Глава 2 Воспоминание Дарендара, двадцатью годами ранее

Зимний дворец находился в осаде. В лесах, на северном берегу заледеневшего озера, грохотали полевые орудия Имперской Гвардии. Вокруг кружил снег, и с каждым сотрясающим ударом его большие груды падали с веток деревьев. Латунные гильзы звенели, вылетая из затворов, и дымясь, падали в снег, который быстро превращался в лужи.

Над озером рушился дворец. Одно его крыло уже пылало, снаряды попадали в высокие стены, оставляя на них выбоины, или же летели в широкие арки крутых крыш позади них. Каждый взрыв заставлял подпрыгивать плитки и обломки балок, а также груды снега, похожие на заледеневший сахар. Некоторые выстрелы оказывались неудачными, разрывая ледяную корку озера и выбрасывая гейзеры холодной воды, грязи и острых осколков, похожих на битое стекло.

Комиссар-генерал Делан Октар, главный политический офицер Гирканских полков, стоял на своем полугусеничном вездеходе, разрисованном под зимний камуфляж, и смотрел на разрушение через полевой прибор наблюдения. Когда Командование Флота послало гирканцев подавить восстание на Дарендаре, он знал, что все этим и закончится. Кровавым, горьким концом. Сколько они давали Сепаратистам возможностей сдаться?

Слишком много, как сказал тот подонок, полковник Дравер, командовавший бронетанковыми бригадами поддержки Гирканской пехоты. Октар знал, что это именно Дравер с радостью сообщил об этом своему начальству, отправившему его сюда. Дравер был карьеристом с благородной родословной, настолько крепко ухватившим обеими руками лестницу служебного продвижения, что его ноги свободно избивали всех ниже своего ранга.

Октара это не заботило. Значение имела победа, а не слава. Он был комиссар-генералом, его авторитет уважали, и никто не сомневался относительно его лояльности Империуму, решительной приверженности первичным предписаниям или растущего накала речей бойцам. Но он верил в то, что война была простой вещью, где осторожность и сдержанность могли дать намного больше, и за меньшую цену. Он видел подобные изменения уже слишком много раз. Командные эшелоны в основном верили в теорию истощения, когда речь шла об Имперской Гвардии. Любой враг мог быть втоптан в землю, если на них бросить достаточно гвардейцев, для них они были бесконечным источником пушечного мяса, служившего только для этой цели.

Но Октар так не поступал. Он имел обученные гирканские офицерские кадры, которые также так не делали. Он приучил генерала Керневара и его штаб ценить каждого бойца, и знал большинство из шести тысяч гирканцев, многих даже по имени. Октар находился с ними с самого начала, с Первого Основания на высоких плато Гиркании, на ее обширных, изрытых бурями индустриальных пустынях из гранита и травы. Там основали шесть полков, шесть гордых полков, которые будут только первыми, и за которыми, как надеялся Октар, потянется длинная цепь гирканских солдат, которые от Основания к Основанию будут неизменно высоко нести имя своей планеты в почетном свитке Имперской Гвардии.

Они были храбрыми парнями. Он не растрачивал их впустую, и не позволит этого делать и офицерам. Он взглянул со своего полугусеничного вездехода на линию деревьев, где артиллерийские расчеты обслуживали свои грозные орудия. Гирканцы были сильной породой, подтянутыми и бледными, с практически бесцветными волосами, которые они предпочитали стричь коротко. Они носили темно-серую форму с бежевым снаряжением, и фуражки с короткими козырьками того же бледного оттенка. На этом холодном театре боевых действий, у них также были вязанные перчатки и длинные пальто. Тем не менее те, кто трудились у орудий, разделись до бежевых рубашек, их снаряжение свободно висело на поясе, когда они, согнувшись, несли снаряды и заряжали для стрельбы, посылая их в жару находившегося недалекого от них места боя. В этих снежных пустошах, где каждый выдох превращался в пар, казалось странным видеть людей, двигающихся среди орудийного дыма в тонких рубахах, разгоряченных, румяных и вспотевших.

