Процедура проведения торгов не отменяет преимущественное право арендатора

Положения, предусматривающие обязательность проведения торгов, не лишают арендатора государственного или муниципального имущества преимущественного права на заключение договора аренды на новый срок. Такой арендатор вне зависимости от того, являлся ли он участником указанных торгов, вправе потребовать в суде перевода на себя прав и обязанностей по заключенному на торгах договору. Причем удовлетворению такого требования не препятствует отсутствие государственной регистрации договора аренды с победителем торгов. Судебный акт, которым иск о переводе прав и обязанностей удовлетворен, является основанием для внесения соответствующих записей в ЕГРП.

Вместе с тем, если арендодатель до заключения договора аренды с победителем торгов предложил арендатору заключить с ним договор аренды на условиях, предложенных победителем торгов, а арендатор отказался от заключения договора либо не принял этого предложения в названный в нем срок, суд откажет такому арендатору в защите его преимущественного права (ст. 10 ГК РФ). При этом если срок, в течение которого арендатор может принять данное предложение, не установлен арендодателем (ст. 440 ГК РФ), он определяется с учетом абз. 2 п. 5 ст. 448 Гражданского кодекса РФ и составляет 20 дней (п. 3 Постановления № 73).

Закон № 135-ФЗ (ч. 11 ст. 17.1) содержит прямую норму о возможности перевода прав и обязанностей по договору, заключенному с нарушением преимущественного права арендатора, и не ставит право прежнего арендатора заявлять подобное требование в зависимость от того, участвовал он в торгах на право заключения договора или нет. Соответственно, в этой части позиция ВАС РФ требует актуализации: в частности, поскольку условия нового договора аренды определены законом и не могут быть сформированы по итогам торгов, а отказ арендатора от заключения подобного договора вряд ли имеет основания квалифицироваться как злоупотребление правом.

Также следует обратить внимание на то, что в отличие от нормы Гражданского кодекса РФ, Закон № 135-ФЗ не предполагает возможности в случае нарушения арендодателем преимущественного права потребовать только взыскания убытков. Арендатор, преимущественное право которого нарушено, вправе заявить требование о взыскании убытков лишь соединенное с требованием о переводе на себя прав и обязанностей по заключенному договору аренды.

СУДОПРОИЗВОДСТВО

Соглашение о подсудности. Когда неравные условия могут стать проблемой для участников

Татьяна Владиславовна Ларина  юрист юридической фирмы Lidings

Сергей Александрович Кислов  старший юрист юридической фирмы Lidings

• В каких случаях диспаритетное соглашение может быть оспорено

• Какие доказательства свидетельствуют о диспаритетности соглашения

• Как обосновать правомерность пророгационного соглашения

Право сторон определить в договоре компетентный суд, в который в случае возникновения спора могут обратиться стороны, традиционно опирается на принцип свободы договора. Однако в последнее время пророгационные оговорки (соглашения) стали предметом судебных разбирательств. Проблема заключается в вопросе легитимности диспаритетного соглашения, а также в последствиях заключения таких пророгационных соглашений. Высший арбитражный суд РФ решил, что соглашения о разрешении спора не могут носить ассиметричный характер, то есть не могут одну сторону наделять альтернативным арбитражному разбирательству правом на обращение в суд, а другую – нет. При этом ВАС РФ не определил, каковы последствия заключения такого соглашения. Контрагентам, готовящимся заключить серьезный договор, важно понимать, каким образом складывающаяся практика высшей судебной инстанции в отношении диспаритетных пророгационных оговорок, может повлиять на выбор подсудности возможного спора.

Выбор подсудности только одной стороной спора вполне законен

На сегодняшний день участники делового оборота с целью снижения рисков возникновения ситуации forum shopping (выбор суда с учетом его выгодности для рассмотрения потенциального спора), реализуя право на свободу усмотрения, все чаще включают в свои коммерческие контракты пророгационные оговорки или заключают пророгационные соглашения.

Пророгационное соглашение представляет собой согласованную волю сторон на передачу рассмотрения споров из договора между ними на разрешение определенному ими форуму. Нормы действующего процессуального законодательства определяют пророгационное соглашение в качестве соглашения об определении компетенции суда (ст. 249 АПК РФ). В последнее время участники предпринимательской деятельности все чаще прибегают к пророгационным соглашениям, которые также содержат в себе альтернативную арбитражную оговорку. Указанные соглашения предоставляют право выбора между арбитражем и государственным судом только одной из сторон соглашения. Такая оговорка называется «диспаритетной». Она закрепляет право только одной из сторон потенциального спора на выбор суда, тогда как вторая сторона обязуется обратиться в строго определенный сторонами в данной оговорке суд.

На первый взгляд, очевидная диспропорция в объеме правомочий у участников договорных правоотношений противоречит общим правовым принципам о процессуальном равенстве сторон. Вопрос о соответствии диспаритетной оговорки законодательству Российской Федерации неоднократно вставал в практике российских судов.

К настоящему моменту выработано два диаметрально противоположных подхода к оценке допустимости диспаритетности пророгационных соглашений. Первый подход состоит в том, что суды признают такие соглашения допустимыми и соответствующими действующему законодательству РФ в связи с принципами толкования договоров, свободы договора, а также экономической обоснованности такового (постановление ФАС Московского округа от 12.01.2010 № КГ-А40/14014-09).

В указанном постановлении подчеркивается, что судебная коллегия,принимая во внимание содержащийся в вышеуказанных пунктах договора акцент на защиту интересов финансовой стороны, полагает возможным учесть, что реализация права на обращение в любой компетентный суд в соответствии с его юрисдикцией может быть направлена в том числе на исключение для финансовой стороны необходимости нести издержки, связанные с возбуждением процедуры признания и приведения в исполнение решений иностранных судов и арбитражей.

Теоретическая часть проблемы возможности принятия правовой системой РФ диспаритетности пророгационных соглашений сводится к определению пределов принципа свободы договора и допустимости или недопустимости его сужения. Сторонники первого подхода исходят из того, что в соответствии с нормами п. 2 ст.1, п. 1 ст. 9, ст. 421 ГК РФ договор не должен содержать условий, противоречащих императивным нормам закона, в остальном же стороны свободны в определении прав и обязательств друг друга. Пророгационное соглашение с элементами диспаритетности не является исключением из указанного правила.

Соглашение о подсудности, нарушающее баланс интересов сторон, недействительно

Российскими арбитражными судами не усматривалось ранее норм в законодательстве РФ, которым бы напрямую противоречило диспаритетное пророгационное соглашение. Данный факт подтверждается судебными актами арбитражных судов, принятыми до второй половины 2012 года. Именно в этот период времени в судебной практике наметилась обратная тенденция.

Второй подход коренным образом отличается от рассмотренного выше. Его сущность была обозначена в постановлении Высшего арбитражного суда РФ от 19.06.2012 № 1831/2012 (далее – Постановление № 1831/2012).

Данным судебным актом завершился спор между ЗАО «Русская Телефонная Компания» и ООО «Сони Эрикссон» по делу № А40-49223/2011. Итогом стала принципиальная позиция ВАС РФ, в соответствии с которой соглашение о разрешении споров, содержащее элементы и арбитражной оговорки, и пророгационного соглашения, наделяющие только одну сторону выбором суда (арбитража либо государственного суда), нарушает баланс интересов сторон.

В Постановлении № 1831/2012 неожиданный на тот момент вывод был сделан с целью соблюдения баланса интересов сторон и направлен на защиту принципа равноправия участников гражданских правоотношений.

Из текста указанного постановления можно сделать следующие выводы:

Во-первых, диспаритетные пророгационные соглашения не будут являться действительными в случаях их подчинения нормам иностранного права. Так как вопреки тому, что применимым правом сторонами является английское право (согласно принципу lex arbitri (по месту надлежащего арбитража)), Президиумом ВАС РФ подлежащим применению правом избрано российское право (без оговорки о противоречии публичному порядку).

Во-вторых, решения, вынесенные иностранными арбитражами на основе диспаритетных пророгационных соглашений, потенциально будут противоречить публичному порядку Российской Федерации и, следовательно, не могут быть признаны российскими судами.

