание на идею планомерности, которая чрезвычайно широко распространена в социалистических государствах. Планомерность, по Хайеку, не только нарушает естественный ход событий, но и лишает экономику внутренних движущих сил, так как искажается информация (цены устанавливаются планово, а, следовательно, теряют свою связь со спросом и предложением и, значит, утрачивают свою информативную функцию) и исчезает (точнее - устраняется) экономическая свобода производителей и потребителей. Еще одним негативным элементом планомерности является то, что она навязывает обществу искусственную шкалу ценностей. Эта шкала выражает интересы отдельных людей или групп общества. Она лишает общество механизма компенсации ошибок. Если план повлечет за собой неблагоприятные последствия, то попытаться исправить положение можно лишь тогда, когда ущерб уже будет нанесен и это будет иметь негативные последствия для многих людей. И последнее, за что критикует Фридрих Хайек плановую систему: она (эта система) ликвидирует экономическую свободу. План превращает экономических субъектов в объекты плановой экономики. Если же государство вмешивается в экономику и планирует все действия хозяйствующих субъектов, вплоть до установления цен, то ни о какой свободе и эффективности не может идти речи. Хайек считает: "Социализм приучил многих к тому, что можно предъявлять права независимо от своей роли, от своего участия в поддержании системы. В сущности, социалисты, если поглядеть с точки зрения моральных норм, создавших расширенный порядок цивилизации, подстрекают людей к нарушению закона". Такие взгляды породили тунеядство. Где еще, как не в социалистическом государстве, возможен лозунг: "От каждого по способностям - каждому по потребностям". Заметьте, каждому - по потребностям, а не по труду. Нет стимула для хорошей работы, для развития экономики, внедрения новых идей. В обществе, где царит подобное отношение к собственности и труду, теряется не просто экономическая эффективность, теряется элементарное желание работать. Ведь среди людей мало таких, которые будут просто так, практически за спасибо (а спасибо, они уж точно знают, получат в любом случае) отдавать свои силы и энергию работе. Зачем же усердствовать, ведь все всё равно получат свою заработную плату.Обещанный при соц-ме путь к свободе есть в действительности столбовая дорога к рабству. Соц-зм – есть частный случай коллективизма.Всякое полит действие – это акт планирования. Неизбежность планирования объясняют 2-мя причинами: угасание конкуренции в результате развития нов технологий; сложная индустриальная цивилизация порождает новые проблемы, которые без централизованного планирования неразрешимы.Проблема эконом. планирования состоит не столько в том, сможем ли мы удовлетворить свои потребности в должной мере, а в том, будем ли мы сами решать, что для нас важно. То, что человек может получить в монопольном обществе, зависит не от его желаний, а от чьих-то представлений о том, какими они должны быть.

25. «Масса и власть» Э. Канетти: классификация масс и стай, соотношение власти и насилия.

Свойства массы

1. Масса всегда стремится расти. Ее росту по природе не положено границ. Если границы ставятся искусственно, то есть путем создания институтов, применяемых для сохранения закрытых масс, то всегда существует опасность извержения массы, которое время от времени и происходит. Инструментов, которые навсегда и гарантированно предотвратили бы рост массы, не существует.

2. Внутри массы господствует равенство. Оно абсолютно и неоспоримо и самой массой никогда не ставится под вопрос. Оно фундаментально важно, настолько, что массовое состояние можно было бы определить именно как состояние абсолютного равенства.

3. Масса любит плотность. Она никогда не может стать слишком тесной или слишком плотной. Не должно быть чего-то в промежутках между людьми, не должно вообще быть промежутков, по возможности все должно стать ею самою.

4. Масса требует направления. Она в движении и двигается по направлению к чему-то. Направление, общее для всех участников, усиливает ощущение равенства. Цель, которая лежит вне каждого отдельного индивида и для всех одна и та же, отменяет и уничтожает неравные частные цели, признание которых для массы смертельно. Для ее постоянства направление необходимо. Страх перед распадом, всегда бодрствующий в ней, позволяет направить ее к какой-либо цели. Масса существует, пока есть недостигнутая цель.

Классификация масс: Каждое из этих четырех выясненных свойств может присутствовать в массе в большей или меньшей мере. В зависимости от того, на каком из них сосредоточить внимание, можно получить разные классификации массы. Когда речь шла об открытой и закрытой массах, было объяснено, что это разделение основывается на признаке роста массы. Если рост не встречает препятствий, масса открыта, если рост ограничивается, она закрыта.

Другое разделение, о котором предстоит узнать, это разделение между ритмической и замершей массами. Оно основывается на двух следующих качествах - на равенстве и плотности, и даже на обоих вместе. Замершая масса стоит непосредственно перед разрядкой. Она в ней уверена и поэтому старается, насколько можно, замедлить ее приход. Ей хочется растянуть период максимальной плотности, чтобы подготовиться к мгновению разрядки. Можно было бы сказать, что она разогревает себя, оттягивая разрядку. Массовый процесс здесь начинается не с равенства, а с плотности. Равенство же становится главной целью такой массы: в него она в конечном счете изливается, и тогда о нем свидетельствует каждый общий крик, каждое общее движение. (ТЕАТР) Замершая масса тесно сплочена, действительно свободное движение кажется в ней невозможным. В ее состоянии есть что-то пассивное; замершая масса ждет. В ритмической массе, наоборот, плотность и равенство с самого начала совпадают. Здесь все связано с движением. Жадно алкаемое телесное возбуждение реализуется в танце. (ТАНЕЦ, ФУТБОЛ)

Следующая пара понятий - медленная и быстрая массы, различия которых основаны исключительно на специфике их целей. Бросающиеся в глаза массы, представляющие собой важную часть современной жизни, то есть политические, спортивные, военные массы, с которыми мы ежедневно сталкиваемся, все быстры. От них весьма отличаются религиозные массы потустороннего мира или массы паломников: цель их далека, путь долог, и подлинная масса возникнет где-то в дальней стране или в царствии небесном. Мы можем наблюдать, по существу, лишь притоки этих медленных масс, конечные же состояния, к которым они стремятся, невидимы и для неверующих недостижимы. Медленная масса собирается очень медленно и видит себя принявшей некоторый конкретный облик только в отдаленной перспективе. Медленной массе запрещена разрядка. Можно было бы сказать, что это ее важнейший опознавательный знак, и говорить поэтому вместо медленных о безразрядных массах. Но следует все же предпочесть первое название, ибо нельзя сказать, что в разрядке отказано совсем. Она всегда предполагается в представлении о конечной цели. Она лишь отодвинута в далекое будущее. Там, где цель, там и разрядка. В медленной массе поставлена цель затянуть процесс, ведущий к разрядке, на возможно более долгий срок. Мировые религии стали особенными мастерами такого затягивания.

Классификация по несущему аффекту

Преследующая и убегающая массы - самые древние. Они имеются у животных так же, как у людей, и, возможно, процесс складывания этих форм у людей постоянно подпитывался благодаря подражанию животным образцам. Запретная масса, обращенная масса и празднующая масса встречаются только у людей.

