28. Границы возможностей

Возьмем для начала две бинарных оппозиции: (1) отделена или нет экономика от государства и (2) сконцентрирована или нет функция принуждения. С их помощью можно построить сле­дующую типологическую таблицу.

Таблица I. Основные типы общественного строя

	Принуждение не централизовано	Принуждение централизовано
Экономика находится в подчиненном состоянии	Сегментированное общество	Традиционное централизованное авторитарное государство
	стабильный и часто встречающийся тип	циклический, стабильный и часто встречающийся тип
Экономика самостоятельна и приоритетна	Торговый город-государство	Гражданское общество
	нестабильный тип	?

Слияние экономического и политического аспектов жизне­деятельности плюс приоритетное значение, которое получает в этой системе политика, дает известную антропологам и этно-

209

графам карту сегментарного общества. Социальные единицы являются здесь одновременно производственными, но забота о защите от внешних врагов и поддержании внутреннего порядка абсолютно заслоняет собой всякие экономические соображения. А слияние тех же аспектов, но сопровождаемое приоритетным вниманием к экономике, дает традиционный торговый город-государство. Третий случай характеризуется разделением аспек­тов жизнедеятельности, которое сопровождается доминирова­нием политического начала; здесь мы получаем традиционное авторитарное государство, которое терпимо относится к специ­ализированной экономической сфере, но довольно жестко ее контролирует. И наконец, в последнем случае экономика не просто независима, но в известном смысле стоит выше государ­ства и рассматривает его как слугу. Это — гражданское общест­во. Маркс часто иронизировал по поводу того, что буржуазное государство представляет собой исполнительный комитет бур­жуазии. В действительности же осуществление этой возмож­ности было, пожалуй, самым значительным достижением чело­вечества в социальной сфере.

Гражданское общество может с гордостью вписать ядовитые замечания Маркса в свой послужной список. Укрощение власти, превращение ее из хозяина в слугу, в инструмент, о котором судят по его полезности и эффективности, — разве это не круп­нейшая из всех побед человечества? Марксисты полагали, что им удастся заменить власть производящей части общества влас­тью общества в целом, однако все их достижения свелись к тому, что они вернули обычное насильственное государство. Они научили людей использовать ложное противопоставление: "индивидуализм •—коллективизм". На самом деле, здесь проти­востоят друг другу совершенно иные вещи — власть угнетате­лей и власть производителей, — и марксизм с успехом вернул к власти угнетателей, хотя он и называл их "коллективистами".

Из четырех типов общества, зафиксированных в нашей таб­лице, два — сегментарные общества и авторитарные государст­ва, — растения живучие и неприхотливые: их можно обнару­жить по всему миру, в различные исторические эпохи. А вот торговые города-государства — это блестящие, но в высшей степени нестабильные образования, которые обычно живут не­долго. В них на самом деле существовал тот классовый кон­фликт, который Маркс считал общей чертой всех человеческих

210

обществ — кроме самого первого и последнего. И наконец, граж­данское общество пока появилось в истории только однажды, но сегодня, кажется, способно завоевать мир. Во всяком случае, те страны, где оно существует, являются и более богатыми, и более влиятельными, чем все остальные. Но оно вполне еще может оказаться ненадежным, как и его очевидный предшест­венник — торговый город-государство.

Само появление гражданского общества похоже на чудо. Ведь предшествующее — аграрное — общество действительно заклю­чало в себе все те качества, которыми просветители характери­зовали "мрак Средневековья": из-за религиозного обскурантиз­ма его интеллектуальная жизнь была довольно жалкой, а эконо­мическое развитие просто отсутствовало. В силу ограниченнос­ти доступных ресурсов, ситуация носила мальтузианский харак­тер. И к тому же, все определялось стремлением достичь опре­деленной позиции в социальной структуре, но отнюдь не каче­ством и эффективностью деятельности. А это в свою очередь лишь усиливало религиозный обскурантизм. В те времена борьба за власть неизбежно способствовала возникновению тирании, поскольку терпимость могла привести к победе соперника, кото­рый не стал бы повторять ошибок своего чересчур мягкого пред­шественника. Так возникло общество, в котором правили короли и священники. Просветители совершенно точно нари­совали эту картину. Но они заблуждались, когда наивно утверж­дали, что все это ошибка. Это была не ошибка, а естественное развитие событий, предопределенное самой природой вещей.

Предложенная нами четырехчастная типология, выведенная из двух простых, но чрезвычайно важных противопоставлений, является, однако, недостаточно полной. К этой схеме надо добавить еще одну оппозицию. Это усложнит дело, ибо таблица в результате станет трехмерной и ее будет непросто изобразить на бумаге. Тем не менее, сделать это необходимо. Дополни­тельное измерение нужно не только для того, чтобы получить более детальную и богатую типологию. Оно имеет прямое отно­шение к сформулированной проблеме: как могли люди вырваться из абсолютно замкнутого порочного круга аграрной жизни, вос­производившего вновь и вновь тиранию и предрассудок? Этот невероятный исторический скачок можно объяснить с помо­щью одного в высшей степени идеологизированного и вместе с тем хрупкого типа социальной организации.