В-третьих, данные оговорки, в принципе, будут признаваться недействительными в соответствии с нормами российского права, если сторонами спора в диспаритетной оговорке будет выбран российский суд. При этом, оценивая действительность оговорки и подчиняя ее праву Российской Федерации, ВАС РФ в анализируемом постановлении не сослался ни на сверхимперативные нормы российского права, ни на положения, предусмотренные нормами ст.ст. 168–179 ГК РФ о недействительности сделки. Также ВАС РФ не подтвердил свой вывод нормами российского законодательства, что ставит под сомнение обоснованность выводов суда и допустимость признания сделки недействительной. Кроме того, в качестве выхода из ситуации ВАС РФ сделано следующее заключение: «...Следовательно, сторона, право которой нарушено таким соглашением о разрешении споров, также вправе обратиться в компетентный государственный суд, реализовав гарантированное право на судебную защиту на равных со своим контрагентом условиях».

Данный вывод свидетельствует о том, что у суда с этого момента появляется право изменять соглашение сторон в части их договоренности о порядке разрешения спора. Чем обусловлено полномочие суда вмешиваться в действующее и действительное соглашение сторон – в Постановлении ВАС № 1831/2012 не разъяснено.

Соглашение о подсудности устанавливает лишь порядок разрешения конфликта

Представляется, что позиция недопустимости диспаритетных пророгационных соглашений берет свое начало в ч. 1 ст. 19 Конституции РФ, устанавливающей принцип равенства всех перед законом и судом. Из общих принципов гражданского законодательства достаточно просто выводится недействительность диспаритетности. Хотя наличие правомочия у стороны, чьи права ущемлены, обратиться в компетентный суд на равных со своим контрагентом условиях не представляется также очевидным. Баланс интересов в данном случае заключается в обращении в те судебные инстанции, которые были согласованы в качестве компетентных для обеих сторон.

Вероятно, что проблемный вопрос паритета сторон привнесен в российскую правовую действительность Европейским судом по правам человека (ЕСПЧ), которым неоднократно делались выводы о том, что стороны судебных разбирательств должны иметь равные процессуальные права в соответствии с положениями Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (постановление ЕСПЧ от 26.05.2009 № 3932/02). В том числе ссылкой и на это постановление ЕСПЧ обосновывалась позиция ВАС РФ в Постановлении № 1831/2012.

Однако процессуальное равенство сторон обосновывается изначально скорее равным объемом процессуальных прав. Ведь до заключения соглашения они абсолютно равны у сторон. Их изменение по отношению друг другу происходит только в момент заключения договора. Нарушение равенства сторон при диспаритетном пророгационном соглашении не более острый вопрос, чем дисбаланс прав при соглашении о выборе подсудности по месту нахождения истца по договору займа, денежные средства по которому перечислены в момент подписания договора. Строго говоря, заемщик отказывается от своего права на рассмотрение потенциального спора с займодавцем по месту своего нахождения. Кажется, что российские суды поставили перед собой задачу разрешить коллизию общеправового принципа равенства и гражданско-правового принципа свободы договора. Однако наличие такого противоречия представляется лишь кажущимся.

Общеправовой принцип равенства в большей степени относится к равенству прав, которые субъект права может реализовать. Между тем ни государство, ни суд, ни иной орган не имеют функции, понуждающие к реализации такого права. Невозможно заставить лицо реализовать право на обращение в суд, если оно не изъявляет волю к такому действию. Гражданско-правовой принцип свободы договора, как видится авторам настоящей публикации, должен рассматриваться в качестве приоритетного. Ведь из него следует, что стороны по своему усмотрению на основании надлежащего волеизъявления вправе установить порядок рассмотрения возникающих споров, не противоречащий императивным нормам законодательства, а также выбирать судебные органы, полномочные рассматривать споры между ними. Реализуя принцип свободы договора, стороны выражают свое истинное намерение и волю, в том числе и в части пророгационной или арбитражной оговорки. Важно понимать в этом контексте и то, что диспаритетность таких соглашений не лишает ни одну из сторон самого права на судебную защиту, что было бы реальным и объективным условием для признания соглашения в этой части недействительным. Диспаритетность лишь устанавливает порядок разрешения конфликта между сторонами.

Отсылки судов (постановление Президиума ВАС РФ от 12.07.2011 по делу № А28-732/2010) к тому, что стороны при заключении договора, действуя и осуществляя права по своему усмотрению, не учитывают права других лиц (своих контрагентов), представляются несостоятельными в свете того, что договор заключают две стороны путем выражения согласованной воли. В таком случае справедливо возникает вопрос – почему стороны, обладающие правом в соответствии с законодательством РФ полностью отказаться от рассмотрения потенциального спора в государственном суде, не могут предусмотреть возможность обращения в государственный суд за одной из них?

Современный коммерческий оборот предполагает наличие порядка определения условий для достижения предпринимательских интересов. Один из основных способов закрепления указанного порядка – это заключение договора. Письменное соглашение необходимо сторонам не для того, чтобы достигнуть главной цели деятельности коммерсанта – получение прибыли, а для того, чтобы минимизировать риски ее неполучения. Любое условие договора оценивается сторонами с этой точки зрения. Вопрос о том, в какой или какие суды может обратиться та или иная сторона, может иметь значение только для одной из сторон, так как второй будет достаточно одного компетентного судебного органа, в который она имеет право обратиться.

В связи с этим представляется, что было бы правильно судам оценивать действительность диспаритетных оговорок в контексте и в системе существующих правовых норм. Например, законодательно установлена возможность изменения договора присоединения (ст. 428 ГК РФ), а судебная практика в спорах с банками придерживается доктрины слабой стороны (постановление КС РФ от 23.02.1999 № 4-П). Кроме того, активно стимулируется применение ст. 10 ГК РФ к различным правоотношениям. В отдельных случаях положения о недопустимости злоупотребления правом может применяться и в отношении диспаритетных пророгационных соглашений. Так, в постановлении ФАС Московского округа от 12.01.2010 № КГ-А40/14014-09 сделан следующий вывод: «поскольку на финансирующей стороне лежат все риски договорных правоотношений, то заключение диспаритетного пророгационного соглашения в его пользу является обоснованным и законным».

Каждое соглашение о подсудности должно оцениваться судом индивидуально

Важно отметить, что общий единообразный подход недопустимости диспаритететных соглашений, изложенный в Постановлении № 1831/2012 (содержащий указание на возможность пересмотра по новым обстоятельствам вступивших в законную силу судебных актов), не представляется соответствующим действующим нормам материального и процессуального права РФ. В целях соблюдения объективности судам необходимо применять индивидуальный подход, оценивая каждую конкретную ситуацию на предмет наличия оснований для применения норм материального права о недействительности части сделки, а также ст. 10 ГК РФ или иных положений.

Будет ли продолжена и формализована тенденция развития судебной практики в развитие Постановления № 1831/2012, станет известно после утверждения Президиумом ВАС РФ «Обзора судебной практики по некоторым вопросам, связанным с рассмотрением дел с участием иностранных лиц» (далее – Обзор).

В соответствии с текстом справки к заседанию международно-правовой секции Научно-консультативного совета при ВАС РФ в Обзоре планируется разъяснить порядок «неприменения» диспаритетных соглашений о разрешении споров. Основная цель, которая поставлена в отношении указанной проблематики, состоит в выработке единого подхода к определению того, каким образом арбитражные суды на территории России должны восстанавливать права сторон, нарушенные таким соглашением.

Составители справки озабочены тем, что при наличии диспаритетности в пророгационном соглашении существует возможность одной из сторон обратиться за защитой нарушенных прав в иностранный суд (например, суд Великобритании). В таком случае (при отсутствии аналогичного права) законные интересы второй стороны будут ущемлены ввиду того, что судебные органы иностранного государства не подвергнут пророгационное соглашение толкованию аналогично тому, как это делают арбитражные суды РФ. Чтобы избежать вероятного ущемления прав стороны, в качестве альтернативы предлагается восстанавливать нарушенное право стороны, что существенно расширяет дискрецию арбитражных судов и максимально гарантирует защиту прав стороне, чьи права, якобы, нарушены диспаритетностью.

