13. Мотив мудрого безумия в короле Лире и Дон Кихоте.

Конфликт реального и идеального и специфика донкихотовской ситуации

Реальная действительность жестоко сопротивляется иллюзиям Дон Кихота. Разрыв между его представлениями о жизни и подлинной природой этой жизни составляет главный мотив романа Сервантеса. Иллюзии Дон Кихота не ведут его к примирению с миром, к принятию его. Но они и не порождают в нем скептического отстранения от мира. Напротив, Дон Кихот отчаянно борется с действительностью, косную силу которой он так недооценивает. На протяжении первого и второго выездов, описание которых и составляет первый том «Дон Кихота», наш рыцарь непрестанно наталкивается на реальность, которую не берет в расчет и которая весьма жестоко ему мстит. Храбрость Дон Кихота не приносит пользу людям (Дон Кихот повернул домой, чтобы запастись деньгами и сорочками. По пути он увидел, как дюжий сельчанин колотит мальчишку-пастуха. Рыцарь вступился за пастушка, и сельчанин обещал ему не обижать мальчишку и заплатить ему все, что должен. Дон Кихот в восторге от своего благодеяния поехал дальше, а сельчанин, как только заступник обиженных скрылся из глаз, избил пастушка до полусмерти.). Дон Кихот как бы не хочет думать о реальных противоречиях жизни, о реальных результатах своих поступков, об их целесообразности; ему важно оставаться верным своим идеалам, быть готовым ради них пойти на подвиг. Но большинство людей, в которыми он встречается, по-видимому, не нуждается в его героизме. «Сеньор кавальеро! – обращается к нему хозяин постоялого двора Хуан Паломеке. – Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ваша милость мстила моим обидчикам… Я хочу одного – чтобы ваша милость уплатила мне за ночлег». Но когда это противоречие в какой-то мере доходит до сознания Дон Кихота, он вовсе не складывает оружия. Теперь главным побудительным мотивом для него становится самоутверждение через подвиг или готовность к нему.

Основная ситуация «Дон Кихота» в двояком противопоставлении: центральной пары «безумцев», действительно активных персонажей, «трезвому» самодовольному окружению (большой план), а внутри самой пары: рыцаря-идеалиста оруженосцу-реалисту. У каждой из сторон хватает здравого смысла лишь на то, чтобы развенчать иллюзии (безумие) другой стороны. Таков национально-исторический план, специфически испанская основа донкихотовской ситуации. Сочетание гуманистической культурной точки зрения с народно-буффонной (в гротескном духе «Похвалы Глупости» Эразма Роттердамского) и соответствующая пара персонажей в центре действия характерная для литературы Высокого и Позднего Ренессанса, переход от «сюжета-фабулы» к «сюжету-ситуации». Сервантес положил начало роману нового времени, а в истории комического – «высокому смеху», смеху над лучшим и благородным, а не над «худшим и порочным» в характеристике полемического у Аристотеля. Это – смех над вечной активностью человеческого сознания, над его воодушевлением, вмешательством в стихийный ход жизни, когда сознание, устремленное к лучшему и достойному, теряет такт действительности и становится субъективно высоким: «гносеологически» обусловленный непреходящий план донкихотовской ситуации, потенциально заложенной во всякой ситуации сознательного прогресса.

Пародийные смежения и карнавализация

Роман Сервантеса часто называют крупнейшей пародией в мировой литературе. В этой книге действительно очень значителен и силен пародийный элемент. С первых же страниц, с пролога Сервантес выступает как пародист, причем объектом насмешки на этих первых страницах является не только рыцарский роман. В прологе Сервантес иронически сетует на то, что его книга не обладает достаточной «внушительностью», ибо лишена «выносок на полях» и «примечаний в конце», нет в ней «изречений Аристотеля, Платона и всего сонма философов». Отсутствует длинный список используемой литературы – список, которым обычно снабжаются книги, претендующие на научность или по крайней мере на наукообразие. Некий друг автора предлагает простейший выход: надо снабдить книгу банальнейшими сентенциями, примечаниями, длинно поясняющими вещи всем известные. Список литературы можно где-нибудь списать. Очень язвителен и другой совет, якобы данный автору «Дон Кихота» его другом. Поскольку, говорит он, книга лишена повальных стихов, коими обыкновенно открываются другие сочинения, «возьмите на себя труд и сочините их сами», но припишите авторство этих стихов «особам важным и титулованным». Сервантес, пародируя подобного рода рекомендации, помещает в начале книги около 10 сонетов – обращения к Дон Кихоту Неистового Роланда, Амадиса Галльского и т.д. Характерное для подобного рода недобросовестных предисловий самовосхваление в этих сонетах доведено до гиперболических размеров (есть сонеты, обращенные к Дульсинее, к Санчо Пансе и даже к Росинанту). Здесь типичный пародийный прием, ибо, как известно, пародия выявляет, сгущает, подчеркивает и преувеличивает особенности пародируемого явления, делая их смешными и абсурдными.

