2. Отдельные части ритуала превращения

Начало ритуала превращения приходится где-то на Офферторий — антифон, поющийся во время предложения св. Даров. Здесь мы сталкиваемся с первым из относящихся к превраще­нию ритуальных действий.

A. Oblatio panis

Гостия приподнимается к напрестольному кресту. Священ­ник творит над ней крестное знамение дискосом. (Вероятно, здесь у Юнга ошибка: при oblatio panis, «предложении хлеба», Гостия лежит на дискосе). Крестное знамение соотносит хлеб с Христом и крестной смертью, поме­чая его как «sacrificium», в результате чего хлеб обретает свя­щенный характер. Это возношение имеет значение «возвыше­ния» в духовную сферу. Оно подготавливает спиритуализацию хлеба. У Иустина есть интересное замечание о том, что показ очищенных прокаженных в храме есть typos toy artoy tes eycha-ristias, т. е. образ Евхаристического хлеба. Это можно связать с позднейшим алхимическим представлением о «corpus imperfec-tum» или «leprosum», которое доводится до совершенства благо­даря Деянию (opus): «Quod natura relinquit imperfectum, arte per-ficitur». Так в римском обряде. В греко-униатских обрядах причащение осталось двояким: хлебом и вином.

В. Подготовление чаши

Оно еще торжественней приготовления хлеба, очевидно, в силу «духовной» природы вина, которое по той же причине придерживается исключительно для священника13. К вину при­мешивается некоторое количество воды.

Смешение вина с водой изначально соотносилось с антич­ным обычаем употреблять вино лишь смешанным с водой. По­этому выпивоху, алкоголика, называли acratopotes, «пьющим несмешанное вино». В новогреческом вино все еще зовется crasi, т. е. «смесь». Из обычая армян-монофизитов не примешивать к Евхаристическому вину никакой воды (дабы сохранить в нали­чии только божественную природу Христа) можно сделать вы­вод, что вода наделялась гилическим — т. е. физическим — зна­чением и символизировала материальность человека. Соответ­ственно смешение вина с водой в римском обряде должно обо­значать неразрывную связь человечности и божественности, которые не отделить друг от друга, как не отделить вино от примешанной к нему воды. (Автор этого толкования — Yvo Carnotensis (en. Шартра, ум. 1116)) Св. Киприан (епископ Карфаген­ский, ум. 258) соотносит вино с Христом, а воду — с общиной верующих, которая некоторым образом представляет Тело Хри­стово. Символическое значение воды объясняется со ссылкой на Откр. 17, 15, где говорится: «Aquae, quas vidisti ubi meretrix sedet populi sunt et gentes linguae» (Воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди, и народы, и племена, и языки). (Meretrix, блудница, в алхимии служит обозначением prima materia, corpus imperfectum, окутанного мраком подобно во мраке блуждающему, бессознательному, неспасенному человеку. Эта идея предвосхищается гностическим образом Фюсис, которая пылкими объятиями увлекает Нус в свою тьму). Поскольку из­начально вода выступает в качестве corpus imperfectum или даже leprosum, то перед смешением ее благословляют, т. е. освящают, дабы с вином соединилось уже чистое тело, подобно тому как Христос соединяется лишь с освященной и очищенной общи­ной. Итак, смысл этой особой детали обряда — приготовление corpus perfectum, т. е. corpus glorificationis, прославленного тела воскресшего Христа.

