XIX. Папа Лев Великий и развитие идеи папского верховенства

Литература: Meyendorff, Imperial Unity; Бологое; Chadwick; Previte-Orton; WaIker.

1.

Обратимся к та кой уже упомянутой нами тенденции в западном христианстве, как развитие идеи папского верховенства в Риме.

Несомненно, что к первой половине V в. римский епископ обладал реальным авторитетом в области разрешения вероучительных (доктринальных) и дисциплинарных вопросов. Этот авторитет, хотя и не был формально подтвержден ни одним соборным постановлением, в той или иной степени признавался как на Западе, так и на Востоке. Согласно канону поместного собора в Серди-ке (343 г.), клирики, несогласные с решением своих митрополитов, могли просить Рим созвать новый собор из епископов соседних областей. Следовательно, Рим мог лишь служить неким гарантом правильности процедуры в местных церквах, но не имел права выносить своего суждения. После разделения Империи престиж пап стал возрастать: восточные императоры были далеко, а более слабые западные императоры не могли

- 135 -

контролировать все более возрастающую власть пап. В 476 г. Западная Римская империя пала.

Восточные епископы частенько прибегали к поддержке пап как к тактически выгодному противовесу имперскому вмешательству в их дела. Но их письма с просьбой ο поддержке всегда были адресованы не только одному папе, но и нескольким видным западным епископам. Например, письмо св. Иоанна Златоуста из ссылки обращено не только к Иннокентию Римскому, но и к Валерию Миланскому и Хроматию Аквилейскому. В таких обращениях имя папы Римского всегда стоит первым, но это — дань церемониалу, не исключающему авторитета других епископов.

В самом Риме очень рано появилась идея, что римский епископ был наследником св. Петра в особом, не сравнимом ни с кем смысле. Св. Ки-приан учил, что престол Петров (cathedra Petn) — это кафедра каждого епископа. В Риме с этим соглашались, но при этом считали, что римский епископ из-за покоящихся там мощей св. Петра особенно близок к нему неким таинственным образом. Если бы этим и ограничилось, то на Востоке, скорее всего, согласились бы, что в этом смысле папы могут обладать неким особым нравственным авторитетом.

Но идея римского верховенства развилась дальше этого. II Вселенский Собор, как мы знаем, принял решение, что «епископ константинопольский да имеет преимущество чести после римского епископа, т. к. Константинополь есть Новый Рим» (3-й канон). Этот текст легко можно было понять в том смысле, что с основанием Нового Рима Ветхий Рим утратил свое значение и верховенство. Папа Дамас и его окружение приняли Собор в штыки и разорвали общение с его участниками (в том числе и с великими кап-падокийцами). Вскоре в Риме появился так называемый «Декрет Геласия» (скорее всего, написанный в окружении папы Дамаса), в котором утверждалось, что Римская Церковь Божественным изволением, а не решением какого-либо собора (имелся в виду II Вселенский Собор), есть глава всех Церквей. Это утверждение обосновывалось словами Христа, обращенными ко св. Петру («Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи от Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» — Мф. 16:18-19).

На Востоке авторитет Рима понимался прежде всего и по преимуществу как политический, что и было подтверждено 28-м каноном Халкидона. Халкидонское постановление, в свою очередь, базировалось на 6-м правиле Никейского Собора, в котором определяются особые преимущества трех городов — Рима, Александрии, Антиохии — на основании «древних обычаев». Однако в «Декрете» было предложено другое объяснение и также со ссылкой на Никейский Собор: три кафедры были выделены, так как они имеют отношение к св. Петру: Рим, потому что Петр там был епископом, принял мученическую кончину и похоронен, Александрия, т. к. Церковь там была основана учеником Петра — Марком, а Антиохия, т. к. сам Петр там был епископом до Рима.

Недостатки этой высосанной из пальца теории понятны. Например, почему, в таком случае, основанная всего лишь учеником Петра Александрия имеет преимущество чести перед Антиохией? Каковыми должны быть места таких апостольских кафедр, как Эфес и Коринф, ну и, наконец, как насчет самого святого города для христиан — Иерусалима, где умер, был погребен и воскрес не Петр, а Сам Господь? Однако идея, высказанная в «Декрете», стала для римских епископов главной и основополагающей. Постепенно это осознание закрепляется и усиливается. К V в. папы уже были убеждены, что петровское основание их кафедры предоставляет Римской Церкви установленную Самим Богом высшую власть в церковных делах.

Однако в первой половине V в. у пап почти не было случая или возможности употребить эту власть. На практике их власть не простиралась за границы их митрополии и Салоник. И то, скорее всего, епископы Иллирика (митрополичьего округа с центром в Салониках) соглашались признавать над собой некое достаточно неопределенное папское верховенство лишь для противовеса слишком близким императорам.

2.

Но, как мы уже видели, и на Западе попытки Римских пап установить свою власть встречались с весьма серьезным сопротивлением. Любимая римская идея «петровского» происхождения папской власти начала серьезно восприниматься на Западе лишь после правления папы Льва Великого (44.. -461) — весьма незаурядной личности, постоянно предпринимавшего значительные усилия для укрепления папского престижа.

Будущий папа родился в Тоскане в конце IV в. Он стал церковнослужителем очень рано — когда ему было лишь около 20 лет. Вскоре он был рукоположен в диаконы и стал референтом Римских епископов по богословским вопросам. Под его руководством проходило участие Рима в христологических диспутах вокруг III Вселенского Собора. По этим вопросам он обменивался письмами со св. Кириллом Александрийским. Диакон Лев пользовался большим влиянием в имперских кругах. Например, император Валентиниан III, живший в Равенне, использовал его во многих дипломатических миссиях.

В сентябре 440 г. Лев был рукоположен в епископы Римские. Папа Лев, как и большинство его современников, верил в промыслительный характер Римской империи. Когда в 452 г. он с двумя сенаторами вышел навстречу гунну Атилле и убедил его уйти из Италии, когда он (увы, с меньшим успехом) убеждал Гайзерика и его вандалов не грабить Рим, он видел себя защитником Римской империи и самой идеи «римскости» (romaniias).

Поэтому, по его мнению, не случайно, но промыслительно, что Петр, князь апостолов (первоапостол), принял мученическую кончину в Риме — столице великой всемирной империи. Не только Петр дает Риму его престиж, но духовное измерение, выраженное Петром, было явлено именно в Риме, так как он является имперской столицей. Но, конечно, мысль св. Льва на этом на останавливалась. Пастырь, внимательный наблюдатель и активный участник трагических событий его времени, он видел, что современная ему Римская империя близка к развалу, что императоры покинули свою великую столицу. Провиденциальная миссия, данная Империи, — обеспечивать единством всех христиан — теперь может лишь отчасти быть исполненной восточным императором в Константинополе. Но истинный центр вечного единства должен был оставаться и воистину оставался «камнем», воплощенным в служении «наследника» св. Петра в Риме.

Папа Лев всегда был готов отдать должное уважение законному императору на Востоке: он признает его роль в созывании соборов и даже, обращаясь к нему, употребляет куда более льстивые выражения, чем те, которые использовали греки. Так, в письме императору Феодосию II он восклицает: «У тебя не только царский, у тебя — священнический ум!» Однако, по мысли папы Льва, распад Империи и перенесение имперской резиденции в Константинополь, а в случае Запада — в Равенну, также было промыслительным деянием Божиим: признанием Рима седалищем наместника св. Петра. Императоры покинули Рим, чтобы он освободился для престола наместника св. Петра, который правит Церковью.

- 136 -

Власть римского епископа как наместника св. Петра уже утвердилась ранее предшественниками Льва, в собенности такими, как Дамас и Си-риций. Но Лев — папа, чья безупречная нравственность и преданность Церкви создали ему непоколебимый авторитет во всем мире, — придал этой идее куда больше торжественности, внешнего блеска и последовательности. Более того, он внес в эту самооценку Римской церкви два новых аспекта.

Один из них — параллелизм двух организаций, имперской и церковной. Римское понятие имперского тела (corpus) идентифицируется в его мысли с Телом Христа (Corpus Christi), которое понималось не только как духовное, сакраментальное тело, но и как конкретная земная организация. Конечно, Сам Христос — Глава тела, нот. к. Он сделал Петра «князем всей Церкви» — главенство над земной организацией принадлежит Петру и его наследникам. Иными словами, Петру и его наследникам принадлежит в Церкви то место, которое в Империи принадлежит императору.

