Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Лекции-История и методология языкознания

.doc
Скачиваний:
126
Добавлен:
27.03.2015
Размер:
1.1 Mб
Скачать

Вот как выглядит модель непосредственно составляющих для предложения —

Маленький мальчик ест мороженое.

В начале анализа имеется идея целостного предложения (S), за-

тем предложение раскладывается на именную группу (N; малень­кий мальчик) и глагольную группу (V; ест мороженое). Затем кон­кретизируются именная группа (она членится на определение (А) и определяемое слово) и глагольная группа — на глагол и прямое до­полнение (О). Графически можно представить как дерево составля­ющих

Казалось бы, все просто, и такая модель напоминает школьный анализ по членам предложения (кстати, Хомский подчеркивал, что генеративизм стре­мится формализовать именно такие традиционные представления о языке). Согласно Н. Хомскому, всякая правильная грам­матика, то есть всякая правильная теория языка, должна удовлетворять двоякого рода условиям: 1) внешним условиям адекватности грамматик и 2) условию общности грамматик. К первым относятся критерии, определя­ющие приемлемость порождаемых предложений для го­ворящих на данном языке — приемлемыми могут быть только грамматически правильные предложения. Второе условие требует, чтобы грамматика данного языка строи­лась таким образом, чтобы ее основные понятия, как «фонема» или «предложение», определялись независимо от того или иного конкретного языка.

Возникает фундаментальный вопрос: каково взаимо­отношение между общей лингвистической теорией и грамматиками конкретных языков и как следует пони­мать в этой связи утверждение, что грамматики конкрет­ных языков должны выводиться из общей лингвисти­ческой теории?

Отвечая на этот вопрос, Н. Хомский становится в резкую оппозицию к общепринятым взглядам на взаимо­отношение общей лингвистической теории и грамматик конкретных языков. Общепринято мнение, что цель общей лингвистической теории должна состоять в том, чтобы предоставить в распоряжение исследователя ана­литические формальные процедуры, позволяющие после­довательно, шаг за шагом, описать переход от конкрет­ных фактов к общим законам структуры языка. По мнению Н. Хомского, цель общей лингвистической теории должна состоять не в том, чтобы искать аналити­ческие процедуры для построения грамматик, а в том, чтобы искать процедуру для выяснения степени адек­ватности уже построенных грамматик. Если даны две грамматики Gl и G2, цель лингвистической теории состоит в том, чтобы определить с точки зрения основных лингвистических понятий и принципов, какая из этих грамматик лучше отражает лингвистическую реальность. Такого рода процедуру Н. Хомский называет процеду­рой выбора грамматик. Цель лингвистической теории должна состоять в отыскании наиболее совершенной процедуры выбора грамматик.

В качестве ключевого понятия для выбора грамматик Н. Хомский выдвигает понятие простоты. Из двух грамматик та грамматика более соответствует лингви­стической реальности, которая имеет более простую форму. Отсюда цель лингвистической теории должна в конечном итоге сводиться к определению процедуры для измерения степени простоты грамматик. Если обратиться к конкретному примеру, то сопоставление грамматики непосредственно составляющих и трансформа­ционной грамматики показывает, что трансформацион­ная грамматика более проста, чем грамматика непосред­ственно составляющих.

Наряду с понятием простоты Н. Хомский выдвигает в качестве второго ключевого понятия понятие объясни­тельной силы теории. Объяснительная сила относится к внешним условиям адекватности грамматики. Понятия простоты и объяснительной силы сами по себе незави­симы друг от друга, но вместе с тем они связаны друг с другом: чем проще грамматика, тем большей объясни­тельной силой она обладает, и, обратно, с уменьшением простоты грамматики уменьшается и ее объяснительная сила. Сравнивая трансформационную модель с моделью непосредственно составляющих, можно утверждать, что трансформационная модель, будучи более простой, чем модель непосредственно составляющих, обладает вместе с тем и большей объяснительной силой, нежели эта последняя.

Последователи Хомского начали понимать, что не синтаксис, а семантика, смысл предложения. И появилось новое направление генеративизма — генеративная семантика. В ее формировании сыграли значи­тельную роль русские ученые — И. Мельчук, А.К. Жолковский, Ю. Мартемьянов.

