Заключение

Проведенный анализ показывает, что роль диакона в церковной жизни очень велика, несмотря на то, что чин его в церковной иерархии священнослужителей является самым низшим. Можно выделить следующие функции диаконского служения, придававшиеся ему в прошлом и сегодня:

1. Личный слуга епископа.

2. Служитель при чине Евхаристии (иногда диаконам поручалось и само Причащение).

3. Ответственный за раздачу милостыни.

4. Ответственный за служебный инвентарь.

5. Служитель при чине Крещения (иногда диакон мог крестить самостоятельно).

6. Ответственный за открывание/закрывание дверей храма.

7. Ответственный за порядок в храме.

8. Посредник между епископом и паствой.

9. Ответственный за ектении, некоторые возгласы, чтение Апостола, каждение и многие другие малые священнодействия на службе.

10. Служитель на многих церковно-административных должностях.

11. Участник различных советов священнослужителей, участник выборов архиерея.

12. Проповедник.

13. Составитель и толкователь различных документов.

14. Профессиональный церковный певчий и сочинитель напевов.

15. Секретарь при епископе, монастыре или крупном храме.

Конечно, один диакон очень редко совмещал в своей деятельности такое количество функций. В византийской традиции, где в основном и были сформированы функции диакона при Цркви, до периода иконоборчества было очень много диаконов различного сана, между которыми и разделялись все полномочия. В современной ситуации, если в клире храма имеется всего один диакон, ему приходится объединять несколько функций: служителя, охранника, служителя алтаря, иногда певчего (если диакон обладает хорошим голосом. Однако в крупных храмах и Архиерейских подворьях в клире состоят обычно два-три церковнослужителя, которые и распределяют многочисленные обязанности между собой. В наши дни на диакона возлагается наиважнейшая функция – служение Литургии и подготовку храмового алтаря к Литургии.

В русской церковной истории встречались исключительные случаи, когда дело обстояло несколько иначе – основная деятельность диаконов в той или иной форме была связана с музыкой. Они создавали церковные песнопения и солировали в хоре, руководили клиросами и певческими школами, исполняли духовные и светские сочинения. Имя Романа Сладкопевца говорит само за себя: его основной миссией было создание церковных мелодий и их сольное исполнение. Великий Архидиакон Константин Розов был прекрасным исполнителем как духовной, так и светской музыки, хотя главную свою задачу видел именно в архиерейском служении, первоначальном и наиболее важном для любого диакона. Диакон Максим Дормидонтович Михайлов, напротив, наиболее прославился более не как диакон, а как оперный вокалист – могучий бас, после Шаляпина наиболее убедительно исполнивший партию Ивана Сусанина. Священномученик Вячеслав Луканин из Кизела был руководителем хора – регентом и учителем.

Изначально музыкальная составляющая как диаконского служения, так и церковного пения была полностью подчинена догматической, богослужебной. Церковное пение в Древней Руси было священным и всегда сравнивалось с ангельской хвалой, которая всегда звучит на небесах. Исполнитель духовных песнопений, а тем более священнослужитель, должен был стараться и самой жизнью уподобляться ангелам: беречь чистоту души, хранить себя от дурных поступков и мыслей. Поэтому правила поведения в храме и в жизни, как уже говорилось в первой главе, были очень строгими: голос сразу выдавал состояние души, обличал беспокойство, суету, раздражительность. Нравственный компонент являлся необходимым условием как создания, так и исполнения древнерусских распевов и возгласов. Подчеркивалось, что чистота мыслей, чувств отражалась в звучании голоса, и даже особо отмечалось, что чистое интонирование невозможно без выполнения нравственных требований.

Окраска звука, фразировка, тембровое единство и другие вокальные качества выстраивались не сами по себе, а в процессе поиска наилучшей интерпретации богодухновенных слов. Для их произнесения по слову святителя Иоанна Златоуста, «требуется целомудренная душа, бодрый ум, сердце сокрушенное, помысл твердый, совесть чистая» /66, с. 5/.

Богослужебные возгласы, как и церковное пение, никогда не были просто музыкой, они взаимодействовали с богослужением, помогали более ярко воспринять священнодействия, не только умом, но и сердцем. Пение и чтение диакона в храме гармонировало со всем устроением храма, вместе с иконами и убранством составляя единую хвалу Господу, повествуя в звуках, красках, священных предметах о Его величии и красоте Божиих творений.

Для произнесения возгласов наилучшим свойством считалась полезность для души, а не красивость, эмоциональность, яркость и эффектность. Служение «единеми усты и единем сердцем» (слова Литургии) помогало клиру любить друг друга, смиряться и заботиться о других. Диаконы заботились не столько о красоте собственного голоса, не о том, чтобы выразить состояние своей души, а старались донести святые слова до сердец молящихся, помочь им обрести покой и утешение.

Диаконы понимались не как вокалисты, демонстрирующие свои таланты, но все вместе с клиром в пении исповедовали общую веру, общие нравственные законы, стремились достичь согласия и гармонии. Здесь не только отсутствует понятие солиста, но и возникает удивительная духовная и эмоциональная связь между участниками священных обрядов. Это родство, основанное на общности вероисповедания и уклада жизни, нравственных категорий, правил поведения, и, главное, на молитвенном соборном единстве.

Рождающийся в таком процессе духовный союз был изначально лишен борьбы за лидерство, взаимного недоверия, разности во вкусах и этических нормах, столь обычных в современных коллективах. Гиперболизация личностного начала, проявление авторского произвола, привычные в наши дни, были немыслимы для смиренных трудников, измеряющих ценность песнопения в зависимости от того, насколько оно соответствовало духу текста и богослужебному строю.

