Ведомость об успехах и поведении учеников гимназии, также о днях небытия их в классе и что пройдено с ними из учебных предметов за месяц январь 1827 года.
По Математике
По
Закону Божьему
По
Логике, Риторике и Французскому языку.
По
Латинскому языку.
По
Истории и Географии.
ВЕДОМОСТЬ
ОБ УСПЕХАХ И ПОВЕДЕНИИ УЧЕНИКОВ
ПЕНЗЕНСКОЙ ГИМНАЗИИ, ИХ БЫТИИ И НЕБЫТИИ
В КЛАССАХ, ПОВЕДЕНИИ И О ТОМ, ЧТО ПРОЙДЕНО
ИЗ УЧЕБНЫХ ПРЕДМЕТОВ В ТЕЧЕНИЕ МЕСЯЦА
ОКТЯБРЬ 1827 ГОДА.
По
Латинскому языку
По
Истории, Географии, Статистике и
Естественной истории.
ВЕДОМОСТЬ ОБ УСПЕХАХ УЧЕНИКОВ ПЕНЗЕНСКОЙ ГИМНАЗИИ ЗА 1-ю ПОЛОВИНУ 1827-1828 ГОДА.
По
Логике, Риторике, Славянскому и
Французскому языкам
По
Математике.
По
Истории, Географии и Статистике.
По Естественной
Истории.
ВЕДОМОСТЬ ОБ УСПЕХАХ УЧЕНИКОВ ПЕНЗЕНСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ
ГИМНАЗИИ ЗА МЕСЯЦ НОЯБРЬ 1828 ГОДА.
ВЕДОМОСТЬ О УСПЕХАХ И ПОВЕДЕНИИ УЧЕНИКОВ ПЕНЗЕНСКОЙ
ГУБЕРНСКОЙ ГИМНАЗИИ ЗА МЕСЯЦ ДЕКАБРЬ 1828 ГОДА.
Садовский Владимир Лаврентьевич
«ЯСТРЕБОК»
Бывали минуты, когда Григорий Никифорович становился непохожим на самого себя. Распрямлялись нахмуренные брови, глаза светились теплым огоньком.
— Ты всё же мать-то слушай, Виссарион, — с улыбкой говорил сыну лекарь. -- Водку не пей, с именитыми господами в родстве не находись, лекарскому делу силы не отдавай. В России почёт только лекарю-чужеземцу, а не нашему брату. Со своими у нас не церемонятся: не по шее, так в ухо!
Виссарион внимательно прислушивался к словам отца, то раздраженным, то добродушно-серьезным. Hе все в них было ему понятно, но они на многое открывали глаза.
Григорий Никифорович с задумчивым видом гладил белокурую голову сына; помолчав, словно размышляя вслух, заключал:
-- Худо живем, Висяша, а по-другому не получается. Хлеба насущного ради затаптывать душу в грязь не привык, а от нас этого требуют.
-- Нашел время для разговоров. Ему в училище пора! -- ворчала Мария Ивановна.
-- И то верно! Давай-ка иди, брат! Сегодня ревизора в училище ждут. Смотри, не осрамись, — провожая сына до двери и шутливо подталкивая его в спину, говорил Григорий Никифорович. — Василий Рубашевский, наверно, с вицей тебя дожидается. Быть тебе нынче битому!
Виссарион шагал быстро, хотя идти было недалеко. Вот и училище, давно знакомое и такое нарядное по случаю приезда ревизора. Шестиоконный дом с деревянными колоннами, словно в троицын день, убран цветами и зелеными ветками. На крыльце, где толпятся учителя, набросаны пучочки вянущей трапы
-- Виссарион, немедля в класс! - командует смотритель училища Авраам Григорьевич Греков.
Он строг, поскольку боится, что старенький вицмундир с заштукованными локтями подведёт его в самое неположенное время -- разлезется на глазах у ревизора. Смотритель осторожно вынимает из кармана старинные часы-луковку.
Качая головой, покрытой серебристым пухом, Греков с укоризной поглядывает на учителя русской словесности Василия Рубашевского, изгнанного из семинарии за винопийство и сквернословие. По случаю торжественного дня учитель спозаранок приложился к «ерофеичу».
Греков боялся скандала. Ревизор заметит и скажет: «Ну что это за наставник юношества в стоптанных сапогах, в мужицкой рубахе, нечесаный и -- в подпитии?». Смотритель большими щепотями отравлял себе в нос душистый рапе, но даже отменный табачок не мог победить исходивших от Рубашевского запахов водки и чеснока.
