§ 2. Национально-правовая имплементация как форма взаимодействия международного и национального права в сфере внутригосударственных отношений

Единодушие авторов в отношении отдельных аспектов процесса взаимодействия международного и национального права[*] не обеспечило единой доктринальной позиции применительно к формам, методам, способам взаимодействия международного и национального права, наименованию процесса обеспечения реализации норм международного права с помощью национальных норм.

Как подчеркивалось выше, С. В. Черниченко рассматривает существо процесса взаимодействия международного и национального права через «согласование» этих двух различных правовых систем. Автор именует указанный процесс «трансформацией», сущность которого заключается в приведении государством своего внутреннего права в соответствие с международным с целью обеспечить выполнение предписаний, дозволений и запретов, установленных последним»[*]; «трансформация, как мы ее понимаем, происходит во всех случаях, когда внутригосударственное право приводится в соответствие с международным, даже и тогда, когда формулировки того или иного международного договора могут породить иллюзию о непосредственном применении его положений для регулирования внутригосударственных отношений»[*]. Нормы международного права посредством процесса трансформации, по мнению автора, становятся частью права или законодательства страны.

В зависимости от юридической техники С. В. Черниченко выделяет следующие виды трансформации: инкорпорацию, легитимацию и отсылку. Под «инкорпорацией» понимается «формальное «включение» норм международного договора во внутреннее право государства посредством «включения» самого договора в его законодательство»[*]. Сразу же автор делает оговорку, что «включение» носит достаточно условный характер[*]. Международный договор продолжает оставаться источником международного права. «По существу, — утверждает С. В. Черниченко, — принимается новый закон или подзаконный акт, полностью внешне идентичный международному договору: повторяющей его название, структуру, формулировки и т. д.»[*]. Сущность «легитимации» заключается в принятии особого внутригосударственного акта с целью обеспечения выполнения государством норм международного права»[*]. Благодаря легитимации осуществляется, в частности, трансформация общепризнанных принципов и норм международного права, источником которых является международный обычай, так как инкорпорация используется исключительно в отношении международных договоров. Легитимация представляет собой обычный процесс принятия внутригосударственного акта того или иного уровня. Соответствующий внутригосударственный правовой акт, принятый в порядке легитимации, нормативный или индивидуальный, выступает одновременно как трансформационный акт[*]. Под «отсылкой» С. В. Черниченко понимает «использование согласно предписанию внутригосударственного права для урегулирования каких-либо внутригосударственных отношений правил, установленных международными договорами или обычаями»[*]. Отсылка составляет содержание трансформационной нормы, согласно которой правила и установки, являющиеся международно-правовыми, в определенных случаях начинают рассматриваться и как внутригосударственные. Внешние те же самые предписания, дозволения и запреты адресуются уже участникам других по своей природе отношений, становятся частью именно внутригосударственного права, а не законодательства, как это происходит в результате легитимации и инкорпорации. Внутреннее право государства обогащается новыми нормами, а законодательство остается без изменения[*].

Представляется, что ограничивать взаимодействие международного и внутригосударственного права исключительно процессом согласования данных систем права, направленным на обеспечение выполнения международного права, не совсем правильно. Для того чтобы обеспечить выполнение государством своих международно-правовых обязательств, государство не всегда должно согласовывать свое национальное право с международным. Конечно, когда речь идет о реализации государством правотворческой функции, то, естественно, создаваемые таким образом нормы должны быть согласованы с нормами международного права, ставшими для государства обязательными. Более того, если положения национального права противоречат положениям норм международного права, то государство обязано внести соответствующие изменения. Однако необходимо иметь в виду, что положения, содержащиеся в нормах международного права, ставшие частью правовой системы, могут способствовать восполнению пробелов в сфере внутригосударственного правового регулирования. Г. М. Даниленко указывал на возможность применения положений, закрепленных в нормах международного права, в сфере внутригосударственных отношений с целью восполнения пробелов в национально-правовом регулировании[*]. Насколько в данном случае целесообразно говорить о согласовании международного и национального права. Представляется, что государство в этом отношении должно именно обеспечить в соответствии со своим законодательством реализацию соответствующих международно-правовых положений в сфере внутригосударственных отношений.

Так, Кировским областным судом гражданин России был осужден за совершение ряда преступлений. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ отменила обвинительный приговор и дело направила на новое судебное рассмотрение, так как суд первой инстанции нарушил принцип гласности судебного разбирательства. Согласно ст. 18 УПК РСФСР закрытое судебное разбирательство допускается исключительно при наличии следующих обстоятельств: а) для соблюдения интересов государственной тайны; б) по делам о преступлениях, совершенных лицами, не достигшими шестнадцатилетнего возраста; в) по делам о половых преступлениях; а также г) по другим делам в целях предотвращения разглашения сведений об интимных сторонах жизни участвующих в деле лиц. Однако суд первой инстанции провел закрытое судебное разбирательство при отсутствии указанных выше обстоятельств. Заместитель Председателя Верховного Суда РФ в протесте поставил вопрос об отмене кассационного определения и направлении дела на новое кассационное рассмотрение. Президиум Верховного Суда РФ протест удовлетворил, указав, что «вывод судебной коллегии Верховного Суда РФ о несоблюдении судом ст. 18 УПК РСФСР был сделан без учета норм Конституции Российской Федерации и международных пактов. В соответствии со ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. публика может не допускаться на судебное разбирательство, когда этого требуют интересы сторон»[*]. Следовательно, в дополнение к обстоятельствам, указанным в ст. 18 УПК РСФСР, имелось еще одно обстоятельство, содержащееся в международно-правовом акте и которое должно учитываться судами в дальнейшем при осуществлении уголовного судопроизводства.

Термин «трансформация», как он сформулирован С. В. Черниченко, не отражает существа взаимодействия международного и внутригосударственного права. Конечно, если объем «взаимодействия» ограничивать исключительно согласованием существующих правовых норм, то употребление вышеупомянутого термина можно признать, с достаточной степенью условности, правомерным, но следует иметь в виду, что согласовывать вышеуказанные нормативные системы возможно и без осуществления какой-либо трансформации. Практика свидетельствует, что не всегда для правового обеспечения выполнения международноправовых обязательств требуется какое-либо изменение и/или дополнение национального права, законодательства. Нельзя не согласиться с В. Г. Буткевичем, подчеркивающим, что «на практике согласование норм международного и внутригосударственного права наблюдается как на правотворческой, так и на правоосуществительной стадии»[*]. Так, в частности, согласование внутригосударственного и международного права может происходить через толкование норм международного и внутригосударственного права.