И второе: вопрос, кто является наследником Петра? Св. Киприан первый употребил термин «престол Петров» (cathedra Petri), как центр и критерий церковного единства. Но для Киприана каждый епископ сидит на «престоле Петрове»: он, в своей общине, совершает Евхаристию и обладает властью «вязать и решить». Св. Лев хорошо знал об этом учении Киприана и даже принимал его, но — именно тут он привнес новый аспект — лишь римский епископ по праву занимает престол Петров. «Честь других кафедр — свет, заимствованный от римской кафедры». Следовательно, власть местных епископов зависит не только от Петра, но и от его наследника, чьи ответственность и власть всемирны.

«Хотя каждый пастырь председательствует над своим собственным стадом с особой ответственностью, — провозглашает св. Лев в одной из своих проповедей, — у нас есть обязанность, которую мы разделяем со всеми ними: на самом деле функция каждого из них — это часть нашей работы; и когда люди обращаются к седалищу блаженного апостола Петра со всех концов всего мира и ищут от нашей полноты его любви ко всей Церкви, врученной ему нашим Господом, тем больше наша обязанность по отношению к каждому из них и тем тяжелее мы ощущаем груз, лежащий на наших плечах».

Действительно, если Тело Христово не выражено во всей полноте в сакраментальной, исполненной Св. Духа реальности местной евхаристической общины, но идентифицируется, как считал св. Лев, с эмпирической организацией всемирной Церкви, то она должна возглавляться единым главой, наделенным монархической властью. Следовательно, подлинный престол Петров находится только в Риме.

Такое монархическое видение вселенской Церкви — настолько же монархическое, насколько монархична была Римская империя, — по-двигнуло многих исследователей считать папу Льва предтечей теории папской непогрешимости и всемирной юрисдикции, в той форме, в которой они были сформулированы на Первом Ватиканском соборе (1870). Но необходимо понимать, что в V в. нигде, ни на Востоке, ни на Западе, римский епископ не обладал такой властью, которая логически вытекала из убеждений папы Льва — поэтому мы можем говорить лишь о глубоком внутреннем мистическом убеждении папы, совершенно не сообразующемся с современной ему реальной действительностью. А между тем папа Лев был вполне реалистичным политиком и очень хорошим администратором; он и сам понимал разницу между теорией и практикой: где мог, продвигал свои убеждения, где не мог — довольствовался необходимым. Но впоследствии, по мере того как авторитет и власть римской кафедры будут на Западе возрастать, это внутреннее убеждение папы Льва все бо­лее будет применяться на практике.

з.

В Риме Лев активно боролся с манихеями и добился от императора Ва-лентиниана издания декрета, который формально объявлял манихеев вне закона. Это было первое в истории сотрудничество Церкви и государства в осуществлении религиозного гонения. Нужно сказать, что роль Империи, по мнению папы Льва, и заключалась в такого рода поддержке Церкви.

Будучи епископом Римским, папа Лев обладал правами митрополита в Центральной и Южной Италии и на островах. Ежегодно в день хиротонии папы Льва (29 сентября) проходил собор епископов в Риме. Именно на этих соборах в своих выступлениях папа Лев высказывал свои взгляды на достоинство и власть «наследника Петра».

Но в реальности власть его была весьма ограничена. В Испании и Африке, занятых варварами, он никакой власти не имел. В Галлии он вел серьезную борьбу со св. Иларием Арльским и победил — также при помощи имперского вмешательства. Это произошло следующим образом: в 444 г. св. Иларий Арльский, посетив Безансон — за границами арльской юрисдикции, — снял сан с местного епископа Целидония — когда открылось, что он был женат на вдове и еще до своего посвящения, будучи гражданским магистратом, подписывал смертные приговоры. Целидоний послал апелляцию в Рим, и папа Лев принял его в общение. Св. Иларий немедленно прибыл в Рим с протестом против вмешательства Рима во внутригалльские дела. Однако, по распроряжению Льва, он был арестован и брошен в темницу. В конце концов, имперским декретом, епископ арльский был лишен своих привилегий. Судя по всему, св. Иларий и св. Лев так и не примирились, и первый скончался в 449 г. вне общения с Римом.

Следует отметить, что Западная Церковь никогда не собиралась на едином соборе. Это значит, что история не знает ничего похожего на Западный Патриархат, о котором любят сейчас говорить некотрые ученые и богословы. Из православных писателей такой точки зрения (что вся Западная Европа изначально входила в юрисдикцию Западного патриарха папы Римского, и следовательно, и сейчас является его канонической территорией) придерживается, например, Оливье Клеман — известный парижский либерал и экуменист.

Но с исторической точки зрения его теории о «патриархе Запада» — не более чем фантастические мечтания, не имеющие никакого отношения к реальным фактам. Мы можем говорить лишь об исторически существовавшем митрополите Римском и о потенциальной базе для развития пат-риархатов в Карфагене, Арле, Аквилее и Салониках.

Хотя, нужно еще раз добавить, что Римская церковь действительно пользовалась на Западе особым нравственным и догматическим авторитетом. И папа Лев сделал очень много для поддержания и развития этого авторитета, как на Западе, так и на Востоке.

Интересна и роль папы Льва в христологических спорах. Он высказывал свою точку зрения твердо, четко и ясно, но часто не задавался трудом ознакомиться с реальной обстановкой на месте, куда было направлено его послание. Думается, мы имеем дело с его твердым убеждением, что его устами вещает сам св. Петр.

В письме на Халкидонский Собор, сопровождавшем его Томос, говорилось, что легаты должны председательствовать на Соборе вместо самого папы и что в их обязанность входит не допускать никаких богословских споров, т. к. все, что нужно, уже содержится в Томосе. Неудивительно, что ле-гатам позволили официально зачитать это письмо лишь в конце

- 137 -

16-го заседания, когда все дебаты были практически завершены. Вспомним, и что Томос был принят лишь после проверки и его сравнения с учением св. Кирилла!

И после этого Собор принял свой знаменитый 28-й канон: «Ибо и престолу Древнего Рима отцы, как и подобает, дали преимущества, потому что он был царствующим городом... Такие же преимущества подобают и святейшему престолу Нового Рима... Город, получивший честь быть городом императора и сената и имеющий равные преимущества с древним императорским Римом, был бы... подобно ему возвеличен и в церковных делах и стал бы вторым после него». То есть в каноне утверждалось, что верховенство Первого Рима, также как и Второго, было утверждено отцами, а вовсе не св. Петром.

Интересно, что папа Лев, не принимая этот канон (и, кстати, весь Собор из-за него), вместе с тем не выдвигал на Востоке своих петровских теорий, зная, что его просто не поймут. Тут он показал себя реалистом и тонким дип-ломатом. Он вновь сослался на канон Никеи, говорящий лишь о трех существующих церковных центрах: Рим, Александрия и Антиохия. Лев напоминал, что Константинополь там не упоминался (он и не мог упоминаться, так как такого города во время I Вселенского Собора просто не существовало), и говорил, что Халкидонский канон нарушает никейские постановления. Сам-то он считал (совершенно недоказуемо) упомянутые на Никейском Соборе три кафедры (Рим, Александрия и Антохия) Петровыми.

Очевидно, что глубокое внутреннее убеждение в собственной, как наследника св. Петра, ответственности за судьбу всей Церкви никогда не покидало папу Льва. Но также очевидно, что эта его убежденность в V в. была совершенно нереалистична и неприложима к жизни. И св. Лев приспосабливался к этому положению как мог, не теряя ни личного достоинства, ни любви к Православию и единству Церкви, характеризовавших его выдающуюся личность.

4.

После того как императоры переехали в Равенну, Римский епископ I стал главным человеком в столице. После падения Империи в 476 г. это положение еще более укрепилось. Готские властители не только проявляли чрезвычайную терпимость к кафолической Церкви, но также и были заинтересованы в использовании ее как канала дипломатической связи с императором в Константинополе.

Папы жили во дворце в Латеране, там же был и их собор. Следующими по значимости в Риме были три мартирии, построенные в форме базилик: св. Петра на Ватиканском холме, св. Павла на дороге в Остию и Девы Марии (Сайта Мария Маджоре) на Эсквилинском холме. Кроме того, в Риме было 28 приходских церквей. Епископа выбирали клирики и избранные миряне из этих церквей, а хиротонисали соседние епископы.

После падения Империи избранного кандидата утверждал готский король-арианин. Первые выборы папы, прошедшие после официального исчезновения Западной империи (476 г.), прошли в 483 г., после смерти папы Симплиция. Клирики и сенаторы, собравшись вместе, под председательством преторианского префекта, представлявшего короля Одоак-ра, избрали папу Феликса. Таким же образом прошли выборы нескольких пап последовательно.

