29. Обоснование?

Понятие гражданского общества имеет двоякую функцию. Прежде всего, оно позволяет нам разобраться, как устроено и действует само это общество, и чем оно отличается от иных форм соци­альной организации. Это общество, в котором государство и экономика образуют две четко разделенных между собой сферы, причем государство носит инструментальный характер; контро­лируя индивидуальные интересы в их экстремальных проявле­ниях, оно само находится под контролем институтов, имеющих экономическую базу. Опираясь на экономическое развитие, оно требует постоянного развития знания, и потому исключает ка­кую бы то ни было идеологическую монополию. Таковы основ­ные координаты этого общества на карте возможных форм со­циальной организации. Его исторические корни находятся, по-видимому, в городах-государствах, в системе политической централизации, порожденной авторитарными режимами, и даже в пошатнувшемся, но до конца не исчезнувшем стремлении к созданию Уммы. Это социальная форма, существующая среди других социальных форм, и проповедовать ее там, где нет усло­вий для ее возникновения, — дело бессмысленное.

Во-вторых, понятие гражданского общества помогает нам прояснить нормы нашего социального существования и понять, что мы готовы поддерживать, и почему это для нас столь при­влекательно. В этом отношении гражданское общество — гораздо более важное понятие, чем, скажем, "демократия", которое хотя и заключает в себе важное послание о предпочтительности согласия перед насилием, однако мало что говорит о социаль­ных условиях, при которых возможно это общее согласие и наше участие в принятии решений. Проповедники демократии обыч­но сваливают в кучу родо-племенные общины, античные и сре­дневековые города-государства и современные национальные или

215

многонациональные государства, ориентированные на экономи­ческое развитие. Все это приводит к затемнению принципиаль­ных различий — будь то в сфере ментальное™, социальной организации или во внешних обстоятельствах, — определявших и определяющих условия функционирования этих общностей. Понятие же гражданского общества, напротив, позволяет понять не только устройство, но и внутреннее очарование этой кон­кретной формы организации социальной жизни.

Гражданское общество основано на отделении политии от экономики и от социальной сферы (то есть от гражданского общества в узком смысле этого слова, представляющего собой социальный остаток, полученный от вычитания государства как такового), которое сочетается с принципом невмешательства власть имущих в социальную жизнь — принципом невероятно странным для традиционного аграрного общества (глубоко по­разившим в свое время Адама Фергюсона, который посчитал его весьма рискованным). Важную роль в этой системе играет политический централизм, ибо в современном мире экономи­ческие и социальные образования просто не могут брать на себя еще и функцию поддержания порядка. Поэтому экономический плюрализм, не будучи абсолютным, совместим с политическим контролем над стратегическими экономическими вопросами (и даже требует такого контроля). Автономное существование эко­номики необходимо не только из соображений эффективности (современные технологии и так чудовищно эффективны), но прежде всего — для обеспечения базы социального плюрализ­ма, которая иначе никак не появится. Это в свою очередь требу­ет интеллектуального или идеологического плюрализма, ибо развивающаяся экономика, составляющая неотъемлемый элемент всей системы, невозможна без научных исследований, а наука заведомо несовместима с единым, социально санкционирован­ным или завещанным каким-нибудь авторитетом, a priori истинным мировоззрением.

Возможно, в будущем гражданскому обществу придется суще­ствовать в условиях, которые будут отличаться от тех, в кото­рых оно первоначально возникло. Не исключено, что понадобится создать всемирное правительство для борьбы с терроризмом и экологическими бедствиями. Это означает, что гражданское об­щество более уже не сможет пользоваться привилегиями, кото­рые прежде, когда оно существовало в окружении множества

216

разных стран, ему обеспечивал социально-естественный отбор (даже в том случае, если на его стороне по-прежнему будет эффективность, — что вовсе не очевидно). Нам еще предстоит увидеть, будет ли иметь такие же результаты соревнование в области экономики и культуры. Ведь модульность и индивидуа­лизм могут постепенно сойти на-нет по мере угасания веры, которая в свое время привела к их появлению, и тогда куль­туры, которым не свойствен индивидуализм, могут обогнать в экономическом отношении индивидуалистические культуры. В результате индивидуализм рискует потерять свое главное оправ­дание — богатство. Культурная однородность нынешних обществ будет, вероятно, всерьез нарушена из-за эмиграции, вызванной различиями стран в уровнях экономического развития, и это станет для либеральных государств тяжелым испытанием.