30 марта 1998 года Российская Федерация Федеральным законом «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» выразила свое согласие с Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года, и с 5 мая 1998 года, с момента передачи ратификационных грамот Генеральному секретарю Совета Европы, указанная выше Конвенция и соответствующие Протоколы к ней стали обязательными для Российской Федерации[*]. В силу ст. 1 данного Федерального закона «Российская Федерация в соответствии со статьей 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступлений в действие в отношение Российской Федерация»[*]. Поэтому государственные органы Российской Федерации[*] в своей деятельности должны руководствоваться не только положениями Конвенции, но и правовыми позициями (прецедентами толкования), сформулированными Европейским Судом по правам человека в соответствующих постановлениях[*]. Так, если суд Российской Федерации при рассмотрении дела применяет ст. 21 Конституции РФ, запрещающую, в частности, подвергать человека пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию, то судья, во избежание нарушения ст. 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (запрет пыток, иного бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания), должен изучить, в том числе, прецеденты толкования, изложенные Европейским Судом по правам человека в постановлении от 15 июля 2002 года по делу Калашников против Российской Федерации. В данном судебном акте Европейский Суд по правам человека отметил, что «статья 3 Конвенции закрепила один из фундаментальных идеалов демократического общества. Она в абсолютных выражениях запрещает пытку либо бесчеловечное или унижающее достоинство человека обращение или наказание вне зависимости от обстоятельств и образа действий жертвы. Европейский Суд также напоминает, что в соответствии с установленными им в нормах прецедентного права требованиями неправомерное обращение с человеком должно нести в себе некий минимум жестокости, чтобы на акт такого обращения распространялось действие статьи 3 Конвенции. Оценка этого минимума относительна — она зависит от обстоятельств дела, таких как продолжительность неправомерного обращения с человеком, его физические и психические последствия для человека, а в некоторых случаях принимаются во внимание пол, возраст и состояние здоровья жертвы. Европейский Суд в своей практике относил обращение с тем или иным лицом к категории «бесчеловечного», inter alia, в случае преднамеренного характера такого обращения, если оно имело место на протяжении нескольких часов беспрерывно или если в результате этого обращения был нанесен реальный физический вред человеку либо причинены глубокие физические или психические страдания. Обращение с человеком считается «унижающим достоинство», если оно таково, что вызывает в жертвах такого обращения чувство страха, страдания и неполноценности, которые заставляют их ощущать себя униженными и попранными. Изучая вопрос о том, какая форма обращения с человеком является «унижающей достоинство» в значении статьи 3 Конвенции, Европейский Суд устанавливает, было ли целью обращения унизить и попрать достоинство лица и — что касается последствий — отразилось ли такое обращение на этом лице в форме, несовместимой со статьей 3. Однако отсутствие таковой цели не исключает категорически возможности того, что Европейский Суд все-таки установит в обжалуемом деянии нарушение статьи 3. Степень страдания и унижения как составляющих «унижающее достоинство» обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции, должна в любом случае быть выше степени страдания или унижения как неизбежного элемента той или иной конкретной формы правомерного обращения или законного наказания. Довольно часто меры, связанные с лишением человека свободы, включают такой элемент. И все же нельзя утверждать, что содержание под стражей до суда само по себе является проблемой в свете статьи 3 Конвенции. Но нельзя и толковать статью 3 Конвенции как обязывающую соответствующие власти во всех случаях освобождать из под стражи заключенного по причине плохого здоровья или направлять его в общую больницу для прохождения конкретно предписанного курса лечения. Тем не менее, в соответствии с этой статьей государство должно принимать меры к тому, чтобы лицо содержалось под стражей в условиях, которые совместимы с уважением к человеческому достоинству. При этом формы и методы реализации этой меры пресечения не должны причинять ему лишения и страдания в более высокой степени, чем тот уровень страданий, который неизбежен при лишении свободы, а его здоровье и благополучие — с учетом практических требований режима лишения свободы — должны быть адекватно гарантированы»[*].

Если национальный суд применит вышеупомянутое конституционное положение с учетом толкования, данным Европейским Судом по правам человека в отношении ст. 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, то, представляется, международно-правовые обязательства России будут обеспечены без осуществления трансформации. Иными словами, вследствие толкования государственными органами внутригосударственных норм Российской Федерации с учетом толкования норм международного права, осуществленного международно-правовым механизмом имплементации,[*] в системе национального права, законодательства не происходит каких-либо изменений и поэтому применительно к данному случаю невозможно говорить о наличии «трансформации», как понимает это явление С. В. Черниченко, хотя согласование внутригосударственного и международного права происходит и достигается цель такого согласования — обеспечение государством реализации соответствующих международно-правовых обязательств.

Анализируя использование термина «трансформация», необходимо вновь подчеркнуть, что нормы международного и внутригосударственного права являются нормами различных систем права, что не может не влиять на различную сущность указанных норм. С. В. Черниченко справедливо подчеркивает, что «для нас важен принцип, а он достаточно ясен. Объективные границы международного права указывают на то, что международное и внутригосударственное право — различные правовые системы, не имеющие примата друг над другом, действующие в различных плоскостях, в различных юридических измерениях»[*]. Нормы внутригосударственного и международного права отличаются, в частности, по способу создания, кругом социальных отношений, регулируемых данными нормами, по субъектному составу, то есть кругом лиц, чье поведение регулируют соответствующие нормы. Иными словами, речь идет о различной сущности вышеупомянутых правовых норм. Это достаточно серьезные различия, которые не позволяют ни при каких условиях норме международного права трансформироваться во внутригосударственную правовую норму, даже если законодатель пожелает это сделать. Между нормами международного и внутригосударственного права существуют «объективные границы», которые государства не в состоянии преодолеть как единолично, так и совместно с иными субъектами международного права[*]. Нельзя не процитировать В. Г. Буткевича, критически относящегося к сути трансформации через «превращение» норм международного права в нормы внутригосударственного права (представляется, что этот процесс происходит в случаях инкорпорации и отсылки, являющихся, по мнению С. В. Черниченко, с точки зрения юридической техники, самостоятельными видами трансформации). В. Г. Буткевич подчеркивает, что «вызывает возражение и позиция тех, кто считает, что норма международного права превращается в норму внутригосударственного права. В буржуазной науке международного права обычно ссылаются на авторитет Г. Триппеля. Однако самому Г. Триппелю не удалось доказать, что норма международного права превращается в норму национального права. Он ограничивался заявлением типа: «Можно процитировать следующую английскую поговорку: «Парламент всесилен, однако он не может превратить мужчину в женщину»». Ее можно изменить следующим образом: внутригосударственное право всесильно. Однако поскольку международное право регулирует отношения между государствами, а внутригосударственное право — другие отношения, то государственное право не может без трансформации превратить международное право во внутригосударственное»[*]. В свою очередь, автор раскрывает суть «трансформации» следующим образом. «Должная регламентация внутригосударственных отношений содействует успешной регламентации международным правом межгосударственных отношений. Эффективное упорядочивание внутригосударственных отношений (возникших в связи с поставленными государством задачами, принятыми на себя по договору) национальным правом способствует выполнению международных обязательств, а значит и эффективной регламентации межгосударственных отношений межгосударственным правом»[*]. Нельзя вновь не отметить, что «эффективное упорядочивание обеих правовых систем своих отношений, — подчеркивает В. Г. Буткевич, — зависит и от взаимосогласованности их норм. Нет необходимости переводить (преобразовывать) нормы одной системы права в другую, нужно только то, чтобы они содействовали, а не противодействовали одна другой в функционировании»[*].

Канадский юрист Дж. Карье, объясняя сущность трансформации, являющейся, по его мнению, одной из моделей рецепции, отмечает, что новая правовая норма, возникшая вследствие трансформации, отражает норму международного права[*]. Можно ли говорить о какой-либо трансформации при наличии такого «отражения»?