В справке, подготовленной для Обзора, разработчики проигнорировали важность самой возможности заключения диспаритетного пророгационного соглашения. Очевидно, что в процессе коммерческой деятельности участники правоотношений не-ограниченное количество раз сталкиваются с добровольным ограничением своих прав. Любой договор призван из множества вариантов поведения контрагента выделить конкретные и необходимые действия. При этом в договоре каждая сторона является понуждаемой, то есть отказывающейся от части прав и свобод, которые она могла бы реализовать при иных обстоятельствах. Смысл такого подхода, закрепленного в конкретном условии соглашения сторон, заключается в той коммерческой выгоде, которую такая сторона получает.

При заключении диспаритетного пророгационного соглашения сторона, чье право, по мнению ВАС РФ, ущемлено, имеет возможность получить соответствующее удовлетворение за счет того, что она получит преференцию на включение такого условия в договор, которое имеет для нее большее значение, нежели выбор компетентного суда. Это обычный договорной процесс. Почему ВАС РФ считает необходимым дать такую широкую дискрецию судам по «восстановлению» права на суд стороне, почему, например, в случае наличия в договоре односторонних штрафных санкций суды не восстанавливают баланс паритета сторон? Потому что это абсурд – вмешиваться таким образом в правоотношения сторон коммерческого оборота недопустимо. Почему же тогда в отношение диспаритетных оговорок планируется ввести исключение?

Представляется, что предполагаемое в проекте Обзора установление дискреции арбитражного суда на «восстановление» права на обращение в государственный суд той стороны, которая в данном праве, якобы, ущемлена, в случае выбора сторонами российского суда, будет способствовать «уходу» от выбора российских судов иностранными контрагентами. Данный новый подход арбитражных судов РФ, в том числе ВАС РФ, в первую очередь существенным образом пошатнет правовую стабильность для иностранных контрагентов в случае заключения ими внешэкономических сделок с российскими компаниями.

Общепризнанные и конституционные принципы не подлежат толкованию с целью уменьшения прав и свобод участников торгового оборота, если не направлены на злоупотребление. Недопустимо толковать и решения Европейского суда по правам человека в озвученном контексте. Его вывод о том, что Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 года гарантирует право одной стороны находиться в равном положении по отношению к другой стороне (постановление от 15.023.2005 по делу № 68416/06 «Стил и Моррис против Соединенного Королевства») не может быть поставлен под сомнение. Однако истинное значение данного положения выясняется не при определении законности диспаритетного пророгационного соглашения, а заключается в свободе и истинности воли, выраженной сторонами при его заключении.

Резюмируя сказанное, отметим, что ни в нормах международного права, ни в Конституции РФ, ни в российском законодательстве не содержится императивных норм, которые делали ли бы невозможным существование диспаритетных пророгационных соглашений. Однако, полагаясь на последние тенденции судебной практики, складывающиеся при активном содействии ВАС РФ, представляется, что ответ на вопрос – «быть диспаритетным оговоркам или не быть», будет скорее «быть», но под значительным условием возможности их эффективной реализации для сторон на практике.

СУДОПРОИЗВОДСТВО

Лицо, участвующее в деле, скрывает доказательства. Как их получить у стороны в споре

Ольга Николаевна Бармина  секретарь судебного заседания Арбитражного суда Кировской области

• Как истцу получить от ответчика доказательства, обосновывающие его требования

• Может ли суд истребовать доказательства по своей инициативе

• В каких случаях суд может наложить штраф за непредставление доказательств

В процессе рассмотрения спора в арбитражном суде для сторон установлена важная обязанность по представлению и раскрытию доказательств. Принцип состязательности сторон предполагает возложение бремени доказывания доводов и возражений, положенных в основу своих заявлений и отзывов, на сами стороны. При этом совершение или несовершение процессуальных действий влечет риск наступления неблагоприятных последствий для самих сторон, поскольку бремя доказывания исковых требований и возражений возложено именно на стороны, а не на суд. Ценность своевременного и полного сбора доказательств в суде первой инстанции заключается во всесторонности и объективности рассмотрения дела. В этой связи справедливо, что закон разрешает обращаться к суду за помощью при сборе доказательств, если их самостоятельное получение невозможно или затруднительно. В то же время важно, чтобы суд не ограничивал круг лиц, в отношение которых может быть применен институт истребования доказательств как инструмент, в большей степени обуславливающий право на защиту, чем состязательность сторон.

Истребование доказательств по инициативе суда невозможно

Каждое лицо, участвующее в деле, должно доказать те обстоятельства, на которые оно ссылается как на основание своих требований и (или) возражений.

При этом в процессе подготовки дела к судебному разбирательству судья оказывает сторонам содействие в получении доказательств, необходимых для разрешения дела в том случае, если их получение невозможно или затруднительно (ч. 4 ст. 66, п. 3 ч. 1 ст. 135 АПК РФ). Средства доказывания определяются судьей с учетом обстоятельств, имеющих существенное значение для дела, характера заявленных требований и возражений (постановление Пленума ВАС РФ от 20.12.2006 № 65 «О подготовке дела к судебному разбирательству» (далее – Постановление № 65)).

В силу ч. 4 ст. 66 АПК РФ лицо, участвующее в деле и не имеющее возможности самостоятельно получить необходимое доказательство от лица, у которого оно находится, вправе обратиться в арбитражный суд с ходатайством об истребовании данного доказательства. В ходатайстве должно быть обозначено доказательство, указано, какие обстоятельства, имеющие значение для дела, могут быть установлены этим доказательством, приведены причины, препятствующие получению доказательства, и место его нахождения. При удовлетворении ходатайства суд истребует соответствующее доказательство от лица, у которого оно находится.

Из приведенных норм права следует, что сторона спора, не имеющая самостоятельной возможности получения необходимых для обоснования своей позиции доказательств, может прибегнуть к помощи суда.

Однако регламентированный АПК РФ институт истребования доказательств не так прозрачен, как хотелось бы.

В частности, анализ применения ст. 66 АПК РФ свидетельствует о наличии практических проблем. Так, к первой из них следует отнести вопрос о круге лиц, на которых может распространяться институт истребования доказательств (лица не участвующие в деле, или любые лица). Во-вторых, встречаются выводы судов о возможности истребования доказательств по своей инициативе (указанная проблема не касается споров, возникающих из административных и иных публичных правоотношений, с участием специальных субъектов (должностных лиц, органов государственной власти и др. лиц), когда истребование доказательств по инициативе суда является законно допустимым). Наконец, существуют некоторые противоречия в практике судов относительно возможности наложения судом штрафа за непредставление лицами, участвующими в деле, доказательств.

Прежде, чем осветить указанные выше вопросы с помощью авторитетного мнения Высшего арбитражного суда РФ, следует указать на позиции, сформулированные нижестоящими инстанциями арбитражных судов России.

Так, например, в постановлении Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 15.12.2011 по делу № А56-5554/2010 указано, что «… с учетом положений ч. 1 ст. 65 АПК РФ, ч. 1 и ч. 2 ст. 66 АПК РФ суд оказывает содействие участвующим в деле лицам в реализации их прав, со своей стороны ограничиваясь правом предложения представить дополнительные доказательства. Исполнение обязанности по доказыванию обстоятельств, на которых основаны исковые требования, является элементом принципа состязательности и влияет на результат разрешения дела. Истребование доказательств от лица, участвующего в деле, не предусмотрено ст. 66 АПК РФ, а непредставление сторонами доказательств в соответствии с указанной статьей не влечет наложение судебного штрафа». Этот же суд позже также отметил, что «… исполнение обязанности по доказыванию обстоятельств, на которых основаны исковые требования, является элементом принципа состязательности и влияет на результат разрешения дела. Истребование по инициативе суда доказательств от лица, участвующего в деле, не предусмотрено ст. 66 АПК РФ, а непредставление сторонами доказательств в соответствии с указанной статьей не влечет наложение судебного штрафа» (постановление от 25.04.2012 по делу № А42-2395/2011). Аналогичный вывод также можно встретить в постановлении Четвертого арбитражного апелляционного суда от 13.11.2010 по делу № А19-24304/2009. Суд резюмировал, что «… с учетом положений ч. 1 ст. 65 АПК РФ, ч. 1 и ч. 2 ст. 66 АПК РФ суд оказывает содействие участвующим в деле лицам в реализации их прав, со своей стороны ограничиваясь правом предложения представить дополнительные доказательства. Исполнение обязанности по доказыванию обстоятельств, на которых основаны исковые требования, является элементом принципа состязательности и влияет на результат разрешения дела».

