Имитация любви

Будучи демонстрантами, то есть, вольно или невольно делая все, только чтобы заслужить опеку всех, иными словами, имитируя без всякого смысла для себя поведение открытых опыту здоровых людей, мы никогда не становимся ни мужчинами, ни женщинами. Навсегда остаемся если не в детском, то в подростковом, в «пацанячьем», как теперь говорят, возрасте. В той поре жизни, когда и девочки – мальчики, и мальчики – мальчики, когда и те и другие – все и общаются гомосексуально, как мальчики с мальчиками¹³. Но, оставаясь в нравственно-психологическом плане в подростковом возрасте, мы и существуем, как подростки.

Как живет подросток? Всеми силами самоутверждается. И самоутверждается чаще за счет других. Всегда и везде его жизнь это – либо соревнование, либо драка! Либо конкуренция, либо прямо война!

Будучи подростком, я всегда и всем стремлюсь доказать «мой верх»! Везде и во всем борюсь за расширение сферы влияния, за власть. Часто я вовсе не знаю, зачем мне, да и пользоваться ею не умею властью этой! Просто, если я победил, значит – не побежден! Мой верх, мой верх, мой верх!

Когда же и как я становлюсь мужчиной?

Ну, не тогда же, когда я победил всех других мужчин! И не тогда вовсе, когда очаровал, покорил, уговорил или иначе победил женщину! Не, когда остался один среди побежденных, без равных себе!

Мужчиной я становлюсь только, когда мой мир удваивается, когда в нем появляется другое человеческое существо – женщина. Не – лучше, не хуже – другое! Такое же, как и я, но и совершенно непонятное мне! С каким-то совсем иным способом видения, восприятия всего. И меня в том числе! С восприятием, которое я не могу проигнорировать, не могу и не хочу зачеркнуть, отвергнуть! Потому, что не могу и впервые не хочу ни победить, ни проигнорировать, ни отказаться от самого этого существа – от женщины!

Мужчиной я становлюсь только, когда в мире появляется другая моя половина! Половина, которая при жизни (про смерть я не знаю) для меня дороже самого себя. И в то же время половина всегда совершенно мне незнакомая! Только не испугавшись этой встречи, я обнаруживаю, начинаю чувствовать, что мир устроен не так, как я знал! И речь не о том, что я, как и все мы, учился в «бесполой» школе, где не было ни мужчин, ни женщин, ни мальчиков, ни девочек – только учителя и ученики… Эта встреча рушит мир известных правил и открывает, что мир просто есть! Есть она. Есть я. Есть вы. Есть они. И все мне незнакомы! А самый незнакомый мне человек – я сам!

Но почти так же и девочка становится женщиной, только удвоив мир на себя и не себя – мужчину! Только, когда и в ее мире появляется иное существо, которое она не хочет отвергнуть и не заметить. Незнакомое, иначе устроенное существо – мужчина.

А до этого получается, что эта девочка-пацаненок воюет со всеми и сама с собой по нашим мальчишечьим правилам, доказывая «свой верх» старается всех победить и переделать. Эмансипируясь от самой себя, как «светские львицы» нынешнего шоу-бизнеса, «побеждает» нас своей фригидностью, доказывает себе и нам, что мы скверны, не осчастливили, не удовлетворили, что Lexus у нас хуже, чем у соседа или его вовсе нет… Отчаивается и… меняет половую ориентацию.

Почему-то вспомнил, как я не воспользовался очень привлекательным приглашением!

В Ленинграде в институте Бехтерева на плохом немецком разговариваю с французами.

Освободившись от официальной беседы, подошла переводчица, и стала переводить специально для нас.

Зал опустел. Мы вдвоем остались в кругу довольно большой группы французов, тогда в 1972 году чужих гораздо более, чем это бы ощущалось теперь.

Переводчица молодая очень грациозная, милая женщина. Нас это пребывание вдвоем среди чужих как-то будто спрессовало, приблизило друг к другу… Уходя, женщина позвала меня к себе в гости, оставив телефон и попросив предварительно позвонить.

Я был рад. Изящной, как француженка из сказки, женщиной очарован. Очень к ней хотел. Запомнил приглашение на всю жизнь. Но и не позвонил и не пришел.

Я уже тогда умел это почувствовать… по каким-то черточкам привычной усталости, легкой загадочности, едва заметной печали… Наша переводчица французов при всем ее изяществе умела только отдавать себя! Могла только служить и не умела ни у кого ничего брать. Вдохновляли ее, лишь счастливые предвкушения… Она станет меня осчастливливать! Не будет ни ее, ни меня!

Но она мне нравилась! Я не хотел ее использовать. Я хотел встречи, близости, соучастия!

В кругу иностранцев мы были вместе, были сотрудниками и были близки. Потерять это?

Она станет меня осчастливливать. Все будет великолепно! А потом у нее голова заболит… Если она отдается, то я – насильник! Я не хочу! Не хочу «общаться» со средством! Я хотел оставаться мужчиной.