ЧастьIi. Темпераменты Характерологическое исследование семьи

Перейдем к описанию типов личности, которые соответствуют цир­кулярным и шизофреническим группам. <...>

Не следует ограничиваться только препсихотической личностью больного. При характерологии существенно то же самое, что и при стро­ении тела: классические черты конституционального типа иногда ярче обозначены у ближайших родственников, чем у самого пациента. <...>

Циклоидные темпераменты

Шизоидом или циклоидой мы называем колеблющиеся между здо­ровьем и болезнью патологические личности, которые отражают в легкой степени основные симптомы шизофренического и циркулярного психоза; такие шизоидные и циклоидные типы прежде всего встречаются в пре-психотическом периоде самих душевнобольных, а затем среди их близ­ких и кровных родственников.

Диатетическая пропорция

При этом для маниакально-депрессивных пациентов обнаружились следующие признаки темперамента как самые частые и постоянно возвра­щающиеся:

1. общительный, добросердечный, ласковый, душевный,

2. веселый, остроумный, живой, горячий;

3. тихий, спокойный, впечатлительный, мягкий.

Для наглядности все признаки мы разделили на три группы. Первая объединяет до некоторой степени основные черты циклоидного темпера­мента, которые постоянно возвращаются, как в маниакальном, так и в депрессивном состоянии, и придают веселости и мрачности оттенок, харак­терный именно для циклоидного человека. Люди с маниакально-депрессив­ным психозом преимущественно общительны, добродушны, с ними легко иметь дело, они понимают шутку и приемлют жизнь такой, какова она есть. Они естественны и откровенны, быстро вступают в приятельские отношения с другими, в их темпераменте есть что-то мягкое и теплое. <...>

Многие гипоманиакальные таят в себе небольшой депрессивный компонент, а у большинства циклоидных меланхоликов есть налет юмо­ра. Гипоманиакальная и меланхолическая половины циклоидного темпе­рамента сменяют друг друга, переплетаются между собой в каждом от­дельном случае в различнейших комбинациях. Это отношение, при котором в циклоидной личности сочетаются гипоманиакальные и мрач­ные черты темперамента, мы называем диатетической пропорцией или пропорцией настроения. <...>

Большинство циклоидовотличает отзывчивая эмоциональная сфера, которая содержит в себе все оттенки и переходы сангвинического, живого темперамента гипоманиакальных и устойчивого теплого чувства более мрачных натур. Темперамент циклоидов колеблется в глубоких, мягких, закругленных волнах настроения между веселостью и грустью, у одних это протекает быстро и мимолетно, у других — долго и обстоятельно. Только центр подобных колебаний у одних направлен к гипоманиакальному, у дру­гих — к депрессивному полюсу.

Циклоидные люди отличаются душевностью. Слово «душевность» (Gemtith) или, лучше, «добродушие» (Gemtithlichkeit) выражает собою об­щее для большинства таких натур при всем различии их настроений: мягкий, теплый, добросердечный, естественно откликающийся на радости и горе темперамент. Слово «юмор» родственно этому. Мы встречаем юмор при среднем типе циклоидных темпераментов, когда способность к смеху с гипоманиакальной стороны сочетается с душевной глубиной с депрессив­ной стороны.

Социальная установка

Темперамент циклоидов определяет характер их социальной уста­новки, на что уже было указано. Они имеют потребность высказаться, высмеяться и выплакаться, ближайшим естественным путем стремятся к тому, что приводит их душу в адекватное движение, радует и облегчает ее, — к общению с людьми. Всякий раздражитель настроения находит в них отклик: отсутствуют тормозящие моменты, заранее готовые мнения. Они могут в настроении момента слиться со средой, тотчас же принять участие и свыкнуться со всем. Каждая мелочь, каждый предмет окрашивается их теплым чувственным тоном. «С благодарностью и любовью» относятся они к жизни. Конечно, только вне депрессивных настроений. Поэтому средний циклоид в своем обычном состоянии общителен, человеколюбив, реалисти­чен и легко приспосабливается к окружающему. Так как темперамент сли­вается со средой, то у человека нет никакого резкого противоречия между Я и внешним миром, нет принципиального отрицания последнего, нет же­лания корригировать мир по твердо установленным положениям, нет тра­гически заостренного конфликта, но есть жизнь в вещах, слияние с вещами, спайка с жизнью, сочувствие и сострадание.

То, что называют у маниакального эгоизмом, имеет в себе нечто дет­ски-наивное, которое находит свой настоящий прототип в чрезмерной ра­дости награждать других подарками и доставлять им удовольствие. Это гипоманиакальное чувство собственного достоинства не заключает в себе резкого противоположения между собственной личностью и враждебным или безразличным внешним миром, но требует жизни для себя и дает жить другим; здесь полная удовлетворенность самим собой и миром, по­чти странная убежденность в ценности и правах своей собственной инди­видуальности. <...>

Эта способность растворяться в реальной среде и сопереживать ее теснейшим образом связана с другой типичной чертой характера. Цик­лоиды не являютсялюдьми строгой последовательности, продуманной системы и схемы. Сказанное касается всех оттенков. <...>

Это практики, которые раньше знакомятся с человеком и реальны­ми возможностями, а затем уже считаются с принципом. <...>

Поэтому мы встречаем у циклоидов много радости в работе, текучей практической энергии, но у них нет твердой, непреклонной, решительной активности известных шизоидных темпераментов. Лишь в редких случаях мы наблюдаем у циклоидов сильное честолюбие. У гипоманиакальных вле­чение к труду и самомнение значительно больше, нежели сильное стрем­ление к высоким идеалам. Вообще, качества, основанные на интрапсихических напряжениях, все эксцентричное, фанатическое чуждо чистым циклоидам. В этом их сила и слабость.

Несомненно, в связи с описанной структурой характера стоит тот факт, что среди препсихотических типов личности циркулярного круга асоциаль­ные качества довольно редки. Названия «деятельный», «экономный», «со­лидный» и, прежде всего, «прилежный» относятся к самым частым ха­рактеристикам нашего материала. Нередко даже восхваляют громадную работоспособность натур с гипоманиакальной окраской. Выражения «сует­лив, деятелен, предприимчив» характеризуют такую работу; тем не менее следует подчеркнуть, что бестактность и беспощадность, смелые, необдуман­ные предприятия хотя и встречаются у гипоманиакального, но поступки уголовного характера и тяжелые асоциальные действия мы находим у них довольно редко, особенно если психические свойства не достигли степени душевного расстройства. <...>

Отдельные типы

Мы считаем излишним для себя и для читателя приводить обшир­ную казуистику, на которую опирается наше описание циклоидных типов личности, и для пояснения даем лишь [один наглядный пример].

Живой гипоманиакальный тип

40-летний фабрикант Квик — сын тяжело циркулярной матери и отца та­кого же темперамента, как и он сам. Этот ловкий, смелый, предприимчивый делец в 1911 г. вместе с другими основал небольшую фабрику с первоначаль­ным капиталом в несколько тысяч марок, которая теперь превратилась в крупное производство с семью отделениями. Его компаньон — сухой, вдумчи­вый, солидный человек; их качества прекрасно дополняют друг друга.

При Квике не скажешь ни слова. Обязательный, всегда чистенький, любез­ный и с великолепным настроением, он говорит непрерывно сам, очень быстро и много, уклоняется в сторону, возвращаясь опять к своему предмету. Выходя за дверь, он вспоминает, что он должен еще что-то сказать. Он ни о чем не забыва­ет, кроме того, что хочет забыть. Одним взглядом он улавливает обстановку комнаты до мельчайших подробностей и по-купечески оценивает ее. Его понимание конъюнктуры удивительно. Когда у него нет лишних денег, он фабри­кует на бумаге карбидные лампы, что приводит в отчаяние соучастника пред­приятия. Последнюю зиму, когда перестало работать газовое освещение, он быс­тро его исправил и заработал большие деньги. Он настойчив в том, чего домогается, и не терпит никаких советов. Его служащие улыбаются, когда о нем говорят: они его любят и стоят за него горой, но при этом считают сумасбродом.

Квик — маленький, кругленький человек, уверенный и довольный. Он эле­гантно одет, надушен, его галстук и носовой платок красивы и изящны. По утрам он их утюжит карманным утюжком; самое необходимое у него с собой и только лучшего качества. Его реклама в стихах и рисунках является кри­чащей. Он охотно сообщает, что не только очень много пьет, но к тому же и очень хорошо ест. Для хорошего завтрака ему нужен фунт зернистой икры. Когда он выпивает много вина, то становится неосмысленным, грубым, «шва­бом». Он пишет тогда евреям, которых не любит, оскорбительные деловые пись­ма, которые приходится задерживать для сохранения престижа фирмы.

Недавно он следующим образом праздновал день рождения тещи в своем доме: возвратившись из поездки на автомобиле в 2 часа ночи, он появился с поздравлением перед ее кроватью, держа в одной руке два мешочка лучшей муки, а в другой — портрет, написанный масляной краской. В 6 часов утра в его квартире зазвучал духовой оркестр из десяти человек, заказанный им в честь тещи. Они играли непрерывно с 6 до 10 часов: «Этот день господина», «Не забывай меня», «Благодарите все Бога», «Смешанное попурри» и закончи­ли «более серьезным». После обеда, так как шел дождь и они ничего не могли заработать, им разрешили еще раз прийти. Они играли, Квик их щедро награ­дил. Он был в великолепном настроении. Народ собрался внизу на площади и аплодировал. Квик появился на балконе и обратился к собравшимся с ре­чью. Только он один еще был на своем посту; его дамы лежали в постели с расстроенными нервами.

Вследствие этого празднества, далеко не подобающего для фирмы, он попа­дает под наше наблюдение. Жена и компаньон огорчены и озабочены таким его поведением. Здесь у нас он мил, обходителен, вежлив, легко со всеми зна­комится и находит себе дело. Его комната быстро украшается маленькими диванными подушками, драпировками и безделушками. На столе находится: небольшая коллекция его фабрикатов, электрический аппарат, который то неожиданно освещает, то затемняет их, затем большой белый слон, внутри вос­пламеняющийся, поглощающий дым и взамен этого выделяющий приятные ароматы, наконец, платяная щетка, которая начинает издавать музыкальные звуки, как только чистят платье, и на стене клозетная бумага, снабженная внутри музыкальным аппаратом — при отрывании каждого листка раздает­ся песнь: «Радуйтесь жизни, так как еще горит лампочка».

Квик говорит о себе так: «Я весьма ценный человек, человек души. Моя жена совсем не знает, что я для нее значу!» <...>

Шизоидные темпераменты

Общая часть

Циклоидные люди — прямые, несложные натуры, чувства которых в естественной и непритворной форме всплывают на поверхность и в общем вполне понятны каждому. Шизоидные люди за внешним скрывают еще и нечто глубинное. Язвительно-грубая, или ворчливо-тупая, или желчно-иро­ническая, или моллюскоподобно-робкая, бесшумно скрывающаяся — тако­ва внешность. Без нее мы видим человека, который стоит на пути как воп­росительный знак, мы ощущаем нечто шаблонное, скучное и неопределенно проблематичное. Что скрывается за этой маской? Она может быть ничем, пустотой мрака — аффективной тупостью. За безмолвным фасадом, кото­рый слабо отражает угасающее настроение, — ничего, кроме обломков, зия­ющей душевной пустоты или мертвящего дыхания холодной бездушности. Мы не можем по фасаду судить, что скрывается за ним. Многие шизоидные люди подобны римским домам и виллам с их простыми и гладкими фаса­дами, с окнами, закрытыми от яркого солнца ставнями, но где в полусумра­ке внутренних помещений идут празднества.

Цветы шизофренической внутренней жизни нельзя изучать на кре­стьянах, здесь нужны короли и поэты. Бывают шизоидные люди, относи­тельно которых после десятилетней совместной жизни нельзя сказать, что мы их знаем. Робкая, кроткая, как ягненок, девушка служит в течение нескольких месяцев в городе, она послушна, нежна со всеми. Однажды утром находят троих детей убитыми в доме. Дом в пламени, она не рас­строена психически, она знает все. Улыбается без причины, когда призна­ется в преступлении. Молодой человек бесцельно проводит свои молодые годы. Он так вял и неуклюж, что хочется растолкать его. Он падает, ког­да садится на лошадь. Он смущенно, несколько иронически улыбается. Ничего не говорит. В один прекрасный день появляется томик его стихотворений, с нежнейшим настроением; каждый толчок, полученный от проходящего неуклюжего мальчишки, перерабатывается во внутрен­нюю трагедию; ритм строго выдержан и отличается стилем.

Таковы шизоидные люди. Аутизмом называет это Блейлер, жизнью в самом себе. Нельзя знать, что они чувствуют; иногда они сами этого не знают; или же только неопределенно ощущают, как несколько моментов в расплывчатой форме одновременно проникают друг в друга, переплета­ются друг с другом и находятся в предчувственном мистическом взаи­моотношении; или же самое интимное и самое пошлое сочетается у них с цифрами и номерами. Но все, что они чувствуют, банальность ли это, при­хоть, низость или сказочные фантазии, — все только для них одних, ни для кого другого. <...>

Психэстетическая пропорция

Из шизоидных качеств характера, наблюдаемых на поверхности, выделены из нашего материала следующие:

1. необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишен юмора), чудак;

2. застенчив, боязлив, тонко чувствует, сентиментален, нервен, воз­ бужден, друг книги и природы;

3. послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп, глуп. <...>

Мы расчленили наиболее частые шизоидные черты на три группы. Черты группы 1 — самые частые, так как они красной нитью проходят через всю шизоидную характерологию, а также через группы 2 и 3. Они объединяют, кроме лишенной юмора серьезности, которая обнаруживает слабое участие в диатетической (циклоидной) шкале темпераментов, глав­ным образом то, что Блейлер называетаутизмом. Группы 2 и 3 извест­ным образом противоположны друг другу, они образуют такую же кон­трастную пару, как у циклоидов качества веселых, живых гипоманьяков и тяжеловесных, мрачных меланхоликов. Группа 2 дает всевозможные оттенки психической чрезмерной чувствительности: от мимозоподобной тонкости чувств до гневной возбужденности. Группа 3 обнаруживает, на­оборот, признаки известной психической нечувствительности, тупости, понижения способности к самопроизвольным актам. Она приближается к тому полюсу, который Крепелин при очень тяжелых психотических слу­чаях называет аффективным отупением.

Если мы хотим кратко охарактеризовать шизоидные темпераменты, то должны сказать: шизоидные темпераменты находятся между полю­сами раздражительности и тупости, так же как циклоидные темпера­менты находятся между полюсами веселости и печали. <...>

Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпера­ментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не только чрезмерной чувствительностью или холодностью, а тем и другим одно­временно, и при этом в совершенно различных комбинациях. Мы можем из нашего шизоидного материала образовать непрерывный ряд, который начинается тем, что я обычно называю типом Гёльдерлина, — теми край­не сентиментальными, чрезмерно нежными, постоянно обидчивыми ми-мозоподобными натурами, «состоящими только из нервов», — и кото­рый прекращается на тех холодных, застывших, почти безжизненных типах тяжелой dementia praecox, прозябающих, как «животное», в углах больницы. И тем не менее у нежнейших представителей этой мимозопо­добной группы мы ощущаем еще легкий, незаметный налет аристократи­ческой холодности и неприступности, аутистическое сужение сферы чувств отграниченным кругом избранных людей и вещей, слышим иног­да резкое замечание о людях, находящихся вне этого круга и по отноше­нию к которым аффективная откликаемость совершенно умолкает. «Между мной и людьми завеса из стекла», — сказал мне недавно такой шизоид с неподражаемой четкостью. Эту тонкую, холодную, остро колю­щую стеклянную завесу мы чувствуем у сделавшегося кататоником Гёльдерлина, представителя мимозоподобной группы, и еще яснее у ши­зофреника Стриндберга, который о себе говорит: «Я тверд, как железо, и все-таки полон чувств до сентиментальности». <...>

От мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозмож­ных оттенках идут к холодному и тупому полюсу, причем элемент «тверд, как лед» (или «туп, как кожа») все больше и больше расширяется, а «полон чувств до сентиментальности» постоянно идет на убыль. Но и среди поло­вины нашего материала с бедностью аффекта мы довольно часто находим в глубине их души, если только ближе знакомимся с такими шизоидами, за застывшим, лишенным аффекта покрывалом нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной сентиментальностью. «Вы не знаете, как мне все это больно», — сказал недавно своим родителям юный гебефреник, ко­торый по внешним проявлениям отличался равнодушием, вялостью и пол­ным отсутствием темперамента. <...>

Комбинацию соотношений, при которой у отдельного шизоида ги­перэстетические элементы переплетаются с анэстетическими элемен­тами шизоидной шкалы темпераментов, мы называем психэстетической пропорцией. <...>

Пропорция настроения циклоидов колеблется волнами. Психэстети-ческая пропорция шизоидов перемещается. Это значит, что отношение между гиперэстетическими и анэстетическими частями темперамента ме­няется в течение всей жизни у многих шизоидов толчкообразно, но больше не возвращается к исходному пункту. <...>

Социальная установка

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в зависимости от психэстетической шкалы отдельного ши­зоида. Бывают случаи, когда аутизм является преимущественно симпто­мом повышенной чувствительности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные краски и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, некрасивые, грубые, неприятные и даже с душевной болью, между тем как для циклоида и нормального человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент. Их аутизм проявляет­ся в том, что они уходят в самих себя, стремятся избегнуть всяких внешних раздражений, заглушить их, закрывают окна своего дома, чтобы в нежном, тихом полумраке внутреннего Я вести фантастическую «бездеятельную, но полную мыслей» жизнь в грезах (Гёльдерлин). Они ищут, как красиво о себе сказал Стриндберг, одиночества, чтобы закутаться в шелк своей соб­ственной души. <...>

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представляет ком­бинацию обоих элементов темперамента: равнодушие с налетом боязливо­сти и враждебности и холод одновременно со страстным желанием быть оставленным в покое. Судорога и паралич в одной картине.

Характер социальной установки шизоидных людей, а также и здо­ровых шизотимиков, о которых речь пойдет позже, обусловливается толь­ко что описанной психэстетической пропорцией. Шизоидные люди или абсолютно необщительны, или общительны избирательно, в узком зам­кнутом кругу, или поверхностно-общительны, без более глубокого внут­реннего контакта с окружающим миром. Необщительность шизоидов имеет многочисленные оттенки; редко это лишенная аффекта тупость, большей частью она характеризуется ясным налетом неудовольствия, даже враждебности защитительного или наступательного характера. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги, робости и застенчивости через иронический холод и угрюмую причудливую тупость до резкого, грубого, активного человеконенавистничества. И самое лю­бопытное — то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отно­шении ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью, иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характе­рологическим примером такого рода служит Робеспьер. <...>

По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробуется весь регистр психэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью. <...>

Циклоидное добродушие — это добросердечие, готовность разделить горе и радость, активная доброжелательность или дружелюбное отноше­ние к ближнему. Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и утраты аффекта. Это есть уступка желани­ям окружающих вследствие равнодушия, смешанного с робкой боязливо­стью оказать им сопротивление. Циклоидное добродушие — это дружес­кое участие, шизоидное — боязливая отчужденность. В соответствующих конституциональных соединениях и это боязливое шизоидное доброду­шие может получить черты истинной доброты, приятной нежности, мяг­кости, внутренней привязанности, но всегда с элегической чертой болез­ненной отчужденности и уязвимости. <...>

Наряду с тихими мечтателями мы встречаем среди необщительных шизоидов как характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнув­шись от внешнего мира в своей келье, всецело поглощен собственными мыслями, будь то ипохондрические телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти оригиналы и чудаки вне­запно покидают свой угол, как «озаренные» и «обращенные в новую веру», отпускают себе длинные волосы, образуют секты и проповедуют в пользу человеческих идеалов, сырой пищи, гимнастики и религии будущего или все это вместе. <...>

Наряду с простой необщительностью, специфической чертой не­которых высокоодаренных шизоидов, существует избирательная общи­тельность в замкнутом кругу. Многие чувствительные аутисты отдают предпочтение определенным социальной среде, сторонам психической атмосферы, которые они считают своим жизненным элементом. Это, прежде всего, изящные светские формы жизни, аристократический эти­кет. В его строго выдержанном, вылощенном формализме нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни, которая нигде и ни­чем не нарушается, и заглушение всех аффективных акцентов при обще­нии с людьми. Кроме того, безличный культ формы прикрывает то, что так часто отсутствует у шизоида, — недостаток сердечности и непосредственной душевной свежести за холодной элегантностью, что вскрывает также и в этих тонко чувствующих натурах начинающееся охлаждение эмоции.