Во времена св. Киприана причащались еще по большей ча­сти водой. Да и позднее св. Амвросий (епископ Медиоланский, ум. 397) пишет: «In umbra erat aqua de petra quasi sanguis ex Christo». ((«Вода из скалы — [ветхозаветный] прообраз крови из [раны] Христа».) Слово «umbra» обозначает ветхозаветный прообраз, ср. известное положение; «Umbra in lege, imago in evangelio, veritas in coelestibus» (Тень [прообраз] в Законе, образ в Евангелии, истина в небесах). Разумеется, слова Амвросия относятся не к Евха­ристии, но к раннехристианской символике воды вообще; то же самое следует сказать и о приводимых ниже цитатах из Евангелия от Иоанна. Августин пишет: «Там был Христос скалой, для нас же Христос есть то, что на жертвенник Всевышнего возложено». In: Tractates in Joannem, XLV, cap. 9.)). Важный прообраз причащения водой можно найти в Ин. 7, 37 ел.: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него: ибо еще не было на них Духа Святаго, пото­му что Иисус еще не был прославлен», а также в Ин. 4, 14: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источни­ком воды, текущей в жизнь вечную». Хотя здесь и говорится «у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды жи­вой», таких слов в Библии не найти. Должно быть, они восхо­дят к какому-то тексту, который составитель Евангелия от Иоан­на рассматривал как аутентичный, но нам он неизвестен. Воз­можно, впрочем, что они опираются на Ис. 58, 11: «И будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насы­щать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напо­енный водою сад и как источник, которого воды никогда не иссякают». Можно также обратить внимание на Иез. 47, 1: «И вот, из-под порога храма течет вода на восток, ибо храм стоял лицом на восток, и вода текла из-под правого бока храма, по южную сторону жертвенника». В Канонах о церковном устрой­стве Ипполита (ум. ок. 235) предназначенная для причащения водой чаша соотносится с крестильной купелью, в которой вну­тренний человек обновляется наряду с телом. Это толкование вплотную подводит нас к кратеру Поймандра и наполненному Нусом сосуду герметиков, который Бог послал домогающемуся эннойи человеку. Вода здесь имеет значение пневмы, т. е. про­роческого духа, а также учения, которое человек восприемлет и затем сообщает другим. Тот же образ духовной воды встреча­ется нам в «Одах Соломона»:

«Ибо забил источник

и стал рекою великой и широкой;

Пили из нее все жаждущие на земле,

и унялась, угасла жажда их,

ибо Всевышний питье это дал.

Блаженны служители питья сего,

коим вода его вверена,

ибо освежили они губы иссохшие

и пробудили волю угасшую,

и души уже отлетавшие у смерти вырвали,

и члены опавшие распрямили.

Дали они силу слабости их,

и свет очам их;

ибо все они узнали себя в Господе

и спасены были водою вечной, бессмертной».

Использование, наряду с вином, воды при отправлении Ев­харистии свидетельствует о том, что главным для ранних хри­стиан было символическое мистериальное действо, а не бук­вальное следование евангельскому тексту. (Были и другие вари­анты, выражавшие такую же установку, например «галактофагия».)

Другим — весьма зрелищным — толкованием вина и воды служит ссылка на Ин. 19, 34: «Continuo exivit sanguis et aqua». («Мозарабский» — от араб, musta'rib, «арабизированный». Имеется в виду вестготско-испанский обряд). Особого внимания заслуживает замечание св. Иоанна Златоуста (епископ Константинопольский, ум. 407), пишущего, что Хри­стос, испив на Тайной вечере вина, первым испил свою собствен­ную кровь. «Дабы не сказали слышавшие сие, почему мы кровь пьем и тело едим, и не убоялись тогда (ибо когда говорил эти слова, многие соблазнились). И тогда, чтобы их не смутить, первый Сам это совершил, приводя их к приобщению Тайн». Migne, P. G., t. 58, col. 738

На этот отрезок мессы приходится одна важная молитва: «Deus, qui humanae substantiae dignitatem mirabiliter condidisti, et mirabilius reformasti; da nobis per huius aquae et vini mysterium, eius divinitatis esse consortes, qui humanitatis nostrae fieri dignatus est particeps, Jesus Christus...» («Боже, дивно создавший достоин­ство человеческого естества и еще чудеснее его преобразовав­ший, даруй нам через тайну сей воды и вина стать соучастни­ками Божества Того, Кто благоволил соделаться причастным нашему человечеству, Иисус Христос...»)

С. Возношение чаши

Возношение (elevatio) чаши с вином в воздух подготавливает его спиритуализацию, т. е. переход в летучее состояние. На это одухотворение указывает и связанное с возношением призыва­ние Святого Духа (Veni sanctificator), а еще отчетливей об этом свидетельствуют слова «Veni spiritus sanctificator» мозарабского обряда. Очевидная цель этого призывания — исполнение вина Святым Духом, ибо последний порождает, исполняет и превра­щает («Obumbratio Mariae», пятидесятницын огонь). В преж­ние времена после возношения чаша ставилась по правую сто­рону от Гостии, в воспоминание об истекших из правого бока Христа крови и воде.