Преследующая масса возникает в виду быстро достижимой цели. Цель - убийство, и известно, кто будет убит. Жертва известна, четко обозначена, близка. Масса бросается на нее с такой решимостью, что отвлечь ее невозможно. Для того, чтобы возникла преследующая масса, достаточно широко объявить, что такой-то должен умереть. Концентрация на убийстве - это переживание особого рода, ни с чем не сравнимое по интенсивности. Каждый старается пробиться ближе к жертве и нанести удар. Если самому не дотянуться, надо хотя бы видеть, как бьют другие. Все руки будто бы принадлежат одному телу. Но руки, которые достают, ценнее и весомее, чем остальные. Цель - это все. Жертва - это и цель, и точка наибольшей плотности: она связывает собою действия всей группы. Цель и плотность совпадают. Важной причиной стремительного роста преследующей массы является безопасность предприятия. Оно безопасно, потому что на стороне массы подавляющее превосходство. Жертва убегает или связана, она не может даже обороняться, в беззащитности своей она именно жертва, предназначенная на заклание. За смерть ее никто не ответит. Все формы публичной казни зиждутся на древней практике коллективного убийства. Подлинный палач - это масса, толпящаяся вокруг эшафота. Ей по душе представление: люди стекаются издалека, чтобы увидеть все от начала до конца. Смертный приговор, произносимый от имени права, звучит там абстрактно и неубедительно; он становится реальным после, когда исполняется на глазах толпы. Ибо для нее, собственно, и совершается правосудие, и, говоря о публичности права, подразумевают массу. Распад преследующей массы, уничтожившей свою жертву, происходит особенно быстро. Это хорошо знают владыки, власть которых под угрозой. Они бросают массе жертву, чтобы остановить ее рост. Многие политические казни устраивались исключительно для этой цели. С другой стороны, вожаки радикальных партий часто не понимают, что, достигнув своей цели, публично казнив опасного врага, они часто наносят себе больший вред, чем враждебной партии. Даже сегодня каждый принимает участие в публичных казнях, а именно через газету.

Масса бегства возникает в результате общей угрозы. Она бежит, увлекая с собой всех. Грозящая опасность для каждого одна и та же. Она сконцентрирована в определенном месте. Она ни для кого не делает различий. Она может угрожать всем жителям города, всем приверженцам какой-то веры или всем, кто говорит на каком-то языке. Все бегут вместе, потому что так легче бежать. Возбуждение их одной природы: энергия одного возбуждает энергию другого, все устремляются в одном и том же направлении. Пока они вместе, опасность воспринимается как разделенная. Существует древнее поверье, что она ударит в одном месте. Если враг схватит одного, остальные будут спасены. Фланги бегущих открыты, но так широко растянуты, что невозможно даже представить, как враг может напасть на всех сразу. Их так много, что ни один не думает, что жертва - это он. Масса устремляется прочь от опасности, и каждый в ней проникнут ощущением близости спасения. Что прежде всего бросается в глаза в массовом бегстве, так это мощь его направленности. Масса, так сказать, превратилась в направление - прочь от опасности. Важна лишь цель - место спасения и расстояние до цели, и ничего более. Все дистанции, существовавшие до того между людьми, не имеют больше значения. Массовое бегство в противоположность панике черпает свою энергию в том, что все бегут вместе. Естественным завершением бегства является достижение цели. Оказавшись в безопасности, масса распадается. Масса бегства - самая стойкая из всех форм массы: оставшиеся держатся вместе до самого последнего мгновения.

Масса запрета

Масса особого рода образуется вследствие запрета: собравшись вместе, люди больше не хотят делать то, что они до сих пор делали поодиночке. Запрет внезапен, они налагают его на самих себя. Это может быть старый запрет, к тому времени забытый, или же такой, который время от времени возобновляется. Но он может быть и совсем новым. Во всяком случае, действует он с огромной силой. В нем есть безусловность приказа, но решающую роль играет его негативный характер. Он никогда не приходит извне, даже если это выглядит именно так. В действительности он всегда возникает из потребности самих участников события. Лучший пример негативной или запретной массы в наше время - это стачка. Момент прекращения работы - это великий момент, воспетый в рабочих песнях. В этот миг рождается чувство облегчения, с которым связывается самый смысл стачки. Фиктивное равенство, о котором рабочим твердили всегда, но которое на деле ограничивалось лишь тем, что все они работают руками, вдруг становится подлинным. Внутри самой стачки особенно важно, чтобы провозглашенный запрет соблюдался каждым.

Массы обращения

"Милый, дорогой друг, волки всегда пожирали овец; неужели на этот раз овцы сожрут волков?" Это фраза из письма, которое мадам Жюльен написала своему сыну во время Французской революции. В ней в самой краткой формулировке выражена сущность обращения. Немногие волки истребляли до сих пор множество овец. И вот настало время множеству овец обратиться против немногих волков. Известно, что овцы не едят мяса. Однако фраза значима именно в своей кажущейся бессмысленности. Революции - это подлинные времена обращения. Те, кто долго был беззащитен, вдруг обретают зубы. Численностью они возмещают недостаток хищности. Обращение предполагает общественное расслоение. Прежде, чем возникнет потребность в обращении, должны уже некоторое время существовать противоположные друг другу классы, один из которых пользуется большими правами, чем другой. Вышестоящие группы имеют право отдавать приказы нижестоящим, независимо от того, пришли ли они в страну как завоеватели, подчинив себе коренных жителей, или рас- слоение стало результатом процессов внутри общества. Каждый приказ оставляет в том, кто вынужден его выполнить, болезненное жало. О природе и неизгладимом воздействии этих жал многое будет сказано дальше. Люди, которым много приказывали и которые переполнены такими жалами, испытывают сильное желание освободиться от них. Освобождения можно достигнуть двояким путем. Они могут полученные сверху приказы передавать далее вниз: для этого нужны нижестоящие, которые были бы готовы их исполнить. Но они еще могут возвратить назад - самим вышестоящим - все испытанные от них и затаенные обиды и страдания. Отдельному человеку, который беззащитен и слаб, редко когда подвернется такая счастливая возможность. Массы такого рода образуются при самых разных обстоятельствах. Это может быть бунт рабов против господ, солдат против офицеров, черных против живущих в их среде белых. Всегда первые долгое время выполняют приказания вторых.

Праздничные массы

На тесном пространстве в избытке товаров и продуктов, и множество людей, там гуляющих, может наслаждаться изобилием! Грудами громоздятся плоды ближних и дальних стран. Лежат связанными сотни свиней. Высятся горы фруктов. В огромных кувшинах пенятся любимые напитки. Здесь больше, чем в силах съесть все присутствующие, и, чтобы все это съесть или унести с собой, притекают новые толпы. Каждый берет себе, сколько может, но изобилие неисчерпаемо. Избыток женщин для мужчин и избыток мужчин для женщин. Никто и ничто не угрожает, не настораживает, не побуждает к бегству - на время праздника жизнь и наслаждение гарантированы. Запреты и барьеры пали, разрешены и происходят самые неожиданные сближения. Но это атмосфера расслабленности, а не разрядки. Отсутствует единая для всех цель, к которой все должны стремиться. Цель - это праздник, она уже достигнута. Плотность велика, равенство - в желаниях и удовольствиях. Каждый идет, куда хочет, а не все вместе к одной цели. Груды плодов суть важнейшая часть плотности, ее ядро. Сначала вместе собрались предметы, и лишь потом, когда они уже были налицо, вокруг собрались люди. Пока плодов накопится достаточно, могут пройти долгие годы, и все это время люди будут терпеть, ограничивая себя ради краткого мига изобилия. Но именно для таких мгновений они и живут, и сознательно к ним стремятся.

