Alexandr_Pyatigorskiy_-_Chto_takoe_politicheskaya_filosofia_2007
.pdf141
Отвечаю. Абсолютно невозможна. А что касается того, что над чем надстраивается, я бы тут даже не стал заниматься временем – что сначала, а что потом. Я бы сказал так: в своей феноменологии смена быта и политический акт или серия актов, не обязательно революционных, в каком-то смысле синхронны. Я-то убежден, что любая смена образа жизни есть феномен политический par excellence.
ВОПРОС: И реформация тоже?
Если вы имеете в виду лютеровскую реформацию в Германии и ее прецеденты в Англии, Моравии и так далее, то нам придется возвратиться к очень исторически сложным вещам. Мы могли бы сказать очень робко, с оговорками, что реформация может рассматриваться синхронно с теми политическими напряжениями, которые ждали своего разрешения в пределах Европы и, конечно, прежде всего – империи
(уже поздней – Священной Римской империи германской нации). Прежде всего,
конечно, следует говорить о напряжении между уже явно отжившим способом политической рефлексии и только еще формирующимся и не нашедшим своего рефлективного политического осознания новым этосом капитализма. Реформация – это вообще корневое событие всей европейской и мировой истории, вместе с теми изменениями, которые происходили в Германии с начали XVII века и обрели свою кристаллизацию в Тридцатилетней войне. Я думаю, что восприятие Тридцатилетней войны, выводы из Тридцатилетней войны сами были уже затянувшейся рефлексией на лютеровскую и кальвиновскую реформацию. В этих вы водах уже содержалась формулировка не только политической, но и культурной парадигмы эпохи Просвещения.
ВОПРОС: Идеи абсолютного государства и абсолютной революции – это
идеи вчерашнего дня или сегодня тоже?
Это очень трудный вопрос. Эти идеи обречены, но они живут. Есть идеи,
которые были обречены чуть ли не сто лет назад, а тем не менее живут и сегодня.
Они живут в каких-то квазиидеологических проработках. Но они, в общем, умирают.
Возьмем идею универсального или, простите за неприличное слово, глобального компромисса: «обо всем же можно договориться, господа». И при этом кто-то
142
диктует данной стране, Танзании, Ирландии: «Господа, если вы будете продолжать революцию и не договоритесь, то мы вам перестанем оказывать денежную помощь». Но ведь это все несерьезно, это все затянувшийся детский сад.
Разумеется, и абсолютная революция, и абсолютное государство живут, они безумно живучи в нас, и когда-нибудь еще и то и другое может отомстить за поругание.
Относитесь чрезвычайно осторожно к историческим интерпретациям. Ведь те продвинутые московские интеллектуалы, которые утверждают, что Октябрьская революция была военным переворотом, и которые прозевали реальную, хотя и не абсолютную, горбачевскую революцию, они ведь до сих пор не поняли, что фашизм и сталинизм, которые они, во-первых, не зная материала, отождествляют, а во-вторых,
панически боятся – они историчны! Никогда не будет «нового» сталинизма, что вовсе не помешает абсолютной революции случиться и установить тоталитаризм. Он не будет ни фашистского, ни сталинистского образца, надо ждать появления новых форм и абсолютного государства, и тоталитарного государства, новых исторических форм. Но не надо торопиться в панике. Ведь большинство интеллектуалов изменяют формы и направление своей политической рефлексии, только когда они чего-то смертельно испугались, это нормально. В обычном же порядке они вообще не рефлектируют.
ВОПРОС: Петровский сюжет вы бы как-то соотнесли с революцией?
Это очень сложно. Я плохо знаю историю этого периода. Скорее я бы сказал,
что он слишком входит в типологию тех сюжетов, совсем не революционных,
которые имели место в истории других стран примерно в то же самое время. Тогда,
вы знаете, мы должны и великого Людовика XIV назвать, старшего современника Петра. Я бы сказал более точно, но повторяю – я не историк. Я просто люблю историю, а это еще не означает, что я ее знаю. Я бы сказал, что главный эффект царствования Петра был на самом деле «послеэффект». Он был почти через четверть века проработан в мыслях современников следующего поколения, его трансформирующая сила была сильно преувеличена, по очень простой причине:
потому что люди Петра, люди, которые были эпохой Петра (в конце концов, два поколения, меньше даже) были отделены от допетровской культуры. А когда вы
143
читаете старообрядческие хроники, у вас совершенно другая картина возникает,
типичная картина позднефеодальной России. И, в общем, я думаю, что если вы спросите об этом не у меня, а у человека, который знал это божественно, – у
Ключевского, тот бы сказал, что он в этом вопросе занимает компромиссную позицию; он ее и занял. Все это – не более чем еще один возможный опыт философствования об основных понятиях, употребляемых в нынешней политической рефлексии. Разумеется, декларированная в самом начале редукция политики к политической рефлексии является рискованной методологической гипотезой, но – посмотрим, ведь может и получится что-нибудь интересное в ходе проблематизации категорий и терминов нашего политического языка. И последнее, маленькая этическая сверхзадача. Сама попытка такого рода философствования, а вдруг она поможет в борьбе с самой отупляющей идеей современности, идеей комфорта, пусть минимального, но любой ценой, комфорта, выдаваемого за высшее благо, словом – с
идеей абсолютного экзистенциального гедонизма. Эта идея (в любой ее форме,
политической, экономической, этической, генетической, наконец) вновь и вновь возвращает наше мышление в тупик антропоцентризма.
Большое спасибо, дамы и господа, еще раз за ваше терпение, внимание и, я
надеюсь, снисходительность.
144
«АБСОЛЮТНАЯ ВОЙНА.
ЗАМЕЩАЮЩИЕ ПОНЯТИЯ И АЛЬТЕРНАТИВЫ.
ТЕРРОРИЗМ»
ПЛАН НЕПРОЧИТАННОЙ ЛЕКЦИИ
(0)Классическое и неклассическое понимание войны в современной политической рефлексии.
(1)Терроризм как неспецифически политическая альтернатива войне.
(2)Принципиальная возможность неполитических интерпретаций понятий войны и революции.
(3)Психологический фактор в возникновении и развитии терроризма. Роль религии и других неспецифически политических факторов в проблематизации понятий абсолютной войны и абсолютной революции.
145