Взяв thuribulum (кадило), священник трижды осеняет с ним крестным знамением жертвенные Дары и трижды описывает во­круг них круг, дважды справа налево (т. е. против часовой стрел­ки, что психологически соответствует кружному движению — circumambulatio — вниз, к бессознательному) и один раз слева направо (т. е. по часовой стрелке, психологически — по направ­лению к сознанию. (В буддизме строго соблюдается circumambulatio слева направо. 16 Каждение производится только при торжественном богослужении). Одновременно происходит сложная проце­дура окуривания алтаря26.

Каждение имеет смысл фимиамной жертвы, т. е. представля­ет собой пережиток изначальной thysia. Наряду с этим оно зна­менует превращение жертвенных Даров и алтаря, одухотворение всех служащих обряду физических тел. Наконец, оно является апотропейным средством отвращения вездесущих демонических сил, так как наполняет воздух благоуханием пневмы, тем самым делая его непригодным для злых духов. Воскурения символизи­руют также сублимированное тело, corpus volatile sive spirituale (летучее или духовное тело), тонкое как дым «subtle body». Воз­носясь ввысь в качестве некоей «спиритуальной» субстанции, фимиам выступает носителем и символом возносимой молитвы, отсюда и соответствующая oratio: «Dirigatur, Domine, oratio mea, sicut incensum, in conspectu tuo...» (кажение происходит только при торжественных богослужениях)

Каждение замыкает подготовительные спиритуализирующие церемонии. Теперь св. Дары освящены и подготовлены к насто­ящему превращению. Священник и община также очищены мо­литвами «Accendat in nobis Dominus ignem sui amoris» и «Lavabo inter innocentes» (Да возожжет в нас Господь пламя любви Своей.) (Буду омывать в невинно­сти [руки мои].) и готовы теперь вступить в мистическое един­ство последующего жертвенного акта.

Е. Эпиклеза

(Эпиклеза (епиклесис) — это призывание Бога принять предложенные Дары или сойти на них Св. Духом (соответственно «восходящий» и «нисходящий» епи­клесис в терминологии Н. Д. Успенского); эпиклеза составляет внутренний смысл множества читаемых на Божественной литургии молитв и несколько раз встреча­ется в собственно Евхаристической молитве, или Каноне).

Молитвы «Suscipe, sanctaTrinitas», как и «Orate, fratres», «Sanc-tus» и «Те igitur» Тайной мессы, (Вторая, основная, часть католической литургии состоит из священнодейст­вий и сопроводительных молитв, группирующихся вокруг трех ключевых момен­тов: предложения, освящения и причащения. Одни молитвы читались «гласно», другие — «тайно», т. е. про себя. Отсюда немецкое Stillmesse, «Тайная месса», т. е. так наз. Секрет и вводная часть Канона до «Поминовения живых», т. е. молитва «Те igitur» (Итак, милостивейший Отче...). Перед ней шел еще Префаций, кото­рый можно рассматривать в качестве подвижной верхней «рамки» устойчивого Канона, меняющейся в зависимости от дня, когда происходит богослужение, но неизменно завершаемой Санктусом (Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф! Пол­ны небеса и земля славы Твоей. Осанна в вышних! Благословен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних!). Перед Префацием священник тайно читал над предложенными Дарами («Тайнами») одну или несколько молитв Секрета, замы­кавшего эпиклетический цикл молитв Оффертория. После Второго Ватиканского собора чинопоследование римской литургии подверглось ряду изменений). являются умилостивительными, призванными обеспечить принятие приношения. Поэтому следующий за Секретом Префаций в мозарабском обряде име­нуется «Illatio» (эквивалент греческого anaphora), а в старой гал­ликанской литургии — «Immolatio» (со значением oblatio: под­разумевается предложение Даров. Слова Санктуса «Benedictus qui venit in nomine Domini» (Благословен грядущий во имя Господ­не) указывают на чаемое явление Господа, которое уже подго­товлено: чаяние, опирающееся на стародавний принцип, соглас­но которому имя обладает силой заклятия, а именование уже само по себе означает «призывание». После Канона (Тайной мессы) следует «Commemoratio pro vivis» (Поминовение живых) вкупе с молитвами «Hanc igitur» и «Quam oblationem». В моза-рабской мессе на этот момент приходится «эпиклеза» (призыва­ние): «Adesto, adesto Jesu, bone Pontifex, in medio nostri: sicut fuisti in medio discipulorum tuorum». (Явись, явись, Иисус, доб­рый понтифик, среди нас, как был некогда среди учеников тво­их.) И это именование также изначально имело смысл «призы­вания». Оно представляет собой усиление формулы «Benedictus qui venit» и потому может рассматриваться (а иногда и в самом деле рассматривалось) в качестве самого явления Господа, т. е. решающей и наивысшей точки всего священнодействия мессы.