В постановлении ФАС Восточно-Сибирского округа от 29.10.2010 по делу № А10-389/2010 указано, что «в соответствии со ст. 16 АПК РФ невыполнение требований арбитражных судов о представлении доказательств, связанных с рассматриваемым делом, лицами, которым эти требования адресованы, влечет за собой ответственность, установленную настоящим Кодексом и другими федеральными законами. Определение об истребовании необходимого доказательства от лица, у которого оно находится, выносится на основании ходатайства лица, участвующего в деле, не имеющего возможности самостоятельно его получить (ч. 4 ст. 66 АПК РФ). В силу ч. 6 ст. 66 АПК РФ копия названного определения направляется не только лицам, участвующим в деле, но и лицу, у которого находится истребуемое судом доказательство. Судебный штраф в порядке и в размерах, которые установлены в главе 11 АПК РФ, налагается на лицо, от которого истребуется доказательство, в случае неисполнения обязанности его представить по причинам, признанным арбитражным судом неуважительными, либо неизвещения суда о невозможности представления доказательства вообще или в установленный срок судом (ч. 9 ст. 66 АПК РФ). Арбитражным судом первой инстанции не выносилось определений об истребовании доказательств на основании ч. 4 ст. 66 АПК РФ. С учетом изложенного, выводы, содержащиеся в обжалуемом судебном акте об отсутствии оснований для наложения на истца судебного штрафа, являются правильными, в связи с чем доводы кассационной жалобы не нашли своего подтверждения».

Приведенная выше практика свидетельствует о том, что в силу наличия принципа состязательности сторон истребование доказательств по инициативе суда недопустимо, штраф за непредставление доказательств, предложенных сторонам к направлению в суд, налагаться не может, и, наконец, состязательность процесса не позволяет вообще суду истребовать от второй стороны доказательства.

Если первые два вывода соответствуют буквальному анализу частей 2, 4 и 9 ст. 66 АПК РФ, то последний нуждается в подробном исследовании, поскольку прямого запрета закон не предусматривает.

Суд вправе истребовать доказательства у лица, участвующего в деле

Так, практика других судов свидетельствует о том, что положения ч. 4 ст. 66 АПК РФ не содержат ограничений относительно круга лиц, у которых могут быть истребованы доказательства по ходатайству лица, участвующего в деле. Например, в мотивировочной части постановления ФАС Северо-Западного округа от 20.07.2010 по делу № А52-4692/2009, отменяя судебные акты нижестоящих инстанций, окружной суд указал, что «истец, не являющийся стороной оспариваемых договоров, неоднократно обращался в суд с ходатайствами об истребовании их у ответчиков, с указанием причин, препятствующих получению доказательств, однако суд отказал в удовлетворении заявленных ходатайств, сославшись на то, что по смыслу главы 7 АПК РФ суд не вправе истребовать доказательства у сторон, а может только предложить их представить. В то же время в силу ч. 4 ст. 66 АПК РФ лицо, участвующее в деле и не имеющее возможности самостоятельно получить необходимое доказательство от лица, у которого оно находится, вправе обратиться в арбитражный суд с ходатайством об истребовании данного доказательства».

Девятнадцатый арбитражный апелляционный суд в постановлении от 10.12.2010 по делу № А36-2770/2010, мотивируя обоснованность наложения нижестоящей инстанцией судебного штрафа, указал на то, что «… суд истребовал у ответчика доказательства, которые истец объективно не мог представить самостоятельно, и которые могли бы подтвердить либо опровергнуть правомерность заявленных исковых требований, а, следовательно, повлиять на результат разрешения данного спора».

Анализ судебной практики в отношении круга лиц, к которым может быть применен институт истребования доказательств, подтверждает наличие двух кардинально противоположенных позиций: суд может истребовать доказательства как у лица, не участвующего в деле, так и участвующего в нем, и суд не может применять институт истребования доказательств к лицу, участвующему в споре, в силу ст.ст. 9 и 65 АПК РФ, как норм, обуславливающих состязательный порядок процесса. Возможно, одной из причин формирования второй точки зрения явилась воспринятая буквально правовая позиция Пленума ВАС РФ, сформулированная в Постановлении № 65. В нем указывалось, что процессе подготовки дела к судебному разбирательству судья определяет предмет доказывания, достаточность представленных доказательств и рассматривает ходатайства об истребовании доказательств от третьих лиц.

Между тем ошибочность буквального толкования названного постановления (возможность истребования доказательств только от иных лиц) подтверждается тем, что в определении от 02.08.2012 № ВАС-10225/12 по делу № А24-3398/2011 ВАС РФ указал, что «...лицо, оспаривающее сделки, стороной которых оно не является, затруднено в предоставлении доказательств, в связи с чем ограничительное толкование положения ст. 66 АПК РФ, предложенное заявителем, неизбежно приведет к лишению истца права на судебную защиту, что недопустимо. При изложенных обстоятельствах суд первой инстанции обоснованно по ходатайству истца истребовал у ответчика вышеназванные документы, а в связи с невыполнением требования суда – наложил на него судебный штраф». Следовательно, ВАС РФ следует правилу, согласно которому истребовать доказательства можно как у лица, не участвующего в деле, так и участвующего в нем.

При этом необходимо отметить, что из общего смысла Постановления № 65 не следует вообще, что ВАС РФ пытался ограничить круг лиц, в отношении которых может быть применен институт истребования доказательств. Напротив, в других его пунктах указывается, что если судья установит, что представленных доказательств недостаточно для подтверждения требований истца или возражений ответчика либо они не содержат иных необходимых данных, восполнить которые стороны не могут, он вправе предложить сторонам представить дополнительные доказательства. В случаях, когда представление дополнительных доказательств лицом, участвующим в деле, затруднительно, суд на основании частей 4, 6 ст. 66 АПК РФ истребует их, о чем выносится соответствующее определение. То есть никакого запрета или ограничения по кругу лиц, в отношении которых суд может истребовать доказательства, не содержится.

Анализируя ранее действовавшую редакцию статьи об истребовании доказательств (ст. 54 АПК РФ от 05.05.1995 № 70-ФЗ: «Представление и истребование доказательств») и практику ее применения, также стоит обратить внимание на постановление Пленума ВАС РФ от 31.10.1996 № 13 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении дел в суде первой инстанции». В нем было разъяснено, что в соответствии с ч. 2 ст. 54 АПК РФ арбитражный суд может истребовать по ходатайству лица, участвующего в деле, необходимые доказательства, которые находятся у участвующего или не участвующего в деле лица. В случае невыполнения без уважительной причины обязанности представить истребуемые доказательства штраф, предусмотренный в ч. 3 этой статьи, может быть наложен как на участвующее, так и не участвующее в деле лицо. Такая ответственность не применяется только в случаях, когда арбитражный суд предлагает лицам, участвующим в деле, представить дополнительные доказательства в соответствии с ч. 2 ст. 53 АПК РФ.

Из приведенных разъяснений следует, что институт истребования доказательств может быть применен к любому лицу по правилам, установленным в ст. 66 АПК РФ. Тот факт, что стороны обладают обязанностью по доказыванию тех обстоятельств, на которые они ссылаются как на основание своих требований и возражений, не может обуславливать невозможность истребования с них тех доказательств, которые могли бы подтвердить либо опровергнуть правомерность заявленных исковых требований и (или возражений) равно как разобраться суду в споре вообще. В этой связи мнение, бытующее в юридическом сообществе относительно невозможности истребования доказательств от стороны спора, нельзя назвать обоснованным и соответствующим смыслу института истребования доказательств.

Непредставление доказательств по предложению суда не является основанием для наложения штрафа

По правилам ст. 66 АПК РФ арбитражный суд вправе также предложить лицам, участвующим в деле, представить дополнительные доказательства, необходимые для выяснения обстоятельств, имеющих значение для правильного рассмотрения дела и принятия законного и обоснованного судебного акта до начала судебного заседания или в пределах срока, установленного судом (ч. 2). Согласно правилу ч. 9 названной статьи в случае неисполнения обязанности представить истребуемое судом доказательство по причинам, признанным арбитражным судом неуважительными, либо неизвещения суда о невозможности представления доказательства вообще или в установленный срок на лицо, от которого истребуется доказательство, судом налагается судебный штраф в порядке и в размерах, которые установлены в гл. 11 АПК РФ.