211 ч

Таблица 2. Идеократические версии основных типов

	Принуждение не централизовано	Принуждение централизовано
Экономика находится в подчиненном состоянии	Спарта очень редкий тип	Исламское государство если циклический, то стабильный тип
Экономика самостоятельна и приоритетна	Религиозное государство по Кальвину / Ноксу нестабильный тип	Марксистская идеократия явно нестабильный тип

Новое измерение вводит в рассмотрение абстрактную систе­му верований, которые могут иметь различную интенсивность. Прежде мы противопоставили друг другу два типа мотивации — честь и интерес. Угнетатели живут по законам чести, произво­дители повинуются коммерческому интересу. Однако некоторые люди движимы не этими (или не только этими) мотивами, и стремятся в первую очередь к добродетели или спасению. Так воз­никает третье измерение. Его появление связано с использова­нием социального строя для утверждения определенных прин­ципов, или же с использованием принципов для поддержания общественного порядка. Каждый из четырех типов обществен­ного устройства, зафиксированных в первой, двумерной таблице, отражает ситуацию, в которой вера является не слишком интен­сивной. Поэтому в первой типологии она не учитывается как сколько-нибудь важный фактор. Но человек — идеологическое существо, и его вера может возгораться яростным пламенем. Принимая во внимание это влияние веры и стремление человека к спасению, мы получаем новый ряд социальных форм.Каждому из четырех типов социальных форм, где накал веры был невелик, во второй таблице соответствует свой вариант религиозного строя.

212

При этом к двум прежним измерениям, соотношение которых сохра­няется, добавляется третье, которое фиксирует присутствие интен­сивного религиозного начала. В результате мы видим, что обычному сегментарному обществу может соответствовать Спарта, где по словам Ксенофонта, поразившим в свое время воображение Адама Ферпосона, добродетель является государственным делом. Религи­озный вариант торгового города-государства — это что-то вроде Женевы Кальвина или Шотландии Джона Нокса. Оба эти примера хорошо иллюстрируют замечание Юма, что пуританский энтузиазм опаснее для свободы, чем предрассудок священнослужителей. Рели­гиозной же версией аграрного авторитарного государства могут служить исламские страны, где вера освободилась от политической оболочки, а ее носители в известном смысле существуют отдельно от государства и даже обладают правом судить его. Вера уже больше не связана с какими-либо политическими деятелями или инстан­циями, неподконтрольна им, так как имеет форму писаного трансцен­дентного закона, на страже которого стоит сплоченный транс-на­циональный и транс-этнический класс священнослужителей. И если закон оказывается где-то нарушен, они могут восстановить нрав­ственный порядок, объединившись с общинами, расположенными на периферии общества. Таким образом, вера в определенном смыс­ле стоит здесь выше государства и остается от него независимой, хотя само государство является авторитарным и обычно не терпит соперников в области политического принуждения на территории, которая ему подконтрольна. Несмотря на то, что хранители рели­гиозного закона не имеют в исламском мире ни индивидуальной, ни коллективной власти, этика, проводниками которой они слу­жат, является в обществе огромной силой. Представители власти не в состоянии ее изменить и даже не могут ею сколько-нибудь свободно манипулировать. Такое общественное устройство довольно хорошо действовало в традиционном аграрном мире, но, вопреки ожиданиям, ныне оно стало действовать еще лучше: за последние сто лет ислам стал чище и заметно окреп. Поэтому было бы глупо высказывать какие-то догматические прогнозы, обсуждая устой­чивость этой тенденции. Но если она окажется устойчивой, ислам станет постоянной и серьезной альтернативой скептическому граж­данскому обществу, и у нас всегда будет возможность выбрать этот вариант индустриальной и компьютеризированной Уммы.

Но что же является пламенной религиозной альтернативой той странной и прохладной (именно, по сути своей, прохладной)

213

смеси, которую представляет собой гражданское общество? Это мир марксизма, каким мы знали его в его реальном политическом воплощении, начиная с 1917 года и до полного краха (по край­ней мере, в Европе) в 1989 году. Как и в гражданском обществе, в нем тоже было известно различие между производством и влас­тью: производственные и политические единицы здесь не со­впадали, хотя и подчинялись одной и той же инстанции. Если верить официальной идеологии и формулировкам конечных целей, марксистское государство должно было служить произ­водству, ибо сущность человека усматривалась в труде, а не в иерархии и насилии. Однако на практике управление общест­вом было подчинено требованиям веры и делом государства стало поддержание добродетели — как в Спарте, в кальвинистской Женеве, в пуританских исламских странах. В результате воз­ник безжалостный централизованный идеократический режим.

Последовавшая за этим великая гонка или "холодная война" стала вещью во многих отношениях беспрецедентной. Это была первая в истории война, которая велась по новым правилам — главным образом, как соревнование в экономической области (сопровождавшееся, правда, относительно небольшими воору­женными конфликтами в форме войн по доверенности, которые велись в третьих странах). И эта война имела невероятно ясный, определенный, однозначный исход. Проходившая не на полях сражений, а на экономической арене, она завершилась недву­смысленной победой одной из сторон. В отличие от войны между производителями и воителями, которая закончилась в 1945 году, в данном случае победители не настаивали на безоговорочной капитуляции: проигравшая сторона пошла на это по своей соб­ственной воле. Никогда прежде идеологическое столкновение не заканчивалось с таким поразительным единодушием.

Итак, возрождение гражданского общества — как лозунга и как понятия — несомненно теснейшим образом связано с кра­хом марксистской системы, который последовал после много­летнего и тяжелого мучившего ее недуга. Крах этот помог нам лучше разобраться в логике нашей ситуации, уяснить природу собственных ценностей, которые прежде мы чувствовали и по­нимали только отчасти. Теперь мы знаем, как порой напряжен­но и мучительно они появлялись на свет. И, в конце концов, мы начинаем лучше видеть смысл и природу человеческого обще­ства и те основные варианты развития, которые в нем существуют.