Вследствие трансформации в виде инкорпорации и отсылки, как их понимает С. В. Черниченко, в правовой системе России возникают новые правовые нормы. Известно, что любая правовая норма, являющаяся частью национального или международного права, должна иметь свою форму. В литературе отмечается, что «для того чтобы стать реальностью и успешно выполнять присущие праву регулятивные, воспитательные и иные функции, оно [право] должно иметь свое внешнее выражение»[*]. Вследствие осуществления трансформации, если речь не идет о легитимации, в рамках права государства не возникают какие-либо новые формы применительно к «трансформированным» нормам международного права. С. В. Черниченко, рассматривая «инкорпорацию», делает оговорку, что «ни сам международный договор, ни нормы, которые он содержит, не включаются соответственно ни в законодательство, ни в право данного государства. Международный договор продолжает оставаться международным договором, обязывающим это государство, а нормы, которые он содержит, остаются нормами международного права. По существу принимается новый закон или подзаконный акт, полностью внешне идентичный международному договору»[*]. Нельзя не согласиться с А.С. Гавердовским, который, критикуя термин «трансформация», отметил, что «уязвимость подобной конструкции [преобразование нормы международного права в норму внутригосударственного права посредством издания специального закона или иного нормативного акта] более чем очевидна, ибо если следовать ее логике, то можно предположить, что с появлением трансформационной нормы внутригосударственного права исчезает породившая ее международно-правовая норма. Но это противоречит практике. Принятие государством правовых мер имплементационного характера не влечет за собой автоматического изменения нормы международного права. Государство не вправе трансформировать (преобразовывать) международно-правовые нормы, поскольку превращать одно в другое, видоизменять нормы права могут только их создатели»[*].

Представляется, что обозначение международного договора, трансформированного в право страны законом или подзаконным актом, является правовой фикцией. В свою очередь, государственные органы в своей деятельности должны руководствоваться не правовыми фикциями, а конкретными нормами и формами, в которых закрепляются соответствующие правила поведения.

С. В. Черниченко рассматривает «отсылку» наряду с инкорпорацией в качестве самостоятельных видов трансформации. Однако, в результате действия «инкорпорации» и «отсылки», как подчеркивает автор, в системе права страны появляются новые правовые нормы[*]. В связи с этим, если результат функционирования данных видов трансформации является одним и тем же — появление именно в праве, а не в законодательстве страны новых норм, — может в данном случае целесообразно рассматривать «отсылку» в качестве формы «инкорпорации», или наоборот.

Нельзя не обратить внимания на следующее обстоятельство: как было отмечено выше, С. В. Черниченко именует «трансформацией» процесс согласования норм международного и внутригосударственного права в целях обеспечения реализации норм международного права, ставших обязательными для государства. Однако согласуются, как правило, уже существующие нормы. В свою очередь, в результате действия «инкорпорации» и «отсылки», в том виде, как их понимает автор, создаются новые правовые нормы. То есть представляется, что в данном случае не совсем правильно говорить о процессе согласования правовых норм двух различных систем права применительно к этим двум видам трансформации. В. Г. Буткевич совершенно справедливо подчеркивает, что «в согласовании двух систем права главная задача — не создание новых норм в одной из систем права, а приведение в соответствие уже созданных норм»[*].

Необходимо также отметить, что взаимодействие международного и национального права даже в сфере внутригосударственных отношений нельзя сводить исключительно к согласованию национального с международным правом. В практике межгосударственных отношений известны случаи, когда нормы международного права должны согласовываться с внутригосударственными правовыми нормами. Так, в силу ст. 10 Соглашения об информационном взаимодействии государств-членов Евразийского экономического сообщества по пограничным вопросам от 14 сентября 2001 года «настоящее Соглашение применяется со дня подписания в части, не противоречащей национальным законодательствам Сторон, и вступает в силу с даты получения депозитарием от Сторон третьего уведомления о выполнении внутригосударственных процедур, необходимых для вступления в силу»[*]. Иными словами, Соглашение предусматривает возможность временного применения данного международного договора и в ходе такого применения более высокую иерархическую силу будут иметь нормы, закрепленные в источниках национального права Российской Федерации[*]. Поэтому в рассматриваемом случае согласовывать необходимо не внутригосударственное право с международным, а, наоборот, международное с национальным.

Р. А. Мюллерсон обозначает процесс помощи национального права осуществлению норм международного права на территории государства национально-правовой имплементацией[*]. Автор выделяет два способа исполнения положений международного права: отсылка и инкорпорация. «Отсылка» имеет место в том случае, когда государство включает в свое законодательство норму (или несколько норм), отсылающую к нормам международного права, в силу чего последние могут действовать внутри страны, регулировать отношения между субъектами национального права[*]. Рассматривая правовую сущность отсылки, автор сравнивает отсылку к международному праву с отсылками к иностранному внутригосударственному праву. Иными словами, отсылка к международному праву сравнивается с коллизионными нормами. Р. А. Мюллерсон подчеркивает, что «отсылка не трансформирует нормы одной правовой системы в нормы другой системы или отрасли, а санкционирует (выд. — Б.З.) применение норм отсылаемой системы в сфере действия отсылающей системы»[*]. Отсылка необходима к четким и конкретным положениям международного права, способным регулировать отношения между субъектами внутригосударственного права. «Государства, — утверждает автор, — включают в договоры детальные положения не случайно, а для того, чтобы они применялись во всех государствах-участниках в неизменном виде [Здесь] достаточно государственно-правовой санкции в виде отсылки»[*]. «Инкорпорация», по мнению автора, происходит в том случае, когда на основе и во исполнение положений международного права издаются (изменяются либо отменяются) нормы национального права. То есть результатом осуществления инкорпорации является реальное изменение законодательства конкретного государства. В отличие от «отсылки», «инкорпорация» необходима к тем нормам международного права, которые сформулированы недостаточно четко и ясно для регулирования отношений с участием субъектов национальной правовой системы[*].

Рассматривая «теорию санкционирования» действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений через внутригосударственно-правовые отсылочные нормы, нельзя не согласиться со С. В. Черниченко, критически относящимся к существу «отсылки», сформулированному Р. А. Мюллерсоном, отмечает, что «государство по своей воли не в состоянии изменить объективные границы международного права, «заставить» нормы, созданные участниками межгосударственных отношений для регулирования этих отношений, оставаясь таковыми, начать регулировать внутригосударственные отношения. Если какая-либо норма непосредственно адресуется государством участникам внутригосударственного отношения (или международного отношения немежгосударственного характера), она объективно не может быть международно-правовой: субъекты соответствующего отношения не являются участниками межгосударственного общения, и само это отношение не может стать межгосударственным»[*]. Хотя С. Ю. Марочкин и придерживается позиции возможности непосредственного действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений, автор подчеркивает, что «ни один внутригосударственный акт независимо от характера и содержания (акт инкорпорации, рецепции, трансформации), обеспечивающий выполнение государством своих международных обязательств, не способен изменить природу норм [международного права], их особенные цели, содержание, форму и т.д.»[*].