Разберем самую простую и хронологически первую ее модель Дж. Каца и Дж. Фодора. Она называется моделью семантических составляющих, или марке­ров. Эта модель строит дерево, подобное тому, которое строил Хомский для синтаксиса предложения. Теперь оно строится для семанти­ки многозначного слова. Рассмотрим хрестоматийный пример. Ана­лиз слова bachelor, которое в английском языке имеет четыре значе­ния: 1) бакалавр; 2) холостяк; 3) девушка (незамужняя дама) и 4) бы­чок. Модель Каца—Фодора основывается на том, что слово обладает дифференциальными семантическими признаками подобно тому, как ими обладает фонема. И эти признаки, так же как фонологические, строятся в виде бинарных оппозиций.

В данном случае это пять признаков:

1. одушевленный / неодушевленный

2. человек / нечеловек

3. мужской / немужской

4. обладающий / не обладающий ученой степенью

5. замужний / незамужний (женатый / неженатый) (в англий­ском языке это одно слово married).

Ясно, что bachelor в значении «бычок» представляет собой сочета­ние признаков «одушевленный, нечеловек», a bachelor в значении «девушка-бакалавр» — «одушевленный, человек, немужской, обла­дающий степенью, незамужний». Эта сеть значений слова может быть представлена графически в виде дерева семантических состав­ляющих:

Генеративные модели в 1950—1970 гг. строились и в области фо­нологии, и в применении к системе стиха (метрике). Однако в каче­стве господствующей лингвистической теории генеративная лингвистика осталась только в США. В Европе ее вытеснили более мягкие и ориентированные на прагматику, то есть на живую человеческую коммуникацию, моде­ли –теория речевых актов, прагматика и пр.

3

Трансформационный метод возник в связи с критикой метода НС в дескриптивной лингвистике. Этот анализ в ряде слу­чаев не позволяет различить семантико-синтаксическую омони­мичность предложений или словосочетаний. Например, словосо­четание приглашение писателя двусмысленно, ибо может быть осмыслено или как «писатель приглашает», или как «писателя приглашают». Грамматика непосредственно составляющих не дает формальных критериев для обоснования только что указанной разницы. Трансформационные правила основываются на правилах порождения по НС. При помощи этих правил предложения, порож­денные по модели НС, должны трансформироваться в новые пред­ложения. Например, предложения Он пишет другу час и Он пишет другу письмо различаются в этом отношении. Второе допускает трансформацию Письмо пишется им, а первое не допускает. Для трансформационных правил существенно снятие ограничений, ко­торые имеют место при анализе по НС. Если при анализе по НС запрещается замена более чем одного элемента, то при трансфор­мации можно заменять несколько элементов; при трансформациях допускается перестановка элементов и обращение к трансформа­ционной истории конструкций.

Трансформационный метод исходит из убеждения, что «синтак­сическая система языка может быть разбита на ряд подсистем, из которых одна является ядерной, исходной, а все другие — ее производными. Ядерная подсистема — это набор элементарных типов предложений; любой сколько-нибудь сложный синтаксический тип представляет собой трансформ одного или нескольких ядерных типов, т. е. известную комбинацию ядерных типов, под­вергнутую ряду преобразований (трансформаций)» (А п р е с я н Ю. Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики, с. 181).

Сфера приме­нения трансформационного метода очень расширилась, когда в структурной лингвистике возникла идея построения порождающей, или синтезирующей, грамматики. При этом понятие производности языковых элементов было перенесено и на синтаксический уровень. В трансформационной грамматике стали противопоставлять ядер­ные конструкции, структура которых не может быть выведена из других элементарных конструкций и которые связаны с самыми элементарными ситуациями, и трансформы этих конструкций, структура которых может быть выведена из ядерных конструкций путем использования установленных правил преобразований или трансформаций.

Огромной заслугой Хомского перед наукой была разработка так называемого трансформационного анализа. Например, традицион­ный синтаксис не знал, как быть с предложениями:

(1) Мальчик ест мороженое.