Минуты томительного ожидания тянулись нескончаемо долго. Греков мысленно рисовал себе перемены после ревизии. «Мне в «адмиральский час» не придется к уездному казначею шагать. Иного собеседника найдет наш казначей...»
-- Едет, едет! — завопил мальчишка-дозорный.
Под горой уже слышался звон колокольчика. Еще минута — и Лажечников легко, по-военному, выскочил из возка.
Греков почтительно поклонился:
— Позвольте представиться: смотритель здешнего
училища Авраам Григорьев сын Греков.
— Рад познакомиться! — пожимая смотрителю руку, сказал Лажечников. — Давайте без чипов, Авраам Григорьевич, без чинов! Меня зовут Иван Иванович. Это, видимо, наставники ваших учеников?
— Совершенно справедливо, — подтвердил Греков.
Он представил Лажечникову соборного протопопа отца Василия, преподававшего закон божий, и Рубашевского, с которого разом соскочил хмель.
— А у вас совсем неплохо, — неожиданно сказал Иван Иванович, оглядывая классы — Изрядно содержите училище.
Смущенный похвалой, Авраам Григорьевич покраснел и потупил взгляд.
— Ну-с, пойдемте посмотрим, чем похвастаться можете? Кто с хорошими успехами?
Надев очки и разложив перед собой ведомость, Греков назвал четырех: Петра Семенова, Павла Семенова, Виссариона Белынского и Сергея Протасова.
Широко расставленные темные глаза ревизора внимательно смотрели па учеников.
— Грамматику российскую знаете?
— Знаем, — спокойно ответил подросток, стоявший впереди других, и посмотрел прямо в лицо инспектору.
«Смел, кажется», — отметил про себя Иван Иванович.
Он стал задавать вопросы. Виссарион отвечал быстро, продолжая разглядывать голубовато-серыми глазами темные бакенбарды, пухлые губы и продолговатый подбородок Лажечникова
— Сын нашего городского лекаря Григория Белынского, — склонившись, шепнул ревизору смотритель. --Умом преостёр. В занятиях впереди иных идет. Даже латынь перенял от отца.
«И верно, преостёр,— решил приятно удивленный Лажечников. — Ястребком на вопросы бросается».
Когда Виссарион успешно ответил на все вопросы, экзаменатор не выдержал. Позабыв про свое служебное положение, Иван Иванович поцеловал лекарского сына в лоб.
— Теперь жду тебя в Пензу. В гимназию поступай! — сказал Лажечников и попросил Грекова подыскать какую-нибудь книгу, которую можно подарить за успехи в пауках.
Книгу с надписью Виссарион принял с достоинством, и это еще раз порадовало Ивана Ивановича — врага угодливости и пресмыкания.
Из Чембара Лажечников ехал в благодушном настроении. Дорогой снова вспомнилось ему так непохожее на другие уездное училище и растивший в нем свои крылья молодой ястребок.
— А ведь будет так, Михайло Васильевич! — решил вслух Лажечников, когда впереди мелькнули в темноте ночи огоньки ямской станции. — И во тьме свет рождается и светит неугасимо. Будем зрить еще и собственных Платонов. Верую, что будет так!
Дремавший ямщик обернулся
-- Что изволите, ваше благородие? — спросил он.
— Ничего, ничего! — весело произнес Иван Иванович. — Гони, дружок, быстрее!
Воспитание - великое дело: им решается участь человека. Величайшее сокровище — хорошая библиотека. Видеть прекрасно изданную пустую книгу так же неприятно, как видеть пустого человека, пользующегося всеми материальными благами жизни. Есть много родов образования и развития, и каждое из них важно само по себе, но всех их выше должно стоять образование нравственное. Найти свою дорогу, узнать свое место — в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собой. Ограничен разум человека, но зато безграничен разум человеческий, то есть разум человечества. Разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что неразумно живет. Ученик никогда не превзойдёт учителя, если видит в нём образец, а не соперника. Человек ясно выражается, когда им владеет мысль, но еще яснее, когда он владеет мыслию. Создает человека природа, но развивает и образует его общество. ...Разум и чувство — две силы, равно нуждающиеся друг в друге, мертвы и ничтожны они одна без другой. Слово отражает мысль: непонятна мысль — непонятно и слово. Создать язык невозможно, ибо его творит народ: филологи только открывают его законы и приводят в систему, а писатели только творят на нем сообразно с сими законами. Величайшее сокровище — хорошая библиотека. Ум — это духовное оружие человека. Что русский язык — один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения. Человек страшится только того, чего не знает; знанием побеждается всякий страх. Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус. Кому нечего сказать своего, тому лучше молчать.