Действительно, сравнение Р. А. Мюллерсоном отсылки к иностранному национальному праву с отсылкой к международному праву является неправильным по своей сути, так как нормы внутригосударственного права, независимо от того, в какой стране они функционируют, регулируют исключительно внутригосударственные отношения с участием субъектов национального права — физические, юридические лица, государственные органы и т. д. Поэтому когда национальный суд, руководствуясь соответствующей отсылочной (коллизионной) нормой, применяет иностранное право, то он (суд) руководствуется именно той системой права, которая изначально выполняет регулятивную роль между субъектами внутригосударственных отношений. В свою очередь, если речь идет об отсылке к международному праву, то национальный суд не только не вправе, но и не в состоянии по объективным причинам непосредственно применять нормы международного права, которые регулируют отношения между качественно иными субъектами права.

В. Г. Буткевич достаточно критически относится к теории трансформации и теории санкционирования[*]. Суть теории трансформации, как ее понимает автор, заключается в том, что издание национально-правового акта превращает норму международного права в норму внутригосударственного права. В свою очередь, теория санкционирования (исполнения) представляет собой также издание национально-правового нормативного акта, однако, в отличие от теории трансформации, такой нормативный акт не превращает нормы одной системы права в нормы другой, а наделяет государственные органы, частных лиц, включая физических и юридических, правом непосредственного применения норм международного права[*]. В.Г.Буткевич связывает процедуру согласования международного и внутригосударственного права со стадией правотворчества. Осуществлять правотворческие функции может только государство. Причем данные функции исполняются в сфере как международных, так и внутригосударственных отношений. Согласовывать вышеупомянутые системы права может только государство. Суть такого согласования, по мнению В. Г. Буткевича, заключается в согласовании прав и обязанностей своих субъектов национального права с правами и обязанностями, содержащимися в международно-правовых обязательствах данного государства[*]. В. Г. Буткевич пишет, что «с точки зрения международного права совершенно безразлично, кто будет вместо государства исполнять его обязанности и использовать его права. Но это безразличие и сложилось потому, что никто, кроме государства, объективно не может осуществлять его права и обязанности. Государство может поручить или вменить в обязанности своим физическим и юридическим лицам осуществлять или воздерживаться от определенных действий. Но это не перенос своих прав и обязанностей на указанных лиц, а создание для них иного рода прав и обязанностей»[*]. В.Г. Буткевич выделяет следующие основные методы согласования внутригосударственных правовых актов с международно-правовыми предписаниями: отсылка, рецепция, параллельное правотворчество, унификация, преобразование, создание специального правового режима. Сущность отсылки заключается в том, что «регулируя внутригосударственные отношения, он [законодатель] не воспроизводит норму международного права, а отсылает к международно-правовому предписанию Различные субъекты к различным отношениям применяют одну модель предписания. При отсылке модель поведения одна (но формулируется только в одной системе права, а в другой системе права указывается лишь источник, где с моделью можно «ознакомиться»), а разные отношения, разные субъекты, в итоге — различные нормы и различный результат правового регулирования»[*]. «Суть рецепции заключается в том, что законодатель заимствует в международном праве модель поведения и придает ей юридическую обязанность для субъектов внутригосударственного права во внутригосударственных отношениях»[*]. В отличие от отсылки вследствие осуществления рецепции в системе законодательства государства появляется аналогичное предписание, что и в нормах международного права. Рецепция, по мнению В. Г. Буткевича, не может иметь общего (генерального) характера, то есть заимствовать все и/или часть международного права, рецепция может осуществиться в отношении конкретного положения, содержащегося в определенной международно-правовой норме. «Суть параллельного правотворчества, — далее отмечает В. Г. Буткевич, — заключается в том, что единая модель поведения вырабатывалась в обеих правовых системах параллельно, юридически независимо»[*]. Под унификацией автор понимает «процесс целенаправленных действий по выработке единства предписаний в двух правовых системах»[*]. Метод «преобразования используется в тех случаях, когда в законодательство необходимо внести лишь незначительные изменения, дополнения, уточнения. При преобразовании норма внутригосударственного права преобразует, дополняет, уточняет не норму международного права, а норму национального права. Если национальная норма права в чем-то не соответствует нормам международного права, то законодатель может ее, если не требуется отмена, дополнить, развить или уточнить, то есть преобразовать»[*]. Метод создания специального правового режима используется в том случае, когда «законодательство в целом согласовано и содействует реализации типичных международно-правовых предписаний, а специальный правовой режим согласовывается с международно-правовыми обязательствами исключительного характера и направлен на должную реализацию последних»[*].

Представляется, что некоторые упомянутые выше методы согласования международного и внутригосударственного права, определенные В. Г. Буткевичем, нецелесообразно рассматривать в качестве самостоятельных. В отличие от отсылки в результате действия рецепции, параллельного правотворчества, унификации, преобразования, создания специального правового режима — всегда происходят изменения именно в системе законодательства государства, а не его права. Более того, вследствие осуществления рецепции, унификации, параллельного правотворчества, по мнению В. Г. Буткевича, не просто изменяется законодательство государства, а создаются единые, одинаковые модели поведения. Поэтому в данном случае происходит смешение оснований для классификации. Целесообразно было бы рассматривать методы рецепции, параллельного правотворчества, унификации, преобразования, создания специального правового режима в качестве частных случаев какого-либо родового метода, который, к сожалению, не был определен автором.

Н. В. Миронов не дает определения процессу взаимодействия норм международного и внутригосударственного права и, в частности, процессу обеспечения реализации норм международного права посредством национального права в сфере внутригосударственных отношений. Однако суть этого процесса автор раскрывает следующим образом: «Нельзя не признать, что в тех многочисленных случаях, когда советское законодательство воспринимало прогрессивные нормы и принципы международного права и закрепляло их в нормах внутригосударственного права СССР,.. и проявлялось конкретно влияние международного права на советское законодательство»[*]. Как подчеркивает автор, практика СССР выделала следующие формы проведения международно-правовых норм во внутригосударственном праве: трансформация, отсылка и «особ[ая] форм[а] приведения в действие норм международного права в СССР ратификация (утверждение) международного договора»[*]. Под «трансформацией» Н. В. Миронов понимает «юридическую форму приведения в действие на территории данного государства норм международного права, осуществляемую путем издания специальных внутригосударственных правовых актов»[*]. Необходимость трансформации норм международного права во внутригосударственные нормы вытекает из принципа суверенного равенства государств и не зависит от того, какого принципа соотношения внутригосударственного и международного права придерживается данное государство[*]. В странах, следующих дуалистической теории соотношения международного и внутригосударственного права в отношении каждого международного договора, должен применяться трансформационный внутригосударственный нормативный акт. Если законодательство государства провозглашает нормы международного права частью права страны, то есть государства, с точки зрения Н. В. Миронова, придерживающегося монистической теории, то такая норма представляет собой общую трансформационную норму[*]. Трансформация является формой правотворческого процесса[*]. Трансформация, будучи «формой превращения международной нормы, выраженной и закрепленной в международном договоре, обязывающем государство, в норму внутригосударственного права, в норму закона, обязательного для всех граждан и организаций соответствующего государства»[*], необходима не для всех международных договоров, а только таких договоров, которые для своего исполнения нуждаются в изменении субъекта нормы. Соответственно для политических соглашений трансформация не требуется. «Трансформация международно-правовых норм применяется в тех случаях, — утверждает Н. В. Миронов, — когда дело идет о договорах (нормах), для выполнения которых необходимо изменение субъекта права (чтобы государство возложило выполнение обязанностей, предусмотренных международным договором, на соответствующих физических и юридических лиц)».[*]

Сущность «отсылки», согласно позиции Н. В. Миронова, заключается в указании закона на то, что данное конкретное отношение должно регулироваться нормами международного права[*]. В отличие от трансформации, отсылка не предусматривает какой-либо переработки норм международного права. «Норма международного права, на которую делается ссылка в законе, — отмечает автор, — не вводится в национальное право, отсылочная норма лишь допускает, санкционирует применение международно-правовой нормы для решения конкретных отношений, возникающих внутри государства»[*].