F. Consecratio

Освящение в римской мессе знаменует собой кульминацион­ный момент, пресуществление (транссубстанциацию) или пре­вращение (преложение) Евхаристических субстанций, хлеба и вина, в Плоть и Кровь Господа. Формула освящения звучит следующим образом:

Освящение хлеба:

Qui pridie quam pateretur, accepit panem in sanctas et venerabiles manus suas, et elevatis oculis in caelum ad te Deum, Patrem suum omnipotentem, tibi gratias agens, benedixit, fregit, deditque discipu-lis suis, dicens: Accipite, et manducate ex hoc omnes. Hoc est enim Corpus meum.

Освящение чаши:

Simili modo postquam coenatum est, accipiens et hunc praeclarum Calicem in sanctas et venerabiles manus suas, item tibi gratias agens, benedixit, deditque discipulis suis, dicens: Accipite, et bibite ex eo omnes, Hie est enim Calix Sanguinis mei, novi et aeterni testamenti: mysterium fidei: qui pro vobis et pro multis effundetur in remissionem peccatorum. Haec quotiescumque feceritis, in mei memoriam facietis (Согласно церковному эдикту, эти слова в силу своей святости не должны переводиться на профанные языки. Хотя и существуют служебники, грешащие против этого мудрого предписания, сам я все же хотел бы оставить латинский текст без перевода).

Из уважения к пожеланию, высказанному Юнгом в предыдущем примечании, текст освящения приводится нами в переводе не на русский, а на славянский, язык православного богослужения: «В нощь, в нюже предаяше Себе за живот мира, приемь хлеб на святыя своя и досточтимыя руки, воздев очи к небесем, к Тебе, Боже, Отцу Своему Всемогущему, благодарив Тебе, благословив, преломив, даде учеником Своим, рек: приимите и ядите от сего вси, сие есть Тело Мое. Подобие и чашу преславную по вечери приемь на святыя Своя и досточтимыя руки, паки благодарив Тебе, даде учеником Своим, рек: приимите и пиите от нея вси, сия есть чаша Крови Моей новаго и вечнаго завета, тайна веры, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов. Елижды бо творите сие, творите сие в Мое воспоминание».

