- •От редактора
- •Введение
- •1. Освоенная территория — совокупность используемых коллективом земельных угодий с их
- •65; Ellen, 1982, 74-78, 104-117; Hardesty, 1977, 15—16; Vayda, 1976, 645. Критический анализ этого подхода см.: Vayda,
- •12 Рождений. В двух общинах (Аван и Сиреники) с наиболее полной регистрацией за 1930-е годы 48
- •2,47. Считается, что при двух взрослых живых потомках каждой пары идеальная популяция
- •XIX в. Д. Фут определил ежедневную норму потребления для мужчин в 3000 ккал, женщин и стариков
- •1907 Г.). Определить размер этого потока крайне сложно, поскольку он зависел от колебания цен
- •300 Песцов (в среднем по 1,5 шт. На семью) и 75 лисиц. В том же году в четырех южных общинах
- •6 И. И. Крупник 81
- •82 23 Богораз, 19016.
- •1985, Имтук), м. Юхак (1927-1979, Имтук), в. Нутаугье (1914, Сиреники), п. Напаун (1912-1983, Аван), в. Акка (1922,
- •400 Мешков муки для собственного потребления, что могло обеспечить 17 % годовых энергетических потребностей. В 1908 г.
- •XVIII вв. Оказали успешное сопротивление казачьим отрядам и сумели отстоять свой особый статус в
- •1930-Х годов выявили очень резкие различия в питании, составе рационов богатых и бедных
- •1930-Е годы в различных районах Севера 22. Эти же исследования впервые подробно охарактеризовали
- •2/3 Возможной при рациональной, научно обоснованной системе хозяйства 44.
- •125 И 876 000 ккал в год. Однако, как и в случае с эскимосами, эту норму удобнее округлить до
- •4 % (В целом для всех чукчей-оленеводов Камчатского округа в 1926 г.) и даже 11 % (чукчи
- •8 И. И. Крупник 113
- •1960-Х годов). Они сопровождались большим количеством льдов в летние месяцы, холодными
- •73° С. Ш., выходя на очень широком фронте к побережью Северного Ледовитого океана51.
- •1830, 1855, 1885 И 1925 гг., разделенными резкими спадами61.
- •XVII в. Размеры отдельных стад не превышали 100 голов 7. Следовательно, мясо для питания и
- •350 Семей '°, общее поголовье домашних оленей в тундрах восточной части Европейского Севера
- •XX в. Также долган и нганасан — не использовать оленей для транспорта в летнее время.
- •4) Эпохами максимума диких оленей в тундровой зоне Евразии, поскольку по своим
- •XX в. Он характеризовался, как уже отмечалось, смешанной промысловой формой жизнеобеспечения с
- •XVIII в.); примерно столько же или чуть меньше — у оленных коряков (с конца XVII по вторую
- •1200—1300 Человек. К концу XVIII в. Она возросла до 1,5 тыс. Человек, а затем всего за 50—80 лет
- •XVIII — началом XIX в. Такое же «волнообразное» развитие с чередованием периодов подъема и
- •XVIII вв., когда эскимосы постепенно оставили обширные районы на побережье Чукотки, они сконцен-
- •12 И. И. Крупник 177
- •150 Лет спустя, во второй половине XVIII в., потомки бывших береговых зверобоев, давно
- •1920-Е годы на долю местных зверобоев приходилось 4/5 всех морских животных, добываемых на
- •1955 Г. Среди более 300 жителей эскимосского поселка Гэмбелл на о. Св. Лаврентия американский
- •13 И. И. Крупник 193
- •XVII — xvj1i вв."
- •0,2 До 0,7 °/0о) • Это значит, что община в 100 человек увеличивалась на 1 человека за 30 лет и на 3
- •XVIII —начала XX в.23 Как известно, некоторые авторы провозглашают инфантицид формой
- •XIX в. Стада снежных баранов-толсторогов (Ovis dalli) на севере Аляски, когда уменьшение
- •100 И более человек — явление скорее исключительное. Такие «сгустки» населения были
- •1000 Лет, чтобы не только освоить гигантскую «экологическую нишу» Северной и Южной
- •15 И. И. Крупник 225
- •Литература
- •1500 Г. // Землеведение. 1908. № 2. Боголепов м. А. Наступающие возмущения климата (по историческим данным).