Здесь следует обратить внимание, что отсылка всегда способствует «переработке» нормы международного права, и поэтому данный метод взаимодействия международного и внутригосударственного права достаточно условно можно именовать «отсылочным». Так, согласно ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах «право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни». Суть указанной нормы международного права заключается в том, что государство, подписавшее вышеупомянутый Пакт, берет на себя международно-правовое обязательство перед другими государствами-участниками Пакта обеспечить всеми находящимися в его распоряжении средствами, включая юридические механизмы, право каждого человека на жизнь. Государство также обязуется обеспечить недопустимость произвольного лишения жизни человека, а также, если речь идет о вмешательстве в данное право, то такое вмешательство должно быть осуществлено на основании правовых норм. В свою очередь, иные государства-участники имеют субъективное право требовать от любого государства выполнения соответствующей обязанности. Взаимные субъективные права и обязанности государств-участников Пакта составляют содержание регулируемых международных правовых отношений[*]. В свою очередь, если национальный суд благодаря отсылке применяет указанное выше положение, то суть данной нормы, сформировавшейся в правовой системе страны вследствие действия отсылки, будет заключаться в следующем: каждый человек имеет право на жизнь; каждый человек имеет право на недопустимость произвольного лишения его жизни; каждый человек имеет право на то, чтобы любое вмешательство в его право на жизнь осуществлялось исключительно на основании правовых актов. Данным субъективным правам человека «противостоят» соответствующие обязанности государства в лице его определенных органов. Взаимные права и обязанности будут составлять содержание уже не международного, а внутригосударственного правового отношения.

В связи с вышесказанным нельзя согласиться с Н. В. Мироновым, что вследствие трансформации происходит возложение обязанностей государства на частных лиц[*]. Во-первых, обязанности государства, вытекающие из международного договора, не могут быть возложены на третьи лица без согласия участников такого договора. Во-вторых, обязанности по международному договору могут быть исполнены исключительно субъектом международного права, обладающим международной правосубъектностью. Частные лица, как следует из отечественной доктрины международного права, поддерживаемой большинством ученых, не являются таковыми. В-третьих, любой источник международного права, как правило, предусматривает не только обязанности, но и права соответствующих субъектов международного права[*]. Если даже предположить, что субъект внутригосударственного права в состоянии нести обязанности по международному договору, то, согласно общим принципам права, недопустимо возлагать на такое лицо только обязанности без предоставления субъективных прав[*].

«Ратификация (утверждение)» как форма приведения в действие международного договора в СССР требуется, по мнению Н. В. Миронова, применительно к международным договорам, обладающим «особым характером», не нуждающимся для своего исполнения в издании специальных внутригосударственных актов[*]. Представляется, что акт ратификации, иные формы выражения согласия государства на обязательность международного договора не могут служить средством приведения в действия на территории государства соответствующего источника международного права. Как известно, договор может быть ратифицирован либо в отношении договора государством может быть выражено согласие в иной форме, однако если такой договор не вступил в силу, то он не станет источником международного права и, следовательно, такой договор не должен применяться в сфере отношений с участием субъектов национального права. Так, Договор между Российской Федерацией и Исламской Республикой Иран о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским и уголовным делам от 5 марта 1996 года[*] был ратифицирован Российской Федерацией Федеральным законом от 10 января 1997 года № 16-ФЗ. Однако договор вступил в силу, то есть стал источником международного права, лишь 16 июля 2000 года[*]. Если следовать позиции автора, что ратификация является формой приведения международного договора в действие в сфере внутригосударственных отношений, то вышеупомянутый Договор должен был применяться в сфере соответствующих отношений с момента ратификации, а не с момента вступления в силу. Г. В. Игнатенко справедливо обращает внимание, что «ратификация — это внутригосударственный акт, который служит предпосылкой вступления договора в силу (в тех случаях, когда договор подлежит ратификации), но сам по себе не может наделить договор юридической силой [в сфере внутригосударственных отношений]»[*].

А. С. Гавердовский именует совокупность правовых мер государства, предпринимаемых в целях имплементации международно-правовых норм, «рецепцией», суть которой состоит в восприятии национальным правом правил международных договоров[*]. Причем, как отмечает автор, «рецепция» включает два существенных момента: а) восприятие национальным правом предписаний международного права через механизм ратификации или одобрения, утверждения; и б) передачу (трансмиссию) прав и обязанностей, возложенных договором на государство, компетентным органам государственной власти с целью непосредственной их реализации[*]. «Понятию «рецепции», — как утверждает А. С. Гавердовский, — внутренне присуще преобразование, приспособление правил одного правопорядка к другому правопорядку»[*]. С точки зрения автора, формирующиеся в результате имплементации международных договоров новые нормы являются обычными нормами внутригосударственного права, подчиняющимися принципам, действующим в соответствующей внутригосударственной правовой системе. Рецепция может быть следующих видов: «общая рецепция», предусматриваемая, как правило, в конституциях, а также иных законодательных актах, санкционирующих действие правил международных договоров в сфере внутригосударственных отношений; «частная рецепция», когда требуется имплементация международного договора в каждом конкретном случае, когда в системе права государства отсутствует норма, предусматривающая общую рецепцию правил международного договора; «частные случаи общей рецепции», когда в отраслевых нормативных актах предусматриваются положения, разрешающие государственным органам применять правила международных договоров[*].

«Частная рецепция», а также «частные случаи общей рецепции» правил международного договора санкционируются актами государственных органов, выражающих окончательное согласие в отношении международного договора. «Частная рецепция» национальным законодательством правил, содержащихся в международном договоре, происходит в форме инкорпорации, трансформации и в форме конкретной отсылки. В свою очередь, «частные случаи общей рецепции» оформляются в виде общей отсылки к правилам международных договоров[*]. «При инкорпорации в национальные системы права, — утверждает А. С.Гавердовский, — включаются нормы, внешне полностью идентичные с нормами соответствующего международно-правового акта. Причем в большинстве случаев указанный международно-правовой акт полностью сохраняет свою форму (в том числе и наименование), хотя и выступает во внутригосударственной сфере уже в качестве закона»[*]. С точки зрения автора, в форме инкорпорации целесообразно включать во внутригосударственное право различные технические, административные регламенты, унифицированные нормы и стандарты. Представляется, что речь здесь, видимо, идет о рецепции самоисполнимых положений, содержащихся в международном договоре. В отличие от инкорпорации трансформация, по мнению А.С. Гавердовского, представляет собой более сложное явление, включающее не только процесс воспроизведения, но и переработки норм международного права в соответствии с принципами национальной правовой системы. Следствием действия трансформации является не только дополнение действующего национального законодательства страны, как это происходит в результате инкорпорации, но и изменение внутригосударственных норм в связи с требованием международного договора. Существо отсылки, с точки зрения автора, состоит в указании национального закона на то, что данное конкретное поведение государственных органов, физических и юридических лиц должно регулироваться конкретными правилами договора (обычая), а не национального закона[*]. По своему существу отсылка стоит ближе к инкорпорации, однако в результате действия отсылки в систему права страны не выводится новых правовых норм. Отсылка, по мнению А. С. Гавердовского, выступает в качестве правовой формы государственно-властного веления субъектам внутреннего права руководствоваться в указанных законом случаях правилами норм иной системы права[*].