Священник и община, так же как Дары и алтарь, очищены, освящены, возвышены, одухотворены молитвами и обрядами, начавшимися Прологом и окончившимися Каноном: теперь, в качестве мистического единства, они подготовлены к эпифании Господа. Поэтому произнесение слов освящения означает речь самого Христа, говорящего от первого лица, а вместе с тем и его живое присутствие в Corpus mysticum (мистическом Теле), состоящем из священника, общины верующих, хлеба, вина и фимиама и представляющем приносимое в жертву мистическое единство. В это мгновение становится очевидной вековечность единичного божественного жертвоприношения: она переживает­ся в определенном месте и в определенный момент времени, но перед нами точно распахнулось окно или растворилась дверь, за которыми глазам открылось внепространственное и вневремен­ное. Наверное, именно в этом смысле следует понимать слова св. Иоанна Златоуста: «Et vox haec semel prolata, in ecclesiis ad unamquamque mensam ab illo ad hodiernum tempus et usque ad adventum eius sacrificium perfectum efficit». [«Христос и ныне присутствует, украсив трапезу ту и украшая ныне эту. Ибо не человек, но Сам распятый за нас Христос делает предлежащие Дары Телом и Кровью Своею. Стоит священник, исполняя образ, произнося установителъные слова; сила же и благодать — Божий.] Этот глас Христа, однажды произнесенный за этой трапезой, в церквах доныне и до Его пришествия совершает соделанную Жертву» (Migne, P. G., t. 49, col. 380). Ясно, что лишь яв­ление Господа в своем слове и сила этого слова «perfectum effi­cit» (делает совершенным) «corpus imperfectum» жертвы, а не подготовительные действия священнослужителя. Если бы эти последние были «causa efficiens» (действующей причиной), то обряд ничем не отличался бы от обыкновенной магии. Священ­ник есть лишь «causa ministerialis» (служебная причина) превра­щения. Реальная действующая причина здесь — живое присут­ствие Христа, которое открывается sui sponte (самопроизволь­но), как ничем не обусловленный акт божественной благодати. С этим согласуется утверждение Иоанна Дамаскина (ум. 754), который говорит, что слова формулы имеют освятительную силу независимо от того, каким священником они произносятся, как если бы изрекал их сам присутствующий при этом Христос. Дуне Скот (ум. 1308) замечает, что в установительных словах Христа на Тайной вечере содержится его волеизъявление на каж­дой мессе предаваться в жертву через посредство священнослу­жителя. Этим утверждением он недвусмысленно заявляет, что жертвенный акт совершается не священником, но самим Хри­стом. Таким образом, agens превращения — божественная воля, действующая через Христа, и ничто иное. Тридентский собор объявил, что в жертве мессы «idem ille Christus continetur et incruente immolatur», (...тот же самый Христос содержится и бескровно в жертву приносится.) Sessio XXII. Н. Denzingcr, Enchiridion. 1921, p. 312). хотя это отнюдь не повторение историче­ского жертвоприношения Иисуса, но его обновленный бескров­ный вариант. Но раз установительные слова Таинства, будучи выражением божественной воли, обладают силой совершить жертвоприношение, то напрашивается вывод, что метафориче­ски они могут быть названы жертвенным ножом или мечом, ко­торый, направляемый волей Божьей, и совершает thysia. Впер­вые такое сравнение было проведено отцом-иезуитом Леонар­дом Лессиусом (ум. 1623) и с тех пор прочно утвердилось в церковном языке в качестве расхожей метафоры. Опирается она на Евр. 4, 12: «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого», а также, наверное даже в еще большей степени, на Откр. 1, 16: «И из уст Его выходит острый с обеих сторон меч». Теория мактации, т. е. заклания, возникла не позднее XVI в. Ее основоположник, Куэста, епископ Леон-ский (ум. 1560), утверждал, что Христос заклается священни­ком. Так что метафора меча напрашивалась сама собой. («Missa est sacrificium hac ratione quia Christus aliquo modo moritur et a sacerdote mactatur». (Mecca есть жертвоприношение по той причине, что в ней Христос некоторым образом умирает и заклается священником.) Ср. A. Hauck, Realen-zyklopudie. XII, p. 693. Вопрос о mactatio был поднят уже Кавасилой Фессало-никийским (Migne, P. G., t. 150, col. 363 ff). Меч как орудие жертвоприношения встречается нам и в видениях Зосимы).

Николай Кавасила (архиепископ Фессалоникийский, ум. 1363) очень живо рисует соответствующий обряд православной церкви:

«Священник вырезает из просфоры частицу со словами "Яко овча на заколение ведеся". Кладя ее на престол, он говорит: "Жрется Агнец Божий". Запечатлев на частице знак креста, он пронзает ее копием со словами: "Един от воин копием ребра Его прободе, и абие изыде кровь и вода". Совершается соеди­нение вина с водой. Чаша ставится рядом с частицей». (эта частица зовется агнцем) Doron (дар) представляет также и дарителя, т. е. Христос есть и жерт­вующий, и жертвуемое.

Крамп пишет: «За символ смерти Христовой принимали то fractio, то elevatio, предшествующее "Отче наш", то осенение крестным знамением по завершении "Supplices", то consecratio, но никто не догадался рассмотреть сущность мессы в подобном "мистическом заклании" Христа. Поэтому нет ничего удивитель­ного в том, что в литургии мессы не встретить ни единого на­мека на "заклание" Христа».

G. Великое возношение

Освященные субстанции поднимаются вверх и показываются прихожанам. Гостия — особенно она — символизирует visio bea-tifica (божественное видение) небес, во исполнение Пс. 26, 8: «Tibi dixit cor meum, exquisivit te facies mea: faciem tuam Domine requiram» (Сердце мое говорит от Тебя: «Ищите лица Моего»; и я буду искать лица Твоего, Господи). В Гостии явлено присут­ствие Богочеловека.

Н. Postconsecratio

Далее следует важная молитва «Unde et memores», которую я привожу здесь полностью, вместе с «Supra quae» и «Supplices»:

«Unde et memores, Domine, nos servi tui, sed et plebs tua sanc-ta, eiusdem Christi Filii tui, Domini nostri, tarn beatae passionis, пес поп et ab inferis resurrectionis, sed et in caelos gloriosae ascensio-nis: offerimus praeclarae majestati tuae de tuis donis ac datis, hos-tiam puram, hostiam sanctam, hostiam immaculatam, Panem sanc­tum vitae aeternae, et Calicem salutis perpetuae.

