§ 8. Происхождение государства.

I. В XVII и XVIII веке в философии господствовал взгляд, согласно которому государство считалось продуктом сознательной деятельности образующих его людей. Государства представлялось тогдашним ученым как бы особым механизмом, искусно построенным людьми для того, чтобы с его помощью легче осуществлять свои жизненные цели. Подобно тому, как механик сооружает машину, которая должна облегчить труд человека, так и люди, убедившиеся в неудобстве государственного состояния, заключают между собою общественный договор, при помощи которого подчиняются общей власти и устанавливают разумный порядок общежития.

Теоретики этой эпохи не имели представления о том, что общество человеческое представляет из себя нечто большее, нежели сумму отдельных лиц, что ото есть особого рода органическое единство, развитие которого определяется его собственной внутренней жизнью, управляется социальными законами (см. выше § 6, I). Поэтому и процесс возникновения государства получал в их учении такой механический характер: государство представлялось делом индивидуального разума образующих его людей, продуктом сознательного расчета[1].

Успехи исторического знания в XIX веке показали ложность подобных взглядов. Данные сравнительной этнографии и сравнительной истории права привели к совершенно иным представлениям о процессе возникновения государства. Они показали, что органическое воззрение на существо государства применимо и к процессу его возникновения. Этот процесс не похож на сознательное устроение сложного и полезного для человека механизма, но есть процесс органический, подобный процессу развития в животном мире. Конечно, нужно помнить при этом, что дело идет не о биологическом организме, а о социальном, и что законы развития здесь иные, чем в биологии. Тем не менее, мы можем назвать процесс возникновения и развития государства органическим в противовес к механической теории. Не сознательным разумом человека, как постороннего строителя, управляется всецело этот процесс, но он есть результат внутренней жизни человеческого общества и далеко не во всех своих частях есть выражение планомерного расчета людей.

В процессе возникновения государства действуют и такие силы, которые совершенно не входят в расчеты людей, образующих государство. Так, огромное значение имеют условия внешней природы, характер территориальных границ, почвенные и климатические особенности местности. С другой стороны, и человеческие действия сплошь и рядом приводят к результатам, которые далеко не водили в расчеты деятелей и являются для них неожиданностью.

Выражаясь словами Вундта[2], мы должны признать, что в истории постоянно действует закон гетерогонии целей, который состоит в том, что последствия человеческих действий всегда более или менее широко выходят за пределы первоначальных мотивов воли; благодаря этому, возникают новые мотивы, основанием для которых служат результаты, получившиеся от прежних действий; эти мотивы вновь приводят к непредвиденным следствиям и т.д. Все это и отнимает у исторического процесса в значительной степени характер планомерного творчества человеческого разума. Много является неожиданным и непредвиденным для деятелей, участвующих в этом процессе.

Соответственно с этим и государство, хотя и является результатом деятельности людей, как одного из факторов социального процесса, но тем не менее не есть всецело продукт сознательного творчества человека; оно вырастает, как непредвиденное последствие из таких действий, при совершении которых у деятелей вовсе не предносился готовый идеал государства. Только на сравнительно поздних ступенях человеческого развития, когда государственная жизнь вполне вошла в сознание, мы встречаемся с опытами преднамеренного образования новых государств. Но и эти опыты могут быть удачными лишь в том случае, если при них приняты во внимание все те независящие от воли человека обстоятельства, которыми обусловливается прочное бытие и развитие государственного общежития.

II. Теория общественного договора была ошибочна и в другом отношении. Она рисовала процесс возникновения государства, как юридический акт. Люди заключают между собою договор, которым устанавливают свое подчинение общей власти, и затем государство существует, как результат юридической связности, порожденной этим договором. Такое учение мыслимо было только в связи с учением о естественном праве, которое с полной необходимостью вытекает из человеческой природы и потому обязывает независимо от всякого внешнего авторитета (см. об этом учении ниже § 12, V; § 17, I). Это учение о естественном праве столь же мало соответствует данным положительной науки, как и учение о происхождении государства из общественного договора. В истории мы знаем только положительное право, т.е. такое, принудительность которого обеспечена стоящим за ним авторитетным предписанием общественного союза. Таким союзным, санкционирующим правовые нормы, и является, главным образом, государство. До появления достаточно сильного общественного союза, который взял бы под свою защиту право, не может быть и речи о праве, как принудительной системе норм. До этого момента нельзя, следовательно, говорить и о связующей силе договора; договор, не взятый правом под защиту, никого и не связывает иначе, как только морально. Таким образом, идея об установлении государства путем договора между отдельными людьми недопустима уже потому, что содержит в себе petito principii, логическую несообразность: государство возникает в результате предшествующего ему договора отдельных лиц, тогда как самый договор может получить связующую юридическую Сиду только от государства или от равного ему по своей принудительной силе союза.

Процесс возникновения государства вообще не может быть процессом юридическим, так как только возникшее уже государство творит то право, по которому оно само живет: «Государство является прежде всего исторически-социальным образование, к которому право лишь примыкает, но которого оно не может создать»[3].