Он знал их сильные и слабые стороны, точно знал, кого лучше всего послать в разведку, кого - стрелять из укрытия, проводить наступательную операцию, искать мины, обрезать линии связи, допрашивать заключенных. Он ценил каждого бойца за его боевые навыки. Он бы не тратил их впустую. Он и генерал Керневар использовали бы их, каждого по-своему, и они бы побеждали, побеждали и побеждали, вновь и вновь, в сотни раз больше, чем те, кто использует свои полки в качестве пушечного мяса на кровавой линии фронта.

Люди, подобные Драверу. Октар страшился мысли о том, что эта тварь могла натворить, если ему дадут командование в боевых действиях, подобных этому. Пускай маленький визгливый коротышка в своем накрахмаленном воротничке бежит к своему начальству. Пусть он выставляет себя посмешищем. Это было не его сражение, чтобы в нем побеждать.

Октар спрыгнул с кузова транспорта и передал свой аппарат наблюдения сержанту.

- Где Пацан? – спросил он своим мягким, проникающим тоном.

Сержант улыбнулся про себя, зная, что Пацан не очень хотел, чтобы его называли «Пацаном».

- Руководит батареями на возвышении, комиссар-генерал, - сказал он безупречным Низким Готиком, приправленным отрывистыми, гортанными интонациями гирканского акцента.

- Пришли его ко мне, - сказал Октар, потирая руки, чтобы ускорить кровообращение. – Я думаю, ему пришло время идти.

Сержант повернулся, чтобы уйти, а затем остановился.

- В смысле, идти в атаку, комиссар, или научиться чему-то новому?

Октар по-волчьи оскалился.

- Естественно и то, и другое.

Гирканский сержант начал взбираться на гряду, на вершине которой располагались полевые орудия, как раз на том месте, где неделю назад Сепаратисты своим авианалетом повалили деревья. С расколотых стволов сорвало бледную кору, и земля под снегом была полностью укрыта древесной кашей, прутиками и бесчисленными ароматными иголками. Конечно, теперь авианалетов больше не было. Не теперь. Воздушные силы Сепаратистов взлетали с взлетных полос к югу от зимнего дворца, которые захватил полковник Дравер со своими бронетанковыми подразделениями.

Не то, чтобы у них наблюдалось много самолетов – возможно, шестьдесят древних образцов истребителей с пулеметами под крыльями, и подвеской под крыльями для тех немногих бомб, которые им могли дать. И все же сержант невольно восхищался летчиками Сепаратистов. Они чертовски старались и сильно рисковали, когда скидывали свой бомбовый груз на цель, и все это без преимуществ хорошего прикрытия класса «воздух-земля». Он никогда не забудет истребитель, выведший из строя их связной бункер в заснеженной горной гряде двумя неделями ранее. Он пролетел вдвое ниже положенного, чтобы получить точную наводку, содрогаясь от разрывавшихся вокруг него зенитных снарядов, посылаемых противовоздушными батареями. Он все еще отчетливо видел лица пилота и стрелка, потому что они летели с поднятым фонарем, чтобы ориентироваться в происходящем внизу.

Храбрые… отчаянные. Эти понятия для сержанта не сильно разнились. Решительные – на взгляд комиссар-генерала. Они знали, что эта война была проиграна еще до того, как началась, но тем не менее, они попытались освободиться от Империума. Сержант знал, что Октар восхищался ими. И, в свою очередь, сержант восхищался тому, как Октар сумел убедить главный штаб дать мятежникам шанс сдаться. Кто нуждался в бессмысленном убийстве?

Все же, сержант содрогнулся, когда три тысячи фунтов взрывчатки низвергнулось на связной бункер и сровняло его с землей. Так же, как и радовался, когда огромные счетверенные противовоздушные орудия «Гидры» прошили истребитель, когда он уже улетал. Казалось, будто ему дали пинка сзади, его хвост вздернулся, он начал падать, и в конце концов, взорвался и сгорел в долгом, агонизирующем падении в далекие деревья.