Но в 498 г. произошел кризис: римское духовенство избрало папой Симмаха, а сенаторы-аристократы — Лаврентия. Оба кандидата были хиротонисаны. Теперь утверждение папы зависело от выбора готского короля — арианина Теодориха. Так как сенаторы держались провизантийских позици" он, после долгих колебаний, поддержал Симмаха. Так он по сей день и считается папой, а Лаврентий — антипапой. Кризис положил начало так называемому «лаврентианскому расколу». Но, чтобы узнать, что из этого всего вышло, нужно вернуться в Византию и увидеть, что там делалось после Халкидона.

хх. Монофизитские споры после Халкидонского Собора

Литература: Meyendorff, Imperial Unity; MeyendorffJ. Byzantine Theology. N. Y., 1979; MeyendorffJ. Christ in Eastern Christian Thought. N. Y. 1975; Мейендорф, Введение; Карташев; Болотов.

1.

Вернемся к развитию событий после Халкидонского Собора в Восточной империи.

Итак, «на Халкидонском Соборе отцы, последовав ясно выраженному желанию императора, составили новую формулу веры, не чувствуя острой необходимости в ней и выразив ее на богословском языке, который был для них весьма непривычным» — пишет французский ученый Постав Барди. Подавляющее большинство иерархов того времени не были сторонниками Евтиха, и почти все они были шокированы скандальным поведением Диос-кора, но для них авторитет св. Кирилла был абсолютен. Они принимали и папу Льва, но только как противоядие против евтихианства, как, впрочем, и сам халкидонский орос. Увы, лишь немногие из них были настоящими богословами, так что в годы, непосредственно следовавшие после Собора, единственным авторитетным защитником Халкидона на Востоке оставался блаж. Феодорит Киррский. Но, несмотря на его реабилитацию на Халкидон-ском Соборе, его репутация была сильно подмочена антикирилловской полемикой. По мнению протопр. Иоанна Мейендорфа, Феодорит никогда так и не смог no-настоящему понять христологию св. Кирилла. Его писания продолжали отражать методологию Феодора Мопсуэстийского — методологию, которая, как полагал блаж. Феодорит, теперь уже была легитимизована Халкидоном.

Отсутствие в лагере халкидонцев авторитетных богословов привело к трагическим последствиям. Некому было отстоять подлинные дух и намерение Собора: что папа Лев, в сущности, «говорил как Кирилл» и что подтверждение полноты человечества Христа после соединения природ было не противоречием, а сбалансированным подтверждением кирилловской христологии.

Началом всему послужило спонтанно начавшееся народное восстание, вызванное низложением и ссылкой Александрийского папы Диоскора. Вера Собора была провозглашена обязательной для всех. В указе императоров Валентиниана и Маркиана, опубликованном 27 января 452 г., было объявлено, что «никто, будь он клирик или государственный служащий, или лицо в любом другом гражданском состоянии, отныне не должен публично спорить о христианской вере... или публично обсуждать вопросы, уже решенные и истинно выраженные» на Халкидонском Соборе. Нарушители указа должны были нести административное наказание и сниматься со своих постов.

2.

Первое по времени прямое массовое неприятие Собора произошло в Палестине. Толпы монахов под водительством

- 138 -

игумена Феодосия бурно восстали против Ювеналия Иерусалимского; их поддерживала проживавшая в Иерусалиме императрица Евдокия, вдова Феодосия II, которая выступала против политики преемника ее мужа, Маркиана. Когда Ювеналий вернулся из Халкидона, ему не дали занять свою кафедру. Другой участник Халкидонского Собора, епископ Севериан Скифопольский, был убит. Поначалу даже такие уважаемые лидеры монашества, как св. Герасим и св. Геронтий, резко выступили против Халкидона. Лишь позже они сменили свои позиции. В 451 г. единственным твердым защитником Халкидона был великий св. Евфимий — игумен Лавры.

Ювеналию пришлось бежать в Константинополь. Вместо него был хиротонисан игумен Феодосии, а все ведущие епископские кафедры были заняты другими монофизитами. Так, в епископы Маюмские был хиротонисан знаменитый богослов Петр Ивериец. В конце концов Ювеналия вернули на его место с помощью имперских воинских подразделений, после ряда кровавых столкновений с толпами монахов. К счастью, в течение нескольких следующих десятилетий халкидонское православие в Палестине поддерживалось не только воинской силой, но также — и с куда большим успехом — такими великими монашескими лидерами, как св. Евфимий и св. Савва.

В Египте, благодаря жесткой политике Маркиана, на место смещенного Диоскора был хиротонисан халкидонский архиепископ Протерпи. Протерпи был священником при Диоскоре и, следовательно, был твердым кирил-ловцем. Даже папа Лев поначалу сомневался в его православии. Однако тот факт, что он принял Халкидон, заставил большинство египтян отвернуться от него. Диоскор скончался в своей ссылке в 454 г., и монофизиты, не признававшие Протерия, стали считать александрийскую кафедру вакантной. После смерти императора Маркиана (457 г.) в Египте разразилось народное восстание, и Протерпи был зверски убит толпой в алтаре, во время совершения Евхаристии в Великий Четверг. В ситуации безвластья два антихалкидонски настроенных епископа — Евсевий Пелусианский и Петр Ивериец Маюмский в оккупированном монофизитами Кесареоне, главной церкви Александрии, хиротонисали нового папу — Тимофея, по прозвищу Элур (Кот).

В результате новый император Лев I (457-474 гг.) столкнулся с абсолютным неприятием своей власти в Египте. Он не был богословом. Но он был первым римским императором, который был коронован столичным архиепископом. Его церковными советниками были короновавший его твердый халкидонец архиепископ Константинопольский Анатолий, а после его смерти — его преемник Геннадий. С другой стороны, папа Лев настойчиво призывал его принять самые строгие меры против Тимофея. Константинополь, как и Рим, занимал твердую прохалкидонскую политику, причем не только по причинам богословским, но и по практическим: Халкидон утвердил преимущество Константинополя над Александрией.

Однако Лев не хотел начинать правление с использования силы, к чему его призывал папа Римский Лев, и силой водворять в Александрии халкидонского епископа, что Маркиан сделал в Иерусалиме. Одно время он думал даже о проведении нового собора. Но вместо этого он предпринял довольно необычный шаг: он опросил всех епископов Империи и даже нескольких видных монахов (в том числе св. Симеона Столпника) о законности посвящения Тимофея и о значимости Халкидона. Почти единогласно все высказались против Тимофея и за Халкидон. С этим посланцы императора пришли к Тимофею и попросили его подчиниться мнению большинства. Он отказался и призвал народ на свою защиту. Тогда в ход были пущены войска. Ценой 10 тысяч жизней Тимофея удалось арестовать и увезти в ссылку в крымский город Херсонес.

На его место был поставлен халкидонский епископ, которого также звали Тимофей, по прозвищу Салофакиол (Белый Тюрбан) — очень привлекательный и терпимый человек безупречной жизни и репутации. Тимофей пытался предпринять ряд «экуменических» попыток примирения и даже восстановил имя Диоскора в диптихах. Но монофизиты, признавая его добрые качества, не признавали его самого. Подавляющее большинство египетских христиан, после того, что они считали невероятным унижением своей церкви в Халкидоне, и после кровавых репрессий, предпринятых имперскими войсками, отказывались иметь что-либо общее с Тимофеем, которого они презрительно назвали «имперским человеком», или, на семитских языках, «мелкитом».

Энергичная политика императора Льва, умело сочетавшего методы кнута и пряника, позволила сохранить видимость единства в Египте до его смерти (474 г.). Увы, это внешнее единство не означало справедливого и органичного восприятия Халкидона ни его противниками, ни его сторонниками.

В течение всей второй половины V в. так и не состоялось глубокого богословского дебата о смысле Халкидона. Все ограничивалось лишь политическими баталиями и войной лозунгов. В результате халкидонское определение веры постепенно было изъято из своего истинного контекста и использовалось либо для доказательства того, что старая докирилловская антиохийская христология выжила неповрежденной, со всеми своими недостатками

и опасностями, либо для доказательства, что Церковь отошла от богословия св. Кирилла. Как мы знаем, ни та, ни другая точка зрения не была верной.

Преобладание антиохийской христологии среди защитников Собора очевидно. Прежде всего это проявлялось в их интерпретации фразы «а еще тем более сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо (Πρόσοπον) и в одну Ипостась», а также в избегании ими теопасхит-ских формул, относящих страдание Христа к Его Личности. Оба эти пункта, конечно, связаны между собой. Со времени Диодора Тарсийского и Феодо-ра Мопсуэстийского антиохийцы настаивали на целостности и чистоте как Божества, так и человечества во Христе, которые они называли «природами», «природы» не могут не только смешиваться, но даже быть в подлинном «соединении» друг с другом. Отношения между ними виделись как «соприкосновение», «сцепление» (συνάφεια), в то время как единство Христа выражалось термином «один Πρόσοπον». Для Феодорита и для многих других халкидонцев выражение «сходящейся в одно Лицо и в одну Ипостась» означало новое, ослабленное значение слова «ипостась» как синонима слова «Πρόσοπον». Если изъять это выражение из контекста, оно, возможно, позволяло такую интерпретацию. Однако весь контекст, в который входили не только всевозможные официальные заявления отцов о своем «кириллиз-ме», но и использование в определении термина «Богородица», подразумевал, что под словом «ипостась» имелась в виду предсущная Ипостась Логоса, Одного из Святой Троицы.