Общественный договор не может быть принят не только, как теория, объясняющая историческое происхождение государства, но и как основание для идеального представления о государстве[4]. Нельзя строить идеал государства, исходя из мысли о союзе, построенном на добровольном согласии всех входящих в него лиц. Такой союз должен быть и свободно расторгаем, т.е. выход из него должен быть свободен для каждого желающего. А это противоречило бы самому понятию государства. которое, как мы знаем, есть союз принудительный.

Идеал союза, построенного на добровольном соглашении его членов, может быть, на первый взгляд представляется и более заманчивым, нежели идеал самого совершенного государства, сохраняющего сове существо принудительного союза. Но этот идеал практически совершенно недостижим. Такой факультативный союз был бы осуществим, как достаточно прочная форма общежития, лишь при условии полного единомыслия его членов и идеального их этического развития. Другими словами, для прочного существования такого общежития необходимым предположением служило бы то, что все члены его вполне одинаково понимают задачи своего общежития и что каждый из них всегда с полной готовностью поступится свои личными выгодами для достижения этих задач. Все эти условия рисуют нам картину совсем не той человеческой природы, которую мы знаем на самом деле.

III. Учение об общественном договоре исходило и еще из одного совершенно ошибочного представления. обыкновенно его сторонники представляли себе дело так, будто человек из изолированного единичного состояния сразу перешел в государственное общежитие. Хотя такое представление и в эпоху господства этого учения не было всеобщим, но противоположное воззрение могло окончательно укрепиться лишь по мере накопления положительного научного материала. Теперь мы достоверно знаем, что появление государства предшествовало существование самых разнообразных общественных союзов и что мы даже не можем представить себе человека иначе, как в социальном состоянии[5]. Государство является только наиболее прочным и наилучше организованным в ряду других социальных образований.

Примитивнейшие человеческие союзы имели характер кровных и племенных. Объединяющей их членов связью служило, по общему правилу, кровное родство, действительное или только предполагаемое. Не следует, однако, думать, что государство возникло в результате простого разрастания союза кровных родственников. Кровные связи не могут объединить очень значительной массы людей. так как по мере разрастания группы родственников они сами по себе склонны ослабевать. Образованию такого обширного и прочного союза, как государство, содействуют иные факторы. В их числе не малое место занимает завоевание, которое в результате соединяет в одно целое победителей и побежденных, принадлежащих к различным культурным типам. Потребность держать в повиновении побежденных приводит к установлению сложной организации и сильной власти. Большое значение в смысле фактора, усложняющего экономические и социальные отношения, усиливающего общественную дифференциацию и в то же время сообщающего достаточную устойчивость социальной жизни, имеет оседлое состояние (см. § 3. III). Переход к этому состоянию стоит в зависимости от экономических условий; он сопровождает собою, обыкновенно, переход к земледелию, как главному занятию народа.

Образовавшееся государство не остается неизменным. Дальнейший процесс его развития обуславливается, с одной стороны, борьбой образующихся в нем классов и партий, которые отстаивают свои интересы и стремятся каждая обеспечить себе политическое преобладание, с другой стороны отношениями к окружающим народам и государствам, которые заставляют каждое государство заботиться о возможно большем укреплении своего единства и мощи. Большое значение в этом процессе развития играют чувства и идеи, особенно идея высшей справедливости, о которой речь будет ниже (§ 10, IV). Каждое государство силою вещей побуждается к заботе водворить в своих пределах наиболее справедливый порядок. Эта идея служит вообще руководящим принципом при оценке правовых явлений. Насколько велика ее сила над умами, видно из того, что даже закоренелые эгоисты нередко страдают придать своим поступкам вид актов высшей справедливости[6] и что каждая политическая партия, отстаивая свои специальные интересы, всегда заботится придать им вид требований общего блага.

 

[1] См. об этих воззрениях Новгородцев, Кризис соврем. правосознания (1909 г.), стр. 1-308.

[2] См. Вундт, System d. Phil.., I, стр. 326, 336. Его же, Очерк психологии, стр. 378 сл. Ethik I стр. 103 сл., 139, 274 сл., II, 52, 95 сл. Logik, III, стр. 268-282. Ср. также Еллинек, стр. 26-32, 77, 161. Коркунов, Очерки общ. теории права § 20. Спенсер, Основные начала, ч. II гл. ХХ (возрастание количества следствий). Ср. Барт, Философия истории, как социологии, стр. 400 пр. 1.

[3] Еллинек, стр. 176.

[4] Так это учение является, например, у Канта; см. Hoffding, Desch, d, neuer, Phil. II стр. 99. Ср. в соврем. литературе Фулье, Соврем. науке об обществе (1895 г.), стр. 1-55.

[5] Единичных людей, в смысле существ, которые бы жили вне общения с другими людьми, не бывает. Таким изолированным существом был бы только человек, лишенный всех т. наз. внешних чувств и тем вполне разобщенный от остальных людей. Но такой человек, конечно, и не был бы разумным существом. Это с достаточной убедительностью доказывается психическим состоянием людей от рождения слепо-глухо-немых, пока сохранившиеся у них чувство осязания не вводило их в общение с людьми. О психике таких людей дают представление автобиографические очерки Елены Келлер, которая описывает, какую духовную жизнь она вела, пока ее не обучили языку знаков и тем не дали возможности вступить в общение с окружающими.

[6] См. напр. Tacit, Auu. 14, 10, sq.