Что касается сущности процесса «рецепции», нельзя не согласиться со С. В. Черниченко, который, критикуя данный термин, отмечает: «Норма международного права как таковая не может быть воспринята внутригосударственным правом, стать ее частью из-за различия объекта правового регулирования и круга субъектов, которым адресованы нормы международного и внутригосударственного права. Норма международного права всегда остается нормой иной правовой системы, чем норма внутригосударственного права»[*].

Но если даже предположить обоснованность данного термина, то нельзя не обратить внимания вновь на то, что предписания международного права воспринимаются национальным правом не вследствие ратификации, иных способов окончательного выражения согласия государства в отношении международного договора, а в результате действия норм национального права, которые могут предусматривать отсылку к международному праву либо непосредственно содержать правовые положения, принятые государством в порядке осуществления конкретных международно-правовых обязательств государства.

Необходимо также отметить, что если даже и предположить теоретическую и практическую возможность «уступки» международных прав и обязанностей субъектам национального права, то в результате «рецепции» права и обязанности государства должны «передаваться» (подвергаться трансмиссии) не только конкретным государственным органам, но и частным лицам[*]. Так, вследствие включения Европейской конвенции о защите прав и свобод человека в правовую систему России в национальном праве, законодательстве Российской Федерации не появились нормы, которые бы определяли конкретные государственные органы, ответственные за реализацию конвенционных положений. Каждый государственный орган в данном случае должен самостоятельно определить, в реализации каких положений Конвенции он должен принимать участие. Если речь идет о лишении лица свободы (ст. 5 Конвенции), то в реализации положений международно-правовых норм, гарантирующих право лица на физическую неприкосновенность, принимают участие только те органы государства, которые имеют непосредственное отношение к процедуре лишения лица свободы: судебные органы, санкционирующие в настоящее время заключение лица под стражу, органы прокуратуры, заявляющие ходатайство в суд о заключении лица под стражу, и т. д.[*] В свою очередь, ст. 3 Европейской конвенции о защите прав и свобод человека, рецепиированная, следуя позиции А.С. Гавердовского, в правовую систему России, обязывает воздерживаться от действий, связанных с пытками, бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания, не только любые государственные органы Российской Федерации, но и частных лиц. Иными словами, положения Конвенции, включенные в правовую систему страны, запрещают осуществлять вышеупомянутые действия не только государственным органам, но и частным лицам[*].

Не соглашаясь с термином «рецепция», важно также подчеркнуть, что с точки зрения правовой сущности «рецепция» очень тесно связана с термином «трансформация». Как указывалось выше, «трансформация» в большинстве случаев связана с процессом «преобразования» норм международного в нормы внутригосударственного права. В свою очередь, «рецепция» касается «восприятия национальным правом предписаний международного права»[*]. «Преобразование» и «восприятие» в рассматриваемых нами случаях являются однопорядковыми явлениями, суть которых заключается в «переходе» прав и обязанностей, закрепленных в источниках международного права, в права и обязанности, носителями которых являются частные лица, а также конкретные государственные органы.

Г. М. Вельяминов, анализируя место международных договоров в «международном частном праве», рассматривает правовой механизм действия международно-договорных норм в отношениях между субъектами разных национальных правовых систем, так же как и А. С. Гавердовский, через термин «рецепция». Понимание данного термина автор излагает следующим образом: «Договорная международно-правовая норма (например, из той или иной конвенции международного частного права, но в принципе из любого международного договора) применяется, только будучи реципированной (т. е. трансформированной — термин более узкий) в национальном правопорядке. Норма эта становится также и внутригосударственной нормой, а по своему предмету — нормой конкретной отрасли национального права, например гражданского, причем действие ее распространяется в соответствующих случаях на правоотношения и внутригосударственных, и иностранных субъектов права»[*]. «Однако, — далее отмечает Г. М. Вельяминов, — при этом сохраняется и действенность как таковой международно-правовой нормы, идентичной по формулировке (но не по правовому значению) норме реципированной. Если будучи реципированной в национальный правопорядок, норма регулирует отношения национальных субъектов права, то международно-правовая норма как таковая продолжает регулировать межгосударственные отношения, то есть обязательства государств друг перед другом»[*]. Автор обращает внимание, что п. 4 ст. 15 Конституции РФ содержит норму о генеральной рецепции[*].

Канадский юрист Дж. Карье именует процесс взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права также «рецепцией»[*]. Автор подчеркивает, что каждая национально-правовая система выбирает свой подход к рецепции международного права. Дж. Карье, в зависимости от источника существования норм международного права, выделяет две модели рецепции: трансформация и адаптация или инкорпорация. Согласно трансформационной модели, поддерживаемой представителями дуалистической теории, соотношение международного и национального права, как указывает автор, заключается в том, что норма международного права не может иметь внутригосударственный эффект, если только такая норма не будет трансформирована в норму национального права посредством внутригосударственного правотворчества, причем не просто правотворчества, а именно через законодательство. Необходимость трансформации норм международных договоров в систему права страны через осуществление законодательства, как объясняет автор, вызвана существованием принципа разделения исполнительной и законодательной властей. В свою очередь, адаптация или инкорпорация предполагает ситуацию, когда международно-правовая норма автоматически становиться частью системы права страны и, соответственно, имеет непосредственную силу в сфере отношений с участием субъектов национального права. Как видно, адаптационную или инкорпорационную модели рецепции поддерживают сторонники монистической теории. Если трансформация используется при рецепции договорных норм международного права, то адаптация или инкорпорация — при рецепции обычных норм международного права[*]. Нельзя не отметить, что, рассматривая возможные формы трансформации, автор выделяет и такую, которая связана с инкорпорацией положений договорных норм международного права посредством отсылки, содержащейся в национальном законодательстве. Иными словами, сущность трансформации и инкорпорации сливается, тем самым затеняются сущностные характерные черты вышеупомянутых моделей рецепции[*].

Необоснованность использования терминов «рецепция» и «трансформация» применительно к взаимодействию норм международного и национального права в сфере внутригосударственных отношений нами была показана выше.