Антиохийская интерпретация халкидонского ороса появляется не только в писаниях Феодорита, особенно в его «Haereticarum fabularum compendium» (453 г.) и в его письме к несторианину Иоанну Эгейскому, но также и в позициях Геннадия, архиепископа Константинопольского (458-471), одного из его преемников Македония (496-511), «неусыпаю-щих» монахов, а также других «халкидонцев» того времени. Общая позиция всех этих защитников Собора была в их нежелании использовать понятие «ипостасное единство» — со всеми вытекающими последствиями. Конечно,

- 139 -

формально они не были несторианами — и всегда отрицали, что проповедуют учение о «двух сынах»: что предсущный Сын Божий отличен от рожденного в истории сына Марии, — но в то же время, как и их антиохийским учителям Диодору Тарсийскому и Феодору Мопсуэстийскому, им было чрезвычайно трудно признать во Христе подлинное единство субъекта. Это было особенно очевидно всякий раз, когда дело касалось страстей Христовых. Когда им задавали прямой вопрос: «кто пострадал на Кресте?» — они отвечали: «плоть Христова», или: «Его человечество», или: «Его человеческая природа», или даже: «все человеческое в Нем», — то есть всякий раз они говорили о безличностных свойствах. Не признавая существование во Христе второй личности (это было бы уже чистым несторианством), они в то же самое время не могли признать, что если только «кто-то» (а не «что-то») может по-настоящему страдать, то св. Кирилл в своих знаменитых 12 анафематизмах был прав, утверждая, что «Бог Слово пострадал во плоти» (έπα εν σαρκι).

Именно это систематическое нежелание многих халкидонцев принять теопасхизм — что христологически было столь же необходимым, как и утверждение, что Дева Мария была Матерью Бога, а не какого-то другого человека — дало оружие в руки многим противникам Собора.

Конечно, также нужно отметить, что большинство монофизитских полемистов были весьма упрямыми и узколобыми людьми, которые использовали некорректные методы спора. Они были правы, отвергая антиохийское отождествление терминов «ипостась» и «просопон», — но глубоко заблуждались, не признавая, что «ипостась» можно отличить от «физис», и считая, что такое различение несовместимо с мыслью св. Кирилла. Ради верности св. Кириллу Диоскор на Халкидонском Соборе отверг формулу «единство в двух природах», хотя эта формула лишь констатирует факт, что Христос был подлинным Богом и подлинным человеком после соединения природ. Сам св. Кирилл писал: «Плоть остается плотью: это не божественная природа, даже если она плоть Бога; подобно и Слово — не плоть, хотя ради Своего домостроительства Он сделал плоть Своей собственной». Кирилл даже задавал вопрос: «Как мы можем не соглашаться, что после соединения две природы существуют нераздельно?» Сам Кирилл никогда формально не различал «природу» и «ипостась», но он использовал слово «природа» (или «естество») двояко — и как синоним «ипостаси», и как синоним «сущности»: для него Христос был «одной природой воплощенной», но в этом «природном единстве» были две «существующие» природы. Следовательно, халки-донские отцы были совершенно правы в своем стремлении прояснить и уточнить существующую терминологию. Антихалкидонцы также были несправедливы к папе Льву, которого они считали главным злодеем на Соборе. Но в Томосе папы Льва, несмотря на весь его западный словарь, содержатся теопасхитские выражения, когда говорится, что Христос является единой божественной Личностью Сына Божия, субъекта Его человеческого опыта и деятельности. Отцы Собора были совершенно правы, назвав Льва «кирилловцем». В письме императору Льву, которое папские легаты доставили в Константинополь в 458 г., папа настолько воспринял кирилловскую терминологию, что даже избегал выражения «в двух природах».

Монофизиты, при всем своем упрямстве и некорректности, оставались фанатичными приверженцами св. Кирилла. Именно своеобразный «кирилловский фундаментализм» не позволял им признать халкидонское определение. Халкидон был для них отступлением от его формулы «одна природа Бога Слова воплощенного». Монофизиты придерживались лишь буквы, но не духа св. Кирилла.

Конечно, отцы Собора воспринимали и Томос папы Льва и халкидонский Орос лишь в свете кирилловской христологии, кирилловской сотериологии и убежденности св. Кирилла, что соединение с Божеством не уничтожает человечества, но, наоборот, лишь выявляет его подлинность, в согласии с первоначальным планом Божия творения, — но антиохийские халкидонцы весьма усложнили для последователей Диоскора задачу поверить в это. Халкидонское определение благодаря отсутствию четко выраженного халкидонского богословия превратилось в символ и лозунг (этому способствовало и подкреплявшее его насилие имперских войск). Обе стороны наполняли определение тем содержанием, которое подходило к их эмоциональным, политическим и — несколько позже — этно-культурным тенденциям и инте­ресам. Как и любое вероучительное определение, халкидонский орос не только разрешил одни проблемы, но и создал другие. Как и все формулы, выраженные человеческим языком, он был неполон, особенно в том, что его авторам не удалось с достаточной и убедительной ясностью заявить, что термин «ипостась» означал предсущественную Ипостась Второго Лица Св. Троицы. Нужны были великие умы, наподобие каппадокийцев, разрешивших тринитарные споры, — но таких умов пока не было. Для успеха в миссии примирения нужна была пастырская терпимость, интеллектуальная чест­ность и действительное стремление к единству в истине. Вместо этого мы видим с одной стороны христологическую двусмысленность и имперское давление, а с другой — слепой консерватизм, грубую демагогию и — несколько позже — защиту местной обособленности от имперской централизации.

Во время правления императоров Зенона (474-491) и Анастасия (491-518) было предпринято несколько мощных попыток ввести единство силой, путем отказа от обсуждения проблем. Именно в этом смысл опубликования императором Зеноном его знаменитого «Энотикона».

з.

Уже во время правления императора Льва I сделалось ясно, что в Египте и в Сирии поднимается мощная антихалкидонская волна. Папа Лев скончался в 464 г. Он был единственным среди видных богословов того времени, признавшим, что твердая приверженность Халкидону требовала верности сотериологическому аспекту христологии св. Кирилла. Эта его позиция была выражена в примирительном письме к императору Льву I (458 г.). Увы, ни один из халкидонских богословов в течение долгого времени не будет занимать такую позицию.

В Антиохии внутренняя церковная борьба стала причиной постоянных перемещений на епископской кафедре. После кратких правлений Максима, Василия и Акакия патриархом стал Мартирий. Его постоянным соперником был видный монофизитский богослов Петр Гнафевс (Сукновальщик) — весьма яркая личность и талантливый человек. Ему удавалось три раза низвергать халкидонского патриарха и занимать его место. Правда, имперские власти низвергали и его самого, возводя на его место своих кандидатов. Христологические традиции старой антиохийской школы были разгромлены

под монофизитским давлением. После смерти Ивы Эдесского (457 г.) Эдес-ская школа — сердце сирийского богословия и культуры — переехала в Нисибин, на персидскую территорию. Новая Нисибинская школа внесла весомый вклад в интеллектуальное развитие и миссионерское распространение несторианского христианства под началом «великого митрополита-католикоса» Селевкие-Ктесифонского. Оставшаяся в Эдессе школа была лишь тенью прежней, так что ее закрытие императором Зеноном (489 г.) прошло незамеченным. Тем временем в Египте халкидонский папа

- 140 -

Тимофей Салофакиол держался лишь при помощи имперских войск.

После смерти императора Льва (474 г.) положение в Империи было неспокойно: в 474 г. воцарился Зенон, но через год он был свергнут своим шурином Василиском. Тот продержался на троне год, до сентября 476 г., а затем был сам сброшен набравшим силу Зеноном. Эта династическая нестабильность наглядно продемонстрировала угрозу, которую христологи-ческие диспуты представляли для единства Империи.