Из названных норм права следует, что сам по себе факт непредставления доказательств лицами, участвующими в деле, не может являться основанием для наложения судом штрафа, тогда как неисполнение обязанности представить истребуемое судом доказательство является основанием для наложения штрафа.

В этой связи не обоснованы выводы судов о возможности наложения штрафа за непредставление доказательств по предложению суда.

Из буквального прочтения ч. 4 ст. 66 АПК РФ (лицо, участвующее в деле и не имеющее возможности самостоятельно получить необходимое доказательство от лица, у которого оно находится, вправе обратиться в арбитражный суд с ходатайством об истребовании данного доказательства) также следует, что суд не обладает полномочиями по самостоятельному истребованию доказательств, которые могут обосновывать требования и (или) возражения сторон.

В данном случае обратное свидетельствовало бы о прямом нарушении принципа состязательности, поскольку по правилам ст. 65 АПК РФ бремя представления доказательств, обосновывающих свои требования и возражения, возложено на стороны, а не на суд. При этом активная роль суда в процессе заключается в распределении предмета доказывания, предложении участникам процесса представить дополнительные доказательства. Как правильно указал суд по одному из дел, «арбитражный суд не наделен правом в процессуальном смысле действовать за стороны (ст.ст. 9, 41, 65, 133 АПК РФ)» (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 08.11.2011 по делу № А81-185/2011).

Таким образом, активная роль арбитражного суда в процессе ограничена его полномочиями и соответствующим поведением сторон. В этой связи в силу ч. 2 ст. 9 АПК РФ именно лица, участвующие в деле, несут риск наступления последствий совершения или несовершения ими процессуальных действий, в том числе невыполнения требований ст. 65 АПК РФ, поскольку именно они обязаны доказывать те обстоятельства, на которые ссылаются. При этом важно учитывать, что, когда участники процесса при сборе доказательств обращаются за помощью суда, процессуальное законодательство не содержит каких-либо ограничений по кругу лиц, в отношении которых может быть применен институт истребования доказательств.

СУДОПРОИЗВОДСТВО

Новый ненормативный акт госоргана ущемил права предпринимателя. Как признать акт незаконным

Андрей Викторович Переладов  сопредседатель коллегии адвокатов «Регионсервис» г. Кемерово

• Каким критериям должен отвечать ненормативный акт, отменяющий действие ранее изданного

• В каких случаях можно оспорить ранее зарегистрированное право

• В каком порядке орган местного самоуправления вправе изменить положения своего ранее принятого ненормативного акта

Довольно часто в практике встречаются случаи, когда органы государственной власти или органы местного самоуправления (далее – ограны МСУ) издают ненормативный акт, касающийся предоставления определенных прав субъекту предпринимательской деятельности, а затем вносят в него изменения путем издания другого ненормативного акта. Указывая при этом, что измененная редакция действует с момента издания первоначального акта. Очевидным последствием такого акта является трансформация ранее возникших правоотношений. Это в свою очередь приводит к изменению объема прав и обязанностей участвующих в них лиц. Добросовестным участникам предпринимательской деятельности, оказавшимся вовлеченными в этот процесс, необходимо понимать, насколько законны такие действия госоргана, и в каких случаях их можно оспорить в судебном порядке.

Ненормативный правовой акт должен содержать указания на конкретные нарушения, которые им устраняются

Для наглядности в качестве примера смоделируем достаточно распространенную ситуацию, когда муниципальное образование (МО), в лице своего уполномоченного органа, руководствуясь нормами земельного и градостроительного законодательства, своим ненормативным актом передает земельный участок в долгосрочную аренду предпринимателю для строительства торгового центра. Этот акт будем именовать в дальнейшем Акт № 1. Предприниматель-арендатор на основании Акта № 1 заключил договор аренды с администрацией МО, зарегистрировал его в управлении Росреестра и начал строительство. Затем, спустя два года, муниципалитет по каким-то причинам изменил свое решение и принял Акт № 2, которым отменил Акт № 1 полностью, либо частично, создав его новую редакцию, например, в части площади земельного участка. При этом Акт № 2 содержит нормы о его применении с момента издания Акта № 1.

Мотивировка необходимости принятия Акта № 2 стандартна – в связи с обнаружившимися нарушениями норм градостроительного законодательства при принятии первоначального акта, либо в связи с допущенной технической ошибкой.

Какова же будет законность Акта № 2 с точки зрения его соответствия требованиям законодательства РФ?

Первоочередными критериями, которым должен, на наш взгляд, отвечать обсуждаемый акт, являются критерии четкости, ясности и недвусмысленности, выработанные Конституционным судом РФ. Представляется, что данным требованиям должны соответствовать все правовые акты публичной власти РФ (постановление КС РФ от 17.06.2004 № 12-П). Соответственно, правовой акт органа МСУ должен указывать на обстоятельства, послужившие основанием для его принятия. Отсутствие в ненормативном правовом акте указаний на конкретные нарушения, которые им устраняются, и конкретные обстоятельства, послужившие основанием для его принятия, не может считаться законным.

Вторым критерием для оценки акта является наличие у издавшего его лица соответствующих правомочий. С точки зрения основных норм, регулирующих полномочия нормотворческого процесса муниципального образования, нарушений закона, на первый взгляд, не усматривается.

Так, в соответствии с общим правилом, установленным ч. 1 ст. 48 Федерального закона от 06.10.2003 № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» (далее – Закон № 131-ФЗ) муниципальные правовые акты могут быть отменены или их действие может быть приостановлено органами МСУ или должностными лицами МСУ, принявшими (издавшими) соответствующий муниципальный правовой акт.

Оценка положений данной статьи была дана Конституционным судом РФ. Он признал положение ч. 1 ст. 48 Закона № 131-ФЗ, регулирующее порядок отмены муниципальных правовых актов и приостановления их действия, основывающимся на необходимости контроля за соблюдением действующего законодательства, направленным на регламентацию деятельности и реализацию гарантий самостоятельности органов МСУ, закрепленных в ст. 12 Конституции РФ. Данное обстоятельство, по мнению КС РФ, не может рассматриваться как нарушающее конституционные права заявителя и неопределенного круга лиц – потенциальных участников административно муниципальных правоотношений (определения КС РФ от 26.05.2011 № 739-О-О, от 22.03.2012 № 486-О-О).

Но следует обратить внимание на одно существенное обстоятельство. Часть 1 ст. 48 Закона № 131-ФЗ предусматривает исчерпывающий перечень методов коррекции принятых правовых актов: отмену и приостановку. Соответственно, на первый взгляд, буквальное толкование текста этой нормы не позволяет говорить ни о каком частичном изменении ранее принятого акта. То есть, представляется, что орган МСУ не вправе изменять свой акт.

Однако многие коллеги, безусловно, могут не согласиться с этим мнением и возразить, что из системного толкования ст. 48 Закона № 131-ФЗ и ст. 12 Конституции РФ можно сделать вывод о том, что эти нормы не содержат именно такого «ограничительного» толкования и подразумевают под собой возможность изменения ранее принятых актов, как частного случая возможности их отмены. Логика в таком умозаключении также присутствует. Но очевидным представляется и другое – в силу бланкетности норм ст. 7 Закона № 131-ФЗ, оценка законности правового акта органа МСУ не может основываться только на нормах законодательства об органах МСУ. Общая правоспособность органа МСУ, является отнюдь не главным критерием законности рассматриваемого акта, отвечающим лишь за наличие формального признака правосубъектности у издателя акта.

Все правовые акты органов МСУ в обязательном порядке не должны противоречить Конституции РФ, федеральным конституционным законам, федеральным законам и иным нормативным правовым актам РФ, а также нормативным правовым актам субъектов РФ (ч. 4 ст. 7 Закона № 131-ФЗ).

В рассматриваемом случае и аналогичных случаях судебной практики издание административного акта влечет за собой реальное изменение объема гражданских прав и обязанностей их участников.

Гражданско-правовым содержанием публичного ненормативного Акта № 1 о предоставлении земельного участка в аренду являлось инициирование обязательственных отношений по аренде. Оно заключается в выражении собственником земельного участка своей воли на передачу объекта аренды конкретному субъекту.