- •1927 Г. // сэ. 1932. № 4. Богораз-Тан в. Г. Оленеводство. Возникновение, развитие и перспективы //
- •16 И. И. Крупник 241
- •VII мкаэн. 1964. Пидопличко и. Г. Позднепалеолитические жилища из костей мамонта на Украине.
- •4. Masnik g., Katz s. Adaptive childbearing in a North Slope Eskimo community //
- •1000 Ar // Grjfnland. 1982. № 5-6-7. Wenzel g. W. Resource harvesting and the social structure of native communities //
- •Список сокращений
- •Summary
- •Оглавление
1000 Лет, чтобы не только освоить гигантскую «экологическую нишу» Северной и Южной
Америки площадью более 40 млн кв. км, но и радикально изменить состав ее животного мира,
истребив за короткий срок 85 % фауны крупных млекопитающих. Этот невиданный по своим
масштабам перепромысел (overkill — дословно «сверхистребление») вызвал затем, как считает П.
Мартин, острый хозяйственно-экологический кризис, сокращение численности населения и
заметное изменение структуры его хозяйства 49.
П. Мартин является сейчас наиболее убежденным защитником гипотезы об истреблении
палеолитическими охотниками крупной плейстоценовой фауны на всех континентах. Несмотря на
острую критику и очевидные неточности его модели «демографического взрыва» в Северной
Америке, она считается «наиболее развернутой схемой для объяснения вымирания и истребления
человеком плейстоценовой фауны, которая не имеет пока равных по эмоциональной силе и
влиянию» 50. Как полагают сторонники П. Мартина, тот же экологический эффект имело заселение
человеком Австралии и Тасмании, Антильских островов, а в более позднее время — Новой
Зеландии и Мадагаскара . Можно полагать, что так же осуществлялись в межледниковые эпохи
повторные освоения первобытными охотниками равнин Северной Евразии, а в послеледниковый
период — тундровой зоны Крайнего Севера и богатейших промысловых ниш на арктических
островах и побережьях. Все эти события в истории человечества трудно представить без возмож-
ности быстрого, скачкообразного прироста населения. Аналогии таким быстрым скачкам в весьма
близких экологических условиях мы находим в этнографическом прошлом арктических народов.
Экологические кризисы и развитие палеолитического общества. Применима ли в таком случае
для обществ охотников верхнего палеолита та же волнообразная модель хозяйственно-демографи-
ческого развития, которую мы предложили выше для традиционных народов Арктики? Как
известно, идея о роли экологических кризисов в первобытную эпоху сейчас весьма популярна в
археологической и исторической литературе. Не раз подчеркивалось,
223
что хищническое использование промысловых ресурсов палеолитическими охотниками должно было
неминуемо подрывать устойчивость их экономики, вести к нарушению равновесия общества со средой
обитания, а порой даже к сокращению численности населения и прямому хозяйственно-культурному
регрессу 52.
С другой стороны, экологические кризисы могли стимулировать поиск альтернативных форм
жизнеобеспечения и переход к новым, более продуктивным формам хозяйства. Известно мнение, что
экологические кризисы, вызванные перенаселенностью или истощением ресурсов, с глубокой
древности сопровождают каждый шаг на пути развития человечества, являясь важным фактором
миграций и своеобразным «стимулятором» исторического прогресса 53.
Истина в данном случае отнюдь не лежит посередине. Признать «благотворную» роль экологических
кризисов в развитии первобытного общества мы можем лишь на самом общем, глобально-
историческом уровне. Как показывает опыт арктических народов, для каждого конкретного коллектива
экологический кризис означал не прогресс, а голод, тяжелые демографические потрясения, нарушение
устоявшихся социальных и хозяйственных связей. Там, где кризисы повторялись регулярно и с
большой силой — как было, например, в традиционных обществах Арктики — они неминуемо
тормозили развитие человеческой культуры, уничтожали достигнутый прирост населения, зачатки
более сложных форм общественных отношений.