ОТДЕЛЬНЫЙ ВИД: Двойная масса: мужчины и женщины, живые и мертвые, друзья и враги

Самая надежная и часто единственная для массы возможность сохранить себя - наличие второй массы, с которой она соотносится. Меряются ли они силами, играючи или всерьез угрожают друг другу, - вид или яркий образ другой массы позволяет первой не распасться. Физически человек среди своих, он движется вместе с ними в привычном и естественном единстве. Но любопытство его, ожидание или страх концентрируются на другой группе, отделенной расстоянием. Если она в поле зрения, то притягивает взгляд, если ее нельзя увидеть, то можно услышать. От действий или намерений второй группы зависит все, что делает первая. Те, кто далеко, воздействуют на тех, кто рядом. Важное для обеих сторон противостояние изменяет степень концентрации внутри каждой из групп. Поскольку те, напротив, не разошлись, и мы должны оставаться вместе. Острота отношений между двумя группами воспринимается как напряженность внутри своей собственной. Если это происходит в рамках ритуализованной игры, демонстрировать напряженность считается постыдным: нельзя раскрывать себя перед противником. Если же угроза реальна, и речь действительно идет о жизни и смерти, напряженность превращается в броню решительного и единодушного отпора. Во всяком случае, одна масса сохраняет жизнь другой, причем предполагается, что они примерно равны по величине и интенсивности. Чтобы остаться массой, нельзя иметь слишком превосходящего по силам противника, по крайней мере, нельзя считать его слишком превосходящим

Стая и стаи

Массовые кристаллы и масса в современном смысле слова ведут свое происхождение от некоего изначального единства, где они еще совпадали, - стаи. У небольших племен, кочующих группами по десять-двадцать человек, это широко распространенная форма совместного возбуждения. Для стаи характерна невозможность роста. Вокруг пусто, примкнуть к ней некому. Стая - это группа возбужденных людей, жаждущих, чтобы их стало больше. Что бы они ни затевали - охоту или войну, - жизненно важно для них, чтобы их стало больше. Для такой маленькой группы каждый новый член представляет собой явный и весомый прирост. Его силы и способности - это одна десятая или одна двадцатая часть их общей силы. Его роль высоко ценили бы остальные. Он значил бы в жизни группы столько, сколько мало кто из нас может значить сегодня. Теснота внутри стаи имеет искусственный характер: люди внутри нее, плотно прижавшись друг к другу, ритмом ритуальных движений имитируют многочисленность. На самом деле их мало, всего несколько человек, недостаток действительной плотности возмещается интенсивностью движений. Из четырех важнейших свойств массы, которые мы уже знаем, два присутствуют здесь фиктивно, то есть их недостает, но они изображаются со всей возможной энергией. И тем более ярко проявляются два других. Прирост и плотность имитируются, равенство и направленность имеются на самом деле. Первое, что бросается в глаза в стае, - это безошибочность направления, в котором она устремляется. Равенство же выражается в том, что все одержимы одной и той же целью, к примеру, когда видят животное, на которое охотятся. Стая ограничена не в единственном отношении. В нее не только входит относительно мало народу - десять-двадцать человек, редко больше, - но эти немногие хорошо знают друг друга. Они всегда жили вместе, встречаются ежедневно, множество совместных предприятий научило их точно оценивать возможности друг друга. Стайное чувство всегда сильнее, чем самоощущение индивида, когда он один, вне стаи. Тому, что называется племенем, родом, кланом, я сознательно противопоставляю другое единство - стаю. Все эти известные социологические понятия, как бы ни были важны сами по себе, все же статичны.

Стая издавна выступает в четырех различных формах или функциях. В них есть нечто текучее, они легко переходят друг в друга, но важно раз и навсегда определить, в чем они различаются. Самая естественная и подлинная стая - та, от которой, собственно, и происходит и с которой прежде всего связывается само наше слово, - стая, которая охотится. Она возникает тогда, когда речь идет об опасном и сильном звере, которого в одиночку не взять, или о массовой добыче, которую нужно захватить целиком, чтобы никто не ускользнул. Даже если огромное животное (например, кит или слон) убито кем-то в одиночку, сама его величина предполагает, что до- быть его могут только все вместе и, соответственно, делить его тоже нужно на всех. Так охотничья стая переходит в состояние делящей стаи; последняя может иногда наблюдаться сама по себе, но, в сущности, обе составляют единство и должны анализироваться вместе. Обе нацелены на добычу, и только добыча в ее поведении и специфике - живая она или мертвая - определяет поведение стаи, образующейся для ее поимки.

Вторая форма, имеющая много общего с охотничьей стаей и связанная с ней множеством переходов, - военная стая. Она предполагает наличие другой человеческой стаи, против которой она направлена и которую воспринимает в качестве таковой, даже если на данный момент та еще не возникла. В своей первоначальной форме она нацеливалась на одну- единственную жертву, которой следовало отомстить. По оп- ределенности объекта убийства она близка охотничьей стае.

Третья форма - это оплакивающая стая. Она образуется, когда смерть вырывает из группы одного из ее членов. Маленькая группа, которая любую утрату воспринимает как невосполнимую, по этому случаю сплачивается в стаю. Цель ее может состоять в том, чтобы вернуть умершего, либо отобрать у него для себя сколько можно жизненных сил, пока он не исчез совсем из виду, либо умиротворить его душу, чтобы она не держала зла на оставшихся в живых. Во всяком случае что-то делать нужно, и нет человека, который в этом усомнился бы.

Под четвертую форму я подвожу совокупность явлений, у которых при всех различиях имеется нечто общее, а именно: желание прироста. Прирастающие или приумножающие стаи образуются специально с целью увеличения численности как людей в группе, так и существ, за счет которых группа живет, то есть растений или животных. Прирост имитируется в танцах, которым придается определенный мифологический смысл и которые также известны повсюду, где есть люди. В них выражается неудовлетворенность группы своей величиной. Следовательно, одна из сущностных характеристик современной массы - стремление к росту - проявляется на раннем этапе, в стаях, которые сами по себе еще не способны расти. Ритуалы и церемонии должны как бы понудить этот рост; можно относиться к ним как угодно, но стоит задуматься о том, что со временем они действительно приводили к образованию больших масс.

Внешняя стая, которая проявляется отчетливей и потому легко описывается, стремится к цели, находящейся вовне ее самой. Она проделывает долгий путь. Ее движения ускорены, если сравнивать их с движениями в нормальной жизни. Это значит, что и охотящаяся, и военная стаи являются внешними стаями. Животное, на которое идет охота, надо найти и загнать. Врага, с которым предстоит сразиться, надо отыскать. Как бы не было велико возбуждение, вызванное военным или охотничьим танцем, характерная активность внешней стаи развертывается на широком пространстве.

Внутренняя стая имеет нечто вроде концентрической структуры. Так, она образуется вокруг покойника, подлежащего погребению. Ее задача состоит не в том, чтобы чего-то достичь или кого-то догнать, а в том, чтобы нечто удержать. Приумножающая стая - тоже внутренняя стая.