Соответственно, издание акта, отменяющего ранее состоявшееся волеизъявление, представляется ни чем иным, как односторонним отказом от исполнения обязательства. А такой отказ запрещен ст. 310 Гражданского кодекса РФ.

В описываемом в нашей статье примере Акт № 2 по своей правовой природе, очевидно, является правопрекращающим актом. Поскольку действие его норм направлено в итоге на прекращение гражданских прав, а именно права аренды земельного участка.

Помимо запрета, установленного ст. 310 ГК РФ, положения Акта № 2 также противоречат ч. 1 ст. 2 Федерального закона от 21.07.1997 № 122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» (далее – Закон № 122-ФЗ) (п. 52 постановления Пленума ВС РФ № 10 и Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010).

Вывод о правопрекращающем, цивилистическом значении административного акта отнюдь не теоретичен, а имеет прецедентную основу. Так, в одном из дел Президиум ВАС РФ указал, что мэр города обладает полномочиями по устранению нарушений законодательства путем отмены ненормативных актов, принятых подведомственным ему органом исполнительной власти. В то же время, разрешения на строительство и на ввод объекта недвижимости в эксплуатацию, выданные таким органом исполнительной власти, равно как и распоряжение мэра, которым эти разрешения отменены, направлены в итоге на возникновение и прекращение гражданских прав. Поскольку на основании выданных государственным органом разрешений было зарегистрировано право собственности застройщика на объект недвижимости. Гражданское законодательство основывается на признании равенства участников регулируемых им отношений, неприкосновенности собственности, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты (ст. 1 ГК РФ). Таким образом, возникшие в данном случае гражданские права могут быть оспорены только в судебном порядке, возможность решения этого вопроса в административном порядке законодательством не допускается (постановление Президиума ВАС РФ от 25.02.2010 по делу № А40-28128/09-12-194).

Реализуемое органом МСУ право на отмену ненормативного акта, инициирующего обязательственные отношения, по сути, является административной, внедоговорной дезавуацией права аренды, зарегистрированного в Едином государственном реестре прав. При этом односторонняя, административная форма издания Акта № 2, основанная на нормах Закона № 131-ФЗ, по своему гражданско-правовому содержанию является формой одностороннего отказа от исполнения обязательств, что в свою очередь также является нарушением норм ст. 10 ГК РФ.

Причины такого поведения муниципалитета понятны и следуют из анализа п.п. 53, 56 и 57 приводимого выше постановления Пленума Верховного суда РФ № 10 и Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010. Согласно правовой позиции высших судебных инстанций, изложенной в указанных пунктах, оспаривание зарегистрированного права должно производиться только в порядке искового производства с применением общих правил срока исковой давности, установленных ст. 196 ГК РФ.

Учитывая, что муниципальные и иные органы государственной власти достаточно поздно реагируют на уже состоявшиеся правоотношения, отмена или изменение ненормативных, управомачивающих актов в суде является малоперспективной. Соответственно, представляется, что административный порядок изменения состоявшихся правоотношений является для власти единственным, но от того не менее деликтным способом защиты.

Изменение ненормативного правового акта не может повлечь за собой обязательное изменение ранее урегулированных отношений

Принципиальным является вопрос о законности придания ретроактивного действия правовым актам органов публичной власти.

Помимо изложенного выше суждения об отсутствии правовых оснований для прекращения гражданских правоотношений в административном порядке, имеется еще один крайне важный аспект, не позволяющий применять ретроактивный порядок действия норм указанных правовых актов.

Как следует из новой редакции п.п. 1 и 4 ст. 1 ГК РФ (в ред. Федерального закона от 30.12.2012 № 302-ФЗ), основой гражданских отношений является соблюдение принципа равенства его участников и заперт на извлечение преимуществ из своего незаконного или недобросовестного поведения. Соответственно, в нашей ситуации использование публичного института отмены неугодных правовых норм и ретроактивного введения новых норм, нарушает принцип равенства, установленный ст. 1 ГК РФ. Таким образом, представляется, что использование для этого исключительной возможности публичного нормотворчества в своих интересах является извлечением выгоды и преимущества из своего незаконного поведения.

Изменение первоначального ненормативного правового акта не может повлечь за собой обязательное изменение ранее урегулированных и состоявшихся гражданско-правовых отношений. Действующим законодательством РФ не установлено такое последствие признания ненормативного правового акта не действующим, как пересмотр урегулированных им правоотношений в период, когда его применение являлось обязательным. Арбитражная практика таких примеров ретроактивной ревизии состоявшихся правоотношений не содержит. Аналогичные выводы изложены в определениях ВАС РФ от 30.06.2009 по делу № А43-5008/2008-29-56 и от 11.01.2010 по делу № А71-12352/2008-Г22. Нельзя не отметить, что сама возможность ретроактивного применения гражданского права в отечественной цивилистике регулируется двумя основополагающими группами норм: императивными и диспозитивными.

К первой группе мы можем отнести нормы ст.ст. 4 и 167 ГК РФ. Эти нормы являются примером императивного подхода законодателя, устанавливающего либо специальный порядок применения норм гражданского права в ст. 4 ГК РФ, либо определения правовых последствий наступления юридического факта недействительности сделки – ст. 167 ГК РФ.

Вторая группа диспозитивных норм основана на волеизъявлении участников правоотношений. В первую очередь это нормы ст. 425 ГК РФ, базирующиеся исключительно на принципе свободы договора, что делает их приемлемыми для регулирования описанной в статье ситуации.

В указанную группу норм также входят нормы ст. 410 ГК РФ о зачете, как способе исполнения обязательств, с элементом ретроактивности. Данное суждение следует из позиции Президиума ВАС РФ, в соответствии с которой обязательства считаются прекращенными зачетом с момента наступления срока исполнения такого обязательства, срок исполнения которого наступил позднее (п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65).

При этом нормы ст. 410, п. 2 ст. 425 ГК РФ, как и нормы ст.ст. 4 и 167 ГК РФ, не могут привести к созданию юридической фикции и не могут устранить реальности существования отношений между контрагентами. В противоположность этим нормам нормы Акта № 2 такую фикцию создают, признавая не имевшими место в реальности отношений по аренде.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод о том, что гражданское законодательство в принципе не допускает ретроактивное отменительное действие правовых норм при условии отсутствия реальных правоотношений сторон. А рассматриваемый нами в примере ненормативный административный акт специального регулирования отменяет, делает несуществующими реальные договорные отношения по аренде, тем самым лишая предпринимателя прав арендатора.

Придание обратной силы нормам, ухудшающим положение подчиненной стороны в публичном правоотношении, недопустимо

Фактическими правовыми последствиями принятия Акта № 2 является привлечение предпринимателя к юридической ответственности за действия, которые он не совершал. Даже если органом МСУ допущены нарушения закона при издании ненормативного акта, риск наступления неблагоприятных последствий от них не может быть возложен на субъект предпринимательской деятельности (постановление Президиума ВАС от 25.04.2006 № 12359/05).

И, как неоднократно указывал Конституционный суд РФ, введение ответственности за правонарушение и установление конкретной санкции, ограничивающей конституционное право, исходя из общих принципов права, должно отвечать требованиям справедливости, быть соразмерным конституционно закрепляемым целям и охраняемым законом интересам, а также характеру совершенного деяния (определение КС РФ от 21.06.2011 № 877-О-О). Совершенно очевидно, что действия органа МСУ, принявшего новый Акт № 2, исправляя допущенные в Акте № 1 ошибки, данные требования нарушают.

Как указано в одном из постановлений КС РФ, исходя из конституционных принципов равенства и справедливости, а также формальной определенности правовых норм, предполагается, что участники соответствующих правоотношений должны иметь возможность в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, а также приобретенных прав и обязанностей. Следовательно, недопустимо придание обратной силы правовым нормам, ухудшающим положение подчиненной (слабой) стороны в публичном правоотношении. Иное означало бы нарушение общих принципов правового регулирования и правоприменения, вытекающих из частей 1 и 2 ст. 19, ст. 46, ч.1 ст. 54 и ч. 3 ст. 55 Конституции РФ (постановление КС РФ от 21.01.2010 № 1-П).