На этой ступени кризиса ни одна из соперничающих группировок не подвергала сомнению роль Империи в поддержании христианского единства. Время, когда монофизитство сделается символом этнического или культурного самоопределения сирийцев, коптов и армян, было еще далеко впереди. Конечно, элементы культурного сепаратизма существовали в Египте с самого начала римского завоевания, и христианские архиепископы, также как и монашеские массы, использовали его в своих интересах. Но все ведущие личности египетской Церкви, включая св. Кирилла, Диоскора и Тимофея Кота, стремились использовать имперскую систему всякий раз, когда ее позиция совпадала с их интересами. Более того, все ведущие личности монофизитского лагеря, включая Евтиха, Диоскора, Тимофея Кота, Петра Сукновальщика, Петра Монга и позже великого Севира Анти-охийского, были греками по языку и культуре.

Следовательно, Империя имела шанс восстановить единство тем же способом, каким Феодосии Великий восстановил единство Церкви после арианских раздоров. Это могло бы стать возможным если бы имперская политика руководствовалась квалифицированными богословскими советами, как это и было при Феодосии, советниками которого были каппа-докийцы. Но, если шанс на примирение и существовал, он не был использован. Обе стороны при возможности прибегали к грубой силе, что лишь углубляло и расширяло раскол.

Именно в это время императоры ввели новый метод приложения своей власти в церковных делах: публикация имперских изложений веры, якобы лишь выражавших всеобщее мнение. На самом деле такие указы, будучи орудием церковной политики императоров, вводились административными методами с применением всех соответствующих механизмов, которыми располагала Империя. Формально такие эдикты не были изложениями ве-роучительных доктрин, наподобие соборных: это было лишь мнение импера-

тора, выраженное в письме той или иной церкви, как бы подводящее черту под учением прошедших соборов. Однако это различие было сугубо теоретическим, и сами эти попытки были чистым выражением цезарепапизма. Но интересно, что ни одна такая попытка, исходила ли она от православного императора или от еретика, сама по себе церковно не принималась.

Первым из таких документов была «Энциклика» узурпатора Василиска. Стремясь укрепить свою позицию после свержения халкидонца Зенона, Василиск решил оказать поддержку монофизитам. Он написал письмо к ссыльному Александрийскому архиепископу Тимофею Коту, в котором объявлялось, что вера отцов была во всей полноте выражена в Никее, Константинополе и Эфесе; Томос папы Льва и деяния Халкидонского Собора объявлялись «нововведением». В «Энциклике» говорилось, что тот, кто дерзнет выступать за халкидонскую веру, будет наказан ссылкой, конфискацией имущества и другими суровыми наказаниями.

Тимофей вернулся из Крыма, был торжественно встречен в Константинополе и проследовал в Эфес, где под его председательством состоялся епископский собор, на котором был отменен 28-й канон Халкидона, дающий право константинопольским архиепископам хиротонисать эфесских митрополитов. Затем Тимофей с триумфом въехал в Александрию. Его торжество было настолько всеобъемлющим, что он мог позволить себе проявить великодушие к Тимофею Салофакиолу: он разрешил ему мирно удалиться в халкидонский монастырь Канопус и даже назначил ему небольшую пенсию. Тело Диоскора было перенесено в Александрию, где немедленно стало почитаться как мощи святого исповедника. Петр Сукновальщик был возвращен в Антиохию. В Иерусалиме преемник Ювеналия Анастасий подписал «Энциклику».

Такое развитие событий показало, что практически весь восточный епископат состоял либо из откровенных противников Халкидона, либо из так называемых «колеблющихся», которые могли поддержать Халкидон во время правления Льва и отвергнуть его во время правления Василиска. Однако сопротивление началось в двух Римах. Акакий, патриарх Константинопольский (471-489 гг.), немедленно предпринял ряд очень резких мер протеста. Он отказался подчиниться императору и принять Тимофея Кота во время его пребывания в столице. Он призвал на помощь знаменитого подвижника Даниила Столпника, который даже сошел со своего столпа, назвал Василиска «вторым Диоклетианом» и пригрозил ему вечным наказанием. По всему городу прошли крестные ходы. Патрирах и св. Даниил возглавляли их и произносили пламенные проповеди против Василиска. Римский папа Симплиций высказал полную поддержку Константинополю.

Василиск перепугался такой реакции и вскоре опубликовал «Анти-Энцик-лику», где отменил «Энциклику» и взял все свои слова обратно. Там также говорилось: «Акакий, благочестивейший и святейший патриарх и архиепископ, должен быть восстановлен в своих правах и совершать хиротонии во всех областях, которые ранее были подчинены кафедре этого славного имперского города». Но было уже поздно: через несколько дней Василиск был свергнут Зеноном (сентябрь 476 г.), который принял строгие меры против монофизи-тов: Петр Сукновальщик Антиохийский, Павел Эфесский и Тимофей Кот были низложены и отправлены в ссылку. Правда, Тимофей Кот вскоре умер, а на его место был поставлен убежденный антихалкидонец Петр Монг, действовавший в подполье. Конечно, раскол в египетской Церкви продолжался, причем подавляющее большинство стояло за Петра Монга.

4.

Новое имперское правительство, утвердившись в Константинополе, естественно, попыталось найти способы для стабилизации церковного положения. Оно предприняло строгие меры против монофизитов, однако было ясно, что в долгосрочной перспективе этого недостаточно. Положение было весьма напряженным буквально на каждой ведущей кафедре. Рукоположенный Акакием Каландион Антиохийский даже не смог занять свою кафедру. Мартирий Иерусалимский — преемник Анастасия, подписавшего «Энциклику», — опубликовал весьма двусмысленное окружное послание, в котором только три Собора — Никейский, Константинопольский и Эфесский — объявлялись каноническими. Однако хуже всего дело обстояло в Александрии. После кончины Тимофея Салофакиола (481 г.) стало очевидным, что покуда Петр Монг не будет признан законным архиепископом, мира не будет. Подавляющее большинство отказывалось признавать любого другого кандидата, а особенно Иоанна Талайю — халкидонского священника и монаха из Канопуса, избранного преемником Тимофея. Он оказался неудачным кандидатом, сразу же резко восстановил против себя все

- 141 -

местное население и к тому же поссорился с Константинопольским патриархом Акакием, чем лишил себя имперской поддержки. Его избрание было объявлено незаконным, и Зенон и Акакий ради мира церковного попробовали пойти на примирение с Петром Монгом. Иоанн бежал в Рим.

Многие подозревают Акакия в тайном монофизитстве. Во всяком случае, этой версии придерживались папы римские во время его конфликта с ними. На самом деле, как показывает его предыдущая история, его смелое противостояние Василиску и его тогдашние письма с осуждением богословских позиций Петра Сукновальщика и Петра Монга, он был убежденным халкидонцем. Но он был и искушенным дипломатом, который знал, что не всего можно добиться твердостью и иногда нужно проявлять и гибкость. Ради достижения мира церковного он был готов пойти на тактические уступки, если будет сохранено главное.

Итак, 28 июля 482 г. император Зенон направил Александрийской церкви письмо под названием «Энотикон». Там император, не называя никого по имени, выражал свое стремление к единству и заявлял, что он и все Церкви принимают только Никео-Цареградский символ и что на 3-м Соборе в Эфесе Несторий был осужден на основании этого символа:

«Мы содержим вероопределения Никейского 325 г. и Константинопольского 381 г. соборов и все, что сделано в Эфесе (?) против Нестория и против иных, кои позднее думали также, как и он»...

Но тут же император анафематствует Евтиха, не уточняя, какой собор его осудил, объявляет о принятии 12 анафем св. Кирилла и излагает свою веру, где очень тщательно избегает любого упоминания о природах, одной или двух, ипостасях или просопонах. Правда, там говорится, что Христос единосущен Отцу по Божеству и единосущен нам по человечеству.

Вот его основная часть: «Да будет вам ведомо, что мы и повсюду сущие церкви не принимали, не приемлем и не будем принимать иного символа или вероопределения, кроме св. символа, изреченного 318 отцами, подтвержденного 150 приснопамятными отцами, коему последовали и свв. отцы, собравшиеся в Эфесе, ниспровергшие нечестивого Нестория и его единомышленников. Оного Нестория, а равно и Евтиха, мудрствующих противно вышесказанному, и мы анафематствуем, приемля 12 глав, изреченных блаженной памяти Кириллом Александрийским.

Исповедуем также, что Единородный Сын Божий и Бог, поистине во-человечившийся Господь наш Иисус Христос, единосущный Отцу по Божеству и единосущный нам по человечеству, снисшедший и воплотившийся от Марии Девы Богородицы — есть Един, а не два.

Которому мы приписываем чудеса и страдания, которые он добровольно потерпел плотию. А разделяющих или сливающих, или вводящих призрачность, вовсе не приемлем, ибо безгрешное поистине воплощение от Богородицы не произвело в Сыне прибавления».