Иначе стаи можно подразделять на тихие и громкие. Достаточно вспомнить, с каким шумом протекает оплакивание. В нем не было бы смысла, если бы оно не преподносило себя столь громко. Охота и война шумны по самой своей природе. Тихая стая - стая в ожидании. Она терпелива, что странно для такой компании. Она всегда возникает там, где цели не достичь неистовым стремительным броском. Пожалуй, слово "тихая" недостаточно передает суть дела, лучше было бы назвать это стаей ожидания. Ибо здесь возможны такие вещи, как песнопения, клятвы, жертвоприношения, характерные именно для этого рода стай. Общее у них то, что они нацелены на нечто отдаленное, что не может быть обеспечено прямо здесь и сразу. Именно такого рода тишина и ожидание характерны для религий, где есть вера в потусторонний мир. Все формы стаи, как они здесь изображены, имеют тенденцию переходить друг в друга.

Насилие и власть

Власть на более глубоком, животном уровне лучше назвать насилием. Путем насилия добыча схватывается и переносится в рот. Насилие, если оно позволяет себе помедлить, становится властью. Однако в то мгновение, которое все же приходит - в момент решения, в момент необратимости, она опять чистое насилие. Власть гораздо общее и просторнее, она включает в себя много больше и она уже не столь динамична, как насилие. Она считается с обстоятельствами и обладает даже некоторой долей терпения. Различие насилия и власти можно проиллюстрировать очень просто, а именно отношением между кошкой и мышью. Кошка, поймавшая мышь, осуществляет по отношении к ней насилие. Она ее настигла, схватила и сейчас убьет. Но если кошка начинает играть с мышью, возникает новая ситуация. Кошка дает ей побежать, преграждает путь, заставляет бежать в другую сторону. Как только мышь оказывается спиной к кошке и мчится прочь от нее, это уже не насилие, хотя и во власти кошки настичь ее одним прыжком. Если мышь сбежала вовсе, значит, она уже вне сферы кошкиной власти. Но до тех пор, пока кошка в состоянии ее догнать, мышь остается в ее власти. Пространство, перекрываемое кошкой, мгновения надежды, которые даны мыши, хотя кошка при этом тщательно за ней следит, не оставляя намерения ее уничтожить, все это вместе - пространство, надежду, контроль и намерение уничтожения - можно назвать подлинным телом власти или просто властью.

26. Основные идеи в работе О. Тоффлера «Метаморфозы власти. Знание, богатство и сила на пороге ХХI века».

ИСТОЧНИК: статья Павла Гуревича д.ф.н., профессор «Конфигурация могущества»

Книга американского социолога и футуролога Элвина Тоффлера (р. 1928) "Метаморфозы власти" венчает задуманную им трилогию, посвященную преображениям современной цивилизации. Исследователь не считает свои прогнозы ни утопией, ни антиутопией. Свой жанр он именует "проктопией", то есть практической утопией. В ней нет безмерной идеализации. Это описание более практичного и более благоприятного для человека мира, нежели тот, в котором мы живем. Но в этом мире в отличие от утопии есть место злу - болезням, грязной политике, несправедливости.

Идея технических мутаций, оказывающих многомерное воздействие на социальный прогресс, давно уже получила признание в современной философии и социологии. Тоффлер проводит мысль о том, что человечество переходит к новой технологической революции, то есть на смену Первой волне (аграрной цивилизации) и Второй (индустриальной цивилизации) приходит новая, ведущая к созданию сверхиндустриальной цивилизации. Очередная волна является, по Тоффлеру, грандиозным поворотом истории, величайшей трансформацией социума, всесторонним преобразованием всех форм социального и индивидуального бытия. Но речь идет не о социальной революции, направленной в основном на смену политического режима, а о технологических изменениях, которые вызревают медленно, эволюционно. Однако впоследствии они рождают глубинные потрясения. Чем скорее человечество осознает потребность в переходе к новой волне, тем меньше будет опасность насилия, диктата и других бед.

Тоффлер стремится обрисовать будущее общество как возврат к доиндустриальной цивилизации на новой технологической базе.

Рассматривая историю как непрерывное волновое движение, Тоффлер анализирует особенности грядущего мира, экономическим костяком которого станут, по его мнению, электроника и ЭВМ, космическое производство, использование глубин океана и биоиндустрия. Это и есть Третья волна, которая завершает аграрную (Первая волна) и промышленную (Вторая волна) революции.

В первой книге трилогии "Шок будущего" (1970) Тоффлер предупреждал человечество о той опасности, которая связана со стремительными переменами в жизни людей. Не все исследователи приняли эту точку зрения. Так, выдающийся американский социолог Д. Белл считал эту мысль обманчивой. По его мнению, в повседневной жизни землян больше изменений произошло между 1850 и 1940 годами, когда в обиход вошли железные дороги, пароходы, телеграф, электричество, телефон, автомобиль, кинематограф, радио и самолеты, - чем в последующий период, якобы характеризующийся ускорением. Белл считал, что практически, кроме перечисленных им новшеств, в повседневной жизни людей, кроме телевидения, не появилось ничего нового.

Однако идея Тоффлера о трудностях психологической адаптации людей к ускорению социальных изменений укоренилась в футурологической литературе. Тоффлер пишет о новых сложностях, социальных конфликтах и глобальных проблемах, с которыми столкнется человечество на рубеже двух столетий. Основные книги Тоффлера - "Шок будущего", "Столкновение с будущим" (1972); "Доклад об экоспазме" (1975); "Третья волна" (1980); "Метаморфозы власти" (1990) и др.

Тоффлер, поразмыслив над терминами "трансиндустриальное" и "постэкономическое", остановился на понятии "супериндустриальное общество". Под ним подразумевается, как он пишет в "Шоке будущего", "сложное, быстро развивающееся общество, основанное на самой передовой технологии и постматериалистической системе ценностей".

Масштабные и интенсивные преобразования касаются теперь не только сферы хозяйства, экономики, политики и культуры. Меняются и фундаментальные основы воспроизводства человека как биологического и антропологического типа. Иной становится практика образования и мышления. Действительно начинается новая эпоха. Существующие сегодня социокультурные институты и технологии управления должны быть радикально реконструированы. Таков общий смысл последней работы Э. Тоффлера.

Мы осознаем сегодня, что мировое развитие осуществляется неравномерно. Вот почему мышление о будущем должно быть системным, ибо различные рассогласования между процессами мирового потребления и инфраструктурами управления, между производительными элементами мирового хозяйства и трансрегиональными потоками ресурсов, товаров и услуг оказываются все более значительными. Тоффлер задумывается над интенсивными формами развития в противовес характерным для прежнего социального мышления экстенсивным моделям социальной динамики.

Меняются масштабы нашей жизни. На наших глазах рождается эпоха глобальной конкуренции. Обозначается новый виток межэтнических и геополитических столкновений. Э. Тоффлер убежден в том, что важно как можно быстрее адаптироваться к стремительным переменам. Это в первую очередь касается "золотого миллиарда" людей, то есть тех, кто живет в развитом экономическом мире. Но как достичь устойчивого развития?

Нынешняя "Третья волна", по Тоффлеру, - это "информационное общество". Она вызвана повсеместным распространением компьютеров, турбореактивной авиации, гибких технологий. В информационном обществе складываются новые виды семьи, стили работы, жизни, новые формы политики, экономики и сознания. Мир перестает казаться машиной, заполняется нововведениями, для восприятия которых необходимо постоянное развитие познавательных способностей. Символы "Третьей волны" - целостность, индивидуальность и чистая, человечная технология. Ведущую роль в таком обществе приобретают сфера услуг, наука и образование. Корпорации должны уступить место университетам, а бизнесмены - ученым...