Приведенная правовая позиция высшей судебной инстанции РФ, на наш взгляд, позволяет трактовать наличие запрета на любое ретроактивное применение правовых публичных норм, ухудшающих положение предпринимателя как стороны в публичном правоотношении. Невозможность придания обратной силы ненормативным публичным актам, ухудшающим положение предпринимателя, в полной мере корреспондирует принципу равенства, как основному началу гражданских отношений в Российской Федерации, изложенному в ст. 1 ГК РФ.

Рассматриваемый принцип запрета на применение обратной силы является межотраслевым, поскольку установлен ст. 54 Конституции РФ. Запрет на придание обратной силы нормам права, создающий условия для ухудшения положения частного субъекта, является одним из критериев общеправового принципа законности.

Необходимым условием легитимности гражданских правоотношений, основанных на принципе равенства, является разумная стабильность гражданских отношений. На наш взгляд, наиболее развернуто этот постулат изложен в правовой позиции КС РФ, сформулированной в определении от 03.02.2010 № 136-О-П. В нем, в частности, говорится, что органы государственной власти и МСУ обязаны учитывать, что изменение ранее установленных правил предоставления населению льгот и компенсаций должно осуществляться так, чтобы соблюдался принцип поддержания доверия граждан к закону и действиям государства. Неотъемлемой его частью должны быть правовая определенность, сохранение разумной стабильности правового регулирования, недопустимость внесения произвольных изменений в действующую систему норм и предсказуемость законодательной политики. С тем чтобы участники правоотношений могли в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, действенности их государственной защиты. То есть они должны быть уверены в том, что приобретенное ими на основе действующего законодательства право будет уважаться властями и будет реализовано. А отмена либо приостановление предоставления выплат либо льгот компенсаторного характера будут иметь место только при установлении надлежащего механизма соответствующего возмещения, формы и способы которого могут меняться, но их объем уменьшаться не должен.

Резюмируя общий смысл суждений, высказанных в статье, можно сделать вывод, что издание органом МСУ ненормативного правового акта с ретроактивным действием является незаконным, так как нарушает принцип законности и запрет на злоупотребление правом, что влечет для предпринимателя, как заведомо слабой в публичном отношении стороны, незаконное, внесудебное лишение его прав и причиняет вред его законным интересам.

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Страховщик отказал в выплате. Как взыскать причиненный ущерб

Виталий Васильевич Гензель  руководитель энергетической практики юридической компании «НАФКО-Консультанты»

• Когда страховщик вправе отказаться от выплаты страхового возмещения

• Как момент наступления страхового случая влияет на возмещение

• Какой срок обращения к страховщику можно предусмотреть в договоре

Сегодня, пожалуй, нет ни одной компании, которая хотя бы раз не заключала договор имущественного страхования. Однако при наступлении страхового случая не всегда получается быстро и в полном объеме получить страховое возмещение. Причины могут быть различными: от недобросовестности страховщика до неточных формулировок в договоре. Энергетическая отрасль имеет свои особенности, связанные, в том числе и со страхованием имущественных рисков. В первую очередь, это связано с достаточно специфическим предметом договора страхования, состоящем в страховании рисков сложного энерговырабатывающего оборудования, которые бывает сложно в полном объеме предусмотреть в договорах страхования, заключаемых между страховщиками и страхователями. Такие сложности не редко приводят стороны в суд, где страхователю необходимо доказать целый ряд обстоятельств.

Момент наступления страхового случая может наступить позднее, чем причинен ущерб

Рассматриваемый в настоящей статье договор страхования имущества юридических лиц был заключен между крупным производителем и поставщиком электрической энергии – ОАО «ИНТЕР РАО ЕЭС» (страхователь) и не менее известным страховым обществом – ОАО «Капитал-Страхование» (страховщик). По условиям заключенного договора, страховщик обязался при наступлении предусмотренного договором страхового случая выплатить страхователю страховое возмещение за причиненный вследствие этого события ущерб застрахованному имуществу. Страхователь застраховал весь комплекс имущества своих энергопроизводящих объектов, включающий в себя, в том числе, оборудование и силовые машины.

Цитата: «По договору имущественного страхования одна сторона (страховщик) обязуется за обусловленную договором плату (страховую премию) при наступлении предусмотренного в договоре события (страхового случая) возместить другой стороне (страхователю) или иному лицу, в пользу которого заключен договор (выгодоприобретателю), причиненные вследствие этого события убытки в застрахованном имуществе либо убытки в связи с иными имущественными интересами страхователя (выплатить страховое возмещение) в пределах определенной договором суммы (страховой суммы)» (п. 1 ст. 929 ГК РФ).

Итак, в 2010 году на одном из филиалов страхователя произошел страховой случай, в результате которого силовой машине были причинены серьезные повреждения на сумму более 4 млн евро. О страховом случае страхователь уведомил страховщика и заявил о своем праве на страховое возмещение. Однако после разбора страхового случая страховщик отказал в страховом возмещении, поскольку не признал случай страховым и сослался на пропуск срока уведомления о наступлении страхового случая.

Не согласившись с таким отказом, страхователь обратился в арбитражный суд. Итогом этого спора стало удовлетворение исковых требований в виде взыскания со страховщика за причиненный ущерб более 111 млн руб.

Обстоятельства дела были следующими. Филиал страхователя отключил одну из турбин для того, чтобы выявить возможные дефекты и решить вопрос о ремонте. При этом остановка турбины и дальнейшее начало работ по ее дефектации осуществлялись страхователем в рамках заключенного договора страхования имущества юридических лиц.

В ходе проверки турбины был выявлен ряд существенных недостатков, которые влияли на нормальную работу турбины. В дальнейшем все выявленные недостатки турбины были устранены поставщиком в рамках сервисного контракта этой турбины. Очевидно, что устранение дефектов и недостатков вызвало незапланированные расходы со стороны страховщика. Уже после остановки турбины страхователь заключил договор страхования имущества юридических лиц с другой страховой компанией. Предметом страхования в указанном договоре в числе прочего имущества значилась вышеназванная турбина. Учитывая, что дефекты и недостатки турбины были выявлены в период действия договора с новой страховой компанией, изначально уведомление о наступлении страхового случая было направлено к указанному страховщику. Однако после рассмотрения уведомления о наступлении страхового случая компания номинировала независимых аджастера и сюрвейера для определения причин причинения ущерба имуществу страхователя и установления обстоятельств, свидетельствующих о наступлении страхового случая.

Организациями, проводившими осмотр имущества, были сделаны однозначные выводы о причинении имуществу повреждений, а также о том, что установленные повреждения относятся к страховому случаю. Между тем страховая компания отказала страхователю в страховой выплате. Отказ был мотивирован тем, что выявленные повреждения наступили до заключения с ней соответствующего договора. Поэтому нет и страхового случая.

Проанализировав причины отказа, страхователь обратился к условиям договора страхования с предыдущим страховщиком – ОАО «Капитал-Страхование», одним из пунктов которого было предусмотрено, что застрахованными являются энергетические (силовые) машины и оборудование. При этом по условиям договора, под страховым случаем понимаются в том числе дефекты и поломки, возникшие в период действия договора, которые были выявлены во время дефектации оборудования стандартными методами и процедурами (тестирование, контроль, испытание) при выводе оборудования в капитальный ремонт или во время проведения капитального ремонта, и которые не могли быть выявлены существующими методами при эксплуатации машин и оборудования в межремонтный период, и устранение которых не предусмотрено программой плановых капитальных ремонтов.

Таким образом, из содержания договора следовало, что к дефектам и поломкам могут быть отнесены повреждения турбины, которые возникли гораздо раньше заключения договора со страховщиком, и о которых страхователь не знал и не мог знать до вывода турбины в плановый ремонт, и узнал о них уже после дефектации.

Период остановки турбины пришелся как раз на период действия договора с ОАО «Капитал-Страхование», в связи с чем страхователь согласился с отказом нового страховщика и обратился в октябре 2011 года с уведомлением о наступлении страхового случая, но уже к прежнему страховщику.

ОАО «Капитал-Страхование» направило в филиал страхователя своих представителей для выяснения причин наступления страхового случая. После проведенной проверки страховщик отказал в выплате страхового возмещения из-за несвоевременного обращения к страховщику. Дело в том, что согласно действующему законодательству если страхователь незамедлительно не уведомит страховщика о наступлении страхового случая, страховщик имеет право отказать страхователю в выплате страхового возмещения (ст. 961 ГК РФ).