(2) Мороженое съедается мальчиком.

Что это — одно и то же предложение или два разных? С одной сто­роны, оба предложения передают одно и то же сообщение, но поче­му-то в первом «мальчик» — это подлежащее, а во втором — косвен­ное дополнение в творительном падеже.

Хомский ввел разграничение глубинной и поверхностной син­таксических структур. С точки зрения глубинной структуры, (1) и (2) — это одно предложение, с глубинным подлежащим (аген­том) — мальчиком и глубинным объектом (пациенсом) — моро­женым. Предложения (1) и (2) — поверхностные варианты глубин­ной структуры. (1) — так называемая активная конструкция — яв­ляется фундаментальной. Переход от (1) к (2) называется пассивной трансформацией.

Трансформаций может быть много — около деся­ти, например негативная:

(3) Мальчик не ест мороженого — Неверно, что мальчик ест моро­женое;

или номинативная (то есть трансформирующая предложение из предикативного в номинативное, назывное):

(4) Мальчик, который ест мороженое.

По мнению В.П. Руднева, трансформационный анализ Хомского напоминает то, что дела­ли в духе строгого контрапункта в серийной музыке начала XX в.

Для трансформационных правил существенно снятие ограничений, накладываемых на модель непосредственно составляющих: если по правилам модели непосредственно составляющих запрещается перекодирование одновремен­но более одного символа, то в трансформационной модели разрешается одновременное перекодирование нескольких символов; если модель непосредственно составляющих запрещает перестановку символов, то трансформацион­ная модель разрешает переставлять символы; если модель непосредственно составляющих запрещает обращаться к истории деривации цепочек, то трансформационная модель, напротив, требует обращаться к истории дери­вации цепочек.

Надо подчеркнуть, что для трансформационных пра­вил особенно существенно это последнее обстоятельство — необходимость обращаться к истории деривации цепочек. Трансформационные правила служат не просто для по­рождения одного предложения из другого, а именно для того, чтобы путем перестановок символов и разного рода изменений в составе символов производить одни типы деривационных деревьев от других типов дерива­ционных деревьев.

Во всяком трансформационном правиле должны раз­личаться три существенных аспекта, неразрывно связан­ные между собой: 1) исходное деривационное дерево; 2) цепочка, к которой непосредственно применяется трансформация; 3) набор элементарных трансформацион­ных операций.

Чтобы уяснить себе действие трансформационных правил, вернемся к примеру с порождением предложения с однородными членами Письма отца и брата лежат здесь из предложений Письма отца лежат здесь и Письма брата лежат здесь. Мы видели, что процесс порождения пред­ложений с однородными членами выходит за рамки мо­дели непосредственно составляющих, потому что возни­кает необходимость обращаться к истории деривации цепочек, лежащих в основе последних двух предложе­ний. Таким образом, правило порождения предложений с однородными членами должно трактоваться не как правило модели непосредственно составляющих, а как трансформационное правило. Применительно к приве­денным выше предложениям мы имеем прежде всего исходное деривационное дерево, возникшее на базе

Наконец, мы имеем набор элементарных трансформа­ционных операций: 1) операцию сцепления слов отца и брата посредством союза и: отца-\-и+брата, 2) опе­рацию подстановки группы отца-\-и-\-брата взамен слова отца в первом предложении. В результате мы получаем новую цепочку N-Vomцa-\-u-\-6pama-\-V+Ad или в обоб­щенном виде N-\-G--u+G+V+Ad, которая лежит в основе нового деривационного дерева, развертываемого по правилам модели непосредственно составляющих.

Мы видим, что трансформационные правила не отме­няют модель непосредственно составляющих, но вводят эту модель в рамки более широкой грамматической си­стемы, которую Н. Хомский называет трансформационной грамматикой. Трансформационная грамматика представляет собой систему, состоящую из правил трех видов: 1) правил модели непосредственно составляющих, 2) правил транс­формационной модели и 3) морфофонемных правил.

