Понятие "лирический герой", его смысл и функции в формальной теории

Понятие и термин "лирический герой" – продукт и изобретение формальной школы. В современном употреблении оно не вполне совпадает с первоначальным его смыслом и имеет несколько иные функции в качестве инструмента научных описаний и интерпретаций лирики. Поэтому надо иметь представление о том, когда, почему и для чегоэто понятие было введено в научный оборот. Надо знать и понимать, что оно было производным от основополагающего тезиса формальной школы о "внеположности" художественного произведения сознанию – прежде всегоавторскомусознанию. Теоретический исток и основа понятия "лирический герой" – именно здесь. И смысл его, и цель введения этого понятия в теорию литературы заключались в том, чтобы отделить "лирическогогероя" как искусственно созданную "маску" или же как побочный, второстепенный продукт лирической композиции и лирического стиля, – от поэта какавторапроизведения, провести между ними непереходимую (с точки зрения формализма) черту.

Впервые термин "лирический герой" был употреблен Ю.Тыня­новым в статье 1921 года "Блок", написанной в связи со смертью поэта. Вводя это понятие, Тынянов имел в виду определенные особенности именно блоковскойлирики, но затем оно приобрело расширительное толкование, оказалось весьма "ко двору" в формальной теории, а далее прижилось и стало очень употребительным в литературоведении вообще.

Тынянов пишет, что после смерти Блока о нем печалятся не столько как о поэте, сколько как о человеке. "И однако же, кто знал этого человека?" – спрашивает он и пишет о характере хлынувших после смерти Блока воспоминаний о нем: "Вспоминают о случайных, мимолетных встречах, о скудных словах, оброненных поэтом, о разговорах по поводу каких-то яблок, каких-то иллюстраций", – и из этих воспоминаний ясно только одно: что "Блока мало кто знал". И в то же время все уверены, что "по всей России знают Блока, как человека".

Знают не Блока, считает Тынянов, знают "лирического героя" Блока и отождествляют его с Блоком-человеком: "Блок – самая большая лирическая тема Блока. Об этом лирическом героеи говорят сейчас". Тынянов пишет, что сам Блок создал легенду о себе и что эта легенда "окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ". Постулированный самим Блоком, создавшим образ самого себя как "тему", как героя "романа еще новой, нерожденной (или неосознанной) формации". В этот постулированный и искусственно созданный образ "лирического героя" "персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляютчеловеческое лицо– и все полюбилилицо, а неискусство"¹. Иначе говоря, подставляют "человеческое лицо" вместо искусно и специально созданного литературного двойника. Но лицоэто создано искусством, и оно не есть лицо (и душа) Блока-человека. Искусство "персонифицировано,оличено" читателями и почитателями, как пишет Тынянов, но им (искусством) не душа и лицочеловекаБлока выражены, а придуманное, сочиненное ("постулированное") лицо" "лирическогогероя". Понятие "лирического героя" было находкой, которой тут же придали общий смысл, распространив на лирику, на поэзию вообще."Лицо поэта в поэзии – маска", – жестко сформулировал Б. Эйхенбаум².

Понятие и термин пришлись как нельзя кстати. Для формальной школы по отношению к "лицу" поэта созданный им образ всегдаесть не лицо, а маска. Не случайно, правда, понятие и термин возникли в связи с поэзией символизма. Для символистов творчество было более ценно и даже более реально, чем сама жизнь. Недаром в символизме возникло и утверждалось представление о поэзии как "жизнетворчестве". Ходасевич говорил, что символисты не хотели отличать писателя от человека, "литературную биографию от личной". Поэты стремились превратить свою жизнь в эстетический факт и порой сами начинали болезненно зависеть от своих творений. А.Блок сам указывал на опасность такого рода "жизнетворчества": "Итак, свершилось, мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим "анатомическим театром", или балаганом, где я сам играю роль наряду с моими изумительными куклами… Я стою перед созданием своего искусства и не знаю, что делать. Иначе говоря, что мне делать с этими мирами, что мне делать с собственной жизнью, которая отныне и стала искусством, ибо со мной рядом живет мое создание – не живое, не мертвое, синий призрак"¹.

"Жизнетворчество" символистов в теории формализма переросло рамки установок одного поэтического течения и преобразилось в творение лиц и масок отнюдь не только символистами, но всемипоэтами как результат действия имманентных законов лирического творчества как такового. Б. Томашевский говорил, что "поэзия мифологизирует жизнь поэта в соответствии с условностями, существующими в означенную эпоху, с ориентировкой на идеализированный образ Поэта, характерный для той или иной литературной школы. В "автобиографическом" произведении зачастую речь идет не о том, что произошло, а о том, что должно было бы произойти" [Эрл., 201]. В статье, написанной после смерти Маяковского, Роман Якобсон писал о его поэзии как о сценарии, который был впоследствии разыгран в действительности². Это трагический вариант поэтического "жизнетворения". Но лирический герой как "маска" и как искусственное создание может стать своеобразным "свидетельством" того, что реальная жизнь поэта совсем не соответствует образцу придуманного им "лирического героя", и иногда, независимо от воли и намерений создателя "маски", это несоответствие производит комическое впечатление³.

