2. Соседи

Феномен гражданского общества существует в странах северо­атлантического региона. Они живут по его законам по крайней мере с 1945 года, не отдавая — или почти не отдавая — себе в этом отчета. Просто смешно, насколько очевидным считается это условие во многих современных социальных теориях, где с самого начала постулировано существование свободного инди­вида, который не связан социальными или религиозными огра­ничениями, сам выбирает себе цели и, по договоренности с согражданами, устанавливает тот или иной социальный строй. Тем самым, наличие гражданского общества рассматривается как непременное условие всякого человеческого существова­ния! В основе такого допущения лежит вполне определенное видение и понимание человека, которое, в свою очередь, явля­ется наивным обобщением черт "жителя" гражданского обще­ства. Однако этого счастливчика никак нельзя приравнять к человеку-как-таковому, ибо он существенно и во многих чертах отличается от обитателей обществ, относящихся к другим типам.

Лишь в последние двадцать лет, после того как страны Вос­точной Европы открыли для себя этот идеал, жители либераль­ных государств, расположенных по обе стороны Северной Ат­лантики, поняли, чем они'в действительности обладают и что должны хранить как зеницу ока. Им напомнили об этом восточ-ноевропейцы, которые нашли термин, чтобы обозначить то, чего в действительности у них нет. Но коль скоро мы теперь это знаем, мы должны также понимать, что наша либеральная ци­вилизация граничит на востоке и юго-востоке с иными общест­вами, относящимися к двум совершенно различным типам.

Время от времени с каждым из этих соседей возникают серьезные трения. Иногда это случается одновременно. В 1956 году Запад, будучи озабочен опасностью — реальной или мнимой, —

24

исходившей от Насера, позволил себе посмотреть сквозь паль­цы на факт подавления свободы в Венгрии. (Впрочем, не очень ясно, что мог бы тогда сделать Запад, будь у него другие при­оритеты.) Зато в 1990 году, благодаря резкому улучшению отно­шений с северо-восточными соседями, Западу удалось добиться гораздо больших успехов на Ближнем Востоке, чем это было в 1956 году. В отличие от Насера, Саддам не имел возможности сыграть на обострении внутриевропейской конфронтации, ко­торая совпала бы по времени с его агрессивным демаршем.

Как стало совершенно очевидно к концу 1980 годов, марк­систский мир, с одной стороны, почти полностью разуверился в своей пресловутой доктрине, а с другой — стал испытывать неодолимую тягу к установлению у себя гражданского общест­ва. Это и привело в конечном счете к его распаду. Но в резуль­тате именно в этом регионе родился (или возродился) соответ­ствующий идеал, прозвучал лозунг, наполненный новым и жи­вотрепещущим смыслом. В то же самое время мусульманский мир продемонстрировал потрясающую живучесть своей формаль­ной религии и весьма слабое (это в лучшем случае) тяготение к гражданскому обществу, отсутствие которого не вызывает здесь ни возмущения, ни даже особого общественного интереса. Исламские государства, построенные на отношениях протекци­онизма и жестокой зависимости, на принципе "победителя не судят", воспринимаются их жителями как нечто естественное, само собой разумеющееся.

Так или иначе, в этих регионах мы сталкиваемся (или стал­кивались) с вопиющим отсутствием гражданского общества. Но если в одном случае можно констатировать чрезвычайно силь­ное к нему тяготение, удовлетворить которое мешает пока толь­ко неспособность создать соответствующие экономические условия, то в другом — такого стремления почти вовсе нет.

Всякая вещь лучше всего познается через свою противопо­ложность. Здесь же перед нами открываются сразу две ситуа­ции, которые, каждая по-своему, противостоят феномену граж­данского общества. Рассмотрим их поочередно, а затем сумми­руем то, что нам удалось узнать.