В трансформационной грамматике порождение пред­ложений происходит следующим образом. Представляя собой кибернетическое устройство определенного вида, трансформационная грамматика имеет на входе символ S, служащий обозначением предложения как нерасчленен­ного, глобального элемента; путем ряда последователь­ных шагов данный символ перерабатывается по правилам модели непосредственно составляющих в терминальную цепочку этой модели. Набор подобного рода терминаль­ных цепочек образует ядро языка. К ядру языка при­надлежат простые повествовательные активные предло­жения — так называемые ядерные предложения. Посредством применения трансформационных правил к ядерным предложениям мы порождаем новые цепочки, которые в свою очередь развертываются по правилам модели непосредственно составляющих. Цепочки, полученные в результате действия правил модели непосредственно со­ставляющих и трансформационной модели, перекодиру­ются на выходе в цепочки морфофонем в соответствии со специальными морфофонемными правилами.

Стержнем трансформационной грамматики являет­ся идея о ядре языка, состоящем из простейших лингвистических структур, из которого могут быть выведены все остальные линг­вистические структуры большей или меньшей сложности. После­довательное развитие данной идеи позволяет проникнуть сквозь внешние, эмпирические тождества и различия языка в имманентные тождества и различия реляционного каркаса языка. Важно отме­тить еще одну особенность порождающей грамматики. Если другие лингвистические методы основаны на наблюдении языкового ма­териала, на базе которого строится понимание системы языка, то порождающая грамматика идет противоположным путем. Она стре­мится вскрыть картину синтеза, порождения или развертывания речи из заданных элементов системы, в синтаксисе — из элементар­ных ядерных конструкций. Грамматика, по выражению Хомского, представляет собой своего рода механизм, порождающий правиль­ные («отмеченные») предложения определенного языка. Носитель языка проверяет степень пригодности созданной лингвистами порождающей модели.

4

Следует поставить Н. Хомскому в большую заслугу, что он по-новому сформулировал цель лингвистической теории. Новая формулировка цели линг­вистической теории гармонирует с фундаментальными принципами логики науки. С точки зрения современной логики науки для всякой научной теории существенно не описание того, как сложилась эта теория, а функцио­нирование теории в качестве средства для познания за­конов действительности. Этот принцип современной ло­гики науки подтверждается всей историей конкретных наук. Возьмем, например, основные законы механики, скажем закон инерции. Для формулировки этого закона не имеет никакого значения описание того, на основании каких процедур он может быть выведен из наблюдений над фактами действительности. Важно не описание та­ких процедур (если они вообще имеются), а сама фор­мулировка закона инерции. Закон инерции не выведен Ньютоном посредством аналитических процедур, а по­стулирован в качестве гипотезы, объясняющей и пред­сказывающей определенные факты действительности. То же самое можно сказать и об остальных законах физики, химии, биологии и других абстрактных теоретических наук. Законы в этих науках не выводятся из фактов путем аналитических процедур, а постулируются для объяснения и предсказания физических, химических, биологических и других явлений и фактов. Если мы хотим превратить лингвистику в подлинную теоретиче­скую науку, то необходимо строить ее по образцу осталь­ных теоретических наук. А это значит, что мы должны отказаться от аналитических процедур как средства построения лингвистической теории и вместо аналити­ческих процедур применять метод постулирования гипотез, который принято также называть гипотетико-дедуктивным методом. Применение аналитических про­цедур может иметь в теоретической лингвистике только вспомогательное значение. Фундаментом же для постро­ения лингвистической теории должен быть гипотетико-дедуктивный метод.

Несомненна ценность разрабатываемых дескриптивистами ме­тодов для прикладной лингвистики, которая должна обеспечить взаимопонимание в системе «человек — машина», решить про­блему автоматического, или машинного, перевода с одного языка на другой, распознавать устную речь, осуществлять автомати­ческий поиск информации и т. п.

Трансформационная грамматика важна также для моделирования обучения языку. Как показал Н. Хомский в одной из своих последних работ, процесс обуче­ния ребенка языку может рассматриваться как посте­пенное интуитивное конструирование трансформацион­ной порождающей модели в мозгу ребенка. Следует ожи­дать, что контакт лингвистов с психологами в области исследования механизма процесса обучения языку дол­жен дать интересные результаты на базе трансформацион­ного подхода к данной проблеме.