Компьютерная революция - глубинный и разносторонний поворот в развитии человечества, который связан с ростом производительных сил, широким использованием техники и науки в производстве. Мир стоит на пороге неслыханного технологического переворота. Сегодня трудно представить себе в полной мере его социальные последствия. Рождается новая цивилизация, где коммуникационная связь создает все условия для полного жизнеобеспечения человека...

Свою преобразующую роль современным средствам коммуникации еще предстоит сыграть в будущем веке. Достаточно заметить, что новые информационные технологии уже успели изменить традиционно господствовавшие понятия о собственности. Информация при переходе от продавца к покупателю не перестает принадлежать продавцу. А это не просто какой-то иной вариант поведения товара на рынке. Это нечто большее.

Веками и тысячелетиями главными ресурсами народов были пространство и золото. Сверхновейшее время вызвало к жизни новый ресурс - информацию. В грядущем веке этот ресурс станет определяющим. За три десятилетия своего существования информационная система фактически превратилась в фактор эволюции. В конце ушедшего столетия понятие "сеть" стало универсальной метафорой. Заговорили о сетевой экономике, сетевой логике, нейронной сети, сетевом интеллекте, сетевом графике...

Сегодня общество, которое стремится сохранить себя как самостоятельное государство, не может не быть тотально компьютеризованным. Американская, западноевропейская экономика и экономика азиатских стран, таких как Сингапур, Япония, Гонконг, наглядно подтверждает эту истину. Однако этот процесс развивается по-разному. Несмотря на впечатляющие достижения в элек тронно-вычислительной технике и телекоммуникациях, японцы все больше и больше отстают в этой конкурентной гонке. Они отстают не только от США, но и от Западной Европы.

Современная экономика предполагает решение таких задач, которые требуют для своего решения компьютерных расчетов со скоростью 3 трлн. операций в секунду. А США уже поставили перед собой задачу: через десять лет обеспечить быстродействие ЭВМ в 1000 трлн. операций в секунду. Такова мировая тенденция, о которой пишет Э. Тоффлер.

Однако главная тема последней книги Э. Тоффлера - не информационная революция. В поле его зрения - проблема власти и ее преображения. Власть - это способность и реальная возможность правителей или народа оказывать радикальное и всеобъемлющее влияние на деятельность, поведение, сознание и помыслы людей, распоряжаться их судьбами. В самых примитивных обществах, где основным источником существования была охота или собирательство, власть осуществляло лицо, которое по всеобщему признанию было компетентным для выполнения этой задачи. То, какими качествами должен был обладать этот человек, в большей степени зависело от конкретных обстоятельств. Как правило, эти качества включали жизненный опыт, мудрость, великодушие, мастерство, "внешность", храбрость. Во многих племенах не существовало постоянной власти. Она устанавливалась тогда, когда возникала необходимость в ней. Разные представители власти осуществляли ее в различных сферах: ведения войны, отправления религии, решения споров. Когда исчезали или ослабевали качества, на которые опиралась данная власть, переставала существовать и власть.

По мнению Э. Тоффлера, нас ждет глобальная битва за власть. Но что оказывается ее основой? Не насилие, не деньги, а знание. Такова новая концепция власти, которую обосновывает Э. Тоффлер. Прежняя система власти разваливается. В офисе, в супермаркете, в банке, в коридорах исполнительной власти, в церквах, больницах, школах, домах старые модели власти рушатся, обретая при этом новые, непривычные черты. Крушение старого стиля управления убыстряется также в деловой и повседневной жизни. Прежние рычаги воздействия оказываются бесполезными.

Современная структура власти зиждется уже не на мускульной силе, богатстве или насилии. Ее пароль - интеллект. Распространение новой экономики, основанной на знании, считает Тоффлер, оказалось взрывной волной, которая обеспечила новый этап гонки для развитых стран. Именно так триста лет назад индустриальная революция положила основу для грандиозной системы производства материальных ценностей. Вознеслись в небо фабричные корпуса. Задымили заводы. Теперь все это - далекая история...

Прежняя власть могла опираться на насилие. Всем известно, что история человечества во многом выглядит как летопись насилия. В первобытном нравственном сознании колоссальную роль играла месть. Родовая месть - характерный феномен древнего человечества. Она осталась и в христианском сознании. Инстинкт и психология родовой мести, столь противоположные христианству, перешли в своеобразное понимание чести - необходимо защищать свою честь и честь своего рода с оружием в руках, проливая кровь. Древняя совесть совсем не была связана с личной виной. Месть и наказание не направлялись прямо на того, кто был виновен и ответственен. Родовая месть была безличной.

Культ силы безбожен и бесчеловечен. Это культ низшей материальной силы, неверие в силу духа и закона. Но ложному культу силы, как полагал Н. А. Бердяев, противополагаются не защита слабости и бессилия, а дух и свобода, в социальной жизни - право и справедливость. Закон этого природного мира есть борьба индивидов, семейств, родов, племен, наций, государств, империй за существование и преобладание. Демон воли к могуществу терзает людей и народы.

Еще Ф. Бэкон подчеркивал, что знание - это сила. Но в истории оно обычно соединялось с деньгами и насилием. Насилие, богатство и знание - наиболее значимые атрибуты власти. Тоффлер подчеркивает, что знание перекрывает достоинства других властных импульсов и источников. Именно знание может служить для приумножения богатства и силы. Однако оно действует предельно эффективно, поскольку направлено на достижение цели.

Тоффлер считает знание самым демократичным источником власти. Однако сегодня в мире развертывается всемирная битва за власть. Новая система создания материальных ценностей целиком и полностью зависит от мгновенной связи и распространения данных, идей, символов. Нынешнюю экономику можно назвать экономикой суперсимволов. Фактор власти присущ сегодня всем экономикам. Власть - неизбежная часть процесса производства.

Однако переход в новому мышлению драматичен. Тоффлер то и дело пишет об информационных войнах, о глобальных конфликтах, о парадоксе стандартов. Как самая искусная система может точно предвидеть, какая и кому понадобится информация? На какое время? С какой периодичностью? Поэтому информационные войны ведутся теперь во всем мире, охватывая все - от сканеров в супермаркетах и стандартов до телевизионных сетей и технонационализма. Назревает всеобщее информационное столкновение, начинается всеобщий шпионаж.

Сегодня во всем мире идет также поиск новых способов организации. Бюрократия, как все понимают, никогда не исчезнет. Для некоторых целей она остается уместной. Однако сегодня рождаются новые организационные структуры. Современную организацию невозможно моделировать по меркам машины. Она требует более мобильного облика. Конкуренция требует непрерывных инноваций, но иерархическая власть разрушает творчество.

Демассификация экономики вынуждает компании и рабочие единицы взаимодействовать с большим количеством более разнообразных партнеров, чем раньше. История то и дело показывает, что новые передовые технологии требуют по-настоящему новаторских методов и организации эффективной работы. По мнению Тоффлера, великая ирония истории в том, что появляется новый тип работника, который в действительности не владеет средствами производства.

Общий стержень движения в современной экономике - от монолита к мозаике. Новая система выходит за пределы массового производства к гибкому, приспосабливаемому или "демассифицированному" производству. Благодаря новым информационным технологиям она способна выпускать мелкие партии чрезвычайно разнообразных продуктов. Традиционные факторы производства - земля, труд, сырье, капитал - становятся менее значимыми, так как их заменяют символические знания. Средством общения становится электронная информация. Бюрократическая организация знаний заменяется информационными системами свободного потока. Новый социальный типаж, он же герой - уже не малоподготовленный рабочий, не финансист и не менеджер, а новатор, который сочетает воображение и знание с действием.