Аристократическое некоторых шизоидных натур выявляется и у простых людей в потребности высокомерия, желании быть лучшими и ины­ми, чем другие. <...>

Существенное в этой характерологической тенденции — стремление к замкнутому кругу. Дружба таких шизоидов — избирательная дружба к одному. Неразделимый союз двух мечтающих чудаков или союз юно­шей, эфирный, торжественный, удаленный от народа; внутри его — экста­тический культ личности, вне его — все резко отвергается и презирается. История юности Гёрдерлина служит наглядным примером этого. <...>

Так же обстоит дело и с эротикой. Не горячее естественное влече­ние, но экстаз и резкая холодность. Ищут не красивую девушку, но жен­щину вообще, «абсолютное»: женщину, религию, искусство — в одном лице. Или святая, или мегера — середины нет. Стриндберг — красивый пример такого типа.

Третья социальная установка шизоидов — поверхностная общи­тельность без более глубокого психического rapport'а. Такие люди могут быть очень ловкими, расчетливыми дельцами, суровыми властелинами или холодными фанатиками, а также равнодушными, вялыми, ироническими натурами, которые вращаются среди людей всякого круга, но при этом ничего не ощущают. <...>

Словом, шизоид не растворяется в среде. Здесь всегда — стеклянная завеса. При гиперэстетических типах развивается иногда резкая антите­за: Я и внешний мир. Постоянный самоанализ и сравнение: «Как дей­ствую я? Кто поступает со мной несправедливо? Кому я сделал уступку? Как теперь я пробьюсь?» Эта черта четко выступает у талантливых художников, которые позже заболевали шизофренией или происходили из шизофренических семей: Гёрдерлин, Стриндберг, Людвиг II Баварский, Фейербах, Тассо, Микеланджело. Это люди постоянного душевного конф­ликта, жизнь которых представляет собою цепь трагедий и протекает по одному только тернистому пути. Они, если можно так выразиться, обла­дают талантом к трагическому. Циклотимик вовсе не в состоянии обо­стрить ситуацию, если она трагична; он уже давно приспособился, и окру­жающий мир к нему приспособился, так как он его понимает и в контакте с ним. <...>

Резкий, холодный эгоизм, фарисейское самодовольство и чрезмерное самомнение во всех вариациях мы находим в шизофренических семьях. Но перечисленные качества не являются единственной формой аутизма. Другой его формой служит желание осчастливить людей, стремление к доктринерским принципам, к улучшению мира, к образцовому воспита­нию собственных детей, при полном игнорировании своих потребностей. Альтруистическое самопожертвование высокого стиля, особенно в пользу общих идеалов (социализм, воздержание от алкоголя), — специфи­ческое качество некоторых шизоидов. В одаренных шизофренических семьях мы иногда встречаем прекрасных людей, которые по своей ис­кренности и объективности, непоколебимой стойкости убеждений, чисто­те воззрений и твердой настойчивости в борьбе за свои идеалы превосхо­дят самых полноценных циклотимиков; между тем они уступают им в естественной, теплой сердечности в отношении к отдельному человеку и в терпеливом понимании его свойств. <...>

К.Холл, Г.Линдсей КОНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ШЕЛДОНА

Структура телосложения Измерение телосложения

Хотя Шелдон прекрасно знал о попытках своих предшественников типологизировать или измерить внешний облик, он начал действовать индуктивно. Первая проблема, с которой он столкнулся,— обеспечение большого количества «внешностей», которые можно было бы подвергнуть многократному исследованию. Чтобы сделать эту процедуру практичной и эффективной, он создал фотографическую технику, предполагавшую изоб­ражение индивидов на стандартном фоне спереди, сбоку и сзади.

Эта процедура была названа «Тест представления соматотипа» и де­тально описана в шелдоновском «Atlas of men» (1954).

В первом значительном своем исследовании человеческого тело­сложения Шелдон получил около четырех тысяч стандартных фото­графий мужчин — студентов колледжа. Эти изображения были затем внимательно изучены несколькими судьями с целью выделения главных переменных, отвечающих за физические различия или составляющих их основу. Если данная характеристика предположительно была первичной, она оценивалась по следующим критериям: 1) возможно ли классифици­ровать все четыре тысячи субъектов на основании этой характеристики? 2) могли ли различные судьи независимо достичь согласия в класси­фикации внешности с точки зрения этой характеристики? 3) нельзя ли рассмотреть эту переменную в терминах уже выделенных переменных?

Первичные компоненты телосложения

После значительного периода исследований и обсуждений этих изоб­ражений Шелдон и его сотрудники заключили, что, получив три компо­нента, они исчерпали возможности выделения новых. Эти три параметра стали сердцевиной техники измерения внешней структуры тела, и следую­щая стадия исследований Шелдона была посвящена тщательному описа­нию и измерению.

Первый компонент — эндоморфность. Индивид, чьи показатели по этому компоненту высоки, а по двум другим — низки, характеризуется мягкостью и округлостью форм. С мягкостью и округлостью согласуется недоразвитие костей и мышц и относительно низкий коэффициент отно­шения поверхности и массы. У таких индивидов низкий удельный вес и высокая плавучесть. Тот факт, что у них сильно развиты пищеваритель­ные органы и то, что функциональные элементы этих структур изна­чально развиваются из эндодермального эмбрионального слоя, определяет использование термина «эндоморфность».

Второй компонент обозначается как мезоморфность. При высоком развитии этого компонента и низком развитии двух других телосложе­ние крепкое и прямоугольное, с преобладанием костей и мускулов. Мезо­морфное тело сильное, крепкое, обладает сопротивляемостью к поврежде­ниям, в целом «оснащено» для напряженной и тяжелой деятельности. Атлет, авантюрист, профессиональный солдат должны быть наделены этим типом сложения. Доминирующая часть этого сложения выводится в первую очередь из мезодермального эмбрионального слоя, отсюда и тер­мин «мезоморфный».

Третий компонент был обозначен как эктоморфность. Индивид, у которого этот компонент более выражен, чем два других, тонок, высок и хрупок, с плоской грудью и узким телом. Обычно он худ и со слабо раз­витой мускулатурой. Относительно массы площадь поверхности тела у эктоморфа больше, чем у других типов; поверхность преобладает над мас­сой. Он обладает также — в пропорции к размерам — наибольшим моз­гом и центральной нервной системой. Из этого Шелдон заключает, что его сложение определяется — более, чем у других,— тканями, производными от эктодермального эмбрионального слоя. Эктоморф, в связи с большей относительной поверхностью, сверхоткрыт внешней стимуляции. Это — тип сложения, слабо «оснащенный» для соревновательной деятельности или длительной физической активности.

Между общим определением первичных компонентов и конечным определением соматотипа лежат тонкости объективной техники измере­ния. Подходящая измерительная процедура была выведена из сложной смеси рейтинговых оценок или классификаций, сделанных судьями, и разработанной системы измерений телосложения. Каждый из четырех тысяч субъектов был оценен с точки зрения каждого из первичных компонентов. Было возможно получить многочисленные антропометрические показатели — по большей части диаметры различных частей тела — и определить, насколько различались эти параметры у индивидов, полу­чивших у судей высокие или низкие оценки по каждому компоненту. Те физические показатели, которые различались у субъектов, по-разному оцененные судьями с точки зрения трех первичных компонентов, были оставлены, остальные — отвергнуты. В итоге была сохранена группа из семнадцати антропометрических показателей, каждый из которых пред­ставлял отношение диаметра той или иной части тела к росту индивида. Вскоре было обнаружено, что эти диаметры могут быть измерены по фо­тографии не менее точно, чем при работе с телом субъекта. Таким обра­зом, технические показатели, полученные по стандартной фотографии, заменили показатели, полученные на основании непосредственного из­мерения тела.

Все четыре тысячи субъектов были оценены судьями по тому, на­сколько в их внешнем облике присутствовал каждый из трех первичных компонентов. Кроме того, каждый субъект получил оценку от одного до семи баллов по каждому компоненту. Таким образом, для каждого рей­тинга или оценки по каждой переменной существовал ряд конкретных иллюстраций в виде индивидов, оригинальных моделей, которым был при­писан этот рейтинг. Кроме того, для каждого индивида существовал набор физических показателей, по которым, как было показано, различались ин­дивиды с различным рейтингом по трем компонентам. Теперь для Шел­дона оказалось возможным разработать процедуру, посредством которой, имея семнадцать показателей, можно было объективно получить рейтинг по каждому из трех компонентов. В один из моментов исследования сотруд­ничавший с Шелдоном С.С.Стивене создал аппарат, который, хотя и нуж­дался в человеке-операторе, сводил приписывание оценок к относительно простому, хотя и многочисленному, набору манипуляций. С использовани­ем оператора, не знакомого с процедурой соматотипизации за исключени­ем инструкций, необходимых для работы с аппаратом, оказалось возмож­ным показать для одной сотни случаев корреляцию 0.94 между рейтингами, данными машиной, и теми, что были получены более первич­ным методом наблюдения. Шелдон сообщает (1954), что индивиды, при­вычные к соматотипизации группы из колледжа, обычно обнаруживали корреляцию около 0.90 или выше между своими независимыми оценками.

Физические измерения не только привели к общей картине каж­дого компонента; они дали возможность рейтинга этих компонентов для пяти различных областей тела: голова—шея, грудь—туловище, руки, живот—туловище и ноги. Полное описание процесса соматотипизации мужского тела содержится в Шелдоновском «Atlas of men» (1954), вклю­чающем репрезентативные фотографии более тысячи мужчин, взятых из общего набора из 46 000 фотографий.

Хотя создание машины вычисления соматотипа было полезно с точ­ки зрения демонстрации, Шелдон счел, что такой подход к соматотипу слишком медлителен, механистичен и негибок. На практике процедура выявления соматотипа обычно начинается с таблиц распределения извест­ных соматотипов по различным отношениям, выведенным путем деления роста субъекта на кубический корень его веса. Таким образом, если мы знаем рост, вес и возраст субъекта, мы можем подойти к соответствующей таблице, где мы обнаружим незначительное число соматотипов (обычно, не более четырех—пяти) как наиболее типичных. Затем возможно выбирать подходящий соматотип, изучив актуальные физические показатели или же простым осмотром. Этот процесс осмотра облегчен рядом фотографий из «Atlas of men», где изображения упорядочены так, чтобы пользователь мог быстро находить фотографии желательного соматотипа.

С тех пор Шелдон разработал метод приписывания соматотипических оценок, который можно считать почти полностью объективным. Этот метод объективно учитывает три переменные и почти во всех случаях дает стати­стически выверенную оценку соматотипа. Три используемые переменные: соматотипический индекс веса (рост/кубический корень веса), индекс тела (отношение верхней части тела — грудь — к нижней — живот), выводимый в первую очередь из фронтального изображения на стандартной соматотипической фотографии, рост во взрослом возрасте. Еще до полного описания метода он был использован в нескольких эмпирических исследованиях (Livson, McNeil, 1962; McNeil, Livson, 1963). Эти исследователи сообщают, что корреляции между старым и новым методом оценки соматотипа превы­шают 0.70.

В главной публикации последних лет (Sheldon, Lewis, Tenney, 1969) Шелдон представил полное обсуждение этих базовых соматотипических переменных, сопроводив серией таблиц («Базовые таблицы для объек­тивной соматотипизащш»), позволяющих точно установить соматотип на основании оценок по трем переменным.

Соматотип индивида — это паттернирование первичных компонентов телосложения, выраженный тремя числовыми показателями, выведенными на основании семнадцати вышеупомянутых измерений или некоторой эквивалентной системы операций, с учетом адекватной исто­рии индивида. Первый из этих показателей всегда относится к эндоморф-ности, второй — к мезоморфности и третий — к эктоморфности. Пока­затели варьируют от 1 до 7, где 1 представляет абсолютный минимум компонента, 7 — максимально возможную выраженность. Таким обра­зом, индивид, получивший оценку 7-1-1, имеет исключительно высокий показатель эндоморфности и очень низкие — по мезоморфности и экто­морфности. Индивид, получивший оценку 4-6-1, имеет средний показа­тель эндоморфности, очень высокий — мезоморфности и при этом явно дифициентен по эктоморфности.

Многим читателям могло показаться, что в ранних работах Шелдо­на предполагается, что соматотип можно адекватно установить на основе единственного набора соматотипических фотографий. Позже, однако, он ясно указал, что для более точного измерения соматотипа нужно иметь информацию относительно того, как меняется вес человека и, в идеале, серию фотографий, сделанных в разное время(Sheldon, 1949, 1954). Эти последую­щие ограничения, как представляется, связаны с более подробным анали­зом проблемы морфогенотипа. Как уже указывалось, соматотип рассмат­ривается как средство оценки или приближения к базовым и неизменным биологическим детерминантам поведения (морфогенотипу) через показате­ли, относящиеся в основном к внешне наблюдаемому телу (фенотипу). Шелдон пишет:

«Принципиальная проблема конституциональной психологии — пролить предварительный таксономический свет на действие морфогено­типа в человеке. Но невозможно иметь дело непосредственно с морфогенотипом. Все, что вы можете увидеть, потрогать, измерить, взвесить — это фенотип. Фенотип — это живое тело, как оно представлено чувственному восприятию в данный момент. У фенотипа, по определению, нет четверто­го измерения, нет временной продолжительности. Но работать с геноти­пом невозможно, поскольку в данный момент он всего лишь концептуаль­ная абстракция. Поэтому было необходимо ввести новое понятие — соматотип — который не является ни фенотипом, ни генотипом, но есть отражение непрерывности, которая явно существует между этими двумя аспектами органической жизни... Выявлять соматотип — это пытаться бросить свет на фиксированный край континуума посредством много­кратной записи его изменчивого края, доступного чувствам в последова­тельных исследованиях фенотипа» (1954, с. 19).

Таким образом, соматотип — это компромисс между морфогенотипом и фенотипом. Это более, чем индивидуальное телосложение в насто­ящее время, но явно менее, чем биологически детерминированная струк­тура тела, независимая от влияний среды. Шелдон полагает, что если мы серьезно заинтересованы в лучшей оценке морфогенотипа, нам, в идеале, следует не только иметь полную историю индивида, но и летопись его предков и потомков. Кроме того, соматотипические фотографии следует получать через регулярные промежутки времени на протяжении жизни индивида, в дополнение к возможно большему количеству биологических тестов. Обычный соматотип, разумеется, далек от этого идеала; но предпо­ложительно он движется к нему от простого статистического описания телосложения в настоящее время. С этим согласуется данное Шелдоном определение соматотипа:

«По определению, соматотип есть предсказание будущих последо­вательностей фенотипов, которые явит живой индивид при условии, что питание останется постоянным или будет варьировать в нормальных пре­делах. Более формально мы определяем соматотип как траекторию или путь, по которому пойдет живущий организм при стандартных услови­ях питания и в отсутствии серьезной патологии» (1954, с. 19).

В четырех тысячах первоначально изученных Шелдоном случаев он смог идентифицировать 76 отчетливых соматотипических паттернов. Он допускал возможность открытия дополнительных паттернов, но не полагал, что их количество существенно приблизится к 343 теоретически возмож­ным. Его проницательность в этом случае подтверждается тем, что после изучения телосложения более сорока тысяч мужчин он смог сообщить лишь о 88 различных соматотипах. Однако картина драматическим образом из­менилась с появлением нового метода определения соматотипов, и он сооб­щил о 267 наблюдаемых соматотипах (Sheldon, Lewis, Tenney, 1969).

Шелдон отчетливо осознает, насколько соматотип предполагает аб­страгирование от огромной сложности любого конкретного телосложения. Первичные компоненты служат тому, чтобы поставить пределы классифи­кации телосложений, но внутри каждой классификации соматотипов все же есть «комнатка» для отклонения. Это отклонение отсекается или при­писывается ряду вторичных компонентов. Шелдон считает, что первичные компоненты дают возможность адекватной классификации, но остаются дополнительные измерения, которыми должен интересоваться исследова­тель, желающий более полно описывать телосложения. <...>

Соматотипизация женщин

Первоначальный объем работы по измерению телосложения был проделан Шелдоном в отношении мужчин. Очевидно, что в нашем обще­стве санкции против изучения обнаженного тела жестче в случае женско­го тела, чем в случае мужского. Соответственно, вполне естественно, что работа в этой области должна была осуществляться с мужчинами. В первой книге о телосложении (1940) Шелдон утверждает, что доступные данные указывают на те же семьдесят шесть соматотипов у женщин, что и у муж­чин, хотя встречаются они, вероятно, с другой частотой. Он утверждает так­же, что эндоморфность, как и комбинация эндоморфности с эктоморфностью, более обычны для женщин, тогда как для мужчин более обычны мезоморф-ность и мезоморфность в сочетании с эндоморфностью.

Шелдон сообщает (1954) о значительной работе в области соматотипизации женщин и о том, что в будущем будет опубликован «Атлас жен­щин». Более экстенсивные открытия, которыми он располагает сейчас, подтверждают его предыдущее наблюдение относительно того, что телос­ложение женщин более эндоморфично, чем мужское. Он указывает так­же, что женщины демонстрируют меньше вариаций в компонентах, чем мужчины, хотя есть незначительное число женских соматотипов, которым нет параллелей у мужчин. <...>

Анализ поведения (личность)

Вооруженный средствами измерения внешних аспектов человечес­кого строения, конституциональный психолог должен создать или заим­ствовать некоторые методы оценки поведения — для того, чтобы исследовать отношения между телосложением и личностью. Шелдон начал с допущения о том, что, несмотря на то, что существует множество поверх­ностных измерений или переменных, в терминах которых возможно опи­сывать поведение, в основе их лежит небольшое число компонентов, ко­торые, как можно ожидать, ответственны за всю внешнюю сложность и многообразие. Он намеревался создать средство для измерения этих базо­вых компонентов, заимствуя при этом мудрые мысли предшествовавших исследователей личности и сочетая их с собственным знанием, получен­ным в клинике, и собственным индуктивным опытом.

Оценка темперамента

Вначале была внимательно изучена литература, посвященная личнос­ти, и был составлен перечень из 650 черт. К этому перечню были добавле­ны переменные, выведенные на основе собственного опыта исследователя, после чего он был редуцирован посредством комбинирования перекрываю­щих друг друга параметров и упразднения тех, которые не представлялись существенными. В конце концов, Шелдон и его сотрудники получили 50 черт, которые, как им представлялось, репрезентировали все специфические фе­номены, с которыми соотносились изначальные 650 черт.

Следующим шагом был отбор группы из тридцати трех молодых лю­дей, по большей части студентов-выпускников и педагогов, которые изу­чались в течение года посредством наблюдения в ежедневной професси­ональной деятельности и на основе клинического интервью. Каждый субъект оценивался исследователем по семибалльной шкале по каждой из пятидесяти черт, и итоговые оценки интеркоррелировались с целью выяв­ления кластеров положительно коррелирующих черт, относительно кото­рых можно было предположить, что они репрезентируют одну и ту же сто­ящую за ними переменную. Произвольно было решено, что для того, чтобы черта была включена в кластер или компонент, она должна положительно коррелировать по крайней мере на уровне .60 с каждой из других черт кла­стера и отрицательно коррелировать по крайней мере на уровне — .30 со всеми чертами, обнаруженными в других кластерах.

Первичные компоненты темперамента

Результат корреляционного анализа выявил три основных класте­ра или группы черт, включавших двадцать две из начальных пятидеся­ти. В первую группу черт входили стремление к расслаблению, любовь к комфорту, удовольствие от пищи, зависимость от социального одобрения, глубокий сон, потребность в людях во время беспокойства. Черты, охва­тываемые вторым кластером, включали самоуверенность позы, энерге-тичность, потребность в упражнениях, прямоту, громкий голос, свойство казаться старше, потребность в действии во время беспокойства. Наконец, третья группа черт включала сдержанность позы, сверхбыстрые реакции, социофобию, запрет на обращение в социум, сопротивление научению, сдержанность голоса, плохой сон, юношескую порывистость, во время бес­покойства — потребность в одиночестве.

