53) Этап форсированного строительства социализма в ссср (конец 20-х – 30-е гг.).

В декабре 1925 г., когда экономика страны едва оправилась от разрухи, коммунистическая партия взяла курс на форсированную индустриализацию. И почти сразу же обострился вопрос хлебозаготовок. Крестьяне быстро утрачивали интерес к поставкам зерна на рынок, к продаже его государственным хлебозаготовителям, ибо на вырученные деньги не могли купить промышленные товары. Ведь все материальные средства и ресурсы ускоренным порядком перекачивались на строительство индустриальных гигантов, а не заводов и фабрик, производящих товары народного потребления.

К тому же давала о себе знать беспочвенность надежд на «самофинансирование» промышленности — через сокращение нерациональных издержек, режим экономии, прогрессирующий рост производительности труда и т. д.— как основного источника погашения колоссальных капитальных затрат на индустриализацию. Первым следствием этого было ползучее повышение цен на промышленные изделия, что еще более осложнило ситуацию на внутреннем рынке.

В итоге на рубеже 1927—1928 гг. государственные закрома после закупок крестьянской продукции остались полупустыми. Под угрозой голода оказались города и армия.

Большевики, как и в годы «военного коммунизма», прибегли к насильственным методам изъятия зерна. Объединенный пленум ЦК и ЦКК компартии (апрель 1928 г.) призвал нанести «удар по кулакам и скупщикам-спекулянтам». На деле же он обрушился на всех держателей товарного хлеба, включая середняков. Вновь на сельских дорогах появились отряды «хлебозаготовителей», в руках которых были не сумки с деньгами, а винтовки. И вновь деревня забурлила. Начались убийства партийно-советских активистов.

В следующем году кризисная ситуация повторилась. «В связи с проведением хлебозаготовительной кампании,— отмечалось в 1929 г. в одной из сводок ОГПУ по Центральночерноземной области,— крестьянское население весьма враждебно настроено по отношению к советской власти, за исключением весьма малого процента бедноты. На приезд каких-либо уполномоченных отзываются, как о грабителе, приехавшем грабить их хозяйство. Собираясь, говорят между собой, что разве можно теперь заводить скотину: «Режь, пока какая есть, да и ешь, а то все равно отберут. Сейчас они разоряют сильные хозяйства и цепляют середняцкие, а когда не станет сильных хозяйств, возьмутся за середняцкие. Они будут стричь до конца, чтобы мы раз навсегда отказались заниматься сельским хозяйством отдельно и пошли в коммуну, в барщину, где нас будут эксплуатировать, точно рабов. К этому и идет, теперь мы бессильны, за нас некому заступиться».

В 1929 г. в деревне было зарегистрировано около 3 тыс. террористических актов, жертвами которых стали 10 тыс. «агентов власти». В ряде мест вспыхнули крестьянские бунты и восстания. На их подавление были брошены воинские подразделения ОГПУ, а кое-где — даже артиллерия и самолеты.

Поиск антикризисных мер. «Буржуазные спецы» — так называли в те годы старых специалистов, сотрудничавших с советской властью, но не принимавших марксизм в его большевистской интерпретации,— предлагали искать способы преодоления кризиса через снятие «классовых ограничителей» на нэповской экономике, расширение свободы действия частного сектора в городе и деревне. Это, по их мнению, могло помочь в решении проблемы накопления средств для умеренного по темпам развития государственной промышленности, в том числе ее индустриальных отраслей. Профессор-экономист Н. Д. Кондратьев, например, заявлял, что только «богатеющий мужик» и нэпман являются- «творческими фигурами» в деле накопления, а тот класс населения, который «не сводит концы с концами в своем бюджете, годен лишь для борьбы на баррикадах».

Подобные предложения были сразу официально заклеймены как «происки классовых врагов». В планы большевиков вовсе не входило усиливать позиции своих конкурентов в экономике, а затем неизбежно и в политике. Единое в неприятии инициатив «буржуазных» политэкономов, руководство компартии тем не менее разошлось во мнениях по жгучему вопросу: что же делать дальше?

Группа членов Политбюро (Н. И. Бухарин, председатель СНК А. И. Рыков и лидер советских профсоюзов М. П. Томский) считали необходимым отладить механизм рыночной смычки между городом и деревней и в дальнейшем действовать строго на его основе. Конкретно они предлагали поддержать «индивидуальное хозяйство бедняков и середняка», изыскивая для этого дополнительные средства, в том числе за счет повышения налогов на деревенские «верхи»; нормализовать, а затем регулировать рынок посредством гибких, отвечавших хозяйственной конъюнктуре закупочных цен и маневрирования госрезервами; для создания резервов использовать закупки зерна за рубежом; активно развивать легкую промышленность. И лишь когда произойдет общее оздоровление экономики и, главное, будет обеспечен подъем сельского хозяйства, ставить вопрос о быстрых темпах индустриализации.

Позиция И. В. Сталина была принципиально иной. Кризисную ситуацию в экономике он рассматривал через призму сохранения важнейшего приоритета в хозяйственной политике партии — ускоренной индустриализации, открывавшей путь к развертыванию современного военно-промышленного комплекса и техническому перевооружению всего народного хозяйства. Если, считал генсек, этой стратегической цели невозможно добиться на основе нэпа, то тем хуже для него. Надо без колебаний демонтировать расшатанный механизм рыночной экономики и заменить его механизмом с иным, административно-распорядительным типом хозяйственных связей, отвечающим социалистическому идеалу. И начинать этот демонтаж надо с деревни, не дожидаясь того времени, когда она вся поднимется против коммунистов.

Здесь — и это очевидно сегодня — Сталин стремился решить, опираясь на силу государства, две взаимосвязанные задачи: политическую и социально-экономическую. Во-первых, раз и навсегда снять с повестки дня постоянно беспокоивший власти крестьянский вопрос, для чего провести «ликвидацию кулачества как класса» и в ходе ее изъять из деревни все способные к сопротивлению слои населения. Во-вторых, образовать на базе низкотоварных крестьянских дворов крупные социалистические коллективные хозяйства (колхозы). Имеющийся опыт их работы (в 1927 г. колхозы объединяли около 1% крестьян) показывал, что и по товарности они в два-три раза продуктивнее индивидуалов, и под прямой административный контроль поставить их было много проще, чем 25 млн. единоличных хозяйств. Тем самым колхозы превращались в надежный, не подверженный рыночной конъюнктуре канал перекачки ресурсов (в том числе рабочей силы, высвобождавшейся в результате укрепления производства и повышения его товарности) в промышленность.