Сержант достиг вершины и заметил Пацана. Он стоял среди батарей, подавая из кучи новые снаряды в руки стрелков, наполовину скрытых под завесой дыма от выстрелов. Высокий, бледный, худощавый и сильный, Пацан пугал сержанта. Хотя смерть и ходила за ним по пятам, однажды он станет настоящим комиссаром. Но до тех пор он имел ранг комиссара-кадета, и служил своему наставнику Октару с энтузиазмом и безграничной энергией. Как и комиссар-генерал, Пацан не был гирканцем. Сначала сержант подумал о том, что даже не знал, откуда он родом, - но, вероятно, Пацан и сам этого не знал.

- Комиссар-генерал желает тебя видеть, - сказал он Пацану, подойдя ближе. Пацан взял еще один снаряд на грудь и передал ожидающему стрелку. - Ты меня слышишь? – спросил сержант.

- Слышу, - сказал комиссар-кадет Ибрам Гаунт.

Он знал, что его проверяли. Он знал, что это было важно, и ему стоило постараться ничего не испортить. Также Гаунт знал, что ему пришло время доказать своему наставнику Октару, что у него были задатки комиссара.

Для тренировки кадета не устанавливали определенный срок. После учебы в Схоле Прогениум и основного гвардейского обучения, кадет остальную часть времени учился в полевых условиях, и вопрос о повышении до звания комиссара решал его командир. Все было в руках Октара, и только Октара. Его карьера комиссара Империума, устанавливающего дисциплину, вдохновение и любовь к Богу-Императору Терры во имя свершения великих подвигов, зависела от его действий.

Гаунт был деятельным, скромным юношей, и пост комиссара был его заветной мечтой с самых ранних дней в Схоле Прогениум. Но он верил в справедливость Октара. Комиссар-генерал лично отобрал его для службы из почетного кадетского класса, и за последние восемнадцать месяцев он стал Гаунту почти отцом. Возможно строгим, безжалостным отцом. Отцом, которого он никогда не знал.

- Видишь то горящее крыло? – сказал Октар. – Там вход внутрь. Сейчас Сепаратисты наверное отступили во внутренние палаты. Генерал Кернавар и я предлагаем бросить несколько взводов в ту дыру и отрезать их от центра. Как ты к этому относишься?

Гаунт молчал, его сердце громко колотилось.

- Сэр… вы хотите, чтобы я…

- Повел их внутрь. Да. Не выгляди настолько шокированным, Ибрам. Ты всегда просил меня о шансе доказать свои командирские способности. Кого ты хочешь с собой взять?

- Мой выбор?

- Твой выбор.

- Бойцов из четвертой бригады. Танхауз хороший командир взвода и его люди специалисты по действиям в замкнутых пространствах. Дайте мне их и отделение огневой поддержки Ричлинда.

- Хороший выбор, Ибрам. Не подведи меня.

***

Они шли мимо горящих помещений по длинным, продуваемых стонущими ветрами коридорам, украшенных гобеленами, на которые падали косые лучи света из высоких окон. Кадет Гаунт лично вел бойцов, как это бы сделал Октар, он крепко сжимал свой лазган, его чистая синяя униформа прекрасно на нем сидела.

В пятом переходе сепаратисты начали свою последнюю контратаку.

В них понесся лазерный огонь. Кадет Гаунт нырнул за антикварный диван, быстро превратившийся в антикварное решето. Танхауз прыгнул за ним.

- Что теперь? – спросил худощавый, жилистый гирканский майор.

- Дай мне гранаты, - сказал Гаунт.

Им их дали. Гаунт взял пояс снаряжения и установил таймеры на всех двадцати гранатах.

- Позови Валтема, - сказал он Танхаузу.

К ним перебрался солдат Валтем. Гаунт знал, что он славился в полку силой броска. Он был чемпионом по метанию копья на Гиркании.

- Подбрось им этот подарок, - сказал Гаунт.

Валтем с тихим смешком поднял пояс с гранатами.

Спустя шестьдесят шагов коридор развалился.

