[Регулятивная функция разума]

Предметы, которые даются нам опытом, непонятны для нас во многих отношениях, и на многие вопросы, на ко­торые наводит нас закон природы, если их довести до оп­ределенной глубины (но всегда сообразно с подобными законами), нельзя дать ответ, как, например (на вопрос о том), почему вещества притягивают друг друга. Но когда мы совсем оставляем природу или же, прослеживая цепь ее связи, выходим за пределы всякого возможного опыта, стало быть, углубляемся в сферу чистых идей, — тогда мы не можем сказать, что предмет нам непонятен и что при­рода вещей предлагает нам неразрешимые задачи; ведь в этом случае мы имеем дело вовсе не с природой или во­обще с данными объектами, а только с понятиями, имею­щими свой источник исключительно в нашем разуме, и с чисто мысленными сущностями, относительно которых все задачи, вытекающие за их понятия, должны быть разреши­мы, так как разум может и должен во всяком случае давать себе полный отчет в своем собственном действовании. Так как психологические, космологические и теологические идеи [идеи души, мира, Бога. — К. К] суть только чистые понятия разума, которые не могут быть даны ни в каком опыте, то вопросы о них, предлагаемые нам разумом, ста­вятся не предметами, а только максимами [общежитейские нравственные правила. — К. К.] разума ради его собствен­ного удовлетворения, и на все эти вопросы обязательно может быть дан надлежащий ответ, если показать, что они есть основоположения, служащие для того, чтобы довести применение нашего рассудка до полной ясности, завершен­ности и синтетического единства, а потому значимые толь­ко для опыта, но для опыта, взятого в целом. Хотя абсолют­ная совокупность опыта и невозможна, однако только идея совокупности познания по принципам может вообще до­ставить познанию особый вид единства, а именно единства системы, без которого наше познание есть лишь нечто фрагментарное и негодное для высшей цели (которая все­гда есть лишь система всех целей)...

Трансцендентальные идеи выражают, таким образом, подлинное назначение разума, а именно, как принципа си­стематического применения рассудка. Если же принима­ют это единство способа познания за единство познавае­мого объекта, если это единство, которое, собственно, есть чисто регулятивное, считают конститутивным и вообража­ют, будто посредством этих идей можно расширить свое знание далеко за пределы всякого возможного опыта... — то это не более как ошибка в оценке собственного назна­чения нашего разума и его основоположений, это диалек­тика, которая, с одной стороны, запутывает применение разума в опыте, а с другой — приводит разум к разладу с самим собой.

Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука// Соч.: В 8т. — М., 1994. —

Т. 3. - С. 112-113.

Обосновывая необходимость перейти от критики чистого разума к критике практического разума, от попыток определить, каким образом человек может знать Истину, к попыткам вы­яснить, почему человек должен поступать хорошо, а не плохо, И. Кант писал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и бо­лее сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продол­жительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне» (Кант И. Критика практичес­кого разума // Соч.: В 8 т. —М„ 1994. - Т. 4. - С. 562).

Свои рассуждения о практическом разуме И. Кант начинает с утверждения, что все нравственные понятия имеют свое мес­то в разуме независимо от всякого обыденного человеческого опыта, а потому чистота их происхождения делает их достойны­ми служить нам высшими практическими принципами. Иначе говоря, «Чистый разум сам по себе есть практический разум и дает (людям) всеобщий закон, который мы называем нравствен­ным законом» (Кант И. Критика практического разума // Там же - С. 410).

Вместе с тем И. Кант был убежден, что существует «автоно­мия доброй воли» т. е. «такое свойство воли, благодаря которому она сама для себя закон» (независимо от каких бы то ни было свойств предметов воления) (Кант И. Основы метафизики нрав­ственности // Там же. — С. 219). По этой причине внутренние веления разума для воли —императивы — «...говорят, что де­лать нечто или не делать этого — хорошо, но они говорят это такой воле, которая не всегда делает нечто потому, что ей дают представление о том, что делать это хорошо» (Там же — С. 185). Именно по этой причине поступки человека и реалии человече­ской жизни не всегда совпадают представлениями самого чело­века и общества о том, что такое хорошо, а что такое плохо.

«Но практически хорошо то, что определяет волю по­средством представлений разума, — развивает свою мысль И. Кант, — стало быть, не из субъективных причин, а объектив­но, т. е. из оснований, значимых для всякого разумного суще­ства, как такового» (Там же. — С. 186). Таким общезначимым основанием человеческого поведения, ее «высшим практичес­ким принципом» и законом может быть только категорический императив, «который представлял бы какой-нибудь поступок как объективно необходимый сам по себе, без относительно к какой-либо цели. ...существенно хорошее в этом поступке состо­ит в убеждении, последствия же могут быть какие угодно...» [Там же — С. 187, 189). Категорический императив сам И. Кант фор­мулирует таким образом: «поступай так, чтобы ты всегда отно­сился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» (Там же. — С. 205), или, проще говоря, «не делай другому того, чего не желаешь себе». Из приведенных выше рассуждений И. Канта по поводу кри­тики практического разума можно сделать такой вывод: любой человек волен поступать так, как ему заблагорассудится, одна­ко нравственными и хорошими могут считаться только те поступ­ки, которые основываются на осознании им необходимости по­ступать в соответствии с категорическим императивом.