Очарование «Троицы»

     Рассматривая «Троицу» Рублева во всей сложности ее составных элементов, слоев и значений, не следует забывать и того, что в «Троице» есть помимо всего непостижимое уму, невыразимое словами очарование, которое независимо от наших знаний, сведений, наблюдений охватывает нас каждый раз, когда мы стоим перед ней и самозабвенно вбираем в себя красоту ее как художественного целого. Не будем огорчаться, если убедимся в бессилии словесных определений. «Троица» создана не для того, чтобы ее разглядывали и изучали. В древнем тексте кратко, но выразительно сказано: «дабы взирая на нее». Действительно, существует она прежде всего ради того, чтобы люди на нее взирали. И она говорит им и о том, что в ней изображено и что выражено, и утверждает собой художественное созерцание как источник радостного ощущения цельности, порядка, гармонии, каким одаряют человека совершеннейшие произведения искусства.

     В «Троице» Рублева не изображены ни васильки, ни какие-либо другие цветы, она сама подобна цветам, которые, по словам одного древнерусского текста, «на радость нам даны». В ней не представлен эффект солнечных лучей, которым овладела живопись нового времени, сама она излучает свет, который, как верили тогда, «прогоняет тьму». И теперь в залах Третьяковской галереи среди множества превосходных древнерусских икон «Троица» Рублева выделяется своей красотой, своим совершенством как невиданное диво, как высокое откровение, как настоящее чудо искусства.

Икона в Троицком соборе

     Высказывалось предположение, что первоначально «Троица» Рублева стояла над гробом Сергия в Троицком соборе. Однако достоверных сведений и доказательств в пользу этого предположения не имеется. Во всяком случае, в иконостасе собора (где она стояла до 1929 года, когда поступила в Третьяковскую галерею) икона превосходно гармонировала с ним, и потому более вероятно, что она была и задумана Рублевым в качестве храмовой иконы.

     Не теряя самостоятельного значения, «Троица» входит в состав иконостаса уже по одному тому, что склоненные фигуры среднего и правого ангела соответствуют преобладающему в правой части иконостасного чина повороту и наклону всех фигур. Ангелы «Троицы» как бы присоединяют свое моление к молению Иоанна Предтечи, архангела Михаила, апостола Павла и других святых.

     Впрочем, это не исключает того, что между Троицей и иконостасом есть существенные различия. В иконостасе — торжественное предстояние, священный обряд, моление о милости, в «Троице» — мирная   беседа, не подчинение, а взаимная любовь, равенство всех трех лиц. В иконостасе каждой фигуре соответствует особая вертикальной формы доска, в «Троице» все три включены в квадрат, в восьмигранник, в круг. Иконостасный чин вышел из «Страшного суда», из апокрифического сказания о хождении по мукам. «Троица» в рублевском понимании возникла из библейской легенды о гостеприимстве Авраама. В иконостасе больше фольклорной соборности, больше человеческого, чем божественного, в «Троице» больше философского глубокомыслия, больше возвышенной символики. В иконостасе преобладают мужские фигуры, в «Троице» побеждает женское начало, нежность, гибкость. Вместо монотонных вертикалей — круг, сплетенный из гибких, юных тел.

     Это противоречие несомненно существовало, оно означало разные возможности развития. В дальнейшем на Руси «иконостасная концепция» возобладала, но рублевская «троичность» также не забывалась, во всяком случае вплоть до Дионисия. В сущности, уже при Рублеве встала задача примирения этого противоречия. В том, что представляет собой весь иконостас Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры в целом, можно видеть, каким образом он сам с помощью своих учеников и помощников к такому примирению шел.