На принудительном лечении

Соматическое состояние: Среднего роста, гиперстенического телосложения, повышенного питания. Хорошо выражена мышечная система. Носит очки (близорукость высокой степени). Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски. Тоны сердца ясные, АД 130/90 – 150/100 мм рт. ст. Пульс – 88 уд. в минуту, ритмичный. Дыхание везикулярное. Живот мягкий, безболезненный. ЭКГ от 16.01.98г. Умеренно выраженные ишемические изменения в области задней стенки левого желудочка. ФЛГ органов грудной клетки без видимых патологических изменений (20.01.98 г.). Анализы мочи и крови в пределах нормы. Заключение терапевта от 13.02.98 г.: «гипертоническая болезнь I ст. Миокардиодистрофия». Заключение невропатолога от 19.01.98г.: «знаков очагового поражения головного мозга не выявлено».

Психическое состояние: При поступлении был правильно ориентирован в ситуации. Выглядел монотонным, сидел в согбенной позе, отвечал односложно, формально, тяготился беседой. Жаловался на головную боль, боли в области сердца, на кошмарные сновидения, настойчиво просил полечить от стрептодермии. Беспокоился за свои вещи, боялся, что их разворуют, сопротивлялся осмотру и описи вещей, требовал все в палату. Сразу сообщил, что он – английский шпион и что участвовал в разработке убийства Листьева. По специальности он писатель, опубликовал много романов. Госпитализацию в психиатрическую больницу объяснил происками следователя Шкарина, который через институт им. Сербского упрятал его в больницу, чтобы не мешал Шкарину заниматься «плагиаторством», т. е., опубликовать под своим имененм отобранные у Обухова рукописи книг. Заявил, что не хочет видеть родителей. Перспективами не поинтересовался. Попросил выдать ему бумагу для написания книг и обеспечить теплой водой для чистки зубов. В последующем во время бесед с врачами выглядел однообразным, во многом стереотипным. Заходил в кабинет вразвалку, чрезмерно раскачиваясь из стороны в сторону, плохо сгибая ноги. Сидел скованно, не вращая головы, устремив взгляд в одну точку, упорно, игнорируя просьбы, не смотрел на собеседника. Выражение лица напряженно амимичное. Беседы, особенно впервые недели и в более официальной обстановке (при совместных осмотрах с главным врачом, начмедом) протекали непродуктивно. Отвечал обычно без задержки, но крайне лаконично, стереотипно повторяя 1–2–3 фразы. Чуть коснувшись содержания вопроса, а то и сразу игнорируя его, переходил на одни и те же свои темы он – великий писатель, первый в России; следователь Шкарин украл у него рукописи, отца у него убили, а мать скоро убьют. Говорил об этом привычно-стереотипно, бесстрастно. Раздражался на уточняющие вопросы, на просьбы поговорить на другие темы. Начинал грубить, допускал циничные выражения. И вообще с собеседниками держался пренебрежительно, не соблюдая принятой дистанции. Раз пришел на беседу с главным врачом и сразу же достал из кармана большое яблоко, демонстративно с хрустом съел его. На замечание заявил: «Что, не имею право яблоки есть? Они полезные. Могу Вам дать». В другом случае. Уклоняясь от ответа на неприятный для него вопрос, скороговоркой зачастил: «Прикажите прекратить жечь мусор. Не можете? Значит плохой руководитель. Уступите место другому». Тем не менее, определенной границы с бестактности не переходил и на замечания реагировал. В беседах последнего периода (в апреле) и с одним лечащим врачом держался намного мягче и гибче, временами выглядел совершенно адекватным. Полноценных сведений о себе не давал. Уклонялся, отсылал к документам, говорил фрагментами об очевидно известных ему вещах: о его возрасте, значимых для него дальше. Сразу спокойно признал, что он обвиняется как английский шпион, что ему грозит 15 лет колонии. Но это его не беспокоит, так как в колонии он будет писать свои книги. До апреля, несмотря на все расспросы, большего о деле не говорил. Затем неожиданно пояснил, что вступил в контакт с английской разведкой с целью найти у нее защиту от КГБ, который стал преследовать его за его книга. Всегда говорил, что он психически здоров, а в институт им. Сербского и в данную больницу специально помещен по распоряжению следователя Шкарина. На вопрос о наличии у него слуховых обманов сразу же рассказал, что слышит почти постоянно мелодию «ламбады», передаваемую телепатически. Как обычно, никаких уточнений не дал, до конца апреля ограничивался только «ламбадой», а после неожиданно заявил, что главный врач на него действует телепатически – и так же без всяких уточнений. В качестве доказательства гибели отца ссылается на слова матери, якобы, рассказавшей ему об этом. Иногда заявлял о наличии телепатической связи и с матерью. О матери отзывался с неподдельным раздражение, говорил, что она делает все не так. На свидания к ней выходил. На первом свидании разговаривал с ней на английском языке. Выслал ей доверенность на продажу его квартиры. Касаясь своего пребывания в следственном изоляторе, заявил, что с ним в камере сидел некто Шевченко, являющийся чертом. Черт потому, что он видел у него хвост и рожки. При этом показал пальцами размеры рожек. А хвост мол видел, когда делал массаж Шевченко по его приказу. В отделении с первых дней и практически ежедневно пишет «роман». Требует создать для этого условия: выдать бумагу, поместить в светлую палату. В персоналом и больными на дистанции. Эгоистичен, капризен, мелочно придирчив. Не доволен подселением соседа в палату (2-местную), требует только некурящего. Ревностно следит за предоставлением прогулок, во время которых, раздевшись по пояс, усиленно занимается зарядкой. Тщательно несколькими щетками чистит зубы. Противится досмотру личных вещей, В нескольких эпизодах привлек к себе особое внимание. Один раз, протестуя подселению соседа, припер кроватью дверь в палату и запустил подушкой в персонал. Во второй раз цинично поинтересовался у старшей сестры о возможности привести ему за его деньги на ночь женщину. В третий, после небольшой стычки с больным, пожаловался лечащему врачу, что дежурная медсестра обозвала его «жидовской мордой», и написал прокурору жалобу на главного врача, который, якобы, оскорбил его теми же словами. На просьбу объяснить оговор отмолчался. Помимо написания книги, написал заявление Президенту, в котором с фамильярным обращением: «Борис», предложил поскорее заселить Марс для утверждения приоритета России. Болезненно отреагировал на назначение нейролептиков, которых практически не принимал, так как персоналу было дано указание не настаивать на приеме лекарств при его отказах. Чем он и воспользовался. Получил две инъекции галоперидола 0,5% по 1 мл в связи с демаршем на подселение соседа в палату. Сразу же предъявил массу жалоб на самочувствие, просил отменить инъекции, заверял, что сосед его устраивает. 15.04.98 г. в его бумагах были обнаружены тщательно упакованные листы с написанной его рукой памяткой о том, что надо говорить и как себя вести, чтобы ему выставили диагноз шизофрении. Практически все неадекватности в его поведении и высказываниях по пунктам перечислены в этой памятке. На просьбу пояснить этот факт выдал вегетативную реакцию с учащением пульса с 70 до 110 ударов в минуту, пристально рассмотрел листки и заявил, что это не его бумаги. В последующих беседах характер высказываний качественно не изменился, но сам стал несколько мягче и доступнее в общении, поднял взгляд на собеседника; в мимике появился налет озабоченности. Стал меньше заниматься рукописью.