Весьма яркий пример такого развития дает история эскимосской зверобойной культуры на Чукотском
п-ве. На протяжении двух тысячелетий она пережила несколько периодов расцвета, сопровождавшихся
высокими социальными достижениями. На далекой окраине эйкумены, в условиях полупервобытного
присваивающего хозяйства мы обнаруживаем сложные формы социальной организации, духовной
активности и монументального ритуального строительства, которые до этого считались возможными
лишь для раннеземледельческих цивилизаций. Но стоило природному маятнику качнуться в другую
сторону, и прогресс сменялся столь быстрым упадком культурной традиции, что даже память о ней
исчезала за несколько столетий.
Жертвами таких подъемов и спадов человеческой культуры в Арктике стали скрытые от нас в глубине
веков исторические традиции, бесчисленные поколения людей, осваивавших полярные пределы
эйкумены. Поэтому в своих описаниях ивтногенетических реконструкциях мы отмечаем лишь
немногих «счастливцев», которые оставили „нам достаточно яркие образцы своей культуры или
дожили в своих потомках до исторического времени. Подлинная история Арктики, говоря словами К.
Вибе, это скорее хроника бесчисленных нарушений и «разрывов», и лишь минимально ее удается
восстановить с накоплением возможностей и опыта науки.
На мой взгляд, в еще большей степени это нужно признать для реконструкции истории
палеолитических обществ. Все параллели
224
с арктической этноэкологией говорят, что это были исключительно динамичные человеческие
коллективы, пережившие нескончаемую цепь падений и находок, отсуплений и продвижений в
неизведанные части планеты. С таким выводом хорошо коррелирует и общий «экофобный»,
агрессивный характер верхнепалеолитического природопользования, и активная форма экологического
поведения, направленная на расширенное воспроизводство охотничьих коллективов и повышенную
напряженность всех хозяйственно-демографических процессов.
Именно арктическая этноэкология решительно опровергает столь популярную в 1960—1970-е годы
модель развития первобытных обществ как стабильных, сбалансированных группировок, живших по
законам экосистемного гомеостаза со своей средой обитания 54. Древняя история человечества знает
слишком много случаев нарушения равновесия в экосистемах, чтобы назвать экологическую
стабильность «универсальным механизмом» адаптации первобытных обществ, «архетипом» поведения
наших далеких предков 55. Правильнее, видимо, считать ее одним из возможных, но далеко не
единственным и уж, конечно, не «оптимальным» путем адаптации. Такой путь мог быть эффективен в
относительно стабильной среде обитания, чьи ресурсы хорошо известны и не могут быть быстро
увеличены при данной системе жизнеобеспечения. Но для нестабильной среды с резкими
циклическими колебаниями промысловых популяций он был вряд ли пригоден.
Неслучайно, как считают некоторые авторы, методы искусственного ограничения роста населения —
инфантицид, аборты, половые запреты и др. — хотя и были известны в первобытности, но получили
широкое распространение уже после перехода человечества к производящему хозяйству, т. е. являются
относительно поздней исторической адаптацией . Они были наиболее характерны для большинства
ранних земледельческих и скотоводческих обществ, но сохранялись в полной мере в античности,
средневековье и, разумеется, в современных формах «демографического планирования».
Такой взгляд находит свое подтверждение в общей линии исторической эволюции человеческого
природопользования. С переходом от весьма переменчивой охоты на крупных животных в верхнем
палеолите к более устойчивому рыболовству, собирательству и морскому промыслу мезолита, с
появлением далее производящего хозяйства, а затем ирригационного земледелия и стойлового
животноводства человечество последовательно уменьшало нестабильность своего жизнеобеспечения.
Продуктивные возможности среды становились все более известными, а границы колебаний
доступных ресурсов — все более предсказуемыми. Так исторически возрастала возможность
планирования, регулирования и даже искусственного ограничения обществом своих потребностей.
Как известно, главную экологическую особенность эволюции человека мы должны видеть в том, что за
относительно короткий срок этот вид сумел заселить и освоить практически все известные