Л. П. Ануфриева, рассматривая взаимодействие международного и внутригосударственного права, как и С.В.Черниченко, через процесс согласования вышеуказанных систем права, не указывает наименование соответствующего процесса. Однако автор отмечает существование следующих форм такого согласования: прямая и опосредованная трансформация, инкорпорация, отсылка, рецепция[*]. Ссылаясь на международно-правовую литературу, автор под «прямой трансформацией» понимает ситуацию, когда международный договор, заключенный государством и вступивший в действие, непосредственно приобретает силу закона. Причем, по мнению автора, соответствующая аргументация «связывается с конституциями государств, которые объявляют международное право либо частью права страны, либо превышающим силу закона»[*]. При «опосредованной трансформации» источники национального права регламентируют «вопрос о способах введения в действие международных договоров внутри государства»[*]. «Инкорпорация» имеет место в том случае, когда «формулировки закона совпадают по тексту с положениями договора»[*]. Применительно к «отсылке» как к наиболее спорной в доктринальном отношении форме взаимодействия международного и внутригосударственного права Л.П.Ануфриева подчеркнула, что «тем не менее нужно в конечном итоге признать реальное существование того факта, что отсылка действительно обогащает соответственно и правопорядок данного государства в целом, и его законодательство, будучи зафиксированной непосредственно в его актах, не только тем, что появляется сама отсылочная норма, но и тем, что по существу оформляет имплицитную инкорпорацию. Без подобного допущения невозможно обеспечить практическое использование таких международно-правовых норм во внутригосударственном масштабе»[*]. «Согласование международного и национального права в форме рецепции, — по мнению автора, — встречается в случаях, когда внутригосударственный акт (иногда с незначительными текстуальными расхождениями) отражает содержание и формулировки международно-правовых документов»[*].

Не признавая обоснованным использование термина «трансформация» для отражения процесса взаимодействия норм международного и внутригосударственного права, можно подчеркнуть, что объем «трансформации», сформулированный Л. П. Ануфриевой, отличается от объема «трансформации», предложенного С. В. Черниченко. Так, если С. В. Черниченко охватывает «трансформацией» только те случаи, когда внутригосударственное право приводится в соответствии с международным[*], то Л.П. Ануфриева понимает под «трансформацией» весь спектр действий государства в сфере внутригосударственных отношений по реализации международных обязательств, включая приведение в соответствии с международно-правовыми нормами норм внутригосударственного права[*]. Л.П.Ануфриева, принимая во внимание особую правовую природу международно-правовых норм, совершенно справедливо отрицает возможность действия этих норм в сфере внутригосударственных отношений[*]. Однако в то же время автор предлагает включить в понятие «трансформации» возможность «санкционирования действия норм международного договора внутри государства», в частности когда речь идет о «прямой трансформации»[*]. В свою очередь, применительно к «отсылке», являющейся, по мнению С. В. Черниченко[*], в теоретическом отношении наиболее сложной формой согласования, нельзя не согласиться с Л. П. Ануфриевой, подчеркивающей, что данная форма согласования предусматривает «имплицитную инкорпорацию»[*]. Рассматривая вопрос о «рецепции», представляется, что данная форма в том объеме, как ее понимает Л.П. Ануфриева, должна рассматриваться в качестве частного случая «инкорпорации», объективно существующей формы согласования международного и внутригосударственного права.

В. В. Гаврилов, анализирующий взаимодействие международного и внутригосударственного права через процесс согласования данных систем права, тщательно изучив теории согласования международных и внутригосударственных норм, отдает предпочтение теории имплементации. Наряду с теорией имплементации автор выделяет также теории трансформации и инкорпорации. Основные «постулаты» (этот термин употребляется автором) теории трансформации заключается в следующем:

«1. Международное и внутригосударственное право представляют собой два различных правопорядка. Поэтому первое не может быть непосредственным регулятором отношений в сфере действия второго.

2. Для придания нормам международного права юридической силы внутри государства, они должны быть трансформированы в нормы национального права (другими словами, приобрести силу норм внутригосударственного права.

3. Процедура трансформации характерна для всех случаев и способов приведения в действие норм международного права внутри государства, а проведение трансформации опосредуется изданием соответствующего трансформационного национально-правового акта».[*]

Применительно к последнему «постулату» теории трансформации нельзя не отметить, что если речь идет о способах приведения в действие норм международного права внутри государства, то в этом случае нельзя говорить о трансформации, так как вследствие трансформации в правовой системе государства возникают внутригосударственно-правовые нормы, иными словами, нормы международного права не действуют ни при каких условиях.[*] Аналогичная позиция была изложена А. С. Гавердовским, подчеркнувшим, что «нормы международного права не могут регулировать внутригосударственные отношения, а поэтому совершенно бессмысленно говорить о каких-либо способах приведения их в действие на территории государства»[*].

В свою очередь, основные «постулаты» теории инкорпорации, по мнению В. В. Гаврилова, заключаются в следующем:

«1. Международное и внутригосударственное право представляют собой две согласующиеся друг с другом системы права. Поэтому первое может быть составной частью второго.

2. В силу указания конституционной нормы или практики, выработанной национальными судебными органами, международные договоры и (или) нормы общего международного права становятся частью национального права (законодательства) соответствующей страны целиком без необходимости издания каких либо дополнительных внутренних правовых актов»[*].

Имплементация, по мнению В. В. Гаврилова, предусматривает две основные формы (способа) согласования: инкорпорация и отсылка. В целом автор придерживается позиции, которая ранее была изложена Р. А. Мюллерсоном применительно к способам согласования международного и внутригосударственного права[*]. Основные идеи теории имплементации, с точки зрения автора, выражаются в следующем:

«1. Международное и национальное право представляют собой две различные системы права. Поэтому международные правовые нормы могут быть регуляторами отношений в сфере действия внутреннего права государства только с санкции соответствующих национальных правовых норм.

2. Содержание механизма имплементации международных правовых норм зависит от их вида, содержания и конечной цели международно-правового регулирования. В тех случаях, когда международные правовые нормы принимаются для регулирования межгосударственных отношений, национальное право только обеспечивает нормативную основу функционирования и взаимодействия органов и должностных лиц, ответственных за осуществление положений на практике[*]. Международные договоры, направленные на урегулирование отношений между национальными субъектами различной государственной принадлежности, являются, как правило, самоисполнимыми и при наличии отсылки к ним норм национального права могут иметь прямое действие на территории соответствующей страны. В свою очередь, международные договоры, предназначенные для достижения определенной степени урегулирования отношений между национальными субъектами одной страны, по общему правилу, не являются самоисполнимыми, и для осуществления их положений на практике государством принимаются правовые акты, конкретизирующие содержание таких договоров и (или) отменяющие действие противоречащих им предписаний внутреннего права.

3. Процедура имплементации международных правовых норм представляет собой органическое сочетание правотворческой (где это необходимо) и организационно-исполнительной деятельности»[*]. Таким образом, автор, в частности, приходит к выводу о возможности непосредственного действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений[*]. Однако, как отмечалось выше, по объективным причинам это произойти не может, и даже в том случае, когда государство санкционирует действие норм международного права в сфере отношений с участием субъектов национального права.

Проанализировав основные правовые позиции, сложившиеся к настоящему времени применительно к наименованию процесса правового взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере внутригосударственных отношений,[*] представляется возможным назвать этот процесс, согласившись с Р. А. Мюллерсоном, — национально-правовой имплементацией. Как отмечалось выше, сутью взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права является именно обеспечение реализации положений норм международного права в рассматриваемой нами сфере социальных отношений. Термин «национально-правовая имплементация» в наибольшей степени соответствует природе этого явления.

Но необходимо уточнить, что если обеспечение является сущностью вышеупомянутого правового взаимодействия, то национально-правовая имплементация является формой существования данного правового взаимодействия.