Психологическое обследование. Из данных обследования, проведенного 30.01.98 г.: «...Демонстрируемая испытуемым стратегия не соответствует никаким известным патопсихологическим симтомокомплексам, в том числе и реактивной дезорганизации психических процессов. Даже после нескольких предъявлении «10 слов» упорно воспроизводит одно единственное. Инструкции к «пиктограммам» затруднений не вызвали, тщательно и неспешно прорисовывает линии, нарочито стараясь закрашивать фигуры. Абсолютно игнорирует указание закончить или делать задание быстрее, не реагируя ни малейшими изменениями своего поведения. Заключение: сопоставление прямых (количественные показатели) результатов обследования с косвенными (усвоение инструкций и ориентация в беседе) свидетельствуют об установочном поведении испытуемого». Из данных обследования, проведенного 07.04.98 г.: «...Не отказываясь прямо от работы с методикой (тест Роршаха), дает ответы, которые никак не привязаны к прелагаемому изображению. От уточнений отказывается, мотивируя тем, что «каждый дурак знает». «В целом: сопоставление характера беседы, усвоения инструкций и способа выполнения теста свидетельствуют об установочной позиции и негативном отношении испытуемого к обследованию».

Заключение. На основании вышеизложенного комиссия пришла к заключению, что Обухов Платон Алексеевич болезненным расстройством психической деятельности, достигающим психотического уровня, в том числе и реактивного (психогенного) характера, не страдает. Имеющие место несоответствующие психической норме поступки и высказывания Обухова не укладываются в закономерности какого-либо известного психического заболевания и являются осознанно предъявляемым творчеством защитно-установочного плана. Из данных анамнеза и некоторых особенностей психического состояния следует, что Обухов П.А.: является психопатической личностью шизоидного круга. Учитывая сказанное, комиссия считает, что Обухову П.А. принудительное лечение следует отменить и направить его в распоряжение судебно-следственных органов.

Председатель комиссии: главный врач В.Д. Стяжкин;

Члены комиссии:

зав. каф. психиатрии Государственной мед. академии им. И.И. Мечникова В.А. Точилов,

зам. глав. врача по м/части А.Г. Голубев, докладчик, зав. отделением Г.Ф. Логаш