Они пошли внутрь, через клубящийся дым и пыль от каменной кладки.

Сепаратисты утратили боевой дух. Они обнаружили Дегредда, лидера повстанцев, лежащего мертвым с дулом лазгана во рту.

Гаунт сообщил генералу Кернавару и комиссар-генералу Октару об окончании сражения. Одни гирканцы вели заключенных с руками за головой, в то время как другие приступили к разоружению стрелковых установок и складов вооружения.

- Что нам с ней делать? – спросил его Танхауз.

Гаунт обернулся от штурмового орудия, с которого он снимал ударник.

Девушка была прекрасной, с белой кожей и черными волосами, как все аристократы Дарендарана. Она цеплялась за руки гирканских солдат, выталкивающих ее и других заключенных в насквозь продуваемый холл.

Когда она увидела Гаунта, то внезапно замерла. Он ожидал сарказма, злости, проклятий, столь обычных среди побежденных и заключенных, чьи верования и идеи претерпели крах. Но то, что он увидел в ее лице, заставило его застыть в удивлении. Ее глаза были тусклыми и глубокими, подобно отполированному мрамору. Она смотрела на него странным взглядом. Гаунт задрожал, когда понял, что этот взгляд был пророческим.

- Их будет семь, - внезапно сказала она, говоря на удивительно прекрасном Высоком Готике без следов местного акцента. Казалось, голос принадлежал не ей. Он был гортанный, и слова не соответствовали движению ее губ. – Семь камней силы. Отрежь их, и ты станешь свободным. Не убивай их. Но сначала ты должен найти своих призраков.

- Достаточно безумия! – оборвал ее Танхауз, и приказал бойцам убрать ее. Глаза девушки к этому моменту опустели и по ее подбородку потекла пена. Она явно скатывалась в муки транса. Люди шарахались от нее, и отталкивали руками, остерегаясь ее колдовства. Температура в холле упала. В один момент дыхание всех людей стало превращать воздух в пар. В нем чувствовался тяжелый запах гари и метала, так, как это случается перед бурей. Гаунт почувствовал, как у него поднимаются волосы на затылке. Он не мог отвести взгляд от бормочущей девушки, когда бойцы осторожно отталкивали ее как можно дальше.

- С ней будет иметь дело инквизиция, - Танхауз дрожал. – Еще одна необученная ведьма-псайкер, работающая на врага.

- Подожди! – сказал Гаунт и подошел к ней. Он был напряжен, испуган тем сверхъестественным существом, с которым говорил. – Что ты имеешь в виду? Семь камней? Призраки?

Ее глаза закатились, а дрожащими губами заговорил надломленный старческий голос.

- Варп знает тебя, Ибрам.

Он отступил назад, будто ужаленный.

- Откуда ты знаешь мое имя?

Она не ответила. По крайней мере, разборчиво. Она начала трястись, бормотать и плеваться. Из ее рта исходили бессмысленные слова и звериные звуки.

- Уберите ее! – рявкнул Танхауз.

Один боец подошел, и тут же закрутившись, упал на колени, из его носа пошла кровь. Она просто на него посмотрела. Крича молитвы и защитные заклинания, остальные начали наступать на нее с прикладами лазганов наперевес.

Гаунт смотрел в коридор еще в течении пяти минут после того, как девушку забрали. После ее исчезновения воздух еще долго оставался холодным. Он оглянулся на вытянутое, взволнованное лицо Танхауза.

- Не обращай на это внимания, - сказал гирканец-ветеран, пытаясь казаться уверенным. Он видел, что кадет был испуган, сказывался недостаток опыта, он был уверен в этом. Когда Пацан переживет несколько лет, несколько военных кампаний, он научится не обращать внимания на безумный бред противника и их проклятые, напыщенные речи. Только так можно было спать по ночам.

Гаунт до сих пор казался напряженным.

- Что это было? – сказал Гаунт, будто надеясь, что Танхауз мог объяснить слова девочки.

- Ерунда, вот что. Забудьте это, сэр.

- Да. Забыть. Верно.

Но Гаунт не забыл.