На этой стадии Шелдон был удовлетворен тем, что по крайней мере на уровне тенденций ему удалось выявить компоненты поведения, сущест­венные, базовые для последующего исследования. Он был намерен усо­вершенствовать перечень черт для каждого компонента, чтобы разработать чувствительное и надежное средство измерения трех компонентов. Он сде­лал попытку добавить черты, отразив индивидуальную конституцию, менее изменчивую в сравнении с вариациями среды или культуры. Прежде, чем исследователь вышел на последнюю стадию, была осуществлена серия из восьми исследований различных сочетаний старых и новых черт. Финаль­ное интеркорреляционное исследование, осуществленное со ста субъектами, с исполнением семидесяти восьми черт, завершилось отбором двадцати для каждого из трех кластеров (всего 60 черт), все из которых удовлетворяли критерию коррелирования по крайней мере на уровне .60 с остальными чертами того же кластера и отрицательного коррелирования как минимум на уровне — .30 со всеми чертами других кластеров. Черты, отобранные в конце концов, сведены в таблицу 1.

Первый компонент темперамента был назван висцеротония. Инди­вид с высокими показателями по этому компоненту характеризуется об­щей любовью к комфорту, социабельностью, ненасытностью в еде, общении, привязанностях. Его поза расслаблена, реакции медленны, он уравновешен, толерантен в отношениях с другими, в целом прост во взаимодействии. Шелдон пишет:

«Личность кажется центрированной на висцере. Пищеварительный тракт царствует, и его благополучие определяет жизненную цель» (1944, с. 543).

Второй компонент получил название соматотония. Высокие оцен­ки по этому показателю обычно сопровождаются любовью к физическим приключениям, риску, сильной потребностью в энергичной мышечной ак­тивности. Индивид агрессивен, безразличен к чувствам других, внешне сверхразвит, шумен, отважен, подвержен клаустрофобии. Действие, сила, доминирование для такого индивида имеют первостепенное значение.

Третий компонент был обозначен как церебротония. Высокие оцен­ки по этому компоненту означают сдержанность, запреты, стремление спрятаться. Индивид скрытен, застенчив, молодо выглядит, боится людей и лучше всего чувствует себя в небольших замкнутых пространствах. Он сверхбыстро реагирует, плохо спит, предпочитает одиночество, особенно при беспокойстве. Старается не привлекать к себе внимания.

Три генеральных измерения и двадцать определяющих черт для каж­дого образуют шкалу темперамента, основанную на оценках по каждому первичному компоненту. Шелдон дает следующие рекомендации по исполь­зованию шкалы:

Таблица 1

Шкала темперамента (Sheldon, 1942, с. 26)

	Висцеротония	Соматотония	Церебротония
1	Расслабленность в позе и движениях*	Уверенность в позе и движениях*	Сдержанность в позе и движениях, скованность*
2	Любовь к физическому комфорту*	Любовь к физическому приключению*	Физиологическая сверхреактивность
3	Медленные реакции*	Энергетичность*	Сверхбыстрые реакции*
4	Любовь к еде	Потребность в упражнениях и радость от них*	Любовь к уединению*
5	Социализация еды	Любовь к доминированию. Стремление к власти	Ментальное напряжение. Сверхвнимательность. Понятливость*
6	Удовольствие от пищеварения	Любовь к риску*	Скрытность в чувствах. Эмоциональная сдержанность*
7	Любовь к благовоспитанности*	Смелая прямота манер*	Застенчивость, отражающаяся в мимике и движениях глаз*
8	Социофилия*	Физическое мужество в сражении*	Социофобия*
9	Не делающее различий дружелюбие	Соревновательная агрессивность*	Запрет на социальное обращение*
10	Стремление к привязанности и одобрению	Психологическая грубость	Сопротивление навыкам и рутине (привыканию)
11	Ориентация на людей	Клаустрофобия	Агорафобия
12	Эмоциональная уравновешенность*	Безжалостность, свобода от щепетильности	Непредсказуемость отношения
13	Толерантность*	Отсутствие голосовой сдержанности*	Вокальная сдержанность и вообще шумовая сдержанность*
14	Благодушие*	Спартанское безразличие к боли	Гиперсензитивность к боли
15	Глубокий сон	Общая шумливость	Плохой сон, хроническая усталость
16	Неумеренность*	Сверхзрелость во внешности (в проявлениях)*	Юношеская настойчивость в манерах и внешних проявлениях*
17	Мягкая, простая коммуникация, экстраверсия висцеротонии*	Горизонтальное ментальное расслоение,экстраверсия соматотонии	Вертикальное ментальное расслоение, интроверсия
18	Релаксация и социофилия под влиянием алкоголя	Самоуверенность и агрессия под влиянием алкоголя	Сопротивление алкоголю и другим депрессантам
19	При расстройствах (проблемах) потребность в людях	При проблемах — потребность в действии	При проблемах потребность в одиночестве
20	Ориентация на детство и семейные отношения	Ориентация на цели и активность юности	Ориентация на поздние периоды жизни

* Примечание. Тридцать черт, отмеченные звездочками, вместе образуют краткую форму шкалы.

«Внимательно наблюдайте за человеком по меньшей мере год в ситу­ациях настолько различных, насколько возможно. Осуществите не менее двадцати аналитических интервью с ним — так, чтобы это наилучшим об­разом соответствовало ситуации, темпераменту и интересам обоих участни­ков <...>. После каждого интервью <...> обратитесь к оценочному листу и припишите рейтинговые значения столь многим чертам, сколь возможно. Повторяйте наблюдения, интервью, пересматривайте оценки, пока не будете удовлетворены тем, как были оценены все шестьдесят черт» (1942, с. 27).

Итак, после долгого периода наблюдений исследователь приписыва­ет значения от 1 до 7 шестидесяти специфическим чертам, каждая из которых Шелдоном детально определена. Общая оценка по двадцати чер­там вычисляется затем путем сложения индивидуальных оценок и пе­реводится в итоговую оценку по каждой переменной в соответствии с таблицей (Sheldon, 1942, с. 95) или путем усреднения оценок. Для особо тщательного анализа можно использовать половинные оценки, в связи с чем семибальная шкала превращается в тринадцатибальную.

Для описания поведения есть и вторичные компоненты, но они не столь многочисленны и тщательно проработаны, как те, что относятся к оценке внешности. По этой причине мы опустим их описание. Заинтере­сованный читатель найдет самое полное их рассмотрение у Шелдона (1942).

Соотношение телосложения и поведения личности

Мы обсудили, как Шелдон определял то, что считал базовыми компо­нентами телосложения (структуры) и темперамента (функции) и просле­дили, как он создавал средства для измерения этих компонентов. Остается лишь рассмотреть его попытки соотнести эти два типа переменных.

В каком-то смысле можно считать ранние исследования лишь подго­товительными шагами к более важной цели оценить степень связи между телосложением и темпераментом. В другом смысле очевидно, что изме­рения соматотипа и темперамента обладают независимой ценностью, не выводимой из этих результатов исследования, о которых будет рассказано здесь. Адекватное средство измерения телосложения ценно для многих ис­следователей, не заинтересованных в конституциональной психологии как таковой, например для антропологов, специалистов по прикладной психоло­гии, физиологов, патологов. Аналогично, система объективных и чувстви­тельных средств измерения важных аспектов поведения удобна для почти всех психологов, независимо от того, заботит ли их соотношение телосложе­ния и поведения.

Большинство исследований Шелдона строилось вокруг вопроса о том, какова связь между телосложением и личностью. Тем не менее, мы ог­раничимся описанием единственного репрезентативного исследования, посвященного выявлению соотношения телосложения и темперамента у здоровых студентов колледжа. <...>

Таблица 2

	Висцеротония	Соматотония	Церебротония
	г	г	Г
Соматотип	(п=200)	(п=200)	(п=200)
Эндоморфность	+0.79	-0.29	-0.32
Мезоморфность	-0.23	+0.82	-0.58
Эктоморфность	-0.40	-0.53	+0.83

На протяжении 5 лет Шелдон (1942) исследовал двести мужчин, бе­лых, студентов колледжа или выпускников, вовлеченных в академическую или профессиональную деятельность. Эти люди были оценены по темпе­раменту — так, как это определяется Шкалой темперамента,— после дол­гого периода наблюдения. Вслед за этим они были соматотипизированы в соответствии с уже описанной процедурой.

Наиболее важные открытия касались степени связи между перемен­ными темперамента и телосложения — связи, выявленной корреляционной техникой. Результаты, представленные в табл. 2, ясно показывают, что корреляция между параллельными сторонами сложения и темперамента значима и удивительно высока, тогда как корреляция в любых других ком­бинациях значимо отрицательная. Результаты эти недвусмысленно пока­зывают, что есть соответствие между темпераментом, измеренным на основе оценок наблюдателей, и телосложением, определенным на основе соматотипических фотографий. Шелдон пишет:

«Корреляция выше, чем мы ожидали обнаружить, и встают очень интересные вопросы. Если полагать положительную корреляцию показа­телем того, в какой мере две переменные состоят из одних и тех же эле­ментов, то корреляция порядка +.80 означала бы, что морфология и темперамент — такие, как мы измерили,— могут на высоком уровне до­стоверности выражать сущностные общие компоненты... Если мы уже пришли к базовым факторам личности, корреляции не превышают те, что следовало бы ожидать, поскольку тогда наши две техники выявляют одно и тоже на разных уровнях проявлений» (1942, с. 401).

Шелдон делает вывод, что если эти измерения в дальнейшем исследо­вании докажут свой базисный статус — на что он и надеется — они дадут некую систему координат, на основе которой психология сможет внести свой вклад в изучение индивидуальных различий во всех сферах поведе­ния. Такая возможность поддержит взаимопроникновение психологии, био­логии и социальных наук.

Психопатии и акцентуации характера: определения, основные признаки и виды.

П.Б.Ганнушкин [ПСИХОПАТИИ]

Клиника психопатий: их статика, динамика, систематика. Некоторые общие соображения и данные

Психопатическими называются личности, с юности, с момента сфор­мирования представляющие ряд особенностей, которые отличают их от так называемых нормальных людей и мешают им безболезненно для себя и для других приспособляться к окружающей среде. Присущие им патологичес­кие свойства представляют собой постоянные, врожденные свойства лично­сти, которые, хотя и могут в течение жизни усиливаться или развиваться в определенном направлении, однако обычно не подвергаются сколько-ни­будь резким изменениям. Надо добавить при этом, что речь идет о таких чертах и особенностях, которые более или менее определяют весь психичес­кий облик индивидуума, накладывая на весь его душевный уклад свой вла­стный отпечаток, ибо существование в психике того или иного субъекта вообще каких-либо отдельных элементарных неправильностей и уклонений еще не дает основания причислять его к психопатам. Таким образом, пси­хопатии — это формы, которые не имеют ни начала, ни конца; некоторые психиатры определяют психопатические личности, этих, по выражению Балля, постоянных обитателей области, пограничной между душевным здо­ровьем и душевными болезнями, как неудачные биологические вариации, как чрезмерно далеко зашедшие отклонения в сторону от определенного среднего уровня или нормального типа.

При определении психопатий можно также исходить из практическо­го признака, выдвигаемого Шнейдером, по словам которого, психопатичес­кие личности — это такие ненормальные личности, от ненормальности которых страдают или они сами, или общество. Надо добавить, что это ин­дивидуумы, которые, находясь в обычный жизни, резко отличаются от обыкновенных, нормальных людей; они между прочим, легко вступают в конф­ликт с правилами общежития, с законом, но, оказавшись, добровольно или по приговору суда, в стенах специального заведения для душевнобольных, не менее резко отличаются и от обычного населения этих учреждений <...>

Вопрос об этиологии психопатий очень сложен. Громадную роль в их происхождении издавна приписывали тому до сих пор недостаточно выясненному биологическому процессу, который называется вырождени­ем. К сожалению, понятие это до сих пор остается чрезвычайно неопре­деленным. Во всяком случае, применение его в интересующей нас облас­ти определенно подчеркивает факт врожденности психопатий.

О случаях простой передачи в неизменном виде одних и тех же психопатических свойств от одного поколения другому много говорить не приходится, ибо они несомненны, но, по-видимому, нередки и такие случаи, когда психопатическая личность представляет неудачную комби­нацию наследственных задатков, самих по себе ничего патологического не представляющих.

Ни анатомии, ни химии, ни эндокринных механизмов, обусловливающих различные формы конституциональных психопатий, мы еще hi знаем, так как в деле изучения этих факторов сделаны лишь первые шаги

Изучение морфологических функциональных различий, например, в строении тела разных людей, в особенностях их моторики, в деятельное ти у них желез внутренней секреции, в реакциях межуточной ткани и вегетативной нервной системы, в морфологии и химии крови, в строении и кровоснабжении (цито- и ангиоархитектоника) головного мозга, наконец в особенностях течения у них различных заболеваний — это изучение ведущееся многочисленными исследователями в самых различных областях медицины, дает наиболее показательные результаты именно в случаях патологических или вообще значительно уклоняющихся от среднег уровня. Для нас важнее всего то, что подобное изучение позволяет с ш сомненностью установить многочисленные соотношения (корреляции, существующие как между различными рядами перечисленных индивидуальных отличий, так и между ними и психическими особенностями. И таких соотношений в настоящее время больше всего привлекает к себе внимание зависимость между эндокринным аппаратом, обменом веществ в организме, законами роста последнего, строением тела и рядом функций нервной системы, особенно психической деятельностью, моторной вегетативной нервной деятельностью. Широкую известность приобрел попытка Кречмера установить связь между строением тела и характ ром; попытка хотя и не приведшая пока к бесспорным результатам, о, нако представляющая для интересующей нас области принципиальнь интерес и значение ввиду того, что автор в своей работе исходил из н блюдений как над душевнобольными в собственном смысле этого слов так и над конституциональными психопатами.

Приведенные соображения, может быть, сделаются более понятными в связи с той отличительной особенностью учения о психопатиях, которая выражается положением, что изучаемые формы не имеют определенных границ; будучи часто трудно отличимыми от нерезко выраженных пси­хозов, они, с другой стороны, уже совершенно незаметным образом сли­ваются с так называемой нормой, ибо между психопатическими особенно­стями и соответствующими им «простыми человеческими недостатками» разница большей частью только количественная, а не качественная, так называемые «нормальные» характеры (если только таковые существуют) без всяких границ переходят в патологические; благодаря этому обстоя­тельству мы имеем здесь дело то со случаями, далеко заходящими в па­тологию, то с лицами, никем не считаемыми за больных. Необходимо до­бавить, что границы между отдельными психопатиями столь же расплывчаты и неопределенны, как и общие рамки всей этой, подлежа­щей изучению, области. Выделяемые нами отдельные формы большей частью представляют искусственный продукт схематической обработки того, что наблюдается в действительности: на самом деле чистые формы психопатий в том виде, как их принято описывать, встречаются редко: в жизни преобладают формы смешанные — отсюда и необыкновенное мно­гообразие и большая неустойчивость отдельных симптомов.

Затруднения, связанные с проведением определенных разграничи­тельных линий по отношению к этому клиническому материалу, по-види­мому, и заставляют многих современных исследователей или отказаться вовсе от подразделения психопатий, или распределять их лишь по немно­гим крупным и лишь в общих чертах намеченным группам. Особенно по­пулярны не только в области учения о психопатиях, но и в характерологии вообще благодаря своей простоте и логической стройности двучленные де­ления, производимые на основании констатирования наличия или отсут­ствия какого-либо признака. Таково деление на личности: стенические и астенические, экстравертированные и интровертированные, таково также и много раз уже упоминавшееся выше деление Кречмера на шизоидов и циклоидов. Конечно, оно имеет много преимуществ, его простота и стройность крайне соблазнительны, но стоит всмотреться в факты действительности, чтобы увидеть, что последняя многостороннее, чем это кажется Кречмеру. В одном нельзя согласиться со сторонниками упрощения классификации: если пересмотреть одну за другой отдельные формы психопатий, то окажет­ся, что, не уничтожая их отдельного существования, их все-таки можно объединить по степени близости друг к другу в несколько небольших групп, или, как иногда выражаются, «кругов», большей частью стоящих в извест­ном родстве с большими эндогенными психозами. Таковы: круг циклоид­ный, круг шизоидный, круг эпилептоидный и т.д.

Не надо забывать, что кроме биологической основы для деления пси­хопатий иногда пользуются и основой социологической — соответственно социальной установке отдельных групп психопатов. Отчасти мы уже касались этого вопроса; здесь упомянем только, что, между прочим, естественно напрашивается распределение психопатов, согласно формуле Шнейдера, на таких, которые преимущественно сами страдают от своей ненормальности, и таких, которые заставляют страдать от нее общество. Практически важ­ное значение имеет то обстоятельство, что в то время, как первая группа состоит из людей, которые сами идут к врачам и ищут их помощи и совета, вторая, наоборот, попадает под врачебное наблюдение чаще всего по жела­нию окружающих властей, судебных органов и т.д. Эту вторую группу боль­ше всего объединяет то, что ее представители в большей или меньшей сте­пени всегда обнаруживают те или другие моральные дефекты.

Как мы говорили, психопаты обычно отличаются недостаточной спо­собностью приспосабливаться к окружающей их среде и легко вступают в конфликты с обществом. Содержание этих конфликтов бывает очень раз­нообразно, и представителей подлежащей нашему описанию группы мы видим в самых разнообразных общественных положениях — в общем, диа­пазон их социальной деятельности очень широкий: от благодеяний до пре­ступления; по отношению к некоторым из них иногда невольно напраши­вается старый французский термин «delire des actes» — бред поступков: психопаты этого типа рассуждают очень хорошо, правильно, логично, а по­ступают, действуют очень «плохо», вплоть до совершения уголовно наказу­емых поступков. Поэтому учение о психопатиях имеет не только узко ме­дицинское, но и социальное значение, в частности проблема преступности вряд ли может быть правильно решена, если игнорировать среди преступ­ников наличность значительного процента психопатов. В связи с этим именно по делам о психопатах психиатрам особенно часто приходится выступать экспертами в судах, давая заключение об их преступлениях, зак­лючения, от которых нередко зависит и судьба обвиняемого, и безопасность общества <...>

Клиническое выявление конституциональной психопатии в значи­тельной мере зависит от суммы внешних влияний, которым в своей жизни подвергается психопат. Этим самым мы вплотную подходим к понятию о латентных или о компенсированных психопатах. В вопросе о конституци­ональных психопатиях латентные или компенсированные формы имеют громадное практическое, в ряде случаев решающее, значение. Ведь в таком, с одной стороны, хрупком и тонком, а с другой — в таком сложном аппа­рате, каким является человеческая психика, можно у каждого найти те или другие, подчас довольно диффузные, конституционально-психопатические черты, но не в этом, однако, существо практической стороны дела; дело — в выявлении во вне этих психопатических черт, дело — в поведении этого конституционального психопата, а поведение психопатов, принадлежащих к одному и тому же кругу, может быть совершенно различным. Один эпи-лептоид совершит преступление; один параноик окажется всеми признан­ным ученым и исследователем, другой — душевнобольным, находящимся в психиатрической больнице; один шизоид — всеми любимым поэтом, музыкантом, художником, другой — никому не нужным, невыносимым, без­дельником и паразитом. Все дело — в клиническом, жизненном выявле­нии психопатии, которое и является, повторяем, определяющим практичес­кую, главную сторону дела. Нужно, впрочем, отметить, что вопрос о степени заболевания имеет значение во всей психиатрической клинике, не только в главе о психопатиях. Дебютирующий паралитик тоже при случае может с успехом продолжать исполнять свои обязанности; мягкие шизофреники и эпилептики тоже сплошь и рядом оказываются на высоте предъявляемых им жизнью требований — но во всех этих случаях процесс жизненной ком­пенсации обусловливается степенью (мягкой формой) самого заболевания. При конституциональных психопатиях, напротив, сама степень их выявле­ния в значительной мере зависит от внешних воздействий, от их суммы, от их содержания. Конечно, степень, сила психопатии сама по себе, без дей­ствия внешних реактивов, может быть настолько велика и значительна, что тот или другой психопат оказывается вне жизни, в сфере действия психи­атрической больницы, но это сравнительно не частый случай, гораздо чаще конституциональная психопатия приобретает свою жизненную силу, дости­гает степени уже клинического факта только при наличности достаточно сильных внешних воздействий. Роль внешнего фактора в клинике психо­патий имеет особенно большое значение в качестве проявителя того, что при других условиях осталось бы скрытым,

Что касается вопроса о лечении психопатий, то здесь собственно тера­певтические мероприятия почти без остатка растворяются в профилакти­ческих. Говорить о медикаментозной терапии в этой области, конечно, бес­смысленно. Психотерапия во всех ее видах уместна, но она направляется главным образом против возникающих на почве той или иной психопатии ненормальных реакций на условия жизни и переживания. Пределы ее при­менения очень различны. Самое существенное — это, конечно, правильное воспитание, но и оно далеко не всегда достигает цели, так как очень часто оказывается совершенно беспомощным перед полным отсутствием воле­вых задержек у одних и могучим напором разрушающих личность влече­ний — у других. В более позднем возрасте большое значение имеют усло­вия жизни, среда, общие социальные установки, правильно организованный труд. В общем, считается, что до 25—30 лет еще возможны очень значитель­ные изменения в сторону большей психической устойчивости; нерезко вы­раженные психопатические натуры при благоприятных условиях иногда значительно выравниваются и ведут до глубокой старости нормальную тру­довую жизнь, принимаясь окружающими за вполне здоровых людей.