Итак, в документе содержится не только кирилловское провозглашение единства Христа, включая теопасхитскую формулу («Которому мы приписываем чудеса и страдания, которые он добровольно потерпел плотию») и осуждение учения о «двух сынах», но также и положение, важное для халкидонцев и отвергаемое евтихианами, что Христос «единосущен нам по человечеству». Однако положение, содержащееся как в Томосе папы Льва, так и в Халкидонском оросе — что как Божество, так и человечество Христа «сохраняют все свои особенности», — было опущено.

Хотя эта часть документа формально бесспорна, в нем содержится ряд внутренних противоречий: например, если Никейского символа достаточно, почему был осужден принимавший его Евтих? С другой стороны, почему тогда Зенон выдвигает учение о «двойном единосущии» — ведь его не было в Никейском символе?

Последний параграф документа добавляет новых проблем. Вначале там говорится, что «ни Церкви, ни наше величество не принимают никакого другого символа (σύμβολον) или определения веры (орои πίστεως)», что является прямым намеком на халкидонский орос. Далее Зенон приводит любопытное оправдательное заявление, как будто заранее отвергая обвинение в цезарепапизме: «Мы написали это не для обновления веры, а лишь для вашего сведения». И, наконец, следует ключевая фраза: «Всякого же иначе мудрствующего, теперь, или когда бы то ни было, в Халки-доне или на каком-либо ином соборе — анафематствуем, в особенности вышеупомянутых Нестория и Евтиха и всех сходно мудрствующих».

И по форме, и по содержанию «Энотикон» был попыткой поднять спор на уровень христологических концепций и увести его из тупика терминологических разногласий. Если бы у него не было других скрытых смыслов и если бы эта попытка удалась, богословские споры могли бы утихнуть, вернувшись к ситуации после примирения св. Кирилла и Иоанна Анти-охийского в 433 г. Но сам текст сделал такое возвращение невозможным. С одной стороны, «Энотикон» ссылался на осуждение Евтиха, которое произошло на Халкидонском Соборе, а с другой — отзывался о Халкидоне в весьма нелестном контексте.

Двусмысленность документа несомненна. Но он, хотя бы временно, казалось бы, принес плоды. Все великие восточные кафедры восстановили общение между собой. Петр Монг подписал «Энотикон», и Акакий восстановил общение с ним. Так как официально Константинопольская церковь придерживалась халкидонских позиций, Петр Монг должен был написать Акакию: «Возглавляя нас всех, Вы объединили святую Церковь Божию, убедив нас неопровержимыми доказательствами, что святой Вселенский Собор в Халкидоне не провозгласил ничего противного Никее и что он находится в согласии с решениеми никейских отцов и подтверждает их». Следовательно, Акакий мог считать, что его политика увенчалась успехом: лидер оппозиции признал Халкидонский Собор. Однако непримиримые монофизиты подняли восстание в Египте, обвинив Монга в том, что он вступил в евхаристичесое общение с хал-кидонцами. Некоторые из них отложились от своего епископа, приняв так называемый статус «безглавых». Монг перепугался и анафематст-вовал и Халкидон, и томос Льва. Он вычеркнул из диптихов имена Про-терия и Тимофея Салофакиола и даже вынес тело Тимофея из их общей гробницы. Но он уже потерял доверие обеих сторон: его сочли бесхребетным лицемером.

В Антиохии убежденный халкидонец епископ Каландион отказался подписывать «Энотикон». Но вскоре он был обвинен в участии в политическом заговоре с целью свержения Зенона и отправлен в ссылку (484). К власти вновь пришел Петр Сукновальщик, который не только подписал «Энотикон», но и стал одним из самых активных его сторонников. Именно он, руководствуясь духом «Энотикона», ввел чтение Никео-цареградского Символа на Литургии. Он также ввел в употребление интерполированное «Трисвятое» (с добавкой «распныйся за ны»). Смысл этого был, несомненно, в провозглашении теопасхизма (см. с. 364) в строго-кирилловском хрис-тологическом смысле. К сожалению, распространение этого песнопения

Петром Сукновальщиком и резкое неприятие его халкидонскими кругами превратили его в монофизитский лозунг.

Даже в Палестине, где большинство монахов поначалу поддерживали Халкидон, «Энотикон» поначалу был принят

- 142 -

Мартирием Иерусалимским. Видные халкидонцы приветствовали объединение Церкви.

Историк Евагрий описывал положение, созданное «Энотиконом», так: «В те дни Халкидонский Собор не провозглашался открыто в большинстве святых церквей, но и не отвергался всеми: каждый епископ действовал согласно своим убеждениям». Такое положение могло продолжаться, только если бы оно отражало настоящее согласие по существу христоло-гии и последовательную интерпретацию традиции Церкви. Но в данном случае все было по-другому.

Проблемы оставались. Халкидон продолжали замалчивать. А тем временем, покуда «Энотикон» оставался в силе (в правление Зенона — 474-491 и Анастасия — 491-518), монофизитское движение росло и ширилось и требовало полного и недвусмысленного отвержения Халкидона. В течение десятилетий лишь одна Константинопольская кафедра, т. е. Ака­кий и его наследники, противилась такому развитию событий. Казалось бы, Рим должен был поддержать эту позицию. Но как раз в эту пору между двумя кафедрами произошел раскол.

Политические обстоятельства сделали такой разрыв возможным: с 476 г. древняя имперская столица находилась под властью остроготов и папы могли безбоязненно противостоять политике константинопольских императоров, власть которых распространялась на них лишь теоретически. В то же время папы представляли на Западе политические интересы императоров, и следовательно, они могли торговаться об условиях. Римские епископы, не понимая всей сложности положения на Востоке и всех тонкостей восточной христологической терминологии, твердо держались Томоса папы Льва. Как и большинство латинских иерархов, знакомых лишь со словарем Тертуллиана, Августина и Льва, папы опасались малейшего отхода от буквы Халкидонского определения. Поэтому когда вышел «Энотикон», папа Феликс III (483-492) безоговорочно его отверг и разорвал отношения с Акакием.

В самом начале своего правления папа Феликс III послал своих легатов в Константинополь, чтобы разобраться с ситуацией вокруг смещенного епископа Александрийского Иоанна Талайи и для поддержки Халкидонского Собора: ему в Рим пришла жалоба «акимитов» — «неусыпающих» монахов, — заявивших, что Халкидон в столице предан патриархом Акакием. В Константинополе легатов очень хорошо приняли, одарили, и Акакий объяснил им свою позицию и тот смысл, который он вкладывал в принятие «Энотикона». Халкидонские воззрения Акакия показались легатам весьма искренними и убедительным, а позиция Иоанна Талайи — весьма сомнительной. Они отслужили торжественную литургию с Акакием. И, конечно, это было воспринято всеми как признание «Энотикона» Римом.

Однако, по возвращении легатов, папа Феликс и собор 77 епископов низложил их, а также изверг из сана Акакия — за то, что он признал «рукоположенного еретиками» Петра Монга.

Такое резкое выступление Феликса против двусмысленностей «Эноти-кона», несомненно, поддержало дело халкидонского православия. Однако требования его преемников, в особенности папы Геласия, чтобы констан­тинопольские патриархи Евфимий (490-495) и Македонии (495-511), формально разорвавшие общение с монофизитскими патриархами Александрии и твердо стоявшие за Халкидон, исключили имя Акакия из диптихов только на основании его низложения римской кафедрой, были в высшей степени нереалистичными и лишь углубляли раскол. На Востоке низложение папой Феликсом патриарха Акакия рассматривалось как грубое и неквалифицированное вмешательство одной кафедры в дела другой. Акакий не мог нести формальную ответственность за документ, опубликованный императором, а с Петром Монгом он восстановил общение лишь после того, как тот признал Халкидон. Акакия можно было обвинить в тактических ошибках, но не в ереси.

5.

После смерти Зенона на его вдове Ариадне женился царедворец и очень способный администратор и финансист Анастасий, ставший новым императором (491-518). Он был уже довольно пожилым (60 лет), но и весьма энергичным и компетентным правителем. Анастасий был благочестивым и богобоязненным человеком, но, увы, с монофизитскими симпатиями. Он поддерживал «Энотикон», но с монофизитских позиций. Во всей его политике монофизитам отдавалось преимущество, хотя, нужно отдать ему должное, к явным гонениям против халкидонцев он почти не прибегал. В Египте он полностью поддерживал оккупацию александрийской кафедры людьми, жестко и бескомпромиссно отвергавшими Халкидонский Собор. Это были Афанасий II, Иоанн II Хемула, Иоанн III Никийский, Диоскор II и Тимофей IV.