Вместе с тем следует отметить безразличие представителей лингвистического конструктивизма к вопросу о том, соответствует их концепция языковой действительности или нет. Под влиянием философии неопозитивизма и прагматизма они оценивают обычно каждый метод только с точки зрения простоты, удобства и внутренней непротиворечивости описания. Подобный подход к лингвистическому описанию получил ироническое название hocus-pocus approach — «подход фокусника», для которого важна не практическая ценность теории и ее соответствие действительности, а ее красота и логичность.

ЛЕКЦИЯ 6. КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ МЕТОДЫ ОПИСАНИЯ ЯЗЫКОВ

ПЛАН

1.Общая характеристика квантитативного подхода к анализу языков

2. Вероятностно-статистические методы синхронного и диахронного изучения языков

3. Стилостатистика

4. Дистрибутивно-статистический метод

5. Плюсы и минусы квантитативной методики

1

В течение последнего столетия языкознание всегда приводилось как пример науки, развивавшейся стремительно и очень быстро достигшей методической зрелости. Но рядом с языкознанием жили и развивались также и другие науки, в том числе и большое количество новых. Особенно бурное развитие в наше время получили физические, химические и технические (так называемые «точные») науки, а над всеми ними воцарилась их теоретическая основа — математика. Точные науки не только сильно потеснили все гуманитарные науки, но в настоящее время стремятся «привести их в свою веру», подчинить своим обычаям, навязать им свои исследовательские методы. Но надо определить реально, на что претендует математика в данном случае, в какой области лингвистики находят свое применение математические методы, в какой мере они согласуются со спецификой языкового материала и способны ли они дать или даже только подсказать ответы на те вопросы, которые ставит перед собой наука о языке?

Применение математического (или, точнее говоря, статистического) критерия для решения лингвистических вопросов является отнюдь не новым для науки о языке и в той или иной мере уже давно используется языковедами. Ведь, по сути говоря, такие традиционные понятия лингвистики, как фонетический закон (и связанное с ним — исключение из закона), продуктивность грамматических элементов (например, словообразовательных суффиксов) или даже критерии родственных отношений между языками в известной степени строятся на относительных статистических признаках. Ведь чем резче и отчетливее статистическое противопоставление наблюдаемых случаев, тем больше у нас оснований говорить о продуктивных и непродуктивных суффиксах, о фонетическом законе и исключениях из него, о наличии или отсутствии родственных отношений между языками. Но если в подобных случаях статистический принцип использовался более или менее стихийно, то в дальнейшем он стал применяться сознательно и уже с определенной целеустановкой. Так, в наше время большое распространение получили так называемые частотные словари лексики и выражений отдельных языков или даже значений разноязычных слов с «общей направленностью на действительность». Данные этих словарей используются для составления учебников иностранных языков (тексты которых строятся на наиболее употребительной лексике) и словарей-минимумов. Специально лингвистическое использование статистические исчисления нашли в методе лексикостатистики или глоттохронологии М. Сводеша, где на основе статистических формул, учитывающих случаи исчезновения из языков слов основного фонда, оказывается возможным установить абсолютную хронологию расчленения языковых семейств

2

Одна из сторон применения количественных методов в языкознании связана с использованием теории вероятности, а точнее – так называемых вероятностно-статистических методов в языкознании. Все разнообразные попытки такого рода можно условно объединить под именем лингвостатистики. Эта методика стремится вторгнуться в основные вопросы теории языка и таким образом получить призвание в собственно лингвистической сфере. Основное ее внимание направлено на выяснение того, что в языке предоставлено свободному выбору говорящего и что обусловлено имманентной структурой языка, точно так же, как и на определение количественного соотношения элементов первого и второго порядка.