В современном литературоведении лирический герой чаще всего определяется как "художественный двойник" автора-поэта, вырастающий из текста лирических композиций (цикл, книга стихов, лирическая поэма, вся совокупность лирики). Этот "двойник" наделяется определенной жизненной ролью, более или менее четко очерченной индивидуальной судьбой, психологической отчетливостью внутреннего мира и т.п. Обычно подчеркивается, что отношения между биографической личностью поэта и лирическим героем подобны отношениям между житейским прототипом и художественным типом (в эпосе или драме)¹. Это уже не вполне соответствует исходному понятию, предложенному впервые формальной школой. В ее толковании лирический геройотделенот автора; никакой авторской "душевной эмпирики", в его "составе", тем более никакой "прототипичности" это понятие не предполагало. Лирический герой – это искусственно созданная маска, литературная фикция, продукт композиции и стиля. Правда, "попутчики" ОПОЯЗа, такие, как В.В.Виноградов, уже тогда задумывались о сложной иерархии отношений между "душевной эмпирикой" поэта и созданным им образом "лирического героя". В недавно опубликованном письме от 13.02.26 г. к Н.М.Виноградовой-Малыше­вой В.Виноградов говорил: "Вопрос для меня сейчас больной. Я с вами болезнью поделюсь. Для речи о Есенине она явилась. Тема – о лирическом лице. Неправда, что художник лично себя в лирике воплощает. Но неправда и то, что поэт кажет не лицо, а маску. Художник должен создать какой-то сложный, глубокий и впечатлительный образ. Этот образ делается центром, откуда рассыпаются лучи лирических эмоций. Можно, конечно, каждое лирическое стихотворение рассматривать как чисто словесный мелодический рисунок, безотносительно к тому "я", которое в нем названо. Но если стихотворения собираются в циклы, и в них есть, рядом с именем одного автора, какая-то общая тональная направленность, то возникает мысль о психологическом субстрате. Начинает казаться, что художник все эти лирические признания и откровения прикрепляет к одному "я", к одному "образу". Средством его художественного оформления, раскрытием его внутренней динамики – сходной и противоречивой, как в музыкальном романе (да, романе, а не романсе), – и является стилизация. Создается иллюзия единства лирического романа – и стихотворения как главы. И герой чудится в нем. И, конечно, это не автор (не Лермонтов, не Пушкин, не Фет, не Ахматова, не Есенин и т.п.). Хотя в герое и может быть кое-что от психологических свойств автора, но только художественно преобразованное. "Я" лирического стихотворения не соответствует той фамилии, тому имени, которое написано под стихотворением. Лирика – это как бы параллельный мир миру автора, и между ними – грани, у одних писателей – более широкие, у других – узкие. У тех, у кого эти границы тесны, создается образ лирического двойника. Но все же черта всегда отделяет автора от героя. Герой почти всегда интереснее автора – у таланта. Но представьте: автор сливает себя с героем. Лирическое "я" превращается в Сергея Есенина. Получается не лирика, а автобиографическая драма. Уже не слова волнуют, не стоящий за ними художественный образ, а сам живой человек. Он ведь не художественно творит, а в стихах начинает свои печали и муки рассказывать. Чтобы волновали его слова, слов недостаточно. Словесное мастерство даже не нужно. Оно не замечается: должна быть живая драма. Публика смотрит не на стихи, а на автора. И вот лирическую драму делает художник не из слов, а из своей жизни. Он утерял параллельный ряд творчества, а в публику лишь посылает письма, монологи о себе. И чтобы эти монологи волновали, были динамичны, замыкали лирический круг романа, надо свою жизнь сделать сложной и трагичной. И торопиться с ней. И все-таки сознавать, что художник умер раньше и кончить необычно как человеку. Пока все туманно. Но это – путь Сергея Есенина"¹.Уже здесь намечены градации степеней близости "лирического героя" реальному автору. В сущности, это градации в пределах весьма широкой шкалы: от их полного слияния (т.е. отсутствия "лирического героя") до создания образа лирического героя – маски, полностью отчужденной от автора. Позднее в литературоведении, в частности, в работах Г.Гуковского, Д.Максимова, Л.Гин­збург и др. понятие лирического героя развивалось, дифференцировалось, наполнялось конкретным историко-литературным содержанием, и только в таком конкретном историческом смысле оно и должно употребляться, не превращаясь в универсальную формулу, обозначающую субъекта лирики вообще.