Наконец, нельзя не упомянуть здесь также и об отношении, суще­ствующем между психопатией и гениальностью (или высокой одарен­ностью). Здесь надо исходить из того факта, что в нерезко выраженной форме те или другие психопатические особенности присущи почти всем и «нормальным» людям. Как правило, чем резче выражена индивидуаль­ность, тем ярче становятся и свойственные ей психопатические черты.

Немудрено, что среди людей высокоодаренных, с богато развитой эмоцио­нальной жизнью и легко возбудимой фантазией количество несомненных психопатов оказывается довольно значительным. Чтобы правильно оце­нить это обстоятельство, надо еще помнить, что в создании гениального произведения принимают участие два фактора: среда (эпоха) и творчес­кая личность. Что многие психопаты именно благодаря своим психопа­тическим особенностям должны быть гораздо более чуткими к запросам эпохи, чем так называемые нормальные люди, после сказанного понятно само собой. Историю интересуют только творение и главным образом те его элементы, которые имеют не личный, индивидуальный, а общий, не­преходящий характер. Творческая личность, отступая перед историей на задний план, по своей биологической ценности вовсе не должна обяза­тельно иметь то же положительное значение, какое объективно принад­лежит в соответствующей области ее творению. Спор о том, представляет ли гениальная личность явление дегенерации или прогенерации, по суще­ству бесплоден и является в значительной мере результатом незаконо­мерного смещения биологической и социологической точек зрения.

О так называемом нормальном характере

Никто <...> не будет отрицать, что в обычной жизни, в сношениях лю­дей друг с другом громадное значение имеет знание их психологии, знание их индивидуальных особенностей. Это знание имеет и чисто теоретическое, научное значение и утилитарно-практическое (так называемая психотехни­ка). Мы входим, таким образом, в задачи индивидуальной или дифферен­циальной психологии. Главным предметом этой психологии является изу­чение личных особенностей индивидуума, другими словами, изучение тех его свойств и качеств, которыми он отличается от других индивидуумов. Наличность этих качеств и свойств накладывает специфический отпечаток на его психику; этими качествами и свойствами он отличается от окружа­ющей среды, от так называемой нормы, от золотой середины. Здесь мы по­падаем не только в сферу психологии, но определенно и в сферу патопси­хологии. На этом я остановлюсь более подробно и более отчетливо. Когда говорят о «нормальной личности», то сплошь и рядом забывают, что соеди­нение двух таких терминов, как «личность» или «индивидуальность», с од­ной стороны, и «норма» или «средняя величина» — с другой, — такого рода соединение грешит внутренним противоречием; это есть соединение двух по существу совершенно не согласных друг с другом терминов. Слово «лич­ность» именно подчеркивает индивидуальное в противоположность схеме, норме, середине. Решительно то же самое относится и к выражению «нор­мальный характер». Когда говорят о наличности у кого-либо того или дру­гого определенного характера, того или другого темперамента, то ведь тем, конечно, указывают на известную однобокость его психической организации, тем самым дают понять о наличности в сфере его психики известной дисгармонии, об отсутствии равновесия во взаимоотношении от­дельных сторон его душевной деятельности. Ведь если бы мы имели под на­блюдением человека с идеально-нормальной психикой, ежели бы, конечно, таковой нашелся, то едва ли бы можно было говорить о наличии у него того или другого «характера». Такого рода человек был бы, конечно, «бесхарак­терным» в том смысле, что он всегда действовал бы без предвзятости и внутренние импульсы его деятельности постоянно регулировались бы вне­шними агентами <...>

Рибо (Ribot) — известный французский психолог, так много посвя­тивший труда изучению характеров, задается вопросом, следует ли призна­вать существование характера «умеренного» temperamentum temperatum (термин старых физиологов) или, как говорит Рибо, существование тако­го рода (les noncaracteres). «He является ли такой характер, — говорит Рибо, — лишь идеалом? А если даже и допустить, что действительно встре­чаются люди, у которых чувства, мысли и действия находятся в полном равновесии, то не есть ли это уничтожение всякого характера, всякого ин­дивидуального оттенка?», другими словами, уничтожение всякой индиви­дуальности. Такого рода идеальный характер есть, конечно, утопия, фик­ция, реальные же, действительные характеры именно свидетельствуют об особенностях характера, о своеобразии их носителей. Ясно, что изучение характеров может быть плодотворным только в том случае, если оно вый­дет из узких рамок нормальной психологии и будет руководствоваться данными, кроме того, патопсихологии. Все это совершенно ясно уже a priori, но то же самое становится совершенно определенным и незыбле­мым из данных опыта. Если взять любое описание характеров или тем­пераментов, хотя бы то, которое сделано знаменитым Кантом, если вду­маться и вчитаться в это описание, если сопоставить его с нашим клиническим опытом, то нужно будет прийти к совершенно определен­ному выводу, что это описание так называемых нормальных темперамен­тов до мелочей совпадает с описанием психопатических личностей, взя­тым из клинической психиатрии; можно сказать даже больше, что правильное понимание этих типов, этих темпераментов сделалось возмож­ным только с тех пор, когда в основу этого понимания была положена психиатрическая точка зрения. Можно, думаю, с достаточной определен­ностью считать, что изучение характеров, темпераментов — нормальных или патологических — это все равно, здесь сколько-нибудь принципиаль­ной разницы нет — должно вестись при совместной работе психологов и психиатров; эта точка зрения несомненно расширяет компетенцию пси­хиатра, но она с несомненностью вытекает из существа дела; нужно при­знать, что учение о характерах должно быть предметом дисциплины, на­ходящейся на рубеже между психологией и психиатрией.

А.Е.Личко [ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ТИПЫ ПСИХОПАТИЙ И АКЦЕНТУАЦИЙ ХАРАКТЕРА]

Психопатии и акцентуации характера у подростков

Психопатии — это такие аномалии характера, которые, по словам П.Б.Ганнушкина, «определяют весь психический облик индивидуума, на­кладывая на весь его душевный склад свой властный отпечаток», «в тече­ние жизни <...> не подвергаются сколько-нибудь резким изменениям», «мешают <...> приспособляться к окружающей среде»². Эти три критерия были обозначены О.В.Кербиковым (1962) как тотальность и относительная стабильность патологических черт характера и их выраженность до степе­ни, нарушающей социальную адаптацию.

Указанные критерии служат также основными ориентирами в диаг­ностике психопатий у подростков. Тотальность патологических черт ха­рактера выступает в этом возрасте особенно ярко. Подросток, наделенный психопатией, обнаруживает свой тип характера в семье и в школе, со свер­стниками и со старшими, в учебе и на отдыхе, в труде и в развлечениях, в условиях обыденных и привычных, и в чрезвычайных ситуациях. Всюду и всегда гипертимныи подросток кипит энергией, шизоидный отгораживает­ся от окружения незримой завесой, а истероидный жаждет привлечь к себе внимание. Тиран дома и примерный ученик в школе, тихоня под суровой властью и разнузданный хулиган в обстановке попустительства, беглец из дома, где царит гнетущая атмосфера или семью раздирают противоречия, отлично уживающийся в хорошем интернате — все они не должны причис­ляться к психопатам, даже если весь подростковый период происходит у них под знаком нарушенной адаптации.

Относительная стабильность черт характера является менее доступ­ным для оценки в этом возрасте ориентиром. Слишком короток бывает еще жизненный путь. Под сколько-нибудь резкими изменениями в под­ростковом возрасте следует понимать неожиданные трансформации ха­рактера, внезапные и коренные смены типа. Если очень веселый, общи­тельный, шумливый, неугомонный ребенок превращается вдруг в угрюмого, замкнутого, ото всех отгороженного подростка или нежный, ласковый, очень чувствительный и эмоциональный в детстве становится изощрен­но-жестоким, холодно-расчетливым, бездушным к близким юношей, то все это скорее всего не соответствует критерию относительной стабильно­сти, и как бы ни были выражены психопатические черты, случаи эти не­редко оказываются за рамками психопатии. <...>

Нарушения адаптации, или, точнее, социальная дезадаптация, в слу­чаях психопатий обычно проходит через весь подростковый период. <...>

Таковы три критерия — тотальность, относительная стабильность характера и социальная дезадаптация, — позволяющие отличать психо­патии. <...>

Типы акцентуаций характера весьма сходны и частично совпадают с типами психопатий.

Еще на заре учения о психопатиях возникла проблема отграничения их от крайних вариантов нормы. В.М.Бехтерев (1886) упоминал о «пере­ходных состояниях между психопатией и нормальным состоянием». <...>

П.Б.Ганнушкин (1933) подобные случаи обозначал как «латентную психопатию», M.Framer (1949) и О.В.Кербиков (1961) — как «предпсихо-патию», Г.К.Ушаков (1973) — как «крайние варианты нормального ха­рактера» .

Наибольшую известность получил термин K.Leongard (1968) — «акцентуированная личность». Однако правильнее говорить об «акценту­ациях характера» (Личко, 1977). Личность — понятие гораздо более сложное, чем характер. Она включает интеллект, способности, наклонно­сти, мировоззрение и т.д. В описаниях K.Leongard речь идет именно о типах характера. <...>

Отличия между акцентуациями характера и психопатиями основы­ваются на диагностических критериях П.Б.Ганнушкина (1933) — О.В.Кер-бикова (1962). При акцентуациях характера может не быть ни одного из этих признаков: ни относительной стабильности характера на протяжении жизни, ни тотальности его проявлений во всех ситуациях, ни социальной дезадаптации как следствия тяжести аномалии характера. Во всяком слу­чае, никогда не бывает соответствия всем этим трем признакам психопа­тии сразу.

Обычно акцентуации развиваются в период становления характера и сглаживаются с повзрослением. Особенности характера при акцентуа­циях могут проявляться не постоянно, а лишь в некоторых ситуациях, в определенной обстановке, и почти не обнаруживаться в обычных условиях. Социальная дезадаптация при акцентуациях либо вовсе отсутствует, либо бывает непродолжительной.

В добавление к критериям П.Б.Ганнушкина — О.В.Кербикова мож­но отметить еще один важный признак, отличающий акцентуации и пси­хопатии (Лично, 1977). При психопатиях декомпенсации, острые аффек­тивные и психопатические реакции, социальная дезадаптация возникают от любых психических травм, в самых разнообразных трудных ситуаци­ях, от всевозможных поводов и даже без видимой причины. При акцен­туациях нарушения возникают только при определенного рода психичес­ких травмах, в некоторых трудных ситуациях, а именно лишь тогда, когда они адресуются к «месту наименьшего сопротивления», к «слабому звену» данного типа характера. Иные трудности и потрясения, не задевающие этой ахиллесовой пяты, не приводят к нарушениям и переносятся стой­ко. При каждом типе акцентуации имеются свойственные ему, отличные от других типов, «слабые места».

На основании сказанного можно дать следующее определение ак­центуации характера.

Акцентуации характера — это крайние варианты нормы, при ко­торых отдельные черты характера чрезмерно усилены, вследствие чего обнаруживается избирательная уязвимость в отношении определенно­го рода психогенных воздействий при хорошей и даже повышенной ус­тойчивости к другим. <...>

В зависимости от степени выраженности нами было выделено две степени акцентуации характера: явная и скрытая (Лично, Александров, 1973).

Явная акцентуация. Эта степень акцентуации относится к крайним вариантам нормы. Она отличается наличием довольно постоянных черт определенного типа характера. <...>

В подростковом возрасте особенности характера часто заостряются, а при действии психогенных факторов, адресующихся к «месту наимень­шего сопротивления», могут наступать временные нарушения адаптации, отклонения в поведении. При повзрослении особенности характера оста­ются достаточно выраженными, но компенсируются и обычно не мешают адаптации.

Скрытая акцентуация. Эта степень, видимо, должна быть отнесена не к крайним, а к обычным вариантам нормы. В обыденных, привычных условиях, черты определенного типа характера выражены слабо или не проявляются совсем. Даже при продолжительном наблюдении, разносто­ронних контактах и детальном знакомстве с биографией трудно бывает составить четкое представление об определенном типе характера. Одна­ко черты этого типа могут ярко, порой неожиданно, выявиться под влия­нием тех ситуаций и психических травм, которые предъявляют повышен­ные требования к «месту наименьшего сопротивления». Психогенные факторы иного рода, даже тяжелые, не только не вызывают психических расстройств, но могут даже не выявить типа характера. Если же такие черты и выявляются, это, как правило, не приводит к заметной социаль­ной дезадаптации. <...>

Краткие сведения о группировках типов психопатий и акцентуаций характера

<...>Систематика, которой мы придерживаемся при дальнейшем из­ложении, в основном исходит из классификации П.Б.Ганнушкина (1933), Г.Е.Сухаревой (1959) и типов акцентуированных личностей у взрослых, по K.Leongard (1964, 1968)¹. Однако наша систематика отличается от пре­дыдущих двумя особенностями. Во-первых, она предназначена специаль­но для подросткового возраста. Все типы описываются такими, какими они в этом возрасте предстают. Во-вторых, она охватывает психопатии, т.е. патологические отклонения характера и акцентуации, т.е. крайние варианты нормы. <...>

Гипертимный тип

Этот тип психопатий детально описан Schneider (1923) и П.Б.Ган-нушкиным (1933) у взрослых и Г.Е.Сухаревой (1959) у детей и подрост­ков. П.Б.Ганнушкин дал этому типу название «конституционально-воз­бужденный» и включил в группу циклоидов. <...>

Спервых лет жизни они везде вносят много шума, любят компании сверстников и стремятся командовать ими. Воспитатели детских учреждений жалуются на их не­угомонность. <...>

Первые трудности могут выявиться при поступлении в школу. При хороших способностях, живом уме, умении все схватывать на лету обна­руживается неусидчивость, отвлекаемость, недисциплинированность. Учатся поэтому они очень неровно — то блеснут пятерками, то «нахвата­ют» двоек. <...>

Главная черта гипертимных подростков — почти всегда очень хо­рошее, даже приподнятое настроение. Лишь изредка и ненадолго эта сол­нечность омрачается вспышками раздражения, гнева, агрессии.

<...>Хорошее настроение гипертимных подростков гармонично со­четается с хорошим самочувствием, высоким жизненным тонусом, неред­ко цветущим внешним видом. У них всегда хороший аппетит и здоро­вый сон. <...>

Реакция эмансипации¹ бывает особенно отчетливой. В силу этого с родителями, педагогами, воспитателями легко возникают конфликты. К ним ведут мелочный контроль, повседневная опека, наставления и нраво­учения, «проработка» в семье и на публичных собраниях. Все это обычно вызывает только усиление «борьбы за самостоятельность», непослушание, нарочитое нарушение правил и порядков. Стараясь вырваться из-под опе­ки семьи, гипертимные подростки охотно уезжают в лагеря, уходят в ту­ристские походы и т.п., но и там вскоре приходят в столкновение с уста­новленным режимом и дисциплиной. Как правило, обнаруживается склонность к самовольным отлучкам, иногда продолжительным. Истин­ные побеги из дому у гипертимов встречаются нечасто. <...>

Реакция группирования проходит не только под знаком постоянно­го тяготения к компаниям сверстников, но и стремления к лидерству в этих компаниях. <...>

Неудержимый интерес ко всему вокруг делает гипертимных подрост­ков неразборчивыми в выборе знакомств. Контакт со случайными встреч­ными не представляет для них проблемы. Устремляясь туда, где «кипит жизнь», они порой могут оказаться в неблагоприятной среде, попасть в асоциальную группу. Всюду они быстро осваиваются, перенимают мане­ры, обычаи, поведение, одежду, модные «хобби». <„.>

Алкоголизация представляет для гипертимов серьезную опасность с подросткового возраста. Выпивают они в компаниях с приятелями.

Предпочитают неглубокие эйфоризирующие стадии опьянения, но легко тановятся на путь частых и регулярных выпивок. <...>

Реакция увлечения отличается у гипертимных подростков богат-:твом и разнообразием проявлений, но главное — крайним непостоян­ном хобби. Коллекции сменяются азартными играми, одно спортивное увлечение другим, один кружок на другой, мальчики нередко отдают мимолетную дань техническим увлечениям, девочки — художественной са­модеятельности. <...>

Аккуратность отнюдь не составляет их отличительной черты ни в занятиях, ни в выполнении обещаний, ни, что особенно бросается в глаза, в денежных делах. Рассчитывать они не умеют и не хотят, охотно берут в долг, отодвигая в сторону неприятную мысль о последующей расплате. <...> Всегда хорошее настроение и высокий жизненный тонус создают благоприятные условия для переоценки своих способностей и возможно­стей. Избыточная уверенность в своих силах побуждает «показать себя», предстать перед окружающими в выгодном свете, прихвастнуть. Но им присуща искренность задора, действительная уверенность в собственных силах, а не натужное стремление «показать себя больше, чем есть на са­мом деле», как у настоящих истероидов. Лживость не является их харак­терной чертой, она может быть обусловлена необходимостью извернуться в трудной ситуации. <...>

Самооценка гипертимных подростков отличается достаточной иск­ренностью. <...>

Гипертимно-неустойчивый вариант психопатизации является наи­более частым. Здесь жажда развлечений, веселья, рискованных похожде­ний все более выступает на первый план и толкает на пренебрежение за­нятиями и работой, на алкоголизацию и употребление наркотиков, на сексуальные эксцессы и делинквентность — что в конечном итоге может привести к асоциальному образу жизни. <...>

Решающую роль в том, что на гипертимной акцентуации произрас­тает гипертимно-неустойчивая психопатия, обычно играет семья. Как чрезмерная опека — гиперпротекция, мелочный контроль и жестокий диктат, да еще сочетающийся с неблагополучием внутрисемейных отно­шений, так и гипоопека, безнадзорность могут служить стимулами к раз­витию гипертимно-неустойчивой психопатии.