Однако режим «Энотикона» не обеспечивал полного триумфа монофизит-ства и позволял халкидонскому крылу не только существовать, но и завовевы-вать преимущество на нескольких главных кафедрах христианского мира. Как мы уже говорили, это «халкидонство», будучи реакцией на монофизитство, часто принимало форму возрождения антиохийского христологического языка. Похоже, именно это происходило в халкидонской партии в Константинополе, в которую входили патриархи Евфимий (490-495) и Македонии (495-511). Таким образом, великие Монофизитские богословы воспринимали свою борьбу как защиту св. Кирилла и могли с большой убежденностью заявлять, что принятие Халкидона означало восстановление Нестория. Император Анастасий прислушивался в основном именно к этим монофизитским богословам, а в конце своего царствования уже почти полностью попал под их влияние.

Кроме Константинополя, халкидонцы занимали кафедры в Иерусалиме (патриарх Илья, 493-516) и Антиохии (Флавиан II, 498-512), однако и оппозиция в этих местах была весьма сильной и часто кровавой.

Интеллектуальными лидерами антихалкидонцев были Филоксен Маб-бугский (Ксенайя Иерапольский) и Севир Антиохийский. Филоксен (t 522 г.) был сирийцем, не знавшим греческого языка. Он был хиротонисан Петром Сукновальщиком в епископы города Маббуга (Иераполиса) близ Антиохии. Он написал множество полемических сочинений против Халкидона. В 506-507 гг. он провел мощную кампанию, требуя от своего патриарха Флавиана Антиохийского формально анафематствовать Халкидон. Когда ему это не удалось, он направил свое исповедание веры императору, завоевал имперскую поддержку и был торжественно принят в Константинополе. Но патриарх Македонии отказался подчиниться имперскому решению и принять Филоксена в общение. Филоксен вернулся в Антиохию, где продолжил борьбу против халкидонского патриарха, и в конце концов ему удалось его низвергнуть и добиться его отправки в ссылку. На его место был поставлен Севир, который, как и все Монофизитские иерархи того времени, принял «Энотикон», а заодно анафематствовал Нестория, Евтиха, Томос Льва и Халкидон.

Севир Антиохийский (t 542 г.) был самым выдающимся монофизит-ским богословом. Он был рожден в греческой языческой семье в городе Созополисе в Писидии, в Малой Азии, и получил блестящее образование в областях риторики, греческой словесности, философии и юриспруденции. Он обратился в христианство и был крещен в 488 г. Севира привлекал монашеский идеал, и он подвижничал под руководством известного монофи-зитского писателя Петра Иверийца, епископа Маюмского. Севир обладал блестящим богословским умом и был относительно гибок и умерен.

- 143 -

Среди всех монофизитских богословов он стоит ближе всего к православию. Он даже признавал ошибки монофизитского героя Диоскора и высказывал критику в его адрес. Вместе с тем, когда дело касалось вопросов, которые Севир считал главными, вся его гибкость и готовность идти на компромиссы кончалась. Он считал себя главным представителем христологии, которая является единственной законной наследницей православия св. Кирилла. Его успешная карьера во многом является результатом силы его характера и «магнетизма» его личности. Но в то же время он ничего не смог бы добиться без имперского покровительства. Три года (508-511) он прожил в Константинополе, где пользовался широкой имперской поддержкой. Там он боролся за введение интерполированного «Трисвятого» и весьма остроумно критиковал Халкидонский Собор. В конце концов Севир одержал победу и даже добился низложения и ссылки патриарха Македония в 511 г. На престол взошел Тимофей (511-518). Новый патриарх проявлял большую мягкость к монофизитам, но, тем не менее, оставался верен про-халкидонской позиции своей Церкви.

Однако в 512 г., когда в св. Софии пропели интерполированное Трисвятое, начался бунт.

Толпа низвергла статуи императора. Ситуация была спасена мужественным поведением 80-летнего Анастасия, который вышел к толпе без охраны, простоволосый, в простых грубых одеждах, и предложил немедленно отречься от трона. Люди были поражены мужественным поведением старика, который к тому же очень умело и справедливо правил Империей и был популярен среди народа, и бунт затих.

В Иерусалиме монофизиты, несмотря на мощную поддержку, в конце концов потерпели неудачу. Халкидонец патриарх Илья отказался признать избрание Севира патриархом Антиохийским в 512 г. Ему противостояли монофизитские монахи и губернатор Палестины Олимпий, действовавший по инструкции из столицы. В конце концов в 516 г. патриарха удалось сместить. На его место поставили его дьякона Иоанна, с условием, что он ана-фематствует Халкидон. Но в день, когда он за Литургией в присутствии племянника императора должен был анафематствовать Халкидон, в церковь явились два лидера палестинского монашества, св. Савва и св. Феодосии, с 10 тысячами монахов-халкидонцев... Произошла долгая заминка, в конце которой Иоанн анафематствовал не Собор, а Нестория, Евтиха и Севира и заявил, что принимает 4 Собора, как 4 Евангелия.

Все эти события показывают неудачу «Энотикона». Римские папы были неправы, рассматривая его как капитуляцию халкидонцев: пример Константинопольских патриархов и ситуация в Иерусалиме доказывали обратное. Но ситуация требовала не провозглашенного сверху формального мира, а богословского решения. К сожалению, силы халкидонцев были разделены. Раскол с Римом продолжался.

6.

Главным действующим лицом в развитии так называемого «Акакианско-го» раскола стал папа Геласий (492-496 гг.). До своего понтификата он был ближайшим советником папы Феликса. Несмотря на краткость своего правления, в делах пастырских, административных и идеологических Геласий пользовался почти таким же влиянием и авторитетом, как и Лев. Он положил конец злоупотреблению в калабрийских церквах, где причастие преподносилось только под одним видом. Он окончательно запретил проведение в Риме древнего языческого праздника луперкалий. Несколько составленных им молитв вошли в латинскую литургическую традицию.

Геласий продолжил развитие уже рассматривавшегося нами процесса роста самопревозношения пап. Хотя так называемый «геласианский декрет» был написан не им, его письма к императорам Зенону и Анастасию с протестом против их попыток навязать Церкви имперскую власть явились манифестацией папской независимости и послужили мощным прецедентом средневековой борьбы между Церковью и государством на Западе. Признавая божественное происхождение «царства», Геласий тем не менее заявляет, что император не обладает властью определять христианские принципы управления христианским обществом: власть делать это принадлежит «священству» и в особенности папе Римскому — наследнику св. Петра. Основываясь на «апостольском решении, поддерживаемом слова­ми Христа, преданием древних и канонами», Геласий оспаривает право апеллировать от Рима к другим церквам. Папа, наследник Петра-скалы, на которой зиждется Церковь, может осуждать, отлучать, кассировать приговоры других епископов собственной своей властью. Вслед за Римом стоят второй и третий «престолы Петра» — Александрия и Антиохия. Геласий не признавал равенства Константинополя с Римом — об этом, утверждал он, не говорится в древних канонах, а местопребывание императора не имеет значения. Мелхиседек, — говорил он, — соединял в своем лице власть царя и священника, но Христос, принимая во внимание слабость человеческой природы, разъединил обе власти. Светская и духовная власти действуют каждая в своей сфере: в мирских делах епископ должен повиноваться императору, но в духовных — император епископу. В своем знаменитом письме императору Анастасию Геласий написал: «Существуют две власти, которые управляют миром: святая власть первосвященников и власть царей земли. Из этих двух властей священники несут груз куда более тяжкий: на Страшном суде они должны будут держать ответ за проступки самих царей земли».

Тексты папы Геласия стали классической основой папского самосознания на Западе. В них Римская церковь рассматривается как последний оплот истины; с этим-то сознанием она и будет бороться с еретическими восточными императорами VII-VIII вв. Хотя в вопросе противостояния православия и монофизитсва папа Геласий выступал за правое дело, он делал это так грубо и с таким самопревозношением, что это могло лишь усугубить положение и углубить раскол.

Когда новый патриарх Константинопольский Евфимий (490-495 гг.) прервал общение с монофизитским патрархом Александрийским Петром Монгом и занял четко халкидонскую позицию, у него начался острый конфликт с императором Анастасием, поддерживавшим «Энотикон». Евфимий написал в Рим, предлагая восстановить общение и прося поддержки в том, что он видел общим делом. Но Геласий ответил грубо-ироничным письмом, требуя прекратить поминать Акакия, которого Рим объявил еретиком. Константинополь не мог этого сделать: Акакий, хотя и совершил тактическую ошибку, еретиком не был, и Рим объявил о его низложении в одностороннем порядке, беспричинно и незаконно.