Цитата: «1. Страхователь по договору имущественного страхования после того, как ему стало известно о наступлении страхового случая, обязан незамедлительно уведомить о его наступлении страховщика или его представителя. Если договором предусмотрен срок и (или) способ уведомления, оно должно быть сделано в условленный срок и указанным в договоре способом.  Такая же обязанность лежит на выгодоприобретателе, которому известно о заключении договора страхования в его пользу, если он намерен воспользоваться правом на страховое возмещение.  2. Неисполнение обязанности, предусмотренной пунктом 1 настоящей статьи, дает страховщику право отказать в выплате страхового возмещения, если не будет доказано, что страховщик своевременно узнал о наступлении страхового случая либо что отсутствие у страховщика сведений об этом не могло сказаться на его обязанности выплатить страховое возмещение» (ст. 961 ГК РФ).

Таким образом, страхователь получил отказ в страховой выплате фактически по единственному основанию – несвоевременное обращение к страховщику. При этом доводы страхователя о том, что осмотр был проведен независимыми организациями, и то, что указанные обстоятельства никаким образом не влияют на невозможность выплаты страхового возмещения, во внимание приняты не были.

Несвоевременное обращение к страховщику не является безусловным основанием для отказа в страховой выплате

После получения отказа в выплате страхового возмещения, страхователь обратился в арбитражный суд с требованием о взыскании суммы страхового возмещения в судебном порядке, выбрав подсудность по месту нахождения объекта страхования – имущества филиала. Однако арбитражный суд не усмотрел оснований для рассмотрения заявленного иска и передал иск на рассмотрение другого арбитражного суда, полагая, что в рассматриваемом случае подсудность должна определяться местом нахождения ответчика. К участию в деле также было привлечено и третье лицо – новый страховщик компании, который впоследствии занял активную позицию по рассматриваемому спору на стороне истца.

В судебном заседании ответчик не согласился с заявленными требованиями и их основаниями, ссылаясь уже и на иные обстоятельства, которые, по его мнению, препятствуют признанию случая страховым и делают невозможным осуществление страховой выплаты, приводя следующие доводы:

• по условиям договора страховым случаем признается исключительно повреждение, уничтожение и (или) утрата имущества, в результате оказанного на него любого внезапного и непредвиденного воздействия. По мнению ответчика, дефекты должны были быть разделены на возникшие в результате эксплуатационных факторов, которые не могут относиться к страховому случаю, а также возникшие в результате внезапного и непредвиденного воздействия, которые как раз могут относиться к страховому случаю;

• момент наступления страхового случая возник гораздо раньше заключения договора страхования. Истец необоснованно предъявил к выплате страхового возмещения те повреждения, которые возникли гораздо раньше даты заключения договора страхования, несмотря на то, что истец не знал и не мог знать о том, что такие повреждения наступили до вывода турбины в капитальный ремонт;

• срок обращения к страховщику с уведомлением о наступлении страхового случая не соответствует сроку, установленному в договоре. Несвоевременное обращение повлияло на возможность своевременного осмотра застрахованного имущества страховщиком и, как следствие, проверки обоснованности предъявленных требований, оценки заявленного ущерба.

На определенном этапе судебное разбирательство по делу зашло в тупик, поскольку, учитывая сложность объекта договора страхования, и суду, и сторонам спора не хватало специальных знаний в области специфического энергопризводящего оборудования. Состоялось несколько судебных заседаний суда первой инстанции, в которых суд предлагал сторонам закончить спор мировым соглашением, однако ответчик на встречу истцу не пошел, будучи полностью уверенным в правоте своих доводов.

Чтобы окончательно разобраться в причинах страхового случая и определить, относятся ли дефекты и поломки к страховому случаю, а также установить момент страхового случая, судом была назначена экспертиза. Ответчик с проведением экспертизы был согласен и также представил свои вопросы для экспертов. Надо отметить, что учитывая равенство сторон и состязательность арбитражного процесса, суд справедливо включил в полном объеме вопросы обеих сторон.

Эксперты более месяца изучали представленные документы и материалы, после чего установили истинные причины повреждений, стоимость их устранения и период возникновения. Как следовало из заключения эксперта, часть повреждений и поломок к страховому случаю отношения не имела. Поэтому страхователь уточнил сумму страхового возмещения, требуемую ко взысканию с ответчика, снизив ее с учетом выводов эксперта.

Суд удовлетворил уточненные требования и взыскал со страховщика сумму страхового возмещения. Принятое решение было мотивировано следующим. Несвоевременное обращение страхователя к страховщику не является безусловным основанием для отказа в страховой выплате. Именно на страховщике лежит обязанность доказывания того, как повлияло несвоевременное обращение страхователя с уведомлением о наступлении страхового случая на невозможность осуществления страховой выплаты (ст. 961 ГК РФ). Ответчик суду таких доказательств не представил.

Кроме того, суд сослался и на то, что страховщик не воспользовался правом на установление всех возможных рисков страхуемого имущества. Тем временем Гражданский кодекс РФ прямо предусматривает право страховщика при заключении договора страхования имущества произвести осмотр страхуемого имущества, а при необходимости назначить экспертизу для установления его действительной стоимости (п. 1 ст. 945). При этом суд принял во внимание добросовестные действия страхователя и учел, что фактически процедура урегулирования убытка была уже выполнена сюрвейером и аджастером.

Моментом наступления страхового случая суд посчитал дату обнаружения дефектов и поломок застрахованного имущества. Исходя из буквального толкования договора страхования, страхователь не знал и не мог знать о том, что предусмотренные договором страхования события наступили до вывода турбины в капитальный ремонт, и узнал о причиненных повреждениях только после вывода турбины в капитальный ремонт. При этом не имеет значения тот факт, в какие временные промежутки были получены повреждения и дефекты.

Что касается размера ущерба и отнесения дефектов и поломок к страховому случаю, то суд доверился мнению эксперта и принял уточненные требования. Не вошли в объем страхового случая именно те повреждения, которые могли быть выявлены истцом до остановки турбины и вывода ее в плановый капитальный ремонт. От требования возместить такие убытки истец отказался.

Суд, в свою очередь, не согласился с доводом ответчика о том, что только непредвиденное и внезапное воздействие на застрахованное имущество, которое привело к поломке, может относиться к страховому случаю. Из содержания договора следует иное, а именно: в понятие страхового случаю входили, в том числе дефекты и поломки, возникшие в период действия договора, которые были выявлены во время дефектации оборудования стандартными процедурами и методами (тестирование, контроль, испытание) при выводе оборудования в капитальный ремонт или во время проведения капитального ремонта, и которые не могли быть выявлены существующими методами при эксплуатации машин и оборудования в межремонтный период, и устранение которых не предусмотрено программой плановых капитальных ремонтов.

Также суд принял во внимание судебную практику, которую приводил истец, обосновывая свою позицию. В частности, ссылась на пример из приведенной истцом судебной практики, суд указал, что на момент вступления в силу договора страхования оборудование находилось в работоспособном состоянии. Доказательства того, что застрахованная установка находилась в нерабочем состоянии до заключения договора страхования и что страхователь знал или должен был об этом знать, страховщик не представил. Объективно поломка (трещина) была выявлена в декабре 2008 года, о чем страхователь, заключая договор страхования в январе 2008 года, не знал и не мог знать. Наличие трещины в роторе турбины было официально установлено заключением эксперта. Поэтому страхователь не знал и не мог знать о наличии какого-либо скрытого недостатка в роторе турбины до установления данного дефекта с помощью экспертов (определение ВАС РФ от 20.03.2012 по делу № А40-821/11-89-6).

Аналогичная ситуация возникла и у истца, поскольку о наличии повреждений и дефектов он узнал только из отчета компании, проводившей инспекцию турбины, при выводе турбины в капитальный ремонт. Действия страхователя признаны судом добросовестными. С учетом изложенного, по делам данной категории также важно обратить внимание на то, что при заключении договора имущественного страхования бремя истребования и сбора информации о риске лежит на страховщике. Он же несет риск последствий заключения договора без надлежащей проверки обстоятельств, связанных со страховым риском. Об этом свидетельствует арбитражная практика (постановление ФАС Московского округа от 11.01.2008 по делу № КГ-А40/14027-09; определения ВАС РФ от 09.03.2007 № 1930/07, от 11.05.2010 № ВАС-4974/10).