Гипертимно-истероидный вариант встречается значительно реже. На фоне гипертимности постепенно вырисовываются истероидные черты. При столкновении с жизненными трудностями, при неудачах, в отчаянных ситуациях и при угрозе серьезных наказаний возникает и желание раз­жалобить других (вплоть до демонстративных суицидных действий), и произвести впечатление своей незаурядностью, и прихвастнуть, «пустить пыль в глаза». Возможно, в развитии этого типа также важнейшую роль играет среда. Воспитание по типу «кумира семьи» (Гиндикин, 1961), по­такание прихотям в детстве, избыток похвал по поводу мнимых и действительных способностей и талантов, привычка всегда быть на виду, со­зданная родителями, а иногда и неправильными действиями воспитателей, обусловливают в подростковом периоде трудности, которые могут ока­заться непреодолимыми. <...>

Гипертимно-аффективный вариант психопатизации отличается уси­лением черт аффективной взрывчатости, что создает сходство с эксплозив­ными психопатиями. Вспышки раздражения и гнева, нередко свойствен­ные гипертимам, когда они встречают противодействие или терпят неудачи, здесь становятся особенно бурными и возникают по малейшему поводу. На высоте аффекта нередко утрачивается контроль над собой: брань и угрозы вырываются без всякого учета обстановки, в агрессии соб­ственные силы не соизмеряются с силами объекта нападения, а сопротив­ление может достигать «буйного безумства». Все это обычно позволяет го­ворить о формировании психопатии возбудимого типа. Это понятие, нам представляется, подразумевает весьма сборную группу. Сходство гипер-тимной аффективности с эксплозивностью эпилептоидов остается чисто внешним: здесь присуща большая отходчивость, склонность легко про­щать обиды и даже дружить с тем, с кем только что был в ссоре. Отсут­ствуют и другие эпилептоидные черты. Возможно, в формировании этого варианта психопатизации существенную роль могут играть не столь ред­кие у мальчиков гипертимного типа черепно-мозговые травмы. <...>

Циклоидный тип

Как известно, этот тип был описан в 1921 г. Kretschmer и сперва стал широко использоваться в психиатрических исследованиях. П.Б.Ганнушкин (1933) включил в «группу циклоидов» четыре типа психопатов: «конституционально-депрессивных», «конституционально-возбужденных» (гипертимных), циклотимиков и эмотивно-лабильных. Циклотимия им рассматривалась как тип психопатии. <...>

<...> В подростковом возрасте можно видеть два варианта цикло­идной акцентуации: типичные и лабильные циклоиды.

Типичные циклоиды в детстве ничем не отличаются от сверстников или чаще производят впечатление гипертимов. С наступлением пубертат­ного периода (у девочек это может совпасть с менархе) возникает первая субдепрессивная фаза. Ее отличает склонность к апатии и раздражитель­ности. С утра ощущается вялость и упадок сил, все валится из рук. То, что раньше давалось легко и просто, теперь требует неимоверных усилий. Труднее становится учиться. Людское общество начинает тяготить, ком­пании сверстников избегаются, приключения и риск теряют всякую при­влекательность. Прежде шумные и бойкие подростки в эти периоды ста­новятся вялыми домоседами. Падает аппетит, но вместо свойственной выраженным депрессиям бессонницы нередко наблюдается сонливость (Озерецковский, 1972). Созвучно настроению все приобретает пессимисти­ческую окраску. Мелкие неприятности и неудачи, которые обычно начинают сыпаться из-за падения работоспособности, переживают крайне тяжело. На замечания и укоры нередко отвечают раздражением, порой грустью и гневом, но в глубине души впадая еще в большее уныние. Серьезные неудачи и нарекания окружающих могут углубить субдепрессивное состояние или вызвать острую аффективную реакцию с суицидными попытками. Обычно лишь только в этом случае циклоидные подростки попадают под наблюдение психиатра. <...>

У типичных циклоидов фазы обычно непродолжительны и длятся цве-три недели. <...>

У циклоидных подростков имеются свои «места наименьшего сопро­тивления». Важнейшим из них, вероятно, является неустойчивость к ко­ренной ломке жизненного стереотипа. Этим, видимо, объясняются прису­щие циклоидам затяжные субдепрессивные реакции на первом курсе высших учебных заведений (Строгонов, 1973). Резкое изменение харак­тера учебного процесса, обманчивая легкость первых студенческих дней, отсутствие ежедневного контроля со стороны преподавателей, сменяюще­еся необходимостью усвоить в короткий период зачетно-экзаменационной сессии гораздо больший, чем в школе, материал, — все это ломает приви­тый предшествующими десятилетиями учебный стереотип. Способность в период подъема на лету усваивать материал школьной программы здесь оказывается недостаточной. Упущенное приходится наверстывать усилен­ными занятиями, а в субдепрессивной фазе и это не приводит к желае­мым результатам. Переутомление и астения затягивают субдепрессивную фазу, появляется отвращение к учебе и к умственной работе вообще.

Лабильные циклоиды, в отличие от типичных, во многом приближа­ются к лабильному (эмоционально-лабильному или реактивно-лабильному) типу. Фазы здесь гораздо короче — несколько «хороших» дней сменяют несколько «плохих». «Плохие» дни более отмечены дурным настроением, чем вялостью, упадком сил или неудовлетворительным самочувствием. В пределах одного периода возможны короткие перемены настроения, выз­ванные соответствующими известиями или событиями. Но, в отличие от описываемого далее лабильного типа, нет чрезмерной эмоциональной реак­тивности, постоянной готовности настроения легко и круто меняться от незначительных причин.

Подростковые поведенческие реакции у циклоидов, как типичных, так и лабильных, обычно выражены умеренно. Эмансипационные устрем­ления и реакции группирования со сверстниками усиливаются в период подъема. Увлечения отличаются нестойкостью — в субдепрессивные пе­риоды их забрасывают, в период подъема находят новые или возвраща­ются к прежним заброшенным. Заметного снижения сексуального влече­ния в субдепрессивной фазе сами подростки обычно не отмечают, хотя, по наблюдению близких, сексуальные интересы в «плохие дни» гаснут. Вы­раженные нарушения поведения (делинквентность, побеги из дому, зна­комство с наркотиками) мало свойственны циклоидам. К алкоголизации в компаниях они обнаруживают склонность в периоды подъема. Суици­дальное поведение в виде аффективных (но не демонстративных) попы­ток или истинных покушений возможно в субдепрессивной фазе.

Самооценка характера у циклоидов формируется постепенно, по мере того, как накапливается опыт «хороших» и «плохих» периодов. У подростков этого опыта еще нет, и поэтому самооценка может быть еще очень неточна. <...>

Лабильный тип

Этот тип наиболее полно описан под разными наименованиями «эмоционально-лабильный», (Schneider, 1923),«реактивно-лабильный» (Ганнушкин, 1933) или «эмотивно-лабильный» (Leongard, 1964, 1968) и др. <...>

В детстве лабильные подростки, как правило, особенно не выделяют­ся среди сверстников. Лишь у некоторых обнаруживается склонность к невротическим реакциям. Однако почти у всех детство наполнено инфек­ционными заболеваниями, вызываемыми условно-патогенной флорой. Частые ангины, непрерывные «простуды», хронические пневмонии, ревма­тизм, пиелоциститы, холециститы и др. заболевания хотя протекают и не в тяжелых формах, но склонны принимать затяжное и рецидивирующее течение. Возможно, фактор «соматической инфантилизации» играет важ­ную роль во многих случаях формирования лабильного типа.

Главная черта лабильного типа — крайняя изменчивость настрое­ния. <...>

Можно говорить о намечающемся формировании лабильного типа в случаях, когда настроение меняется слишком часто и чрезмерно круто, а поводы для этих коренных перемен бывают ничтожными. Кем-то нелест­но сказанное слово, неприветливый взгляд случайного собеседника, не­кстати пошедший дождь, оторвавшаяся от костюма пуговица способны погрузить в унылое и мрачное расположение духа при отсутствии каких-либо серьезных неприятностей и неудач. В то же время какая-нибудь приятная беседа, интересная новость, мимолетный комплимент, удачно к случаю одетый костюм, услышанные от кого-либо, хотя и малореальные, но заманчивые перспективы могут поднять настроение, даже отвлечь от действительных неприятностей, пока они снова не напомнят чем-либо о себе. При психиатрическом осмотре во время откровенных и волнующих бесед, когда приходится касаться самых разных сторон жизни, на протя­жении получаса можно видеть не раз готовые навернуться слезы и вско­ре радостную улыбку.

Настроению присущи не только частые и резкие перемены, но и значительная их глубина. От настроения данного момента зависят и са­мочувствие, и аппетит, и сон, и трудоспособность, и желание побыть одно­му или только вместе с близким человеком или же устремиться в шум­ное общество, в компанию, на люди. Соответственно настроению и будущее то расцвечивается радужными красками, то представляется се­рым и унылым, и прошлое предстает то как цепь приятных воспомина­ний, то кажется сплошь состоящим из неудач, ошибок и несправедливос­тей. Одни и те же люди, одно и то же окружение кажутся то милым, интересным и привлекательным, то надоевшим, скучным и безобразным, наделенным всяческими недостатками.

Маломотивированная смена настроения иногда создает впечатление о поверхностности и легкомыслии. Но это суждение не соответствует исти­не. Представители лабильного типа способны на глубокие чувства, на боль­шую и искреннюю привязанность. Это прежде всего сказывается в их от­ношении к родным и близким, но лишь к тем, от кого они сами чувствуют любовь, заботу и участие. К ним привязанность сохраняется, несмотря на легкость и частоту мимолетных ссор.

Не менее свойственна лабильным подросткам и преданная дружба. В друге они стихийно ищут психотерапевта. Они предпочитают дружить с тем, кто в минуты грусти и недовольства способен отвлечь, утешить, расска­зать что-нибудь интересное, приободрить, убедить, что «все не так страшно», но и в то же время в минуты эмоционального подъема легко откликнуться на радость и веселье, удовлетворить потребность сопереживания.

Лабильные подростки весьма чутки ко всякого рода знакам внима­ния, благодарности, похвалам и поощрениям — все это доставляет им искреннюю радость, но вовсе не побуждает к заносчивости или самомне­нию. Порицания, осуждения, выговоры, нотации глубоко переживаются и способны вторгнуть в беспросветное уныние. Действительные неприятно­сти, утраты, несчастья лабильные подростки переносят чрезвычайно тяже­ло, обнаруживая склонность к реактивным депрессиям, тяжелым невро­тическим срывам.

Реакция эмансипации у лабильных подростков выражена весьма умеренно. Им хорошо в семье, если они чувствуют там любовь, тепло и уют. Эмансипационная активность проявляется в виде коротких вспышек, обусловленных капризами настроения и обычно трактуемых взрослыми как простое упрямство. <...>

Им чужд и опьяняющий азарт игр, и скрупулезная дотошность кол­лекционирования, и настойчивое совершенствование силы, ловкости умений и высоты утонченных интеллектуально-эстетических наслаждений. <...>

Самооценка отличается искренностью (Ефременкова, Иванов, 1971). Лабильные подростки хорошо знают особенности своего характера, знают, что они — «люди настроения» и что от настроения у них все зависит. От­давая отчет в слабых сторонах своей натуры, они не пытаются что-либо скрыть или затушевать, а как бы предлагают окружающим принимать их такими, какие они есть. В том, как относятся к ним окружающие, они обнаруживают удивительно хорошую интуицию — сразу, при первом контакте чувствуя, кто к ним расположен, кто безразличен, а в ком та­ится хоть капля недоброжелательности или неприязни. Ответное отноше­ние возникает незамедлительно и без попыток его утаить. <...>

Астено-невротический тип

У подростков астено-невротического типа с детства нередко обнару­живаются признаки невропатии — беспокойный сон и плохой аппетит, капризность, пугливость, плаксивость, иногда ночные страхи, ночной ану-рез, заикание и т.п.

Главными чертами астено-невротической акцентуации являются повышенная утомляемость, раздражительность и склонность к ипохонд-ричности. Утомляемость особенно проявляется в умственных занятиях. Умеренные физические нагрузки переносятся лучше, однако физические напряжения, например обстановка спортивных соревнований, оказывают­ся невыносимыми. Раздражительность неврастеников существенно отли­чается от гневности эпилептоидов и вспыльчивости гипертимов и более всего сходна с аффективными вспышками у подростков лабильного типа. Раздражение, нередко по ничтожному поводу, легко изливается на окру­жающих, порой случайно попавших под горячую руку, и столь же легко сменяется раскаянием и даже слезами. В отличие от эпилептоидов аф­фект не отличается ни постепенным накипанием, ни силой, ни продолжи­тельностью. В отличие от вспыльчивости гипертимов поводом для вспы­шек вовсе не обязательно служит встречаемое противодействие, бурного неистовства аффект также не достигает. Склонность к ипохондризации является особенно типичной чертой. Такие подростки внимательно при­слушиваются к своим телесным ощущениям, крайне подвержены ятро-гении, охотно лечатся, укладываются в постель, подвергаются осмотрам. Наиболее частым источником ипохондрических переживаний, особенно у мальчиков, становится сердце (Кургановский, 1965).

Делинквентность, побеги из дому, алкоголизация и другие нарушения поведения подросткам астено-невротического типа не свойственны. Но это не означает, что специфически подростковые поведенческие реакции у них отсутствуют. Стремление к эмансипации или тяга к группированию со сверстниками, не получая прямого выражения в силу астеничности, утомля­емости и т.п., могут исподволь подогревать маломотивированные вспышки раздражения в отношении родителей, воспитателей, старших вообще, побуж­дать к обвинению родителей в том, что их здоровью уделяется мало внима­ния, или же порождать глухую неприязнь к сверстникам, у которых специ­фически-подростковые поведенческие реакции выражаются прямо и открыто. Сексуальная активность обычно ограничивается короткими и быстро истощающимися вспышками. К сверстникам тянутся, скучают без их компании, но быстро от них устают и ищут отдыха, одиночества или об­щества с близким другом.

Самооценка астено-невротических подростков обычно отражает их ипохондрические установки. Они отмечают зависимость плохого настро­ения от дурного самочувствия, плохой сон ночью и сонливость днем, раз­битость по утрам. В мыслях о будущем центральное место занимают за­боты о собственном здоровье. Они сознают также, что утомляемость и раздражительность глушат их интерес к новому, делают непереносимыми критику и возражения, стесняющие их правила. Однако далеко не все особенности отношений подмечаются достаточно хорошо. <...>

Сенситивный тип

С детства проявляется пугливость и боязливость. Такие дети часто боятся темноты, сторонятся животных, страшатся остаться одни. Они чуж­даются слишком бойких и шумных сверстников, не любят чрезмерно под­вижных и озорных игр, рискованных шалостей, избегают больших детс­ких компаний, чувствуют робость и застенчивость среди посторонних, в новой обстановке и вообще не склонны к легкому общению с незнакомы­ми людьми. Все это иногда производит впечатление замкнутости, отгоро­женности от окружающего и заставляет подозревать свойственные шизо­идам аутистические наклонности. Однако с теми, к кому эти дети привыкли, они достаточно общительны. Сверстникам они нередко пред­почитают игры с малышами, чувствуя себя среди них увереннее и спокой­нее. Не проявляется также свойственный шизоидам ранний интерес к абстрактным знаниям, «детская энциклопедичность». Многие чтению охотно предпочитают тихие игры, рисование, лепку. К родным они иног­да обнаруживают чрезвычайную привязанность, даже при холодном от­ношении или суровом обращении с их стороны. Отличаются послушани­ем, часто слывут «домашним ребенком».

Школа пугает их скопищем сверстников, шумом, возней, суетой и драками на переменах, но, привыкнув к одному классу и даже страдая от некоторых соучеников, они неохотно переходят в другой коллектив. Учат­ся обычно старательно. Пугаются всякого рода контрольных, проверок, экзаменов. Нередко стесняются отвечать перед классом, боясь сбиться, вызвать смех, или, наоборот, отвечают гораздо меньше того, что знают, что­бы не прослыть выскочкой или чрезмерно прилежным учеником среди одноклассников.

Начало пубертатного периода обычно проходит без особых осложне­ний. Трудности адаптации чаще возникают в 16—19 лет. Именно в этом возрасте выступают оба главных качества сенситивного типа, отмеченные П.Б.Ганнушкиным, — «чрезвычайная впечатлительность» и «резко выра­женное чувство собственной недостаточности» (Ганнушкин, 1964).

Реакция эмансипации у сенситивных подростков бывает выражена довольно слабо. К родным сохраняется детская привязанность. К опеке старших относятся не только терпимо, но даже охотно ей подчиняются. Упреки, нотации и наказания со стороны близких скорее вызывают сле­зы, угрызения и даже отчаяние, чем обычно свойственный подросткам протест. <...>

Рано формируется чувство долга, ответственности, высоких мораль­ных и этических требований и к окружающим, и к самому себе. Сверст­ники ужасают грубостью, жестокостью, циничностью. В себе же видится множество недостатков, особенно в области качеств морально-этических и волевых. Источником угрызений у подростков мужского пола зачастую служит столь частый в этом возрасте онанизм. Возникают самообвинения в «гнусности» и «распутстве», жестокие укоры себя в неспособности удер­жаться от пагубной привычки. Онанизму приписываются также собствен­ное слабоволие во всех областях, робость и застенчивость, неудачи в учебе вследствие якобы слабеющей памяти или свойственная иногда периоду роста худоба, диспропорциональность телосложения и т.п.

Чувство собственной неполноценности у сенситивных подростков делает особенно выраженной реакцию гиперкомпенсации. Они ищут са­моутверждения не в стороне от слабых мест своей натуры, не в областях, где могут раскрыться их способности, а именно там, где особенно чувству­ют свою неполноценность. Девочки стремятся показать свою веселость. Робкие и стеснительные мальчики натягивают на себя личину развязно­сти и даже нарочитой заносчивости, пытаются показать свою энергию и волю. Но как только ситуация неожиданно для них требует смелой ре­шительности, они тотчас же пасуют. Если удается установить с ними до­верительный контакт и они чувствуют от собеседника симпатию и под­держку, то за спавшей маской «все нипочем» оказываются жизнь, полная укоров и самобичевания, тонкая чувствительность и непомерно высокие требования к самому себе. Нежданное участие и сочувствие могут сменить заносчивость и браваду на бурно хлынувшие слезы.

В силу той же реакции гиперкомпенсации сенситивные подростки оказываются на общественных постах (старосты и т.п.). Их выдвигают воспитатели, привлеченные послушанием и старательностью. Однако их хватает лишь на то, чтобы с большой личной ответственностью выполнять формальную сторону порученной им функции, но неформальное лидер­ство в таких коллективах достается другим. Намерение избавиться от робости и слабоволия толкает мальчиков на занятия силовыми видами спорта: борьбой, гантельной гимнастикой и т.п.

В отличие от шизоидов, сенситивные подростки не отгораживаются от товарищей, не живут в воображаемых фантастических группах и не способны быть «белой вороной» в обычной подростковой среде. Они раз­борчивы в выборе приятелей, предпочитают близкого друга большой ком­пании, очень привязчивы в дружбе. Некоторые из них любят иметь более старших по возрасту друзей. Обычная подростковая группа ужасает их господствующими там шумом, развязностью, грубостью. <...>

Ни к алкоголизации, ни к употреблению наркотиков, ни к делинк-вентному поведению сенситивные подростки не склонны. Сенситивные юноши, как правило, даже не курят, алкогольные напитки же способны внушать им отвращение. <...>

Самооценка сенситивных подростков отличается довольно высоким уровнем объективности. Подмечается свойственная с детства обидчивость и чувствительность, застенчивость, которая особенно мешает подружиться с кем хочется, неумение быть вожаком, заводилой, душой компании, еприязнь к авантюрам и приключениям, всякого рода риску и острым ощущениям, отвращение к алкоголю, нелюбовь к флирту и ухаживаниям. Они подчеркивают, что не склонны ни легко ссориться, ни быстро мириться. У многих из них имеются проблемы, к которым они не могут определить своего отношения или не хотят сделать это. Чаще всего этими проблемами являются отношение к друзьям, к своему окружению, к критике ; свой адрес, к деньгам, к спиртным напиткам. Видимо, все это бывает вязано с окрашенными эмоциями, затаенными переживаниями. Питая вращение ко лжи и маскировке, сенситивные подростки отказ предпочитают неправде.

Слабым звеном сенситивных личностей является отношение к ним окружающих. Непереносимой для них оказывается ситуация, где они становятся объектом насмешек или подозрения в неблаговидных поступках, согда на их репутацию падает малейшая тень или когда они подвергаются несправедливым обвинениям. <...>

Психастенический тип

Психастенические проявления в детстве незначительны и ограничи-заются робостью, пугливостью, моторной неловкостью, склонностью к рас-зуждательству и ранними «интеллектуальными интересами». <...>

Иногда уже в детском возрасте обнаруживаются навязчивые явле-аия, особенно фобии — боязнь незнакомых людей и новых предметов, тем­ноты, боязнь оказаться за запертой дверью и т.п. Реже можно наблюдать появление навязчивых действий, невротических тиков и т.п.