Следовательно, за спорами относительно покойного Акакия стояло другое: Рим требовал, чтобы его мнение было признано единственным критерием общения с Церковью. Хотя, в конце концов, раскол будет преодолен, эта экклезиологическая проблема останется. Даже сегодня в Риме патриархи Евфимий (490-495) и Македонии (495-411) считаются раскольниками, в то время как в нашем календаре они — святые исповедники, низложенные императором Анастасием за защиту Халкидона. Так, во имя своего престижа, Рим отказался от общения с подлинными защитниками Православия на Востоке.

- 144 -

Но папские требования не принимались безоговорочно и на Западе. После смерти Геласия папа Анастасий II (496-498) попытался восстановить отношения с Константинополем. Однако часть римского духовенства взбунтовалась, утверждая, что Анастасий «пошел на восстановление отношений с еретиками, не посоветовавшись с епископами и священниками всей Кафолической Церкви». Это показывает, что хотя среди римского духовенства были сильны антивизантийские настроения, они не считали папское решение единственным критерием и не принимали его безоговорочно!

Итак, папы, и в особенности Геласий, продолжали требовать не только признания Халкидона, но и изъятия имени патриарха Акакия из константинопольских диптихов. Вовремя правления Анастасия переговоры на эту тему велись между римскими епископами и Константинопольским двором. Интересно, что папы, хотя и отказывали в причастии епископам восточной столицы, не считали императора отлученным от Церкви. Хотя они и упрекали его в том, что, поддерживая «Энотикон», он вмешивается в церковные дела, они продолжали видеть в нем главу «Romanitas».

Переговоры, касающиеся Акакия, также были тесно связаны с прошением остроготских правителей, а особенно Теодориха, чтобы Константинополь признал их своими законными представителями на Западе. Ну и конечно, такое признание было и в интересах папства.

Но, после непреклонности папы Геласия и готовности к компромиссам его преемника Анастасия II, Римская Церковь была разделена пополам так называемым «Лаврентьевским расколом». После кончины Анастасия в 498 г. в Риме были избраны два папы: диакон Симмах был избран папой в Лате-ранском соборе (за него голосовала половина духовенства и городская чернь), а священник Лаврентий — в базилике св. Девы Марии (за него голосовала другая половина духовенства и провизантийская аристократия и сенат). Лаврентий и его партия выступали за провизантийскую политику папы Анастасия и готовы были прийти к пониманию роли «Энотикона». Сим-маховцы, которых современный английский историк Ричарде остроумно назвал «младотурками», со своей стороны, выступали за самодостаточное папство, видевшее смыслом своего существования бескомпромиссное применение петровского принципа. Признание переходило от одной партии к другой, во всем этом играл активную роль остроготский король — арианин Теодорих. В конце концов оба папы были призваны к королевскому двору в Равенне, где Теодорих высказался в поддержку Симмаха, чье избрание было признано законным на соборе в Риме 1 марта 499 г. Лаврентий отказался от своих претензий.

Однако активная оппозиция Симмаху продолжалась. Епископы сами призывали готского короля вмешаться в споры напрямую. Теодорих с большой неохотой воспринял на себя роль арбитра и посетил Рим в 500 г. Он был торжественно встречен Симмахом, после чего созвал новый епископский собор в 501 г. Симмах был обвинен его недоброжелателями в аморальном поведении, после чего обе партии схлестнулись по вопросу даты Пасхи.

Восточная Церковь следовала александрийским подсчетам и отмечала Пасху в ближайшее воскресенье после 14 нисана (т. е. первого полнолуния после весеннего равноденствия). Римская же Церковь считала равноденствие согласно старому юлианскому календарю — 25 марта, вместо более верного 21 марта — и откладывала празднование Пасхи на неделю, если полнолуние приходилось на субботу. В результате Рим и Восток иногда праздновали Пасху с интервалом в несколько дней. Св. Лев Великий ради церковного единства принял решение в 444 и 455 гг. принять александрийскую дату Пасхи, но Симмах, чтобы польстить местному самолюбию, решил в 501 г. придерживаться «древней» римской практики.

Это вызвало гнев Теодориха, и тот вновь вызвал его его к себе. Симмах заперся в базилике св. Петра, в то время как назначенный Теодорихом местоблюститель папского престола Петр Алтинумский занял все римские храмы и председательствовал на праздновании Пасхи 502 г. по александрийскому исчислению. Среди всеобщих волнений Симмаху пришлось подчиниться соборному решению (502 г.). Но вскоре в Рим вновь вернулся Лаврентий, и раскол разгорелся с новой силой.

Обе стороны обильно писали полемические памфлеты друг против друга, а народ сходился «стенка на стенку». Партии обвиняли друг друга в нравственных и канонических преступлениях. Часть этой литературы содержится в так называемых «Симмаховских фальшивках», приводящих ссылки на вымышленные прецеденты ради защиты принципа, что «первая кафедра не может быть судима никем» и что все соборные решения, осудившие Сим-маха, следовательно, были незаконными и не имели силы. Лишь осенью 506 г. короля Теодориха убедили вновь поддержать Симмаха, который был оправдан собором 502 г. Однако последствия раскола были преодолены лишь после избрания папы Гормизды (514-523 гг.)

Естественно, ценой раскола была значительная потеря нравственного престижа Римской церкви. Появилось множество апологетических сочинений, среди которых были не только уже упомянутые «Симмаховские фальшивки», но и сочинение миланского диакона Эннодия, целью которого было доказать, что папы могут быть судимы лишь одним Богом, а не другими епископами. По мере развития папства все эти аргументы будут часто использоваться и цитироваться, но в начале VI в. они мало кого могли убедить. Единство между РИМОМ и Константинополем и даже престиж римской кафедры были в конце концов восстановлены не апологетическими аргументами, но при помощи активной военной политики императора Юстиниана I. Отвоевав Италию у готов, Юстиниан восстановил древнее понятие «Romanitas», согласно которому Римская церковь вновь включалась в византийскую политическую систему.

Единственным последствием всех этих скандалов и раздоров, которое осталось в истории в качестве действующего фактора, стало некое внутреннее мистическое убеждение римских пап, что каким-то образом духовная и вероучительная ответственность за всю Церковь принадлежит им. Это убеждение продолжало противоречить не только объединяющей и контролирующей функции, которую оставляли за собой византийские императоры, но и более глубокому убеждению местных церквей (также как и собиравшихся на Востоке Вселенских Соборов), что критериий истины находится не в одном Риме, а в единомыслии и согласии всего епископата. Как «акаки-анский», так и «лаврентьевскии» расколы проиллюстрировали и подтвердили наличие напряженности между папством с одной стороны и экклесиоло-гическим сознанием многих — с другой, причем не только на Востоке, но и во многих западных областях бывшего римского мира.

В 518 г. ушли со сцены несколько главных действующих лиц нашей драмы: патриарх Тимофей Константинопольский, ссыльный патриарх Иерусалимский Илия и Флавиан Антиохийский. В том же году в Константинополе в почтенном возрасте 87 лет скончался император Анастасий. В Риме, после избрания в 514 г. умеренного симмахианца Гормизды на папскую кафедру, произошло примирение между симмахианцами и лаврентьевцами. Вскоре примирились и Рим с Константинополем, причем внешне восторжествовала римская и халкидонская сторона. Однако, несмотря на внешние обстоятельства. Константинопольская церковь никогда не приняла римской точки зрения на Акакия, а его преемники Евфимий и Македонии, преданные анафеме папами, на Востоке почитаются как святые.

- 145 -

30

Единство было продумано и воплощено в жизнь человеком с широким видением и далеко идущими планами. Итак, на трон в Константинополе взошел генерал Юстин I, сразу привлекший к делам управления своего племянника по имени Flavius Peirus Sabbatius Justinianus, который и восстановит единство Востока и Запада. Юстиниан планировал восста­новление Империи, объединяющей Восток и Запад. Римский папа должен был вновь стать неотъемлемой частью имперской системы. Кроме того, цель, поставленная Юстинианом, требовала нахождения богословского решения конфликта между защитниками и противниками Халкидонского Собора на Востоке. Все это значило отказ от «Энотикона».

Так «Энотикон» был окончательно отвергнут. Но весь этот период видится в разном свете на Востоке и на Западе. На Западе его интерпретируют как прямое предательство Халкидона. На Востоке, однако, разрыв между принявшими и отвергшими Собор не воспринимался еще окончательным. Многие иерархи, подписавшие «Энотикон», но понимавшие его в халкидонском смысле, почитаются как святые. Не только Евфимий и Македонии Константинопольские, но также и Флавиан Антиохийский и Илия Иерусалимский, несмотря на то, что они подписали «Энотикон», помещены в святцы нашей Церкви. И воистину, они не меньше сделали для сохранения халкидонской веры, чем Римские папы, при­держивавшиеся недальновидной бескомпромиссной политики.