Розанов о религии и вопросах пола

По выражению Розанова, пол "и есть наша душа". Через пол человек ближе всего к Богу, через пол человек метафизически связан с мирозданием, которое совершенно, как и его творец. Благодаря полу человек, подобно сомнамбуле пребывает в другой действительности, чем наше сознание. Вот он "идёт по крышам, карнизам, над пропастью, не обрываясь, не пугаясь. Не видит, что мы видим, и видит, чего мы не видим." Сомнамбула в чуде, в чудной действительности; но едва она пробудится- для неё разом пропадает эта другая действительность, "и она видит только нашу первую.- Но ведь кто знает, нельзя ли так думать, что и наша действительность есть тоже только хорошо и крепко заснувший сон, от которой мы... перейдём в третью крепость сомнамбулизма со смертью, а родившись - впали в сон от некоей действительности. Сны -во сне, и у снов- опять сны!"

Ни по одному из этих "снов", ни по направлению его, ни "по правде его, ни по святости" его - мы ничего не можем заключить о святости и грехе всех остальных сновиденных действительностей. Можно ли поэтому вывести, что пол и тело наши единственно совершенны в нас, и таинственная действительность, в которой они пребывают, тоже совершенна?!"Важно уловлять инстинктивные, судорожные движения не столько самого человека, сколько одного тела человеческого -пишет Розанов в статье «Нечто из тумана «образов» и «подобий», - когда мозг, душа,"цивилизация в нас" не успели ещё сообразить и "высказаться",а тело уже действует, показывая ум свой и иногда вскрывая глубочайшие свои тайны."

Часто приходится убеждаться в том,- пишет Голлербах в очерке жизни и творчества Розанова,- что всё непосредственное и недоказуемое несравнимо твёрже доказуемого и выведенного, что истинное познание восходит к интуиции (к самому плану бытия - Э.Б.), упирается в обличение ("в облечения" -поправка Розанова) незримых сущностей".

"Такого слова ("облечения" - Э.Б.) в жесте и именно на данную тему... я искал однажды, и, так и эдак решая вопрос, стал мысленно варьировать случай, который до утомительности однообразно мелькал у меня перед глазами. - пишет Розанов в статье "Нечто из тумана "образов" и "подобий". - Представим, что невежа-пассажир, выходя из вагона, задевает девушку "по носу": ну - чиханье, откашлянулась, высморкала нос и незаметно отерла лицо платком. Но затем и сейчас же все забыто. Возможна даже новая задумчивость. Теперь, та же девушка пусть едет в вагоне настоящей дороги..., вовсе не замечая приличного человека, который один с нею едет в вагоне, и имеет в физиономии, костюме, а так же и вкусах много родственного с известными героями Достоевского, от Свидригайлова до Карамазовых. Рассчитывая на одиночество и неуличимость, пассажир осторожно нагибается к полу и подводит кисть руки, впрочем вымытую лучшим мылом от Брокара, под края одежд...и, ничего третьего не задевая, проводит нежно и тонко, без боли и страдания.. Мучительный страшный крик вырывается у "несчастной", конвульсии, какое-то прыганье раненого зверя;..."несчастная" девушка, точно пораженная громом. Разве она такая недотрога? Разве она не брала тысячи раз руку другого в свою руку, здороваясь, прощаясь? Не целовалась, т.е.не касалась другого брезгливыми губами? и, наконец, разве этими брезгливыми губами не целовала руку у священника, у отца, у друга и благодетеля? между тем теперь до руки другого... она дотронулась, казалось бы, столь низшими и грязными частями тела своего, сравнительно с ее рукою, лицом и ртом?!! И наконец ведь она постоянно ест за общим столом, так сказать не отделяя своей "слюны" и "пищевода" от мирского "пищевода" и "слюны". В конце концов, она даже делилась"душою" с другими, не скрывая своих мыслей и чувств! Полное общение везде, всеми частями тела и души! И только здесь - полное разобщение!...всякий поймет, в таинственных точках, не только кончилось сродное, сходное с физиологией; но кончилась и "социология" и "психология": и началось что-то совсем, совсем другое!! Ни психологически, ни социально, ни физиологически, ни даже родственно мы не касаемся, не допускаем коснуться гениталий. Дочь убьет отца, если он это сделает, проклянет друга, если он позволит это себе, отречется от отечества, которое позволило бы себе распорядиться "такою низкою и грязною в ней областью!!" Очевидно, мы подошли к чему-то непостижимому в человеке, непостижимому и грозному. "Оттуда молнии, и громы, и ласка, и смерть: как этого не подумать?!"