"Термином лирический герой несомненно злоупотребляли. – пишет Л.Гинзбург. – Под единую категорию лирического героя подводятся самые разные способы выражения авторского сознания, тем самым стирается их специфика, ускользает их познавательный смысл. В подлинной лирике, разумеется, всегда присутствует личность поэта, но говорить о лирическом герое имеет смысл тогда, когда она облекается некими устойчивыми чертами – биографическими, психологическими, сюжетными. В своем роде предельным случаем являются персонажи-мистификации, вроде знаменитого в свое время Жозефа Делорма".., о котором "писал Пушкин в заметке 1831 г., посвященной нашумевшей мистификации Сент-Бёва. Мистификации такого рода являются крайним случаем, потому что лирический персонаж полностью отделяется здесь от автора и живет собственной жизнью. Обычно лирический герой не создается столь крайними средствами. Методы его воплощения многообразны. Один из основных – циклизация с более или менее выраженным сюжетным, повествовательным элементом" (например, "Книга песен" Гейне, лирика Некрасова, особенно любовная, а также стилизованные маски ранней лирики Блока). "Лирический герой не существует в отдельном стихотворении. Это непременно единство если не всего творчества, то периода, цикла, тематического комплекса"¹.

Эти положения Л.Гинзбург, в прошлом ученицы Б.Эйхенбаума из поколения "младоформалистов", как называли себя ученики корифеев ОПОЯЗа, весьма далеко отстоят от трактовки "лирического героя" формальной школой, хотя бы уже потому, что для нее он вовсе не был "формой выражения авторского сознания", поскольку авторское сознание, с точки зрения этой школы, "внеположно" художественному произведению вообще, в принципе, и "душа" художника в нем не находит и не должна находить отражения. Это целиком искусственное создание².

Здесь есть смысл привести еще несколько принципиально важных суждений Л.Гинзбург о лирическом герое. "Лирический герой – единство личности, не только стоящей за текстом, но и воплощенной в самом поэтическом сюжете, наделенной определенной характеристикой. Все же характеристику эту не следует отождествлять с характером. Неточная терминология затемняет сущность явления. Литературный характер в его закономерностях и противоречиях едва ли может быть построен средствами лирики. Лирическая личность, даже самая разработанная, все же суммарна. Лирика вызывает ассоциации, молниеносно доводящие до сознания читателя образ, обычно уже существующий в культурном сознании эпохи. Лирика обогащает и варьирует этот образ, она может совершать психологические открытия, по-новому трактовать переживания человека. Но построение индивидуального характера оставалось обычно за пределами целей, которые ставила себе лирика, средств, которыми она располагала"³.

Не всякая лирика создает образ лирического героя. "Лирическое я Лермонтова суммарно, собирательно, а между тем к нему, без сомнения, применимо понятие лирического героя. Это объясняется чрезвычайным единством авторского сознания, сосредоточенностью его в определенном кругу проблем, настроений. Подобное единство является необходимым условием возникновения лирического героя: необходимым, но еще недостаточным. Поэзию Фета, например, отличает чрезвычайное единство лирической тональности, притом единство в истоках своих романтическое. Авторское я Фета несет в себе и внутренний строй романтического мировосприятия, и даже внешние черты романтической судьбы поэта. И все же только с натяжкой можно говорить о лирическом герое Фета. Для понимания лирического субъекта поэзии Фета этот термин просто является лишним; он ничего не прибавляет, не объясняет. И это потому, что в поэзии Фета личность существует как призма авторского сознания, в которой преломляются темы любви, природы, но не существует в качестве самостоятельной темы. В лирике же Лермонтова личность – не только субъект, но и объект произведения, и она раскрывается в самом движении поэтического сюжета"¹.

"Лирический герой двупланен. Возникал он тогда, когда читатель, воспринимая лирическую личность, одновременно постулировал в самой жизни бытие ее двойника. Речь идет не о читательском произволе, но о двойном восприятии, заложенном в художественной системе данного поэта. Притом этот лирический двойник, эта живая личность поэта отнюдь не является эмпирической, биографической личностью, взятой во всей противоречивой полноте и хаотичности своих проявлений. Нет, реальная личность является в то же время "идеальной" личностью, идеальным содержанием, отвлеченным от пестрого и смутного многообразия житейского опыта. Это демонический лик Лермонтова, это таинственный Блок 1907 года в хороводе снежных масок"².

Хотя бы из этих только суждений одного из самых глубоких и ярких исследователей лирики видно, насколько далеко отошла современная наука, даже в лице бывших "младоформалистов" 20-х гг., от исходного содержания понятия "лирический герой", введенного в теорию литературы формальной школой. Но для того, чтобы применять это понятие как инструмент анализа лирики со всей осторожностью и с пониманием возможных пределов его использования, нужно знать происхождение, содержание и целеустановку этого понятия и термина в их истоках, т.е. в теории формализма.