Что вынуждает нас стремиться к гражданскому обществу? Карл Поппер в книге "Открытое общество и его враги"¹ (ее отго­лоском является подзаголовок данной книги) объяснил, что суще­ствует два способа обоснования социальных установлений: "историцистский" и либеральный. Под "историцизмом" он имеет в виду ссылку на якобы окончательный приговор, вынесенный самой историей. Разумеется, мне хорошо известны все возраже­ния против историцизма, в частности потому, что книга Поппера в свое время оказала на меня большое влияние: приговоры ис­тории — вещь неясная и непредсказуемая, и даже если кто-то вдруг с ними знаком, все равно ссылаться на них страшновато.

Тем не менее, я чувствую, что здесь мне не избежать некото­рого историцизма. Да, гражданское общество может быть, а может и не быть уникальной социальной формой, соответствующей тому научно-индустриальному образу жизни, к которому, кажется, окончательно склонилось человечество. Однако целый ряд наглядных его альтернатив, как мы видели, не идет с ним в этом отношении ни в какое сравнение. Об этом мы не должны забывать.

Как бы то ни было, оправданием гражданского общества (хотя бы частичным) может служить тот факт, что оно каким-то об­разом связано с нашей исторической судьбой. Возврат к застой­ным традициям аграрного общества уже невозможен. Наша судь­ба — индустриализм, поэтому мы должны принять также и то, что сопровождает его в социальной сфере. А кроме того, нам — или некоторым из нас — все же нравится наше нынешнее поло-

217

жение: у нас нет ни малейшего желания жить в условиях идео-кратии — неважно, старого или нового типа, или в каком-ни­будь традиционном общинном мире, не говоря уж о старых авторитарных режимах. Мы дети того общества, которое сами же одобряем, хотя неясно, может ли наше одобрение быть свидетельством его исключительных достоинств. Что-то под­сказывает нам (может быть, падение марксистской идеократии), что современный человек не готов быть рабом даже самой что ни на есть устойчивой и монополистской доктрины, что ему вовсе не обязательно нравится то, что окружает его, пронизы­вает весь его мир, — хотя этому и не видно альтернативы, и с рациональных позиций нельзя найти ничего более убедитель­ного. Какой смысл в том, чтобы похваляться своими ценнос­тями и осуждать других за то, что они преданы абсолютистско­му трансцендентализму или удушающему коммунализму? Они — это они, а мы — это мы: если бы мы были на их месте, то, видимо, защищали бы их ценности, а они на нашем защищали бы наши. Я не релятивист. Но наличие истины, преодолеваю­щей культурные барьеры кажется мне самым важным фактом человеческого существования. Этот факт является и одной из основ гражданского общества, ибо он обеспечил важнейшие условия его появления — развитие познания и отрицание абсо­лютизма. И в то же время, я думаю, что проповедовать поверх культурных границ в большинстве случаев — совершенно бесполезное занятие.

Тем самым, в некоторой степени наша привязанность к граж­данскому обществу имеет историцистское обоснование. Но не вполне. Ибо исторические обстоятельства могут устранить некоторых его соперников, но едва ли они определяют то, что останется (во всяком случае, не определяют этого во всех де­талях). И тогда, в пределах оставшихся возможностей (которых мы пока еще не знаем) выбор остается за нами. К сожалению, возникший вместе с гражданским обществом кодекс познава­тельной деятельности, который заставляет отделять факты от ценностей, не позволяет отказаться от последовательного восхождения к основаниям и осуществить свободный выбор, не боясь заслужить обвинение в произволе. Но такова наша ситуа­ция, и мы не можем из нее выскочить. Мой собственный выбор ясен, однако сама природа наших ценностей препятствует тому, чтобы я его обосновывал. Обоснование выбора требует, чтобы

218

он соответствовал некоторой абсолютной картине мира. Но правила того общественного строя, который я выбираю, запрещают как раз такую абсолютизацию! В общем, наш выбор таков, что он не позволяет доказать его превосходство. И мы должны с этим жить. Перефразируя высказывание Канта, отно­сящееся к области этики, можно сказать: мы не в силах преодо­леть этого напряжения, но мы в состоянии понять, почему надо его терпеть. Не вините гонца за новость, которую он принес.

Примечания