Здесь же Розанов вопрошает своего оппонента (Гатчинского – Отшельника) (14):» Не поражало ли его, что проблематические точки и действия не имеют вовсе никаких аналогий себе среди всех остальных функций и органов человека, то мы имеем здесь какую – то инкрустацию в наше тело столь особливой и отличительной от него природы." Из примечаний Розанова к письмам о материнстве и супружестве: «Поразительно следующее наблюдение: все манипуляции врача, например, около постели роженицы, а то и просто больной женщины, не вызывают в ней стыда, кроме разве в первые непривычные минуты. Девушки, женщины, стыдливейшие - все к врачу идут. Ибо всё тут утилитарно, физиологично ;тут органы есть, а пола как будто ещё нет. Стыд и затаивание, однако, вспыхнули бы сейчас пламенем и стали стеной, как только врач почувствовал бы влечение к им исследуемой женщине, заволновался бы, потянулся. Орган вдруг бы исчез, и на его месте стала душа трепещущая, стыдливая, хранящаяся! Великая это тайна...»

Поразительно, что с вопросом о браке мы сами собою, невольно, все подходим к тому, что затаивается, ищет покров, завес, хотя сами затаивающие и считают это "святынею", "божественным".Подходим к целомудрию мира, живому и стыдливому его ( ибо нецеломудренное не затаивается). Почему нельзя сомневаться, что на заре истории именно это и получило характерное название «таинств» и «сокровенностей». «Открытие глаз" (последствие греха) на таинство пола, отделение от него, ощущение стыда при осознании его, классифицирование его как "скверны", чего-то грязного, мерзкого, от того, что оно находится вне компетенции сознания, сознанием не управляемо, демонично, потусторонне, страшно непостижимо, но в то же время притягательно, что коробит сознание, указывая будто бы на его ущербность, невсесильность, на ограничение его свободы. В основном, отождествляя себя с сознанием, в котором он сам себе дан, человек воспринимает, естественно, пол и всё с ним связанное как противоположное. И т.о. воспринимая сознание и все с ним связанное как единственно достойное и высокое, воспринимает противоположное ему как низкое и постыдное, хоть и необходимое как все физиологические отправления. Но если человек не может отказаться от всех физиологических отправлений, воспринимает их как неизбежность, то "это" он же может не совершать, не участвовать в "этом" "свинстве", принять монашество, скопчество, аскетизм, возвести их в идеал достоинства. Так видимо и произошло однажды упрочение первого греха человека. И если в языческом мире последствия греха прародителей преодолевались, то с приходом христианства плоть стала безнадежно отождествляться с тем, на что указывало сознание,- с грехом. Стремление приблизиться к Богу и в тоже время неполнота восприятия Его, а, стало быть, неполное восприятие человека, не могло не иметь последствий.

"Едва свернулись "живые","живущие" (животные) небеса, старое астрологическое небо:- пишет Розанов в книге «В мире неясного и нерешённого», - как кровь почувствовалась"аки вода" и льется же "аки вода"; и семя почувствовалось "как скверна" и стало искать себе скверных помещений (проституция, идея проституции, метафизический её корень)... Если семя есть скверна, то дом терпимости становится "во главу угла цивилизации";смертная казнь, как наказание, и война, как хроника жизни народной - во "главу" же"угла". Вот некоторые корни нашей цивилизации, которые намечаются..."