В богослужебных песнопениях особенно важно было следовать канону, установленному святой Церковью, чутко следовать духу традиции, не нарушая единого с древности строя Богослужения. Все действия и слова Богослужения глубоко укоренены в Священном писании и предании. Каждый священный предмет, песнопение, священнодействие символически напоминают о Царстве Божием, свойствах горнего мира, учении Спасителя. Поэтому произносимые возгласы регламентировались не только в отношении текстов, но и напева, манеры произнесения. Сам мелос запечатлевал состояние глубокой веры, благоговения и молитвенности и помогал из мира суеты и забот перенестись в состояние покоя и света.

В богослужении раскрывались основы православного вероисповедания, создавались возможности для примирения и соединения человека с Богом и Церковью. Сердце людей обретало способность молитвенного общения и открывалось для действия Божественной благодати.

Служение должно было быть назидательным, утешительным, благодатным и чинным. В нем содержалось поучение и назидание душе, оно утешало скорбящие и уставшие от суеты сердца, осеняло молящихся благодатной силой, и вводило в мир порядка и благолепия. Творческое начало и благоговейное отношение к каждому звуку пронизывало все этапы – от подготовки к службе до импровизации во время богослужения. Практически отсутствовало ремесленничество, все технические моменты связывались с символическими и нравственными понятиями.

Поэтому авторами текстов и напевов песнопений становились прежде всего люди, всю жизнь посвятившие служению Господу священнослужители – монахи и епископы, в том числе и диаконы. Чистота и духовная высота жизни многих из них потом была удостоверена канонизацией в лике святых: святители Василий Великий, Иоанн Златоуст и Григорий Богослов, преподобные Роман Сладкопевец, Иоанн Дамаскин и многие другие составили славу Православной Церкви. Песнописцы стремились выразить свою веру, и часто не указывали своего авторства. Смирение заставляло их искать прежде всего точного соответствия Истине, духу Церкви и избегать авторского превозношения. Поэтому авторов многих молитв мы не знаем, а у других песнопений авторство лишь предположительно. Так произошло, например, с творениями преподобного отца диакона Романа Сладкопевца.

Однако, по мнению многих богословов, названные аспекты становились все менее важными. На первый план выходила церемониальная, а затем и артистическая сторона диаконского служения. «Практически диакон стал в Церкви неким музыкальным служителем. Его участие в богослужении во многом было востребовано из-за того, что от него ожидалось внесение в обряд дополнительной выразительности, эмоциональной и эстетической окраски. Основные требования к диакону сводились, в основном, к обладанию хорошим, мощным голосом и артистическими навыками; его функции разошлись с истинными целями обряда… Это неверное представление о диаконском сане в значительной степени коренится в общем преувеличении важности эстетического аспекта в богослужебном чине, усиливавшемся в новейшее время, особенно в Русской Церкви. Искусство и эстетика, однако, должны быть подчинены духовной цели обряда, в то время как они, вместо этого, обнаруживают стремление к независимому самостоятельному курсу» /97, с. 25/.

Вместе с тем музыкальный фактор нельзя признать чужеродным для диаконского служения, противоречащим его богослужебным духовным основам. Ведь само благолепие службы «как ее неотъемлемое свойство не в последнюю очередь, зависит от звучания хора и взаимодействия с ним священнослужителей, от качества диаконских возгласов и чтения Священного Писания.

Думается, необходим синтез литургического и эстетического начал, что позволило бы в идеале взойти к новому пониманию диаконского служения, в котором соединялись бы высота духовных качеств, благоговейность служения и красота тембра, отчетливость чтения, умение взаимодействовать с хором и петь небольшие сольные богослужебные возгласы.

Между эстетическим и нравственным началами нет противоречия, напротив, они в большинстве случаев преследуют общие цели. Ведь эстетическое воспитание подразумевает не только чтение книг и слушание музыки, но и организацию человеческих чувств, духовного роста личности, регуляцию поведения. Сам церковно-славянский язык был сокровищем и нравственности, и поэзии. Эстетическое чувство заставляло ощутить и красоту поступка, и красоту души.

На этом этапе возможно опытное постижение различия между светским и духовным искусством. Предметом воплощения в богослужебном пении становятся не эмоции, душевные переживания, а жизнь духа, способность личности к восприятию вечного, поиск диалога с миром горних сил и божественной мудрости. Сам этот диалог, отраженный в духовной музыке, стимулирует развитие тонкости и впечатлительности и позволяет увидеть даже в привычных явлениях и понятиях новые краски и грани. Учащимся разъясняли, что не эмоции ждут от них, но молитвы. Именно молитва давала возможность самопознания, углубления и расширения личностных свойств.

Катализатором таких процессов становится Благодать, изливающаяся на молящегося, т. е. беседующего с Господом человека. Содержащаяся в духовной музыке эстетическая и нравственная информация позволяет воспринять и действительность по-иному. В окружающих явлениях видится высшая логика, они освещаются светом упования и наполняются гармонией любви. В нем смыкаются осмысление своего высокого предназначения, ответственность перед будущими поколениями, стремление к постоянному совершенствованию, гармоничное развитие всех составляющих человеческой личности.

Для восстановления феномена диаконского служения во всей его полноте и единстве необходимо не только историческое знание, не только реконструкция определенных навыков, но и вживание в этот удивительный русский феномен. На этом пути исследователя ожидает много трудностей, часто приближение окажется иллюзорным. Ведь не случайно процесс омузыкаливания текста сравнивали с постижением Истины – она может казаться близка, но никогда не бывает достижима. И все же идущим по этому пути уготована особая награда: по слову святителя Иоанна Златоуста «духовные песни доставляют великую пользу, великое назидание, великое освящение, служат руководством ко всякому любомудрию, слова их очищают душу» /66, с. 4/.