Алонсо Кехана назвал себя громким именем Дон Кихота Ламанчского, облекся в рыцарские доспехи, избрал себе даму сердца и, оседлав боевого коня, отправился на поиски приключений. Только доспехи его были ветхими и ржавыми, богатырский конь представлял собой жалкую клячу, а владычицей его сердца, за неимением принцессы, стала деревенская девушка из ближайшего селения Тобосо, которую Дон Кихот торжественно именовал Дульсинеей Тобосской. Вскоре появился у Дон Кихота оруженосец, который столь же мало походил на оруженосца из рыцарских романов, как сам Дон Кихот на Амадиса Галльского или Пальмерина Английского. Мирный землепашец Санчо Панса не отличался отвагой, а молчаливость, столь украшавшая совершенных оруженосцев, вовсе не являлась его добродетелью.

Нелепы и часто смехотворны «подвиги» Дон Кихота, который хотел видеть и видел мир таким, каким его изображали рыцарские романы. Постоялый двор представлялся ему замком с четырьмя башнями и блестящими серебряными шпилями, заурядные потаскухи — знатными обитательницами замка, толедские купцы — странствующими рыцарями, ветряные мельницы — многорукими великанами и т.п.

При этом Сервантес имел в виду не только общую схему рыцарского романа (очаровательные принцессы, великаны и карлики, странствующие рыцари и пр.), но и отдельные эпизоды популярных книг. Так, находясь в горах Сьерры-Морены, Дон Кихот решил подражать самому Амадису Галльскому, который, по его словам, был «путеводную звездою, ярким светилом, солнцем отважных и влюбленных рыцарей». Однажды, отвергнутый принцессой Орианой, Амадис наложил на себя покаяние и, приняв имя Мрачного Красавца, удалился в горы. Дон Кихота никто не отвергал, однако, оказавшись среди скал, он вознамерился повторить поступки Амадиса и, обращаясь к Санчо Пансе, сказал: «Сейчас я разорву на себе одежды, разбросаю доспехи, стану биться головой о скалы...» На что добродушный Санчо, не читавший рыцарских романов, заметил ему: «Ради самого Христа, смотрите, ваша милость, поберегите вы свою голову, а то еще нападете на такую скалу и на такой выступ, что с первого же раза вся эта возня с покаянием кончится». Пародируется Сервантесом и претенциозный стиль рыцарских романов.

Сложность образов Дон Кихота и Санчо Пансы

Свой роман Сервантес построил так, что происходит «расширение» образов главных героев – Дон Кихота и Санчо Пансы.

Поначалу автор рисует своего Дон Кихота подражателем. На первых порах тот все делает в подражание то Амадису Галльскому, то Ланцелоту, то Роланду, то какому-либо иному герою рыцарских преданий или романов. И поскольку он является подражателем, Сервантес над ним смеется и смеется с безжалостной веселостью, ибо предметом подражания для Дон Кихота часто является то, что давно себя исчерпало, отжило и должно омертветь. Но образ Дон Кихота усложняется тогда, когда, продолжая мнить себя подражателем и даже настаивая на этом своем амплуа, он на деле все более превращается в продолжателя и мечтателя. В продолжателя высоких гуманистических традиций, выстраданных и выработанных человечеством, в одержимого носителя того идеала, который кажется ненужным людям, его окружающим. По мере того как образ героя становится все сложнее, усложняется и отношение автора к нему, к миру воображения и мечты, в котором он живет, и к миру реальности, с которым герой находится в конфликте. Речи героя начинают звучать мудро. Мысль Дон Кихота углубляется в такие сферы, к которым не обращались даже самые благородные герои рыцарских романов. (Например, речь о золотом веке). И наше отношение к Дон Кихоту меняется и углубляется в связи с тем, что мы видим его в конфликтных ситуациях двоякого рода. В одних он выступает как зачинщик, пожинающий горькие плоды своего благородного безумия. В других случаях инициаторами конфликтов являются идейные противники Дон Кихота. По мере развития повествования каждая из сторон предстает перед нами в другом свете.