Критическим периодом, когда психастенический характер разверты­вается почти во всей своей полноте, являются первые классы школы. В эти годы безмятежное детство сменяется первыми требованиями к чувству от­ветственности. Подобные требования представляют один из самых чувстви­тельных ударов для психастенического характера. Воспитание в условиях «повышенной ответственности», когда родители возлагают недетские забо­ты по надзору и уходу за младшими или беспомощными стариками, поло­жение старшего среди детей в трудных материальных и бытовых условиях способствуют становлению психастении (Сухарева, 1959). <...>

Главными чертами психастенического типа в подростковом возрас­те являются нерешительность и склонность к рассуждательству, тревож­ная мнительность и любовь к самоанализу и, наконец, легкость образова­ния обсессий — навязчивых страхов, опасений, действий, ритуалов, мыслей, представлений.

Тревожная мнительность психастенического подростка отличается от сходных черт астено-невротического и сенситивного типов. Если асте-но-невротическому типу присущ страх за свое здоровье (ипохондрическая направленность мнительности и тревоги), а для сенситивного типа свой­ственно беспокойство по поводу отношения, возможных насмешек, пересудов, неблагоприятного мнения о себе окружающих (релативная направ­ленность мнительности и тревоги), то опасения психастеника целиком адресуются к возможному, даже к маловероятному в будущем (футурис­тическая направленность). Как бы чего не случилось ужасного и непоп­равимого, как бы не произошло какого-либо непредвиденного несчастья с ними самими, а еще страшнее — с теми близкими, к которым они обнару­живают патологическую привязанность. Опасности реальные и невзгоды, уже случившиеся, пугают куда меньше. У подростков особенно характер­ной бывает тревога за мать — как бы она не заболела и не умерла, хотя ее здоровье никому не внушает никаких опасений, как бы не попала в катастрофу, не погибла бы под транспортом. Если мать опаздывает с ра­боты, где-то без предупреждения задержалась, психастенический подрос­ток не находит себе места.

Защитой от постоянной тревоги за будущее становятся специально выдуманные приметы и ритуалы. Если, например, шагая в школу, обходить все люки, не наступая на их крышки, то не провалишься на экзаменах; если не дотрагиваться до ручек двери, то не заразишься и не заболеешь; если при всякой вспышке страха за мать произносить про себя самим придуманное заклинание, то с ней ничего не случится и т.п. Другой защитой становится специально выработанный педантизм и формализм. <...>

Нерешительность и рассуждательство у психастенического подростка идут рука об руку. Такие подростки бывают сильны на словах, но не в дей­ствиях. Всякий самостоятельный выбор, как бы малозначим он ни был,— например, какой фильм пойти посмотреть в воскресенье,— может стать предметом долгих и мучительных колебаний. Однако уже принятое реше­ние должно быть немедленно исполнено. Ждать психастеники не умеют, проявляя удивительное нетерпение. У психастенических подростков неред­ко приходится видеть реакцию гиперкомпенсации в отношении своей не­решительности и склонности к сомнениям. Эта реакция проявляется у них самоуверенными и безапелляционными суждениями, утрированной реши­тельностью и скоропалительностью действий в моменты, когда требуется неторопливая осмотрительность и осторожность. Постигающие вследствие этого неудачи еще более усиливают нерешительность и сомнения.

Склонность к самоанализу более всего распространяется на размыш­ления по поводу мотивов своих поступков и действий, проявляется в ком­пании в своих ощущениях и переживаниях.

Физическое развитие психастеников обычно оставляет желать луч­шего. Спорт, как и все ручные навыки, дается им плохо. Обычно у психа­стенических подростков особенно слабы и неловки руки при более силь­ных ногах. Поэтому привлечение к спорту лучше начинать с бега, прыжков, лыж и т.п., что такому подростку облегчает возможность утвер­диться. <...>

Все описанные формы проявления подростковых нарушений пове­дения несвойственны психастеникам. Ни делинквентность, ни побеги из дому, ни алкоголь, ни наркотики, ни даже суицидальное поведение в труд­ных ситуациях нами не встречались. Их место, видимо, полностью вытес­нили навязчивости, мудрствование и самоанализ.

Самооценка, несмотря на склонность к самоанализу, далеко не все­гда бывает правильной. Часто выступает тенденция находить у себя са­мые разнообразные черты характера, включая совершенно несвойственные (например, истероидные). <...>

Шизоидный тип

Название «шизоид» обычно приписывается Kretschmer (1921), хотя впервые было употреблено в 1917 г. Эльмигером (цит. по: Юдин, 1926), но именно благодаря первому оно стало наиболее распространенным для обозначения этого типа характера. <...>

Наиболее существенной чертой данного типа считается замкнутость (Kahn, 1926), отгороженность от окружающего, неспособность или нежела­ние устанавливать контакты, снижение потребности в общении. <...>

<...> Шизоидные черты выявляются раньше, чем особенности ха­рактера всех других типов. С первых детских лет поражает ребенок, ко­торый любит играть один, не тянется к сверстникам, избегает шумных забав, предпочитает держаться среди взрослых, иногда подолгу молча слу­шает их беседы. К этому иногда добавляется какая-то холодность и не­детская сдержанность. <...>

Подростковый период является самым тяжелым для шизоидной психопатии.

С наступлением полового созревания все черты характера выступа­ют с особой яростью. Замкнутость, отгороженность от сверстников броса­ются в глаза. Иногда духовное одиночество даже не тяготит шизоидного подростка, который живет в своем мире, своими необычными для других интересами и увлечениями, относясь со снисходительным пренебрежени­ем или явной неприязнью ко всему, что наполняет жизнь других подрос­тков. Но чаще же шизоиды страдают сами от своей замкнутости, одино­чества, неспособности к общению, невозможности найти себе друга по душе. Неудачные попытки завязать приятельские отношения, мимозопо-добная чувствительность в моменты их поиска, быстрая истощаемость в контакте («не знаю о чем еще говорить») нередко побуждают к еще боль­шему уходу в себя.

Недостаток интуиции проявляется отсутствием «непосредственного чутья действительности» (Ганнушкин, 1933), неумением проникнуть в чу­жие переживания, угадать желания других, догадаться о неприязненном отношении к себе или, наоборот, о симпатии и расположении, уловить тот момент, когда не следует навязывать свое присутствие и когда, наоборот, надо выслушать, посочувствовать, не оставлять собеседника с самим собой.

К дефициту интуиции следует добавить тесно с ним связанный не­достаток сопереживания — неумение разделять радость и печаль другого, понять обиду, прочувствовать чужое волнение и беспокойство. Иногда это обозначают как слабость эмоционального резонанса. Недостаток интуи­ции и сопереживания обусловливает, вероятно, то, что называют холодно­стью шизоидов. Их поступки могут быть жестокими, что скорее связано с неспособностью вчувствоваться в страдания других, чем желанием полу­чить садистическое наслаждение. К гамме шизоидных особенностей мож­но добавить неумение убеждать своими словами других (Каменева, 1974).

Внутренний мир почти всегда закрыт от посторонних взоров. Лишь перед немногими избранными занавес может внезапно приподняться, но никогда не до конца, и столь же нежданно вновь упасть. Шизоид неред­ко раскрывается перед людьми малознакомыми, даже случайными, но чем-то импонирующими его прихотливому выбору. Но он может навсег­да остаться скрытой, непонятной вещью в себе для близких или тех, кто знает его много лет. Богатство внутреннего мира свойственно далеко не всем шизоидным подросткам и, конечно, связано с определенным интел­лектом или талантом. Поэтому далеко не каждый из них может послу­жить иллюстрацией слов (Kretschmer, 1921) о подобии шизоидов «лишен­ным украшений римским виллам, ставни которых закрыты от яркого солнца, но в сумерках которых справляются роскошные пиры». Но во всех случаях внутренний мир шизоидов бывает заполнен увлечениями и фантазиями. <...>

Недоступность внутреннего мира и сдержанность в проявлении чувств делают непонятными и неожиданными для окружения многие поступки шизоидов, ибо все, что им предшествовало,— весь ход пережи­ваний и мотивов — осталось скрытым. Некоторые выходки носят харак­тер чудачества, но, в отличие от истероидов, они не служат цели привлечь в себе всеобщее внимание.

Реакция эмансипации нередко проявляется весьма своеобразно. Шизоидный подросток может долго терпеть мелочную опеку в быту, под­чиняться установленному для него распорядку жизни и режиму, но реа­гировать бурным протестом на малейшую попытку вторгнуться без по­зволения в мир его интересов, увлечений и фантазий. Вместе с тем эмансипационные устремления легко могут оборачиваться социальной нонконформностью — негодованием по поводу существующих правил и порядков, насмешками над распространенными вокруг идеалами, духовны­ми ценностями, интересами, злопыхательством по поводу «отсутствия сво­боды». Подобного рода суждения могут долго и скрытно вынашиваться и неожиданно для окружающих реализоваться в публичных выступлениях или решительных действиях. Зачастую поражает прямолинейная крити­ка других лиц без учета ее последствий для себя.

Как правило, шизоидные подростки стоят особняком от компаний сверстников. Их замкнутость затрудняет вступление в группу, а их непо­датливость общему влиянию, общей атмосфере, их неконформность не по­зволяют ни слиться с группой, ни подчиниться ей. Попав же в подростковую группу, нередко случайно, они остаются в ней белыми воронами. Иногда они подвергаются насмешкам и даже жестоким преследованиям со стороны сверстников, иногда же, благодаря своей независимости, холод­ной сдержанности, неожиданному умению постоять за себя, они внушают уважение и заставляют соблюдать дистанцию. Успех в группе сверстни­ков может оказаться в сфере сокровенных мечтаний шизоидного подрос­тка. В своих фантазиях он творит подобные группы, где занимает поло­жение вождя и любимца, где чувствует себя свободно и легко и получает те эмоциональные контакты, которых не достает ему в реальной жизни.

Реакция увлечения у шизоидных подростков выступает обычно ярче, чем все другие специфические поведенческие реакции этого возра­ста. Увлечения нередко отличаются необычностью, силой и устойчивос­тью. Чаще всего приходится встречать интеллектуально-эстетические хобби. Большинство шизоидных подростков любит книги, поглощают их запоем, чтению предпочитают все другие развлечения. Выбор для чтения может быть строго избирательным — только определенная эпоха из ис­тории, только определенный жанр литературы, определенное течение в философии и т.п. Вообще в интеллектуально-эстетических хобби поража­ет прихотливость выбора предмета. Нам приходилось встречать у совре­менных подростков увлечение санскритом, китайскими иероглифами, древнееврейским языком, срисовыванием порталов соборов и церквей, генеалогией дома Романовых, органной музыкой, сопоставлением консти­туций разных государств и разных времен и т.д. и т.п. Все это никогда не делается напоказ, а только для себя. Увлечениями делятся, если встре­чают искренний интерес. Часто таят их, боясь непонимания и насмешек. При менее высоком уровне интеллекта и эстетических притязаний дело может ограничиться менее изысканными, но не менее странными предме­тами увлечений. <...>

На втором месте стоят хобби мануально-телесного типа. Неуклю­жесть, неловкость, негармоничность моторики, нередко приписываемая шизоидам, встречается далеко не всегда, а упорное стремление к телесно­му совершенствованию может сгладить эти недостатки. Систематические занятия гимнастикой, плавание, велосипед, упражнения йогов сочетаются обычно с отсутствием интереса к коллективным спортивным играм. Место увлечений могут занимать одинокие многочасовые пешие или ве­лосипедные прогулки. Некоторым шизоидам хорошо даются тонкие руч­ные навыки — игра на музыкальных инструментах, прикладное искусст­во — все это также может составить предмет увлечений. <...>

Самооценка шизоидов отличается констатацией того, что связано с замкнутостью, одиночеством, трудностью контактов, непониманием со сто­роны окружающих. Отношение к другим проблемам оценивается гораз­до хуже. Противоречивости своего поведения они обычно не замечают или не придают ей значения. Любят подчеркивать свою независимость и самостоятельность. <...>

Эпилептоидный тип

Главными чертами эпилептоидного типа являются склонность к дисфориям и тесно связанная с ними аффективная взрывчатость, напря­женное состояние инстинктивной сферы, иногда достигающее аномалии влечений, а также вязкость, тугоподвижность, тяжеловесность, инертность, откладывающие отпечаток на всей психике,— от моторики и эмоциональ­ности до мышления и личностных ценностей. Дисфории, длящиеся часа­ми и днями, отличают злобно-тоскливая окраска настроения, накипающее раздражение, поиск объекта, на котором можно сорвать зло. Аффектив­ные разряды эпилептоида лишь при первом впечатлении кажутся внезап­ными. Их можно сравнить с разрывом парового котла, который прежде долго и постепенно закипает. Повод для взрыва может быть случайным, сыграть роль последней капли. Аффекты не только очень сильны, но и продолжительны — эпилептоид долго не может остыть. <...>

Картина эпилептоидной психопатии в части случаев выявляется еще в детстве. <...>

С первых лет такие дети могут подолгу, многими часами плакать и их невозможно бывает ни утешить, ни отвлечь, ни приструнить. В детстве дисфории проявляются капризами, стремлением нарочито изводить окру­жающих, хмурой озлобленностью. Рано могут обнаружиться садистичес­кие склонности — такие дети любят мучить животных, исподтишка из­бивать и дразнить младших и слабых, издеваться над беспомощными и неспособными дать отпор. В детской компании они претендуют не просто на лидерство, а на роль властелина, устанавливающего свои правила игр и взаимоотношений, диктующего всем и все, но всегда в свою пользу. Можно видеть также недетскую бережливость одежды, игрушек, всего «своего». Любые попытки покуситься на их ребячью собственность вызы­вают крайне злобную реакцию.

В первые школьные годы выступает мелочная скрупулезность в ве­дении тетрадей, всего ученического хозяйства, но эта повышенная акку­ратность превращается в самоцель и может полностью заслонить суть дела, саму учебу.

В подавляющем большинстве случаев картина эпилептоидной пси­хопатии развертывается лишь в период полового созревания от 12 до 19 лет. <...>

Аффективные разряды могут быть следствием дисфории — подро­стки в этих состояниях нередко сами ищут повода для скандала. Но аф­фекты могут быть и плодом тех конфликтов, которые легко возникают у эпилептоидных подростков вследствие их властности, неуступчивости, же­стокости и себялюбия. Повод для гнева может быть мал и ничтожен, но он всегда сопряжен хотя бы с незначительным ущемлением интересов. В аффекте выступает безудержная ярость — циничная брань, жестокие побои, безразличие к слабости и беспомощности противника и неспособ­ность учесть его превосходящую силу. Эпилептоидный подросток в ярос­ти способен наотмашь по лицу ударить престарелую бабку, столкнуть с ле­стницы показавшего ему язык малыша, броситься с кулаками на заведомо более сильного обидчика. В драке обнаруживается стремление бить про­тивника по гениталиям. Вегетативный аккомпанемент аффекта также ярко выражен — в гневе лицо наливается кровью, выступает пот и т.д.

Инстинктивная жизнь в подростковом возрасте оказывается особен­но напряженной. Сексуальное влечение пробуждается с силой. Однако свойственная эпилептоидам повышенная забота о своем здоровье, «страх заразы» до поры до времени сдерживают случайные связи, заставляют отдать предпочтение более или менее постоянным партнерам. Любовь у представителей этого типа почти всегда бывает окрашена мрачными то­нами ревности. Измен как действительных, так и мнимых, они никогда не прощают. Невинный флирт трактуется как тяжкое предательство. <...>

Реакция эмансипации у эпилептоидных подростков нередко проте­кает очень тяжело. Дело может доходить до полного разрыва с родными, в отношении которых выступает крайняя озлобленность и мстительность. Эпилептоидные подростки не только требуют свободы, самостоятельности, избавления от власти, но и «прав», своей доли имущества, жилища, мате­риальных благ. При конфликтах с матерью и отцом они могут держать­ся за бабушек и дедушек, которые их балуют, о них заботятся, им потака­ют. В отличие от представителей других типов, эпилептоидные подростки не склонны генерализовывать реакцию эмансипации с родителей на все старшее поколение, на существующие обычаи и порядки. Наоборот, перед начальством они бывают готовы на угодничество, если ждут поддержки или каких-либо выгод для себя.

Реакция группирования со сверстниками тесно сопряжена со стремле­нием к властвованию, поэтому охотно выискивается компания из младших, слабых, безвольных, не способных дать отпор. В группе такие подростки хотят установить свои порядки, выгодные для них самих. Симпатиями они не пользуются, и их власть держится на страхе перед ними. Они чувствуют себя нередко на высоте в условиях жесткого дисциплинарного режима, где умеют угодить начальству, добиться определенных преимуществ, завладеть формальными постами, дающими в их руки определенную власть, устано­вить диктат над другими и использовать свое положение к собственной выгоде. Их боятся, но постепенно против них зреет бунт, в какой-то момент их «подводят» и они оказываются низринутыми со своего начальственного пьедестала.

Реакция увлечения обычно бывает выражена достаточно ярко. Почти все эпилептоиды отдают дань азартным играм. В них пробуждается почти инстинктивная тяга к обогащению. Коллекционирование их привлекает также прежде всего материальной ценностью собранного. В спорте заман­чивым кажется то, что позволяет развить физическую силу. Подвижные коллективные игры даются им плохо. Совершенствование ручных навыков, особенно если это сулит определенные материальные блага (прикладное искусство, ювелирная работа и т.п.), также может оказаться в сфере увле­чений. Многие из них любят музыку и пение. В отличие от истероидов охотно занимаются ими наедине, получая от своих упражнений какое-то особое чувственное удовольствие. <...>

Самооценка эпилептоидных подростков носит однобокий характер. Как правило, они отмечают склонность к мрачному расположению духа, свои соматические особенности — крепкий сон и трудность пробуждений, любовь сытно и вкусно поесть, силу и напряженность сексуального влече­ния, отсутствие застенчивости и даже свою склонность к ревности. Они подмечают свою осторожность к незнакомому, приверженность к прави­лам, аккуратности и порядку, нелюбовь пустых мечтаний и предпочтение жить реальной жизнью. В остальном, в особенности во взаимоотношени­ях с окружающими, они представляют себя значительно более конформ­ными, чем это есть на самом деле. <...>

Истероидный тип

Его главная черта — беспредельный эгоцентризм, ненасытная жаж­да постоянного внимания к своей особе, восхищения, удивления, почита­ния, сочувствия. На худой конец предпочитается даже негодование или ненависть, направленные в свой адрес, но только не безразличие и равно­душие — только не перспектива остаться незамеченным («жаждущие повышенной оценки», по Schneider, 1923). Все остальные качества исте-роида питаются этой чертой. Внушаемость, которую нередко выдвигают на первый план, отличается избирательностью: от нее ничего не остается, если обстановка внушения или само внушение не льют воду на мельни­цу эгоцентризма. Лживость и фантазирование целиком направлены на приукрашение своей персоны. Кажущаяся эмоциональность в действи­тельности оборачивается отсутствием глубоких искренних чувств при большой экспрессии эмоций, театральности, склонности к рисовке и по­зерству.

Истероидные черты нередко намечаются с ранних лет. Такие дети не выносят, когда при них хвалят других ребят, когда другим уделяют внимание. Игрушки им быстро надоедают. Желание привлекать к себе взоры, слу­шать восторги и похвалы становится насущной потребностью. Они охот­но перед зрителями читают стихи, танцуют, поют и многие из них дей­ствительно обнаруживают неплохие артистические способности. Успехи в учебе в первых классах во многом определяются тем, ставят ли их в пример другим. <...>

Среди поведенческих проявлений истероидности у подростков-на пер­вое место следует поставить суицидальность. Речь идет о несерьезных по­пытках, демонстрациях, «псевдосуицидах», «суицидальном шантаже». <...>

Способы при этом избираются либо безопасные (порезы вен на пред-плечьи, лекарства из домашней аптечки), либо рассчитанные на то, что серьезная попытка будет предупреждена окружающими (приготовление к повешению, изображение попытки выпрыгнуть из окна или броситься под транспорт на глазах у присутствующих и т.п.).

Обильная суицидальная «сигнализация» нередко предшествует де­монстрации или сопровождает ее: пишутся различные прощальные запис­ки, делаются «тайные» признания приятелям, записываются «последние слова» на магнитофоне и т.п.