Переход к экономике, основанной на знании, резко усиливает потребность в коммуникации и способствует гибели прежней системы доставки символов. Новая экономика прочно связана не только с формальными знаниями и техническими навыками, она не обходится также без массовой культуры и все расширяющегося рынка образов. Глобализация в трактовке Тоффлера - это не синоним гомогенности, однообразия. Тоффлер рассматривает процессы, ведущие к этой пестроте, многозначности. Здесь и экологические движения, и религиозный ренессанс. В итоге социолог показывает власть как наиболее значимый социальный феномен, который связан с самой человеческой природой.

Власть, как показывает Тоффлер, возможна лишь в таком мире, в котором сочетаются случайность и необходимость, хаос и порядок. Здесь весьма интересны рассуждения Тоффлера о роли государства в обеспечении порядка. Он пытается показать, при каких условиях порядок обеспечивает необходимую для экономики стабильность, а при каких душит ее развитие. Государства, которые стремятся узурпировать власть, теряют то, что конфуцианцы называют "мандатом Небес". В мире, где все зависят друг от друга, они лишаются легитимности и в нравственном смысле.

Развертывая весьма драматическую картину будущего, Тоффлер приходит к выводу, что конфликт - неизбежное общественное событие. Но борьба за власть, по его словам, не обязательно является злом. Вместе с тем сверхконцентрация власти опасна. Но и недостаточная ее концентрация - тоже не благо. Мир, который описывает Тоффлер, не идилличен. Он суров, полон тревоги и коллизий.

Однако в его работе нет анализа негативных последствий такой цивилизации, которая рождается на наших глазах.

ВКРАТЦЕ ДЛЯ ЛЕНИВЫХ. Американский футуролог О. Тоффлер в книге “Смещение власти: знание, богатство и сила на пороге ХХI века” подробно анализирует три основных источника, питающих власть. Согласно Тоффлеру, сила, богатство и власть связаны в единую систему, в определенных условиях взаимозаменяемы и в совокупности нацелены на поддержание власти. Каждый из этих источников сообщает власти определенное качество: сила или угроза ее применения способны лишь на грубое принуждение, функционально ограничены и свойственны лишь власти низшего качества. Богатство является источником власти среднего качества, которая может иметь в своем распоряжении как негативные, так и позитивные средства стимулирования. Знания лежат в основе власти высшего качества, наиболее эффективной. Тоффлер утверждает, что в современном мире знания (в различных формах: информации, науки, искусства, этики) в силу своих преимуществ - бесконечности (неисчерпаемости), общедоступности, демократичности - подчинили силу и богатство, став определяющим фактором функционирования власти.

27. «Теория справедливости» Дж. Роулза: понятие, принципы и основные методы обоснования справедливости.

ИСТОЧНИК: статья Наталии Литвененко «Концепция справедливости Роулза»

Джон Ролз (1921–2002) считается одним из наиболее выдающихся представителей англо-американской политической философии. Начав свои исследования в области философии с изучения проблем логики и языка, Ролз вскоре обратился к рассмотрению фундаментальных вопросов этики и философии политики. Поиск оснований справедливого общества и постановка проблемы обоснования морали, исходя из понятия рациональности, стали главной темой его наиболее известных работ, таких как «Теория справедливости» (1971) и «Политический либерализм» (1993).

На фоне доминировавшей в это время в этике концепции утилитаризма, идеи Ролза, впервые высказанные им в 1958 г. в статье «Справедливость как честность» («Justice as Fairness»), не только поставили под сомнение основные положения этой концепции, но также явились попыткой возродить традицию политической мысли, опирающуюся на фундаментальные принципы моральной философии. Эта и ряд других статей на тему социальной справедливости принесли Ролзу известность среди профессионалов задолго до публикации знаменитой «Теории справедливости», быстро приобретшей популярность среди широкого круга читателей и вызвавшей больше дискуссий и комментариев нежели любая другая книга в области социальных и политических наук, напечатанная после второй мировой войны.

Хотя именно в «Теории справедливости» дается наиболее развернутое и целостное изложение и обоснование морально-политической концепции Ролза, все же не следует рассматривать его теорию как статичную, а тем более воспринимать ее выводы как окончательные. Теория Ролза выступает в виде своего рода подвижной конструкции, основание которой во многом остается неизменным, заключая в себе идею о личной неприкосновенности, опирающейся на справедливость. Выход статьи «Справедливость как честность» обозначил собой первый этап в развитии ролзовской концепции, со вторым же этапом можно соотнести статью

«Дистрибутивная справедливость» («Distributive Justice»), вышедшую в 1967 г., а с третьим — уже упоминавшуюся «Теорию справедливости». Конечно, это деление исследовательской деятельности Ролза на этапы является достаточно условным и затрагивает развитие его теории только до начала 70-х гг., но на наш взгляд, именно такой «дискретный» подход к изучению ролзовских идей способствует не только более глубокому осмыслению некоторых фун-даментальных положений «Теории справедливости», но также дает возможность проследить ход авторской мысли и понять причины, приведшие его к тем или иным выводам.

Проблема рационального обоснования моральной теории, опирающейся на понятие права, которую попытался решить Ролз, уже более двухсот лет казалась неразрешимой как для его предшественников, так и для двух современных ему, наиболее влиятельных направлений в моральной философии середины XX в. — утилитаризма и интуитивизма. Воспользовавшись их сильными сторонами: четкой методологией утилитаризма и кантовской доктриной о неприкосновенности и достоинстве моральной личности, наследуемой интуитивизмом, а также взяв на вооружение определенную версию теории общественного договора, Ролз сделал попытку построить особого рода концепцию, которая утверждала бы, что люди стремятся к счастью, но не отождествляла бы счастье с некоторой суммой материальных благ, выпадающих на долю большинства членов общества. По мысли Ролза, его концепция должна обеспечить конструктивный подход к обоснованию моральных принципов, совпадающих с нашими моральными убеждениями, придающий независимый логический статус понятию права и опирающийся на фундаментальную доктрину о неприкосновенности и достоинстве моральной личности.

Подобный способ объединения этики и политической теории приближает Ролза скорее к Платону, чем к утилитаристу Миллю или контрактарианцу Локку, поскольку единственными ограничениями, налагаемыми им на действия субъектов социума, являются ограничения разума.

Оригинальная и, несмотря на несколько античный привкус, в высшей степени современная идея Ролза, заключается в построении формальной модели сообщества рациональных и заинтересованных лишь в самих себе (self-interested) индивидов, вовлеченных в определенного рода деятельность, которая в теориях рационального выбора получила название «торговой игры» (bargaining game). Ролз ставит перед собой задачу приспособить эту торговую игру к условиям общественного договора, то есть, он помещает в ситуацию торговой игры группу лиц, природа и мотивы которых соответствуют приписываемым им теориями общественного договора и тем самым, посредством принятия единственного ограничения, пытается доказать, по образцу доказательства какой-либо теоремы в теории рационального выбора, что единственным решением для такого рода игры является нахождение морального принципа, характеризующегося конструктивностью, связью с нашими устойчивыми моральными убеждениями и рациональностью. В соответствии со схемой описанной таким образом игры, целью игроков является достижение полного согласия (консенсуса) относительно тех принципов, которые с момента их принятия должны служить в качестве критерия оценки общественных институтов или так называемых «практик», в условиях которых взаимодействуют игроки.