Сущность данного процесса (формы) непосредственно связана с принятием государством внутригосударственных правовых мер, которые бы обеспечивали реализацию этим государством его международно-правовых обязательств[*].

Как было подчеркнуто выше, процесс взаимодействия международного и внутригосударственного права охватывает не только стадию правотворчества, но и стадию реализации соответствующих правовых норм в различных правовых формах[*]. Поэтому именовать вышеупомянутый процесс «трансформацией», «рецепцией», сущность которых состоит в правотворчестве, — значит умышленно и необоснованно суживать рамки осуществления объективных процессов, связанных с процедурой взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права. С. В. Черниченко, критикуя термин «национально-правовая имплементация», утверждает, что «обеспечение осуществления и само осуществление [норм международного права] — не одно и то же»[*]. По мнению автора, национально-правовая имплементация охватывает только осуществление норм международного права, но не его (право) обеспечение[*].

Если рассматривать вопрос взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов международного права, то акцентирование внимание на терминах «обеспечение реализации» и «реализация» норм международного права можно признать обоснованным. Однако в рамках настоящего исследования анализируется вопрос обеспечения взаимодействия международного и внутригосударственного права в сфере отношений с участием субъектов национального права. Международное право, являясь иной системой права, чем национальное, по объективным критериям всегда требует обеспечения, «помощи», как отмечает Р. А. Мюллерсон[*], с целью реализации в сфере внутригосударственных отношений, даже в том случае, когда источник международного права непосредственно предусматривает порядок, способ реализации. Для того чтобы «принять законы, объявляющие преступными какие-либо действия», необходимы также меры правового характера, которые обеспечивали бы реализацию соответствующих действий государства[*]. Требуется, по крайней мере, наличие законодательного органа, который бы принимал соответствующие законы. Поэтому, когда речь идет о реализации положений норм международного права в сфере внутригосударственных отношений, всегда требуется процесс «обеспечения» реализации (осуществления) данных норм, независимо от того, содержится ли конкретный способ осуществления международно-правовых обязательств в источнике международного права. В противном случае, речь могла бы идти о непосредственной реализации норм международного права в сфере внутригосударственных отношений, что свидетельствовало бы о возможности непосредственного действия норм международного права в сфере отношений с участием субъектов национального права, что, в свою очередь, не может произойти по не раз уже упоминавшимся выше объективным причинам.

Термин «реализация» можно рассматривать как в узком, так и широком смысле.

Так, в силу ст. 13 Договора между Российской Федерацией и Королевством Бельгия о согласии и сотрудничестве от 8 декабря 1993 года «Договаривающиеся Стороны обязуются провести консультации по спорным вопросам, которые могут подниматься каждой из Договаривающихся Сторон относительно финансовых и материальных аспектов имущества и интересов физических и юридических лиц обеих стран»[*]. Если Стороны в указанных случаях проводят консультации, то речь идет о реализации соответствующих норм международного права. Нельзя не обратить внимания, что порядок, способ реализации норм международного права может быть и не определен непосредственно в источнике международного права, однако такой порядок можно определить по смыслу соответствующих положений. Иными словами, конкретный порядок может следовать из смысла соответствующих положений. Так, согласно ст. 2 Конвенции о вручении за границей судебных и внесудебных документов по гражданским или торговым делам от 15 ноября 1965 года «каждое Договаривающееся государство назначает Центральный орган, на который возлагается обязанность принимать и рассматривать запросы о вручении документов, поступающие из других Договаривающихся Государств»[*]. Осуществив толкование данного конвенционного положения, нельзя не прийти к выводу, что в данном случае речь идет об использовании единственного способа (формы) для надлежащего исполнения соответствующего международно-правового обязательства — принятии государством внутригосударственного нормативно-правового акта, так как практически в любом государстве компетенция государственного или муниципального органа может и должна быть определена исключительно посредством принятия нормативно-правового акта. В этих случаях предполагается реализация в узком смысле.

В свою очередь, если порядок реализации норм международного права прямо не предусмотрен в соответствующем источнике либо определенный порядок не следует из смысла соответствующих норм международного права, однако государство предпринимает действия, направленные на реализацию государством его международно-правовых обязательств, то это уже не будет являться реализацией в узком смысле этого слова.

Практика свидетельствует, что источник международного права не всегда предусматривает порядок реализации тех или иных норм международного права. Представляется, что в этом случае участникам, связанным соответствующей нормой международного права, безразлично, какими средствами будет реализовано то или иное положение международного права, главное — достигнуть результата, ради которого была создана соответствующая норма международного права. Особенно такое отношение характерно применительно к нормам, реализация которых связана с внутригосударственной сферой, то есть с участием физических и юридических лиц, иных субъектов национального права. Так, согласно п. 1 ст. 10 Международной конвенции о морских залогах и ипотеках от 6 мая 1993 года «уступка или суброгация требования, обеспеченного морским залогом, влечет одновременную уступку или суброгацию такого морского залога»[*]. Данное положение международного договора не предусматривает конкретных способов реализации со стороны государства-участника. Однако у государства по данному договору имеется обязанность перед другими участниками данного международного соглашения обеспечить, чтобы уступка или суброгация требования, гарантированного морским залогом, влекла одновременную уступку или суброгацию такого морского залога. Поэтому государство по своему усмотрению будет принимать решение о выборе тех или иных средств, находящихся в его распоряжении как суверенного образования, которые обеспечат реализацию соответствующего договорного положения.

В соответствии с п. 1 резолюции Совета Безопасности ООН № 1540 (2004) от 28 апреля 2004 года, «все государства [обязаны воздерживаться] от оказания в любой форме поддержки негосударственными субъектами, которые пытаются разрабатывать, приобретать, производить, обладать, перевозить, передавать или применять ядерное, химическое или биологическое оружие и средства его доставки»[*]. Международному сообществу в лице Совета Безопасности ООН безразлично, какими конкретными способами, средствами государствами-членами ООН будет реализовано соответствующее положение. Важно, чтобы данное положение было надлежащим образом реализовано государствами.

В связи с этим представляется целесообразным рассматривать «национально-правовую имлементацию» через термин «реализация» не только в узком смысле, но и в широком, подразумевая под «реализацией» норм международного права принятие государством как мер, непосредственно предусматриваемых в источнике международного права, так и иных мер, в том числе правового характера, которые, в свою очередь, по тем или иным причинам не были определены в источнике международного права, но осуществление которых необходимо для надлежащего обеспечения государством своих международно-правовых обязательств.

Важно вновь подчеркнуть, что любая реализация норм международного права (рассматриваемая как в узком, так и широком смысле) в сфере внутригосударственных отношений требует не просто обеспечения, а именно правового обеспечения, что позволяет нам говорить не просто об «имплементации», а о «национально-правовой имплементации» как форме обеспечения взаимодействия внутригосударственного и международного права в сфере отношений с участием субъектов национального права. Причем данная форма является единственной для обеспечения юридического взаимодействия вышеупомянутых систем права в сфере анализируемых отношений. Отсутствуют какие-либо иные формы юридического взаимодействия международного и внутригосударственного права.

Определив наименование формы взаимодействия международного и внутригосударственного права, следует обратить внимание на основные юридические способы, с помощью которых государство осуществляет такое взаимодействие[*].