Мысли Розанова о судьбе России
Все написанные Розановым книги и статьи проникнуты одной мыслью — мыслью о судьбе России. «Дана нам красота невиданная. И богатство неслыханное, — признавался писатель и тут же добавлял: «Но глупые дети все растратили. Это русские». С другой стороны, как бы отвечая тем, кто упрекал Россию в нецивилизованности, Розанов категорически утверждал, что Русский Народ более чем цивилизован, он — культурен, ибо за его плечами более чем 1000-летняя духовная культура: «Русский Народ и при безграмотности или малой грамотности есть уже культура, ибо культура — не в книжках, а в башке. Культура — в совести, душе, правде, Боге».
Народ Русский, писал Розанов, это народ с державным инстинктом, сознающий, что он «построил Царство» терпением и страданием, как мужик, солдат и поп. И разрушать свою работу никогда не станет.
Государство Розанову представлялось силой, которая «ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха». Вот почему единственный порок государства — это его слабость: «Слабое государство не есть уже государство, а просто его нет».
История России XIX в. казалась Розанову «сплошным безумием». Это безумие заключалось в том, что все общество «чихало и хихикало», когда негодяи гонялись с пистолетами, ножами и бомбами за престарелым Государем, когда Россия, в сущности, отступила перед «гнуснейшими самозванцами» — самодовольным Желябовым, его любовницей Софьей Перовской, «заблудившейся гулящей девчонкой» Верой Фигнер и др. «Со времен декабристов, — приходит к выводу Розанов, — Россия была вся революционна, литература была революционна… И, конечно, падала Монархия весь этот век, и только в феврале это кончилось».
Раскрывая истинный смысл семьи
Рассуждая о судьбах мира, о месте и назначении человека в мире, мы должны с горечью себе сознаться, что всё время размышляли о человеке вообще, нисколько не заботясь о частной жизни отдельного человека, подменив, так сказать, самого человека представлениями о нём, низведя его до уровня средства, если не сказать – пищи. Ни то же ли самое с ним проделывает и время, и необъятный, непостижимый космос, история и государство – всё, что так равнодушно, без тени сочувствия убивает его, а затем – забывает.
«Всё, что потерял человек в мироздании, он находит в истории», - утверждал В. Розанов. Однако он вовсе не возвеличивает человека, как деятеля истории: царственное значение, утерянное человеком в космосе, но вновь обретённое в истории, совсем не создаётся человеком. «Человек не делает историю,- читаем мы в той же книге,- он в ней живёт, блуждает, без всякого ведения, для чего, к чему». Там же Розанов писал о «неверных волнах истории», движение которых разбивается о монастырь, но что в личном сознании человека власть истории гораздо больше, чем это может казаться. «Быть обманываемым в истории есть постоянный удел человека на земле. Можно сказать надежды внушаемы человеку для того, чтобы маясь ими, он совершал некоторые дела, которые необходимы – для приведения его в состояние, ничего общего с этими надеждами не имеющее, но очень гармоническое, ясно необходимое в общем строе всемирной истории ».
Неполное приятие человека – это нелюбовь к нему, это неприятие и самого Творца, который есть не только вся истина, но и любовь: мир создан не только рационально, но и священно – столько же по Аристотелю, сколько и по библии.«Весь мир согревается и связывается любовью», - писал Розанов в примечании к письму Страхову. Пребывает в свете разумения тот, кто любит (Иоанн). Только в любви человек может быть принят весь, целиком, без всяких оговорок и исключений так, как он принят и любим Творцом, даровавшим ему бытие и через любовь свою спасение. Стремясь «исправить» природу человека, внося изменения в замысел Творца о человеке, мы рискуем, в конце концов, создать из него нечто функциональное, но бездушное, хорошо управляемое, но глубоко несчастное существо. Нарушит ли это мировой порядок или, напротив, поспособствует ему? Поспособствует- если мир – это бездушная система, где всё связано механически. Нарушит, - если мир – это организм, живой, одухотворённый, где всё связано мистически- любовью Творца, где единство – небезразличная к каждому составляющему её элементу система, а СЕМЬЯ, где всё душевно, любимо, оберегаемо, свято, где, наконец, воссоединившееся существо человека обретёт когда-то потерянный рай.