Каждый игрок имеет равное право предлагать любые принципы, исходя из собственного интереса, помня при этом, что все единодушно признанные принципы одинаково касаются всех и должны сохранять свое действие в дальнейшем. Ролз особо подчеркивает тот факт, что выдвижение и принятие принципов происходит до того, как игроки начинают решать конкретные проблемы своей жизнедеятельности. По мнению Ролза, условие, что действие принципов обязательно должно распространяться на будущее, а также то, что обстоятельства, в которых в будущем окажется то или иное лицо, заранее не известны, гарантируют, что принятые таким образом принципы будут честными.

Уникальность ролзовской идеи, названной им «справедливость как честность», заключается в предоставлении возможного решения для обозначенной выше проблемы. Концепция справедливости Джона Ролза являет собой пример процедурной справедливости, условиями которой есть равенство участников, отсутствие у них скрытых мотивов, а также свободный доступ к обсуждению выдвигаемых принципов.

Рассматривая поэтапное становление ролзовской концепции, можно выделить три различные модели, характерные для разных стадий ее развития. Первая модель, без сомнения составляющая основу его теории, как раз и изложена в статье «Справедливость как честность».

Построение этой модели Ролз начинает с замечания, что предметом его рассмотрения является исключительно социальная справедливость, то есть справедливость институтов и практик, в деятельности которых принимают участие его игроки, которых Ролз обозначает как «лица» (или «личности» — persons). Ролз также вводит термин «практика» для обозначения любого рода деятельности, осуществляемой согласно установленной системе правил и характеризующейся четкой структурой. Данный термин имеет достаточно широкое применение, обозначая как различные социальные институты, напр., системы законодательства, судопроизводства, институт семьи и т. п., так и всевозможные игры, ритуалы, обрядовые действия. Таким образом, на первом этапе Ролз рассматривает справедливость на микроэкономическом уровне. По его мнению, фундаментальным для справедливости является понятие честности — идея, основывающаяся, на принципе взаимного ограничения свободы, сформулированном известным теоретиком права и философом Хартом.

Ролз детально описывает то, какими именно качествами обладают его игроки в условиях предполагаемой торговой игры. Во-первых, они рациональны, то есть выступают в качестве рациональных субъектов, действующих в соответствии со своими интересами и способных предусмотреть и оценить последствия своих действий. Во-вторых, их интересы и потребности таковы, что единственно возможной формой взаимодействия между ними является сотрудничество ради достижения этих интересов и реализации потребностей. Изображение игроков абсолютно равными по силе и способностям исключает любое доминирование одного над другим. Именно поэтому логически возможными условиями существования для ролзовских игроков является ситуация торговой игры. Еще одна черта, характеризующая их существенным образом, заключается в отсутствии у них в той или иной мере чувства зависти.

Специфика справедливости проявляется в том, что она начинает действовать в особого рода условиях, когда субъекты выдвигают друг к другу требования, провоцирующие возникновение конфликта. Для описания подобной ситуации Ролз использует выражение Юма «обстоятельства справедливости», которые и составляют три первые характеристики его субъектов: рациональность, заинтересованность каждого только в себе (самозаинтересованность — self-interestedness), равенство. Юм отмечал, что в некоторых случаях идея справедливости является неприменимой. В условиях чрезвычайной бедности или, наоборот, богатства идея справедливости кажется либо абсурдной, либо вообще не имеет оснований для возникновения.5 Ролз подразумевает под «обстоятельствами справедливости» ситуацию, которая делает справедливость уместной — эгоизм его рациональных субъектов, а также недостаточное количество ресурсов необходимых им для реализации своих интересов.

Какое же решение следует искать для поставленной Ролзом проблемы? Какой именно образ регулирования действий будет приемлем для всех без исключения рациональных эгоистов, которых следует представлять скорее в виде совокупности равных взаимно незаинтересованных субъектов, случайно оказавшихся рядом, нежели как какой-либо коллектив, а тем более как организованное общество? И какие именно факторы обусловливают выбор такой системы правил, чтобы обеспечить единодушное согласие, и чтобы никто при этом не почувствовал, что его мнение не приняли во внимание, тем самым поступив по отношению к нему несправедливо?

Ключ к решению этой проблемы Ролз видит в принятии двух его принципов справедливости, которые получают свое обоснование посредством особого рода «мысленного эксперимента», а именно, рассмотрения некоторого гипотетического обсуждения, в ходе которого стороны предлагают друг другу различные принципы и соглашаются лишь относительно принципов, единодушно признаваемых всеми участниками обсуждения. Два упомянутые принципа и процесс их свободного выдвижения и принятия образуют ролзовскую категорию честности, причем первый принцип имеет приоритет над вторым. Первый принцип заключается в том, что каждый человек, принимающий участие в деятельности той или иной общественной практи-ки, или находящийся под ее воздействием, имеет равное право на наиболее обширную свободу, совместимую с аналогичной свободой для всех. Второй принцип допускает неравенство, но только при условии, что оно является выгодным для всех и, что должности и общественное положение с которым оно связано, доступны для всех. Во избежание какого-либо недоразумения следует сразу же отметить, что под равной свободой, упоминаемой в первом принципе, Ролз подразумевает именно равенство политических свобод (свободы слова, совести и т. п.), а под допускаемым вторым принципом неравенством — неравенство экономическое, заключающееся в неравном распределении материальных благ между участниками общей практики. Второй принцип традиционно делят на две части: принцип IIa — неравенство должно быть выгодным для всех, и принцип IIб — должности и общественное положение, с которыми связано неравенство, должны быть общедоступными. Центр ролзовской концепции справедливости образует второй из этих подпринципов.

На данном этапе Ролз вновь обращается к экономической теории и противопоставляет утилитаристскому подходу Бентама свое правило «мини-макс» (или «максимин»), то есть правило максимизации минимума. В отличие от Бентама, который утверждал, что от благосостояния всего общества зависит благосостояние каждого из его членов и что только максимизируя благосостояние всего общества можно улучшить благосостояние каждого в отдельности, Ролз предлагает иной способ распределения материальных благ. При этом на первый план выходит положение, занимаемое каждым в отдельности, ведь только улучшив положение каждого конкретного члена общества, можно максимизировать благосостояние общества в целом. Так Ролз пытается обосновать тот факт, что, делая выбор между практикой, характеризующейся равным распределением прибыли, и практикой, предусматривающей неравное распределение тех самых благ, рационально отдать предпочтение именно последней, но только при условии, что неравное распределение способствует улучшению материального положения каждого игрока по сравнению с его положением в рамках практики равного распределения. Для того чтобы обеспечить единодушное принятие таким образом сформулированного принципа IIa, Ролз лишает своих игроков чувства зависти. Завистливому человеку свойственно интересоваться положением окружающих его людей, и вполне возможно, что такой человек проголосует против упомянутого принципа, исходя лишь из предположения о том, что в результате принятия практики, характеризующейся неравенством, другой получит большее количество материальных благ, чем он сам, хотя такая практика улучшит и его собственное положение.