Нередко причиной, толкнувшей истероидного подростка на «суи­цид», называется неудачная любовь. Однако часто удается выяснить, что это лишь романтическая завеса или просто выдумка. Действительной причиной обычно служат уязвленное самолюбие, утрата ценного для дан­ного подростка внимания, страх упасть в глазах окружающих, особенно сверстников, лишиться ореола «избранника». Конечно, отвергнутая лю­бовь, разрыв, предпочтение соперника или соперницы наносят чувстви­тельный удар по эгоцентризму истероидного подростка, особенно если все события развертываются на глазах приятелей и подруг. Сама же суици­дальная демонстрация с переживаниями окружающих, суетой, скорой по­мощью, любопытством случайных свидетелей дает немалое удовлетворе­ние истероидному эгоцентризму. <...>

Свойственное истероидам «бегство в болезнь», изображение необыч­ных таинственных заболеваний принимают иногда в среде некоторых подростковых компаний, в частности подражающих западным «хиппи», новую форму, выражаясь стремлением попасть в психиатрическую боль­ницу и тем заполучить в подобной среде репутацию необычности. Для достижения этой цели используется разыгрывание роли наркомана, суи­цидальные угрозы и, наконец, жалобы, почерпнутые из учебников пси­хиатрии, причем разного рода деперсонализационно-дереализационные симптомы и циклические колебания настроения пользуются особой попу­лярностью.

Алкоголизация или употребление наркотиков у истероидных подро­стков также иногда носит демонстративный характер. <...>

У истероидных подростков сохраняются черты детских реакций оппозиции, имитации и др. Чаще всего приходится видеть реакцию оппо­зиции на утрату или уменьшение привычного внимания со стороны род­ных, на потерю роли семейного кумира. Проявления реакции оппозиции могут быть теми же, что и в детстве, — уход в болезнь, попытки избавить­ся от того, на кого внимание переключилось (например, заставить мать разойтись с появившимся отчимом), но чаще эта детская реакция оппози­ции выявляется подростковыми нарушениями поведения. Выпивки, зна­комство с наркотиками, прогулы, воровство, асоциальные компании пред­назначаются для того, чтобы просигнализировать: «Верните мне прежнее внимание, иначе я собьюсь с пути!» Реакция имитации может многое определять в поведении истероидного подростка. Однако модель, избранная для подражания, не должна заслонять саму подражающую персону. По­этому для имитации избирается образ абстрактный или лицо, пользующе­еся популярностью среди подростков, но не имеющее непосредственного контакта с данной группой («кумир моды»). Иногда же подражание зиж­дется на собирательном образе: в погоне за оригинальностью воспроиз­водятся сногсшибательные высказывания одних, необычная одежда дру­гих, вызывающая манера вести себя третьих и т.п.

Выдумки подростков-истероидов отчетливо разнятся от фантазий шизоидов. Истероидные фантазии изменчивы, всегда предназначены для определенных слушателей и зрителей, подростки легко вживаются в роль, ведут себя соответственно своим выдумкам. <...>

Реакция эмансипации может иметь бурные внешние проявления: побеги из дому, конфликты с родными и старшими, громогласные требо­вания свободы и самостоятельности и т.п. Однако по сути дела настоя­щая потребность свободы и самостоятельности вовсе не свойственна под­росткам этого типа — от внимания и забот близких они совсем не жаждут избавиться. Эмансипационные устремления часто сползают на рельсы детской реакции оппозиции.

Реакция группирования со сверстниками всегда сопряжена с пре­тензиями на лидерство или на исключительное положение в группе. Не обладая ни достаточной стеничностью, ни бестрепетной готовностью в лю­бой момент силой утвердить свою командную роль, подчинить себе дру­гих, истероид рвется к лидерству доступными для него путями. Обладая хорошим интуитивным чутьем настроения группы, еще назревающих в ней порой неосознанных желаний и стремлений, истероиды могут быть их первыми выразителями, выступать в роли зачинщиков и зажигателей. В порыве, в экстазе, воодушевленные обращенными на них взглядами, они могут повести за собой других, даже проявить безрассудную смелость. Но они всегда оказываются вожаками на час — перед неожиданными труд­ностями пасуют, друзей легко предают, лишенные восхищенных взоров, сразу теряют весь задор. Главное, группа вскоре распознает за внешними эффектами их внутреннюю пустоту. Это осуществляется особенно быст­ро, когда истероидные подростки добиваются лидерской позиции, «пуская пыль в глаза» историями о своих былых удачах и приключениях. Все это ведет к тому, что истероидные подростки не склонны слишком долго задерживаться в одной и той же подростковой группе и охотно устрем­ляются в новую, чтобы начать все сначала. Если от истероидного подрос­тка слышишь, что он разочаровался в своих приятелях, можно смело по­лагать, что те «раскусили» его. <...>

Увлечения почти целиком сосредоточиваются в области эгоцентри­ческого типа хобби. <...>

Предпочитаются те виды искусства, которые наиболее модны среди подростков своего круга (в настоящее время чаще всего джазовые ансамбли, эстрада) или поражают своей необычностью (например, театр ми­мов). <...>

Подражание йогам и хиппи представляет в этом отношении особен­но благодатную почву. <...>

Самооценка истероидных подростков далека от объективности. Под­черкиваются те черты характера, которые в данный момент могут произ­вести впечатление. <...>

Неустойчивый тип

Kraepelin (1915) назвал представителей этого типа безудержными, неустойчивыми. Schneider (1923) и Stutte (1960) более подчеркнули в своих названиях недостаток воли («безвольные», «слабовольные»). Их безволие отчетливо выступает, когда дело касается учебы, труда, испол­нения обязанностей и долга, достижения целей, которые ставят перед ними родные, старшие, общество. Однако в поиске развлечений предста­вители этого типа также не обнаруживают напористости, а скорее плывут по течению.

В детстве они отличаются непослушанием, непоседливостью, всюду и во все лезут, но при этом трусливы, боятся наказаний, легко подчиня­ются другим детям. Элементарные правила поведения усваиваются с тру­дом. За ними все время приходится следить. У части из них встречаются симптомы невропатии (заикание, ночной анурез и т.д.).

С первых классов школы нет желания учиться. Только при непрес­танном и строгом контроле, нехотя подчиняясь, они выполняют задания, всегда ищут случая отлынивать от занятий. Вместе с тем рано обнару­живается повышенная тяга к развлечениям, удовольствиям, праздности, безделью. Они убегают с уроков в кино или просто погулять по улице. Подстрекаемые более стеничными сверстниками, могут ради компании сбежать из дома. Все дурное словно липнет к ним. Склонность к имита­ции у неустойчивых подростков отличается избирательностью: образами для подражания служат лишь те модели поведения, которые сулят немед­ленные наслаждения, смену легких впечатлений, развлечения. Еще деть­ми они начинают курить. Легко идут на мелкие кражи, готовы все дни проводить в уличных компаниях. Когда же они становятся подростками, то прежние развлечения, вроде кино, их уже не удовлетворяют, и они до­полняют их более сильными и острыми ощущениями — в ход идут хули­ганские поступки, алкоголизация, наркотики. <...>

С наступлением пубертатного периода такие подростки стремятся высвободиться из-под родительской опеки. Реакция эмансипации у неус­тойчивых подростков тесно сопряжена все с теми же желаниями удоволь­ствия и развлечения. Истинной любви к родителям они никогда не питают. К бедам и заботам семьи относятся с равнодушием и безразличием. Родные для них — лишь источник средств для наслаждений.

Неспособные сами занять себя, они очень плохо переносят одиноче­ство и рано тянутся к уличным подростковым группам. Трусость и не­достаточная инициативность не позволяют им занять в них место лиде­ра. Обычно они становятся орудиями таких групп. В групповых правонарушениях им приходится таскать каштаны из огня, а плоды по­жинают лидер и более стеничные члены группы.

Их увлечения целиком ограничиваются информативно-коммуника­тивным типом хобби, да азартными играми. К спорту они испытывают отвращение. Только автомашина и мотоцикл сохраняют заманчивость как источник почти гедонического наслаждения бешеной скоростью с рулем в руках. Но упорные занятия и здесь отталкивают их. <...>

Учеба легко забрасывается. Никакой труд не становится привлека­тельным. Работают они только в силу крайней необходимости. Поражает их равнодушие к своему будущему, они не строят планов, не мечтают о какой-либо профессии или о каком-либо положении для себя. Они цели­ком живут настоящим, желая извлечь из него максимум развлечений и удовольствий. Трудности, испытания, неприятности, угроза наказаний — все это вызывает одинаковую реакцию — убежать подальше.

Побеги из дому и интернатов — нередкий поступок неустойчивых подростков. <...>

Слабоволие является, видимо, одной из основных черт неустойчи­вых. Именно слабоволие позволяет удержать их в обстановке сурового и жестко регламентированного режима. Когда же за ними непрерывно сле­дят, не позволяют отлынивать от работы, когда безделье грозит суровым наказанием, а ускользнуть некуда, да и вокруг все работают — они на вре­мя смиряются. Но как только опека начинает ослабевать, они немедлен­но устремляются в ближайшую «подходящую компанию». Слабое место неустойчивых — безнадзорность, обстановка попустительства, открываю­щая просторы для праздности и безделья.

Самооценка неустойчивых подростков нередко отличается тем, что они приписывают себе либо гипертимные, либо конформные черты.

Конформный тип

П.Б.Ганнушкин (1933) метко обрисовал некоторые черты этого типа — постоянную готовность подчиниться голосу большинства, шаблонность, ба­нальность, склонность к ходячей морали, благонравию, консерватизму, одна­ко он неудачно связал данный тип с низким интеллектом. В действитель­ности дело вовсе не в интеллектуальном уровне. Подобные субъекты нередко хорошо учатся, получают высшее образование, при определенных условиях с успехом работают.

Главная черта характера этого типа — постоянная и чрезмерная конформность к своему непосредственному привычному окружению. <...>

Этим личностям свойственны недоверие и настороженное отноше­ние к незнакомцам. Как известно, в современной социальной психологии под конформностью принято понимать подчинение индивидуума мнению группы в противоположность независимости и самостоятельности. В раз­ных условиях каждый субъект обнаруживает ту или иную степень кон­формности. Однако при конформной акцентуации характера это свойство постоянно выявляется, будучи самой устойчивой чертой.

Представители конформного типа — это люди своей среды. Их глав­ное качество, главное жизненное правило — думать «как все», поступать «как все», стараться, чтобы все у них было «как у всех» — от одежды и домашней обстановки до мировоззрения и суждений по животрепещу­щим вопросам. Под «всеми» подразумевается обычное непосредственное окружение. От него они не хотят ни в чем отстать, но и не любят выде­ляться, забегать вперед. Это особенно проступает на примере отношения к модам одежды. Когда появляется какая-нибудь новая необычная мода, нет более ярых ее хулителей, чем представители конформного типа. Но как только их среда осваивает эту моду, скажем брюки или юбки соот­ветствующей длины и ширины, как они сами облачаются в такую же одежду, забывая о том, что говорили два-три года назад. В жизни они любят руководствоваться сентенциями и в трудных ситуациях склонны в них искать утешение («утраченного — не воротишь» и т.п.). Стремясь всегда быть в соответствии со своим окружением, они совершенно не мо­гут ему противостоять. Поэтому конформная личность — полностью про­дукт своей микросреды. В хорошем окружении — это неплохие люди и неплохие работники. Но, попав в дурную среду, они со временем усваива­ют все ее обычаи и привычки, манеры и правила поведения, как бы все это ни противоречило предыдущим и как бы пагубным ни было. Хотя адаптация у них первое время происходит довольно тяжело, но когда она осуществилась, новая среда становится таким же диктатором поведения, как раньше была прежняя. Поэтому конформные подростки «за компа­нию» легко спиваются, могут быть втянуты в групповые правонарушения.

Конформность сочетается с поразительной некритичностью. Все, что говорит привычное для них окружение, все, что они узнают через привыч­ный для них канал информации, — это для них и есть истина. И если че­рез этот же канал начинают поступать сведения, явно не соответствующие действительности, они по-прежнему их принимают за чистую монету.

Ко всему этому конформные субъекты — консерваторы по натуре. Они не любят новое, потому что не могут к нему быстро приспособиться, трудно осваиваются в новой ситуации. <...>

От еще одного качества зависит их профессиональный успех. Они — неинициативны. Очень хорошие результаты могут достигаться на любой ступени социальной лестницы, лишь бы работа, занимаемая должность не требовали бы постоянной личной инициативы. Если именно этого от них требует ситуация, они дают срыв на любой, самой незначительной должности, выдерживая гораздо более высококвалифицированную и даже напря­женную работу, если она четко регламентирована.

Опекаемое взрослыми детство не дает чрезмерных нагрузок для конформного типа. <...>

Они совсем не склонны менять свою подростковую группу, в которой свыклись и освоились. Нередко решающим в выборе учебного заведения является то, куда идет большинство товарищей. Одной из самых тяжелых психических травм, которая, по-видимому, для них существует, — это когда привычная подростковая группа почему-либо их изгоняет. <...>

Лишенные собственной инициативы конформные подростки могут быть втянуты в групповые правонарушения, в алкогольные компании, под­биты на побег из дому или науськаны на расправу с чужаками.

Реакция эмансипации ярко проявляется только в случае, если роди­тели, педагоги, старшие отрывают конформного подростка от привычной ему среды сверстников, если они противодействуют его желанию «быть как все», перенять распространенные подростковые моды, увлечения, ма­неры, намерения. Увлечения конформного подростка целиком определя­ются его средой и модой времени.

Самооценка характера конформных подростков может быть непло­хой. <...>

Смешанные типы

Эти типы составляют почти половину случаев явных акцентуаций. Их особенности нетрудно представить на основании предыдущих описа­ний. Встречающиеся сочетания не случайны. Они подчиняются опреде­ленным закономерностям. Черты одних типов сочетаются друг с другом довольно часто, а других — практически никогда. Существуют два рода сочетаний.

Промежуточные типы обусловлены эндогенными закономерностями, прежде всего генетическими факторами, а также, возможно, особенностями развития в раннем детстве. К ним относятся уже описанные лабильно-циклоидный и конформно-гипертимный типы, а также сочетания лабиль­ного типа с астено-невротическим и сенситивным, астено-невротического с сенситивным и психастеническим. Сюда же могут быть отнесены такие промежуточные типы, как шизоидо-сенситивный, шизоидо-психастеничес-кий, шизоидо-эпилептоидный, шизоидо-истероидный, истероидно-эпилепто-идный. В силу же эндогенных закономерностей возможна трансформация гипертимного типа в циклоидный.

Амальгамные типы — это тоже смешанные типы, но иного рода. Они формируются как следствие напластования черт одного типа на эндогенное ядро другого в силу неправильного воспитания или иных хронически дей­ствующих психогенных факторов. Здесь также возможны далеко не все, а лишь некоторые наслоения одного типа на другой. Подробнее эти явления рассматриваются [далее]. Здесь же следует отметить, что гипертимно-неустойчивый и гипертимно-истероидный типы представляют собой присоеди­нение неустойчивых или истероидных черт к гипертимной основе. Лабиль-но-истероидный тип обычно бывает следствием наслоения и истероиднос-ти на эмоциональную лабильность, а шизоидо-неустойчивый и эпилептоидо-неустойчивый — неустойчивости на шизоидную или эпилеп-тоидную основу. Последнее сочетание отличается повышенной кримино­генной опасностью. При истероидно-неустойчивом типе неустойчивость является лишь формой выражения истероидных черт. Конформно-неустой­чивый тип возникает как следствие воспитания конформного подростка в асоциальном окружении. Развитие эпилептоидных черт на основе конфор­мности возможно, когда подросток вырастает в условиях жестких взаимо­отношений. Другие сочетания практически не встречаются.

О динамике акцентуаций характера

Можно выделить две основные группы динамических изменений при акцентуациях характера.

Первая группа — это преходящие, транзиторные изменения. По сути дела они по форме те же, что и при психопатиях.

На первом месте среди них стоят острые аффективные реакции.

Встречается несколько видов острых аффективных реакций.

1. Интрапунитивные реакции представляют собой разряд аффекта путем аутоагрессии — нанесение себе повреждений, покушение на само­ убийство, учинение себе вреда разными способами (отчаянные безрассуд­ ные поступки с неизбежными неприятными последствиями для себя, пор­ ча ценных личных вещей и т.п.). Наиболее часто этот вид реакций встречается при двух, казалось бы, диаметрально противоположных по складу типах акцентуаций — сенситивной и эпилептоидной.

2. Экстрапунитивные реакции подразумевают разряд аффекта пу­ тем агрессии на окружающее — нападение на обидчиков или «вымеще­ ние злобы» на случайных лицах или попавших под руку предметах. Наи­ более часто этот вид реакции можно видеть при гипертимной, лабильной и эпилептоидной акцентуациях.

3. Иммунитивная реакция проявляется в том, что аффект разряжа­ ется путем безрассудного бегства из аффектогенной ситуации, хотя это бегство никак эту ситуацию не исправляет, а часто даже очень дурно обо­ рачивается. Этот вид реакции чаще встречается при неустойчивой, а так­ же при шизоидной акцентуациях.

4. Демонстративные реакции, когда аффект разряжается в «спек­ такль», в разыгрывание бурных сцен, в изображение попыток самоубий­ ства и т.п. Этот вид реакций весьма характерен для истероидной акцен­ туации, но может встречаться и при эпилептоидной и при лабильной.

Другой вид транзиторных изменений при акцентуациях характера, наиболее выраженный в подростковом возрасте, — это преходящие психопатоподобные нарушения поведения («пубертатные поведенческие кри­зы»). Катамнестические исследования показывают, что если эти нарушения поведения возникают на фоне акцентуации характера, то у 80% при по-взрослении наступает удовлетворительная социальная адаптация. Однако прогноз зависит от типа акцентуации. Наиболее благоприятно предсказа­ние при гипертимной акцентуации (86% хорошей адаптации), наименее — при неустойчивой (всего 17%).

Преходящие нарушения поведения могут проявляться в виде: 1) делинквентности, т.е. в проступках и мелких правонарушениях, не достигающих наказуемого в судебном порядке криминала; 2) токсикоманического поведения, т.е. в стремлении получить состояние опьянения, эйфории или пережить иные необычные ощущения путем употребления алкоголя или других дурманящих средств; 3) побегов из дома и бро­дяжничества; 4) транзиторных сексуальных девиаций (ранней половой жизни, промискуитета, преходящего подросткового гомосексуализма и др.). Все эти проявления преходящих нарушений поведения описаны нами ранее.

Наконец, еще один вид транзиторных изменений при акцентуациях характера — это развитие на их фоне разнообразных психогенных пси­хических расстройств — неврозов, реактивных депрессий и т.п. Но в дан­ном случае дело уже не ограничивается «динамикой акцентуаций»: про­исходит переход на качественно иной уровень — развитие болезни.

Ко второй группе динамических изменений при акцентуациях ха­рактера принадлежат его относительно стойкие изменения. Они могут быть нескольких типов.

1. Переход «явной» акцентуации в скрытую, латентную. Под влия­ нием повзросления и накопления жизненного опыта акцентуированные черты характера сглаживаются, компенсируются.

Тем не менее при латентных акцентуациях под влиянием некоторых психогенных факторов, а именно тех, которые адресуются к «слабому зве­ну», к «месту наименьшего сопротивления», присущему данному типу ак­центуации, может произойти нечто, аналогичное декомпенсации при психо­патиях. Черты определенного типа акцентуации, до этого замаскированные, раскрываются во всей полноте и порою внезапно.

2. Формирование на почве акцентуаций характера под действием неблагоприятных условий среды психопатических развитии, достигаю­щих уровня среды патологии («краевые психопатии», по О.В.Кербикову). Для этого обычно бывает необходимо сочетанное действие нескольких факторов: 1) наличие изначальной акцентуации характера, 2) небла­гоприятные условия среды должны быть такими, чтобы адресоваться именно к «месту наименьшего сопротивления» данного типа акцентуа­ции, 3) их действие должно быть достаточно продолжительным и, глав­ное, 4) оно должно упасть на критический для формирования данного типа акцентуации возраст. Этим возрастом для шизоида является детство, для психастеника — перые классы школы, для большинства других типов — разные периоды подросткового возраста (от 11 —13 лет у неус­тойчивого до 16—17 лет у сенситивного типов). Только при паранойяль­ном типе критическим является более старший возраст — 30—40 лет — период высокой социальной активности.