Именно поэтому, стремясь раскрыть истинный, священный смысл семьи, Розанов рассматривает её как явление космоса и проявление Абсолюта в его отношении к человеку, справедливо полагая, что будь космос устроен по-другому, в нём никогда бы не появиться человеку, в противном случае, поскольку он уже есть, пришлось бы рассматривать его как незаконнорожденное и случайное явление. Розанов постоянно утверждал мистическую глубину, присущую семье, ее сверхэмпирическую природу.
Как бы ни был актуален семейный вопрос и тогда, в пору Розанова, и теперь, в особенности, он чаще всего обходился стыдливым молчанием или недоумением по поводу его важности. В среде мыслящей, творческой интеллигенции - в первую очередь -"небрежение"к теме семьи вызвано сложившимся убеждением, что всякий уют и устроенность в жизни противопоказаны, как бы даже противостоят духовным исканиям, что, якобы, они приземляют творческого человека, энергия которого при этом растрачивается не по прямому её назначению, а как бы по пустякам, что стремящийся к духовному совершенству должен непременно быть отшельником, анахоретом, существом неустроенным. А семья-это для того, кто ближе к земле, к повседневности, к преходящему, телесному, т.е.для народа. Таким образом, создание семьи равносильно бегству и предательству идеалов одинокой неустроенной юности. Что-то аналогичное ницшеанскому "хочешь покоя - веруй, хочешь истины -ищи",где отношение к вере такое же, как и к семье--это, мол, для "малых" мира сего, для слабых и "нищих духом".Неслучайно вера и семья оказались в равном положении, поскольку по своей природе семья также глубоко мистична и религиозна, как и вера, и обе безусловно являются связующими факторами, а не разделяющими, обе способствуют духовному росту, восхождению к вершинам духа, а не тормозят и не угнетают его. Но это только в том случае, когда семья действительно "мистична" и "религиозна" по сути, т.е.в зависимости от того, как связаны в ней её составляющие.
К сожалению, подобная семья есть у нас либо большая редкость, либо вовсе отсутствует. Семья - по словам Розанова - есть "полуразрушенное явление" и никто в ней ничего трансцендентного не видит. Она- "нашим небрежением"-есть упавшая с воза драгоценность, которую найдем ли мы опять или нет - неизвестно. Для этого сначала должна быть восстановлена целостная, прочная, чистая семья – семья как нравственное правило и религиозный закон для всех. Исторически формирующееся, семейственно-организующее сообщество и есть то, из чего произрастает и в дальнейшем произрастет будущая культура народа. До Розанова, по его же утверждению, проблема семьи еще никогда не становилась предметом философского анализа, оставаясь темой художественных произведений, поэтического восхищения, шуток и пародий.
К сожалению, русские художники в отличие от европейских редко касались темы семьи, она их не манила. Так, словно возьмись художник за неё, он показался бы или приторен или смешон с темой, ни для кого не интересной и всем постылой. Достоевский, например, говори о Татьяне Лариной как апофеозе русской женщины, которая вышла замуж за старого человека только потому, что её "со слезами заклинаний молила мать". Розанов решает этот вопрос иначе, ставя во главу угла интересы семьи и детей. Он считает, что поступок Татьяны - "один из величайших ложных шагов на пути развития и строительства русской семьи. Взят момент, минута; взвился занавес - и зрители в бессмертных, но кратких (в этом всё дело) строфах явлена необыкновенная красота, от которой замерли партер и ложи в восхищении. Но кто же "она"? Бесплодная жена, без надежды материнства, страстотерпица..."
Белинский осуждал пушкинскую Татьяну за то, что высокое чувство любви она приносит в жертву законам общественного мнения и светской морали. Но не это главное для Розанова. Светской морали он противопоставляет мораль семьи. Для него "Татьяны милый идеал" - "лжив и лукав, а в исторических путях нашей русской семьи - он был и губителен... Детей - нет, супружество - прогорклое, внуков - не будет, и всё в общем гибельнейшая иллюстрация нашей гибельной семьи".