В теории языка эта методика направлена на обоснование вероятностно-статистическими методами наиболее общих универсалий для языков. Так, исследуя относительную частоту распределения фонем, букв, длины слов (измеряемую количеством букв и слогов), грамматических форм и метрических элементов в стихе, ученые устанавливают факт стабильности относительной частоты языковых элементов как общую характеристику всех лингвистических структур. Постулируется следующее правило: «Пропорции лингвистических элементов, принадлежащих тому или иному уровню или сфере лингвистического кодирования — фонологии, грамматике, метрике, — остаются более или менее постоянными для данного языка, в данный период его развития и в пределах достаточно обширных и беспристрастно проведенных наблюдений». Это правило претендует называться основным законом языка. Он приводит к выводам, что сходство между членами одного языкового коллектива наблюдается не только в системе фонем, в словаре и в грамматике, но также и в отношении частоты употребления конкретных фонем, лексических единиц (слов) и грамматических фонем и конструкций; другими словами, сходство не только в том, что используется, но также и в том, как часто используется.

Такое положение обусловливается понятными причинами, но это дает повод для новых выводов. При исследовании различных текстов или отрезков данного языка, например, обнаруживается, что относительные частоты использования данной конкретной фонемы (или других речевых элементов) разными людьми остаются в основном одними и теми же. Это и приводит к истолковыванию индивидуальных форм речи как некоторых колебаний постоянной вероятности употребления рассматриваемой фонемы в данном языке. Таким образом получается, что в своей речевой деятельности человек подчинен определенным законам вероятности в отношении количества используемых лингвистических элементов. А тогда, когда мы наблюдаем огромное количество лингвистических элементов в большой совокупности текстов или речевых отрезков, у нас создается впечатление причинной зависимости в том смысле, что в данном случае имеет место также детерминирование и в отношении использования определенных лингвистических элементов. Другими словами, оказывается допустимым утверждать, что то, что с интуитивной точки зрения представляется причинным отношением, в квантитативном плане является вероятностью.

Указанные выводы, достигнутые на основании частотных исчислений фонетических элементов, слов и грамматических форм, которые в совокупности составляют язык, применяются затем к «статистической интерпретации» проводимого Соссюром разделения на «язык» (la langue) и «речь» (la parole). Таким образом, статистическое определение «языка» принимает у него следующую форму: «язык» (la langue) есть совокупность общих лингвистических элементов плюс их относительная вероятность употребления. Такое определение «языка» является исходным и для соответствующего статистического истолкования «речи».В соответствии с этим «речь» превращается в отдельную выборку, взятую из «языка» как статистической совокупности. Вероятность в данном случае обусловливается отношением «речи» к «языку» (в их «квантитативном» понимании), а распределение относительной частоты употребления разных элементов языка истолковывается как результат коллективного «выбора» (choice) в определенный хронологический период существования языка.

Квантитативные различия между «языком» и «речью» используются и для разграничения языковых элементов двух типов: грамматических и лексических. Исходным моментом для решения этой задачи, представляющей с лингвистической точки зрения часто большие трудности, является предположение, что степень величины частотности грамматических элементов иная, чем у лексических единиц. Это связывается с «обобщенностью» грамматических элементов, чем они отличаются от понятий, фиксированных лексическими единицами. Кроме того, грамматические элементы якобы, как правило, значительно меньше по своему объему: в качестве самостоятельных слов (к ним причисляются местоимения, предлоги, союзы и служебные слова) они обычно состоят из малого количества фонем, а в виде «связанных форм» — из одной или двух фонем. Чем меньше лингвистический элемент, тем менее способна его «длина» (количественный момент) служить в качестве определяющей характеристики и тем большее значение приобретает для этой цели «качество» фонем. Какие же методы предлагаются для решения рассматриваемой проблемы? Она решается посредством обращения к чисто квантитативному понятию грамматической нагрузки. Иными словами, различия языков в данном случае должны быть сведены к различиям числовых отношений между грамматическими и лексическими элементами. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы рисуют следующую картину. В английском языке (учитывались лишь «грамматические слова»: местоимения, или, как они также именуются, «заместители», предлоги, союзы и вспомогательные глаголы) в отрезке, включающем 78633 случая употребления всех слов (1027 различных слов), было обнаружено 53 102 случая употребления грамматических элементов, или, точнее говоря, «грамматических слов» (149 различных слов), что составляет 67,53% при 15,8% различных слов.