Однако встает вопрос: какую именно практику следует предпочесть, если существует несколько (больше, чем одна) практик, допускающих неравное распределение и обеспечивающих более выгодное положение каждого в сравнении с практикой, характеризующейся равенством? Иными словами, могут ли два ролзовских принципа служить в качестве достаточного критерия оценки и выбора практик? Далее, возможно ли вообще единодушное принятие двух принципов в условиях, когда стороны обладают исчерпывающим знанием, как о себе, так и о других? Ведь, согласно Ролзу, практика, допускающая неравное распределение, должна работать на благо каждого, что обязательно предполагает образование сверх нормы некоторого излишка прибыли, по сравнению с прибылью, получаемой в практике с равенством, за счет распределения которого и происходит улучшение положения каждого участника. Образование этого излишка в свою очередь потребует более напряженных усилий со стороны более талантливых и более способных. Но ведь вполне возможна такая ситуация, когда новая практика, хотя и улучшив несколько их положение в целом, может, в частности, по их мнению, сделать это непропорционально затраченным с их стороны более напряженным усилиям. Осознавая свое исключительное положение (свои способности, таланты, рождение в обеспеченной семье и т. п.), а также имея возможность заранее подсчитать предполагаемую прибыль от практики с неравенством и придя к выводу, что «игра не стоит свеч», для некоторых лиц может показаться вполне естественным проголосовать против предложенного Ролзом принципа IIa. Обдумав противоречия первой модели и приняв во внимание критиче-ское обсуждение его идей в литературе, Ролз делает вторую попытку обосновать свою концепцию справедливости и в статье «Дистрибутивная справедливость» 1967 года представляет ее новую модель, сделав два значительных нововведения.

В ответ на замечание, что обладание знанием о деталях своего собственного положения и положения других делает невозможным единодушное принятие принципов, Ролз изобретает специальный аналитический инструмент, который он называет «завесой неведения» (the veil of ignorance). Смысл этого нововведения заключается в том, что игроки должны абстрагироваться от особенностей своего природного и общественного положения, а также от какого-либо знания о других игроках и обществе вообще. По мнению Ролза, данное ограничение аналогично тому, как в чистой геометрии принимается требование абстрагироваться от конкретных характеристик рассматриваемой фигуры и при доказательстве теоремы принимать во внимание только некоторые из ее математических (идеализированных) свойств. Посредством завесы неведения Ролз намеревается исключить то, что он и другие моральные философы считают социально несправедливым — случайное наделение индивидов талантами, которые могут оказаться экономически выгодными.

Еще одним важным результатом введения понятия завесы неведения является то, что ее наличие неизбежно вынуждает игроков принять общую точкузрения относительно системы моральных норм, лишая их таким образом того знания, которое было бы неуместно принимать во внимание при обсуждении вопросов морали. Так Ролз пытается обосновать саму возможность вынесения морального суждения (то есть, суждения о справедливости) в качестве результата рационального размышления в условиях процедуры обсуждения и ограничения знаний.

Другое нововведение, осуществляемое Ролзом в ответ на критические замечания по поводу его правила «минимакс», заключается в переформулировании центрального принципа его концепции — принципа IIa, который с этих пор называется «принципом дифференциации». Заменив в первоначальном определении принципа фразу «второй принцип допускает неравенство, только если оно является выгодным для всех» на фразу «… если оно максимизирует ожидания наименее обеспеченного члена общества…», Ролз превращает принцип IIa в адекватный критерий оценки различных практик характеризующихся неравенством, а также осуществления выбора между ними. Теперь, сравнив положение наименее обеспеченного участника во всех существующих практиках, оказывается возможным упорядочить последние с точки зрения их предпочтительности.

Проведенные Ролзом изменения в свою очередь вызвали ряд новых вопросов. Во-первых, какой именно информации лишает игроков завеса неведения, и как в условиях отсутствия малейших представлений о собственных целях и интересах возможно выбирать какие-либо принципы, не понимая даже того, необходимо ли вообще это делать? И, во-вторых, не оказывает ли применение этого аналитического инструмента непосредственное влияние на сферу действия принципа IIa, расширяя область его применимости до макроэкономического уровня, то есть до уровня всего общества?

В «Теории справедливости» Ролз представляет третью модель своей концепции справедливости, в которой дорабатывает недостатки предыдущей.

Теперь уже четко определяется, какой именно информацией владеют стороны, находясь за завесой неведения, а именно: они знают, что их общество подпадает под обстоятельства справедливости, им известны некоторые общие политические и экономические принципы, основы социальной организации и человеческой психологии, а также они разделяют общую концепцию блага, сформулированную в терминах ограниченного ряда основных выгод, таких как личная и политическая свобода, экономические и социальные преимущества, собственное достоинство. Таким образом, Ролз уподобляет стороны, находящиеся за завесой неведения, физическим объектам, которым известно, что они имеют массу, движутся с определенной скоростью и т. п., однако не известно, какую именно массу они имеют и с какой именно скоростью движутся. Для того чтобы побудить стороны к осуществлению рационального выбора и тем самым обеспечить принятие двух его принципов справедливости, Ролз приписывает каждой из сторон общее знание их жизненных планов (life-plans). Указанные признаки исчерпывающим образом определяют так называемую «исходную позицию» (original position) — специально сконструированную ситуацию, в которой ставится проблема индивидуального выбора, решение для которой может быть найдено с помощью интуиции посредством процедуры обсуждения, характеризующейся рациональным благоразумием. В отличие от ее первого описания в статье «Справедливость как честность», в «Теории справедливости» исходная позиция не представляется в качестве какого-то реального состояния дел, а понимается как чисто гипотетическая ситуация, истолковываемая таким образом, чтобы была выбрана определенная концепция справедливости. Эта концепция направлена на то, чтобы предоставить определенный способ рассмотрения основных проблем социального выбора, для которых не существует общепризнанного метода решения. По мнению Ролза, ограничения, налагаемые на индивидов в исходной позиции, должны во всех возможных ситуациях обеспечить принятие одних и тех же принципов. Стороны в исходной позиции выступают равными рациональными моральными личностями способными на некоторое чувство справедливости. Ролз считает, что именно в таких условиях определяются принципы справедливости, которые должны быть признаны заинтересованными в отстаивании своих интересов рациональными сторонами.

Кроме того, в «Теории справедливости» Ролз распространяет действие «принципа дифференциации» на все общество в целом. Таким образом, на третьем этапе развития своей концепции Ролз определяет справедливость как свойство хорошо организованного общества, заключающее в себе все аспекты его морального благосостояния. На элементарном уровне понятие хорошо организованного общества представляет собой обобщение одной из процедурных импликаций первоначальной торговой игры, но с появлением завесы неведения исходная позиция утрачивает свой исходный харак-

тер. Обозначая предметом рассмотрения общество в целом, Ролз применяет «принцип дифференциации» к его «основной структуре».8

Итак, ролзовская концепция справедливости оформляется в процессе генезиса двух принципов справедливости, признание которых происходит в результате единодушного соглашения, заключаемого между взаимно незаинтересованными рациональными сторонами, обладающими ограниченными знаниями относительно конкретных фактов своего существования в условиях исходной ситуации равенства. По мнению Ролза, все, что появится в результате этого соглашения, будет честным. Честность подразумевает, что интересы каждой из сторон имеют равное значение и одинаково принимаются во внимание, а также включает наличие конкуренции, или конфликта между людьми, заинтересованными в продвижении лишь своих собственных интересов.

28. Концепция полиархии Р. Даля: основные идеи.