3. Трансформация типов акцентуаций характера является одним из кардинальных явлений в их возрастной динамике. Суть этих трансфор­маций состоит обычно в присоединении черт близкого, совместимого с прежним, типа и даже в том, что черты последнего становятся доминиру­ющими. Наоборот, в случаях изначально смешанных типов черты одного из них могут настолько выходить на первый план, что полностью засло­няют черты другого. Это касается обоих видов смешанных типов, описан­ных нами: и промежуточных, и «амальгамных». Промежуточные типы обусловлены эндогенными факторами и, возможно, особенностями разви­тия в раннем детстве. Примерами их могут быть типы: лабильно-цикло­идный, конформно-гипертимный, шизоидно-эпилептоидный, истеро-эпи-лептоидный. Амальгамные типы формируются как напластование черт нового типа на эндогенное ядро прежнего. Эти наслоения бывают обус­ловлены длительно действующими психогенными факторами, например, неправильным воспитанием. Так, вследствие безнадзорности или гипо-протекции в воспитании черты неустойчивого типа могут наслоиться на гипертимное, конформное, эпилептоидное и реже на лабильное или шизо­идное ядро. При воспитании в обстановке «кумира семьи» (потворствую­щая гиперпротекция), истерические черты легко наслаиваются на основу лабильного или гипертимного типа.

Трансформация типов возможна только по определенным законо­мерностям — только в сторону совместных типов. Никогда не приходи­лось видеть превращения гипертимного типа в шизоидный, лабильного — в эпилептоидный или наслоения черт неустойчивого типа на психастени­ческую или сенситивную основу.

Трансформации типов акцентуаций с возрастом могут быть обуслов­лены как эндогенными закономерностями, так и факторами экзогенными — как биологическими, так и особенно социально-психологическими.

Примером эндогенной трансформации может послужить превраще­ние части гипертимов в послеподростковом возрасте (18—19 лет) в цикло­идный тип. Сперва на фоне постоянной до этого гипертимности появляют­ся короткие субдепрессивные фазы. Затем циклоидность обрисовывается еще более отчетливо. Вследствие этого у студентов-первокурсников в срав­нении со школьниками старших классов частота гипертимнои акцентуации заметно снижается, а частота циклоидной заметно возрастает.

Примером трансформации типов акцентуации под действием экзо­генных биологических факторов является присоединение аффективной лабильности («легко взрываются, но быстро отходят») как одной из веду­щих черт характера к гипертимному, лабильному, астено-невротическому, истероидному типам акцентуации вследствие перенесенных в подростко­вом и молодом возрасте легких, но повторных черепно-мозговых травм. Мощным трансформирующим фактором являются продолжитель­ные неблагоприятные социально-психологические влияния в подрост­ковом возрасте, т.е. в период становления большинства типов характера. К ним прежде всего относятся разные виды неправильного воспитания. Можно указать на следующие из них: 1) гипопротекция, достигающая в крайней степени безнадзорности; 2) особый вид гипопротекции, описан­ный А.А.Вдовиченко под названием «потворствующая гипопротекция», когда родители предоставляют подростка самому себе, фактически не за­ботясь о его поведении, но при начинающихся проступках и даже право­нарушениях всячески его выгораживают, отводя все обвинения, стремят­ся любыми способами освободить от наказаний и т.п.; 3) доминирующая гиперпротекция («гиперопека»); 4) потворствующая гиперпротекция, в крайней степени достигающая воспитания «кумира семьи»; 5) эмоцио­нальное отвержение, в крайних случаях достигающее степени третирова-ния и унижения (воспитание по типу «Золушки»); 6) воспитание в усло­виях жестоких взаимоотношений; 7) в условиях повышенной моральной ответственности; 8) в условиях «культа болезней».

Проблема и критерии выделения общих психологических типов. Функциональные психологические типы.

К. Г. Юнг ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ

Введение

Платон и Аристотель! Это не только две системы, но и типы двух различных человеческих натур, которые с незапамятных времен, облаченные в разные одеяния, более или менее враждеб­ны одна другой. Они ожесточенно состязуются с начала средних веков и до нашего времени, и эта борьба составляет существен­нейшее содержание церковной истории первых времен. Какие бы имена ни выставляла история, речь идет всегда только о Платоне и Аристотеле. Натуры мечтательные, мистические, платоновские, из тайников своей души создают христианские идеи и соответст­вующие им символы. Натуры практические, приводящие все в порядок, аристотелевские, созидают из этих идей и символов прочную систему, догматику и культ. Католическая церковь, на­конец, замыкает в себе обе натуры, из которых одни создают себе крепость из клира, а другие — из монашества, однако все время продолжают воевать друг с другом.

В моей практической врачебной работе с нервнобольными я уже дав­но заметил, что помимо многих индивидуальных различий человеческой психики существует также типическое различие, и прежде всего два рез­ко различных типа, названных мной типом интроверсии и типом экст­раверсии.

Рассматривая течение человеческой жизни, мы видим, что судьбы одного обусловливаются преимущественно объектами его интересов, в то время как судьбы другого — прежде всего его собственной внутренней жизнью, его субъектом. Но так как все мы в известной степени отклоня­емся в ту или иную сторону, то мы естественным образом расположены понимать все в смысле только нашего собственного типа.

Яс самого же начала упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы пре­дотвратить возможные недоразумения. Разумеется, это обстоятельство значительно затрудняет попытку общего описания типов.

Мне следует рассчитывать на большое расположение моего читате­ля, если я желаю, чтобы меня правильно поняли. Было бы относительно просто, если бы каждый читатель знал, к какой категории он сам принад­лежит. Но нередко очень трудно решить, относится ли кто-нибудь к тому или другому типу, особенно если вопрос идет о самом себе. Суждения о собственной личности всегда чрезвычайно неясны. Эти субъективные по­мрачения суждения особенно часты потому, что каждому выраженному типу присуща особая тенденция к компенсации односторонности его типа, тенденция, которая биологически целесообразна, так как она стре­мится удержать душевное равновесие. Благодаря компенсации возника­ют вторичные характеры или типы, которые представляют чрезвычайно трудно поддающийся разгадке образ; последнее является тем более труд­ным, что сами мы склонны вообще отрицать существование типов и при­знавать одни только индивидуальные различия.

Мне приходится упомянуть об этих трудностях, чтобы оправдать из­вестную особенность моего дальнейшего изложения: могло бы казаться, что наиболее простым было бы описать два конкретных случая и, расчленив их, поставить их друг подле друга. Но каждый человек обладает обоими меха­низмами, экстраверсией и интроверсйей, и только относительный перевес того или другого определяет тип. Нужно поэтому наложить сильную ре­тушь, чтобы придать картине необходимую рельефность, что уже ведет к более или менее невинному подлогу. К этому нужно прибавить, что психо­логическая реакция человека до того сложный предмет, что при моих спо­собностях изложения мне едва ли удастся в полной мере дать абсолютно правильную картину ее. Поэтому я необходимейшим образом должен ог­раничиться изложением начал, которые я абстрагировал из подробных от­дельных наблюдений. При этом дело идет не о дедукции a priori, как это могло бы казаться, а о дедуктивном изложении эмпирически приобретен­ных взглядов. Эти взгляды, как я надеюсь, послужат для некоторого разъяс­нения дилеммы, которая не только в аналитической психологии, но и в дру­гих областях науки и особенно в личных отношениях между людьми вела и все еще ведет к недоразумениям и к раздорам. Отсюда выясняется, поче­му существование двух различных типов есть собственно уже давно извест­ный факт, который в той или другой форме отмечался то знатоком людей, то мучительной рефлексией мыслителя или представился, например, инту­иции Гете, как всеобъемлющий принцип систолы и диастолы. Термины и понятия, под которыми понимался механизм интроверсии и экстраверсии, очень различны и всегда приспособлены к точке зрения индивидуального наблюдателя. Несмотря на различие формулировок, всегда замечается об­щее в основном понимании, а именно движение интереса по направлению к объекту в одном случае и движение интереса от объекта к субъекту и к его собственным психическим процессам в другом случае. В первом слу­чае объект действует на тенденции субъекта как магнит, он притягивает их и в значительной мере обусловливает субъект; он даже настолько отчужда­ет субъект от него самого, так изменяет его качества в смысле приравнения к объекту, что можно подумать, будто объект имеет большее и в конечном счете решающее значение для субъекта, будто полное подчинение субъекта объекту является в известной мере абсолютным предопределением и осо­бым смыслом жизни судьбы. Во втором случае, наоборот, субъект являет­ся и остается центром всех интересов. Можно сказать, что получается впе­чатление, будто вся жизненная энергия направлена в сторону субъекта и поэтому всегда препятствует тому, чтобы объект приобрел какое бы то ни было влияние на субъект. Кажется, будто энергия уходит от объекта, будто субъект есть магнит, который хочет притянуть к себе объект.

Трудно охарактеризовать это противоположное поведение по отно­шению к объекту легко понятным, ясным образом, и существует большая опасность прийти к совершенно парадоксальным формулировкам, которые ведут скорее к путанице, нежели к ясности. Наиболее обще интроверти-рованную точку зрения можно было бы обозначить как такую, которая при всех обстоятельствах старается личность и субъективное психологическое явление поставить выше объекта и объективного явления или, по крайней мере, утвердить их по отношению к объекту. Эта установка придает поэто­му большую ценность субъекту, чем объекту. Соответственно этому объект всегда находится на более низком уровне ценности, он имеет второстепен­ное значение, он иногда является только внешним объективным знаком субъективного содержания, как бы воплощением идеи, причем, однако, су­щественным является именно идея; либо же он является предметом эмо­ции, причем, однако, самое главное — это эмоциональное переживание, а не объект в его реальной индивидуальности. Экстравертированная точка зре­ния, наоборот, ставит субъект ниже объекта, причем объекту принадлежит преобладающая ценность. Субъект пользуется всегда второстепенным зна­чением, субъективное явление кажется иногда только мешающим и ненуж­ным придатком к объективно происходящему. Ясно, что психология, исхо­дящая из этих противоположных точек зрений, должна распасться на две совершенно различные ориентировки. Одна рассматривает все под углом зрения своего понимания, а другая — под углом зрения объективно проис­ходящего.

Эти противоположные установки являются, прежде всего, только противоположными механизмами: диастолическое движение по направ­лению к объекту и восприятие объекта, систолическое концентрирование и отделение энергии от воспринятого объекта. Каждый человек обладает обоими механизмами как выражением своего природного жизненного ритма, который Гете, конечно, не случайно обозначил физиологическими понятиями, характеризующими деятельность сердца. Ритмическая смен обеих форм психической деятельности должна была бы соответствоват нормальному течению жизни. Сложные внешние условия, при которы: мы живем, и, быть может, еще более сложные условия нашего индивиду ального психического предрасположения редко, однако, допускают совер шенно не нарушенное течение психической деятельности. Внешние обстс ятельства и внутреннее предрасположение очень часто благоприятствую одному механизму и ограничивают и ставят препятствия другому. Отек да естественно происходит перевес одного механизма. Если это состояни каким-нибудь образом становится хроническим, то вследствие этого : возникает тип, т.е. привычная установка, в которой один механизм посте янно господствует, не будучи в состоянии, конечно, полностью подавит другой, так как он необходимо принадлежит к психической деятельност: жизни. Поэтому никогда не может существовать чистый тип в том смыс ле, что он полностью владеет одним механизмом при полной атрофи: другого. Типическая установка всегда означает только относительны: перевес одного механизма.

Констатированием интроверсии и экстраверсии впервые дана был возможность различать две обширные группы психологических индивидуумов. Но все-таки эти группировки такого поверхностного и общег свойства, что они допускают только такое общее различение. Более точно исследование психологии тех индивидуумов, которые входят в ту или иную группу, тотчас показывает большие различия между отдельными га дивидуумами, которые несмотря на это принадлежат к одной и той ж группе. Поэтому мы должны сделать еще один шаг, чтобы быть в состою нии определить, откуда происходят различия индивидуумов, относящш ся к одной и той же группе. Мой опыт показал мне, что индивидуумо можно различать самым общим образом не только по универсальном различию экстраверсии и интроверсии, но и по отдельным основным психическим функциям. А именно в такой же мере, как внешние обстоятельства и внутреннее предрасположение вызывают господство экстраверси или интроверсии, они благоприятствуют также господству в индивидуум определенной основной функции. Основными функциями, т.е. функциям, которые существенно отличаются от других функций, являются, по моем опыту, мышление, эмоции, ощущение и интуиция. Если привычно госпо; ствует одна из этих функций, то появляется соответствующий тип. Поэтому я различаю мыслительный, эмоциональный, сенсорный и интуитивны типы. Каждый из этих типов, кроме того, может быть интровертированным или экстравертированным, смотря по своему поведению по отне шению к объекту, так, как это было описано выше. В двух предварительных сообщениях о психологических типах я не придерживалс изложенного здесь различения, но отождествлял мыслительный тип с ш тровертированным и эмоциональный тип с экстравертированным. Это смешение оказалось несостоятельным при более глубокой обработке про­блемы. Во избежание недоразумений, я просил бы поэтому читателя иметь в виду проведенное здесь различение. Чтобы обеспечить необходимую яс­ность в столь сложных вопросах, я посвятил последнюю главу этой книги определению моих психологических понятий.

Общее описание типов А. Введение

Я хочу попытаться дать общее описание психологии типов. Сначала это нужно сделать для обоих общих типов, которые я обозначил как интро-вертированный и экстравертированный. Затем, в дополнение, попытаюсь еще дать некоторую характеристику тех специальных типов, своеобразие которых определяется тем, что индивидуум приспособляется и ориентиру­ется главным образом посредством наиболее развитой у него функции. Я бы обозначил первые как общие зависящие от установки типы, отличаю­щиеся друг от друга направлением их интересов и движением их либидо, а последние — как функциональные типы.

Общие зависящие от установки типы различаются своей своеобразной установкой по отношению к объекту. Интровертированный относится к объекту абстрагирующе, он, взятый в своем основании, всегда озабочен тем, чтобы отнять либидо у объекта, как если бы он должен был предотвратить перевес объекта. Экстравертированный, наоборот, относится положительно к объекту. Он утверждает значение объекта тем, что свою субъективную установку он постоянно ориентирует на объект и относит к нему. Приня­тый за основание объект никогда не имеет для него достаточной ценности, и потому значение его необходимо повысить. Оба типа настолько различ­ны, их противоположность так ясна, что существование их становится оче­видным даже для профана в психологии, если когда-нибудь обратить на это его внимание. Всякому известны те замкнутые, с трудом постигаемые, час­то застенчивые натуры, которые составляют сильнейшую противополож­ность другим — открытым, обходительным, часто веселым или, по крайней мере, приветливым и доступным характерам, которые со всеми уживаются или если даже спорят, то все-таки находятся в отношениях, позволяющих на всех влиять или допускать их влияние на себя. Обычно рассматривают такие различия только как индивидуальные случаи своеобразного склада характера. Но кто имел случай основательно изучить многих людей, легко сделает открытие, что при этой противоположности дело совсем не идет об изолированных индивидуальных случаях, но скорее о типических установ­ках, которые гораздо более общи, чем это можно предположить при огра­ниченном психологическом опыте. В действительности дело идет об основ­ной противоположности, которая более или менее отчетлива, но всегда заметна в индивидуумах с выраженной в известной степени личностью. Та­ких людей мы встречаем не только среди образованных, но вообще во всех слоях населения, вследствие чего наши типы можно обнаружить как среди рабочих и крестьян, так и среди высоко дифференцированных людей какой-нибудь нации. Точно так же и половые различия ничего не меняют в этом факте. У всех женщин обнаруживаются те же самые противоположности. Столь большое распространение едва ли могло бы иметь место, если бы дело шло об акте сознания, т.е. о сознательной и намеренно выбранной установ­ке. В этом случае, конечно, определенный, связанный одинаковым воспи­танием и образованием и соответственно этому пространственно-ограни­ченный класс населения был бы преимущественным носителем такой установки. Дело, однако, обстоит совсем не так, но совершенно наоборот, - типы разделяются явно без разбора. В одной и той же семье один ребенок бывает интровертированным, а другой — экстравертированным. Так как соответственно этим фактам зависящий от установки тип, как общий и явно случайно распространенный феномен, не может быть следствием со­знательного суждения или осознанного намерения, то он своим существо­ванием должен быть обязан бессознательной, инстинктивной основе. По­этому противоположность типов как общий психологический феномен должна иметь каким-то образом свою биологическую предпосылку.

Отношение между субъектом и объектом, рассматриваемое биологи­чески, является всегда приспособлением, так как всякое отношение меж­ду субъектом и объектом предполагает изменяющие воздействия одного на другой. Эти изменения составляют приспособление. Типические уста­новки к объекту являются поэтому процессами приспособления. Приро­да знает два, в основе различных, пути приспособления и обусловленной этим возможности постоянного существования живого организма: один путь — это повышенная плодовитость при сравнительно меньшей силе защиты и продолжительности жизни отдельного индивидуума, второй путь — это снабжение индивидуума многообразными средствами само­сохранения при относительно меньшей плодовитости. Эта биологическая противоположность, как мне кажется, является не только аналогией, но и общим основанием обоих наших психологических модусов приспособле­ния. Здесь я мог бы ограничиться общим указанием, с одной стороны, на свойство экстравертированного постоянно растрачивать себя и во всем распространяться и, с другой стороны, на тенденцию интровертированно-го защищаться от внешних воздействий, по возможности воздерживать я от всяких затрат энергии, которые относятся непосредственно к объекту, чтобы этим создать самому себе возможно более обеспеченную и сильную позицию. Поэтому Блэк интуитивно хорошо обозначил оба типа какrofilic (плодородный) и devouring type (прожорливый тип). Как показывает общая биология, оба пути возможны и по-своему успешны; то же иожно сказать и о типических установках. То, что один осуществляет кассовыми отношениями, другой достигает монополией.

Тот факт, что иногда даже дети в первые годы жизни с точностью збнаруживают типическую установку, заставляет предположить, что к определенной установке принуждает не борьба за существование, как ее обычно понимают. Конечно, можно было бы с достаточными основания­ми возразить, что маленький ребенок и даже грудной младенец должны уже проделать психологическую работу приспособления бессознательно­го характера, так как своеобразие материнского влияния в особенности ведет у детей к специфическим реакциям. Этот аргумент может сослать­ся на неоспоримые факты, но становится, однако, шатким, если упомянуть о том, также бесспорном факте, что двух детей одной и той же матери уже очень рано можно отнести к противоположным типам, причем нельзя доказать ни малейшего изменения в установке матери. Хотя я ни в каком случае не хочу недооценивать бесконечную возможность роди­тельского влияния, но все-таки этот опыт принуждает меня к заключе­нию, что решающий фактор следует искать в предрасположении ребенка. Наконец, именно индивидуальному предрасположению нужно приписать то, что при самых одинаковых по возможности внешних условиях один ребенок образует один тип, а другой — другой тип. При этом, конечно, я имею в виду лишь те случаи, которые находятся в нормальных услови­ях. При ненормальных условиях, т.е. там, где дело идет о крайне сильных и при этом ненормальных установках у матерей, детям может быть на­вязана относительно однородная установка насилием над их индивиду­альным предрасположением, которое, быть может, избрало бы другой тип, если бы не помешали этому ненормальные внешние условия. Там, где имеет место такое обусловленное внешним влиянием извращение типа, индивидуум в дальнейшем по большей части становится невротическим, и его излечение возможно только через выявление естественно соответ­ствующей индивидууму установки.

Что касается своеобразного предрасположения, то об этом я могу только сказать, что, очевидно, существуют индивидуумы, которые облада­ют большей легкостью или способностью или которые с большей пользой приспособляются одним, а не другим образом. Для этого нужно было бы поставить вопрос о последних физиологических основаниях, недоступных нашему познанию. То, что такие основания возможны, кажется мне веро­ятным из опыта, показывающего, что изменение типа при известных об­стоятельствах наносит большой вред физиологическому благополучию организма и часто является причиной сильного истощения.

В. Экстравертированный тип

Для краткости и ясности изложения необходимо при описании это­го и последующих типов отделить психологию сознательного от психоло­гии бессознательного. Мы обращаемся поэтому сначала к описанию фе­номенов сознания.