10 Марта 1892 г. 3 часа пополудни.

Сидя у себя в комнате, я что-то писала, как вдруг вбежали ко мне свеженькие и веселенькие Татьяна и Маша Толстые и Вера Кузминская. Они пришли пешком в высоких сапогах и лёгоньких кофточках.

— А! вот сюрприз! — обрадовалась я. — Мы и не знали, что вы приехали, Татьяна Львовна!

— Вчера вечером прибыла и, вообразите? только на три дня! Не стоило приезжать на такое малое время, а всё же я рада, что приехала.

— Да, — говорю, — распутица началась, и дороги скоро будут непроходимы и опасны. Советую вам, увозите скорее графа, он здесь измучился, устал, ему необходимо отдохнуть.

— Мама̀ требует, чтоб мы все вернулись в Москву.

— Она совершенно права. Вы не знаете, что такое здесь распутица? Мы, как на необитаемом острове, отделены от всего света, ни медицинской помощи, ни писем получать не можем, и это угнетенное состояние продолжается иногда три и четыре недели.

415

— А я хочу здесь остаться, — вмешалась Маша.

— И я также останусь, — прибавила Вера Александровна.

— Вы со скуки пропадете, — говорю, — ведь никуда вам выйти нельзя будет.

— До вас всегда можно будет добраться, — засмеялась Маша.

— И того иногда не можно, — говорю.

— Мама̀ еще не дала тебе своего согласия, — вмешалась Татьяна, — и, вероятно, не даст.

— А как бы хорошо здесь весновать! — сказала Маша.

— Кончили вы копию с репинского портрета вашего отца? — спросила я Таню, — тот, что списывали в галлерее Третьякова?

— Нет еще, не успела.

— А мандолину* свою привезли?

— Нет, пожалела папашиных ушей.

— А у меня есть до вас просьба, Татьяна Львовна.

— Что такое?

— В Москве у графа будет более свободного времени, постарайтесь уговорить его кончить начатую им здесь повесть. Говорят, прелесть, как хорошо. Ее ждут не дождутся в Петербурге для помещения в сборник в пользу голодающих: без этой повести сборник в воду канет.

— Мы и сами рады, когда папа̀ пишет что-либо литературное, — отвечала она, — но он так увлекся сухим своим сочинением, что ни за что не хочет заняться чем-либо другим.

Тут прибежали дети и увлекли барышень с собой в залу. — Мы их вечером отвезли в Бегичевку, укутавши потеплее.

На следующий день они уложили свои вещи и 12 марта уехали в Москву.

10 апреля 1892 г.

Наталья Николаевна Философова осталась у себя весновать и открыла еще несколько столовых по окружным деревням.

Уполномоченные графа Льва Николаевича, два брат Олёхины¹⁴³ и другие, продолжали начатое им дело и каждое воскресенье собирались в с. Бегичевке, чтоб получать там субсидии хлебом и деньгами. В самой Бегичевке проживала Елена Михайловна Персидская и Вера Михайловна Величкина; обе занимались столовыми в отсутствии Толстых.

15 апреля.

Вчера в час пополуночи с 13 на 14 апреля возвратился в Бегичевку граф Лев Николаевич с дочерью Марией Львовной. Они со станции Клекотки (40 верст) ехали в тарантасе по отвратительной дороге шесть часов; в селе Никитском свалили телегу с их вещами, а коренная лошадь в их тарантасе пала, так, что граф с дочерью в страшную темноту принуждены были пешком итти более версты до бегичевского перевоза, где долго ждали лодку, пока спящие перевозчики не услыхали их зова. Всё это мне рассказал сам Лев Николаевич, приехавший вчера к нам верхом; на лошади он сидит молодцом, несмотря на свои 63 года; видно, что всю. жизнь был хорошим ездоком.

Усевшись с ними в кабинете, я послала сказать наверх, что граф Толстой у нас, потому что Евгений Николаевич жаждал познакомиться со всемирной знаменитостью, к которому питает самое горячее сочувствие. До прихода его в кабинет, я сказала графу: «Позвольте мне вам предоставить старшего брата моего зятя, Евгения Николаевича

416

Мордвинова: он — прелестнейший человек! Прискакал сюда из своего имения лишь только узнал, что брат болен.

Когда молодой человек вошел, Лев Николаевич встал к нему навстречу и подал ему руку.

— Вы — мой бог! — сказал Евгений¹⁴⁴.

Граф улыбнулся, и глаза его заблистали. Он стал расспрашивать Е. Н. Мордвинова, из какой местности он прибыл; узнав, что из Можайского уезда, спросил, не знает ли тамошнего помещика Уварова¹⁴⁵ и близкий ли он ему сосед?

— В двадцати верстах, — ответил Мордвинов, — мы хлопочем о том, чтоб избрать его к нам в предводители дворянства.

Потом разговор перешел на хозяйство в подмосковных деревнях и, конечно, на злобу дня.

— Тульский губернатор Зиновьев, — заметил Лев Николаевич, — сказал мне, что полученная им сумма на продовольствие крестьян так велика, что остается у него целый миллион. Уж переложено.

— Ваша статья, граф, — говорю, — причина этой щедрости. — Я слышала, что государь, прочитав ее, сказал: «Все мне лгали, один Толстой мне правду сказал».

— Зато, — улыбнулся граф, — в Петербурге моего имени слышать не хотят.

Лев Николаевич от кофе отказался, спешил домой.

— Маша меня ждет к обеду, — говорит.

Обед!? — уж был восьмой час пополудни.

Граф сел на лошадь и крупной рысью уехал в Бегичевнку.