Supra quae propitio ac sereno vultu respicere digneris: et accepta habere, sicuti accepta habere dignatus ea munera pueri tui justi Abel, et sacrificium Patriarchae nostri Abrahae: et quod tibi obtulit summus sacerdos tuus Melchisedech, sanctum sacrificium, immaculatam hostiam.

Supplices te rogamus, omnipotens Deus: jube haec perferri per manus sancti Angeli tui in sublime altare tuum, in conspectu divinae majestatis tuae: ut, quotquot ex hac altaris participatione sacrosanc-tum Filii tui Corpus, et Sanguinem sumpserimus, omni benedictione caelesti et gratia repleamur. Per eundem Christum, Dominum nost­rum. Amen».

«Посему и мы, Господи, рабы Твои и народ Твой святой, памятуя благословенное страдание и воскресение от преиспод­них и славное на небо вознесение того же Христа, Сына Твоего, Господа нашего, приносим преславному Величеству Твоему от Твоих благ и даров жертву чистую, жертву святую, жертву непо­рочную, хлеб святый вечной жизни и чашу вечного спасения. Благоволи воззреть на сие милостиво и благоприятно и при-ими, как сподобил принять дары отрока Твоего, праведного Авеля, и жертву патриарха нашего Авраама, и то, что принес Тебе первосвященник Твой Мелхиседек, святое жертвоприно­шение, непорочную жертву.

Смиренно молим Тебя, Всемогущий Боже, да будет принесе­но сие руками святого Ангела Твоего на горний жертвенник Твой, пред лице Величества Твоего Божественного, дабы мы все, от сего жертвенника причащаясь святейшего Тела и Крови Сына Твоего, исполнились всякого небесного благословения и благо­дати. Ради того же Христа, Господа нашего. Аминь».

Первая молитва показывает, что в превращенных субстанциях символически обозначена идея воскресения и прославления Гос­пода. Вторая молитва напоминает о ветхозаветных жертвопри­ношениях, служащих прообразом Евхаристическому. Авель, «па­стырь овец», принес в жертву «от первородных стада своего» (Быт. 4, 2 и 4). От Авраама требовалось принести в жертву сына, но в последнюю минуту человеческое жертвоприношение было заменено животным. Мелхиседек вообще не приносит никакой жертвы, а только угощает Авраама хлебом и вином. По-видимо­му, эта последовательность не случайна, но образует ряд ступе­ней. Авель по сути своей — сын, и он приносит в жертву живот­ное. Авраам по сути своей — отец (даже «праотец», родоначаль­ник) и потому находится на более высокой ступени. Он прино­сит в жертву не только свое отборное имущество, но и просто самое лучшее и дорогое, чем только обладает: своего единст­венного сына. Мелхиседек («Царь правды») согласно Евр. 7, 1 — «Царь Салима, священник Бога Всевышнего», Эл-Элиона. Фи­лон Библский упоминает ханаанское божество по имени «Неlioyn ho hypsistos» (Элуин всевышний). Очевидно, этого бога нельзя отождествлять с Яхве. Авраам, однако, признал священство Мелхиседека, («Sidik» — финикийское имя Бога) «отде­лив» ему «десятину от всего». В силу своего священства Мелхи­седек стоит выше патриарха. Поэтому угощение им Авраама имеет значение священнодействия. Следовательно, ему должно быть приписано символическое значение, что, собственно, и под­сказывает наличие хлеба и вина. В результате, символическое жертвоприношение передвигается на еще более высокую ступень, чем жертвоприношение сына, которое все еще остается принесе­нием в жертву другого. Приношение же Мелхиседека — это пред-ображение самопожертвования Христа.

В молитве «Supplices te rogamus» Бога просят о том, чтобы он «per manus Angeli» (руками Ангела) перенес жертву «in sub­lime altare» (на горний жертвенник). Эта своеобразная просьба восходит к апокрифическим «Epistolae Apostolarum», где можно найти легенду о том, как перед своим воплощением Христос попросил архангелов занять его место у алтаря Бога, пока он будет сфсутствовать. В этой детали сказывается идея вечного священства, связывающего Христа с Мелхиседеком.