Начиная с 7 главы первого тома и до конца повествования Санчо Панса почти не покидает Дон Кихота, если не считать короткой отлучки для поездки к Дульсинее (I, 26) и десятидневного периода «губернаторства» на острове Баратария (II, 44-45, 47, 49, 51,53-55). Он делается вторым героем романа, не раз выдвигаясь на передний план рассказа и выполняя возлагаемые на него автором ответственные идейные задачи. Целостность, типичность и жизненная непосредственность образа Санчо. Подобно образу Дон Кихота, образ оруженосца, его содержание и назначение в развитии повествования значительно расширяются и обогащаются. Во второй части романа мы имеем дело в сущности с новым вариантом этого персонажа, более глубоким и многосторонним, чем его первое воплощение. Лукавое простодушие и наивная жажда прибыли, рассудительный эгоизм, хозяйственная деловитость и здравый, практический ум – таковы основные черты Санчо. В них Сервантес создает вполне реальный и типизированный образ крестьянина, мелкого земледельца, которому живется весьма нелегко и которого нетрудно соблазнить будущей сытой и привольной жизнью правителя острова. Неудачи Дон Кихота не раз вызывают у него желание вернуться в родное село. Противоречие между склонностью крестьянской натуры к мирной оседлой жизни и наивным влечением к фантасмагорическим приключениям, которые должны привести к обогащению, составляют одно из движущих начал образа Санчо Пансы. Сервантес постоянно развивает это противоречие. Начиная с 8 главы Санчо постоянно противопоставляется Дон Кихоту своим простым, реалисическим взглядом на мир.

Санчо Панса стал в испанской литературе живым представителем крестьянской массы, фигурировавшей на ее страницах до тех пор лишь в виде смехотворных персонажей.

Король Лир.Сюжет заимствован из «Сказания о Короле Лире». Но сюжет переосмыслен, конфликт тоже. 4 главных изменения: 1) безумие Лира и сцены бури в степи; 2) фигура шута;3)финал, где гибнут Лир и Корделия; 4)линия Глостера и сыновей.

Король Лир(шескпировский) — это герой, с которыми Шекспир теряет всю сдержанность, это его собственное мировоззрение. Лир проходит труднейшие испытания милосердием — это главная тема пьесы.

2)катастрофа, которая помогает герою осознать себя. В сцене бури в степи Лир проходит путь по дорого человечности и терпения. Испытывает благодарность небу за то, что он не так перед другими грешен, как перед ним. Эпизод бури —начало кульминации, смятение рассудка Лира. 3 сцены безумия для более масштабного обощения:

1. Бедный Том — воплощение всех отверженных. Могучий благородный старец и раздетый напуганный человечек. Это «двуногое животное» и есть человек. Нагота — подлинность.

2. Суд.Шут совершает правосудие, главное назначение — зрелище. Шут и бродяга —присяжные заседатели. Лир ума лишился и не в силах человеческих вынести без последствий так много боли. Невозможно развивать характер протагониста на языке безумия. Но Шекспир дает еще одну сцену безумия.

3. Встреча слепого Глостера и безумного Лира. Сладострастника, у которого отняли зрение и деспота, у которого погас свет разума.

Все сцены безумия — кульминация. 3Я сцена — апогей. Логика безумия: человек должен освободиться от тирании плоти, если хочет ясно увидеть мир. Лир-> Глостеру:» Чтобы увидеть мир. смотри ушами».

Шекспир научил Лира сострадать греху как страданию. Привел его, безумного, туда, куда мало кого приводит здравый смысл — к высшей степени милосердия и сострадания:«виновных нет».

Жестоко коримый Лир через покаяние и предательство дочерей обрел способность терпеть и прощать. В финале -мертвая Карделия на руках у Лира — Лир умирает счастливым, думая, что она жива.

Шут создает атмосферу доверительного общения. Шут не выражает собственные чувства — у него учится Лир МУДРОМУ БЕЗУМИЮ. Мудрость мира сего есть безумие перед Богом. (аналогично— Дон Кихот).

Драматический и духовный путь Лира — через утрату эгоизма к предельной потере себя в безумии.

Философия Эдгара начинает доминировать в трагедии: человек не властен в часе ухода и прихода в мир, надо быть всегда наготове.