3. Литературная и библейская притча

Жанр притчи возник на Востоке, где любили говорить загадками, иносказаниями, аллегориями. После чего он перекочевал в христианскую, библейскую литературу. А потом перешел в художественную литературу. Притча – дидактико-аллегорический жанр литературы; форма притчи с содержательной стороны отличается тяготением к глубинной «премудрости» моралистического порядка. Для определенных культурных эпох, особенно тяготеющих к дидактике и аллегоризму, притча была центральным жанром, эталоном для других жанров.¹⁴

Притча, как известно, пришла в русскую литературу вместе с христианством, с первыми переводами текстов Священного писания, и прежде всего Евангелия. Как и в большинстве средневековых литератур, она оказывает огромное влияние на всю жанровую систему, является одним из ведущих жанров древнерусской литературы. Они на протяжении всего русского средневековья наполняли литературу занимательным и поучительным чтением. Особенно много притч распространялось в XVII веке, когда появились первые переводы притч Эзопа Фриги, как называли древнегреческого баснописца древнерусские переводчики и переписчики.

Притчи сохранили свою жизнь из прошлого в составе самых различных видов древней письменности: в летописных сборниках, прологах, то есть различных сборниках святых, в словах и поучениях, даже в литературных памятниках деловой письменности. Но не только в древней письменности Руси, они жили и живут до наших дней в устной речи, в устной народной поэзии. Иначе говоря, они стали явлением литературного творчества и устного поэтического слова. Такова двойная взаимосвязанная жизнь притч в истории нашей культуры. Широкое бытование притч в устной речи вызвало в свою очередь притчу с наставлением применять их к месту: «Притча из уст глупого отвратительна, ибо он не скажет её в своё время». 

Формально жанр притчи пришел на Русь с принятием христианства, то естественно в её распространении была заинтересована, прежде всего, церковь. Она позаботилась о выдвижении на первый план христианских и ветхозаветных притч, которые нашли богатое отражение не только в древнерусской литературе, но и живописи.

На этом, разумеется, процесс формирования жанров не остановил­ся, он непрерывно развивался на протяжении всей истории древне­русской литературы, жанровая система совершенствовалась новыми видами жанровых образований. Значительная ломка жанровой системы древнерусской литературы начиналась в конце XV—XVI вв. и затем интенсивно происходила в XVII в. Городской посад и казацко-крестьянская среда в XVII в., столь сильно заявившие о себе в «бунташное» время, смеялись над средневековой системой взглядов, а заодно и над литератур­ными формами, сложившимися в соответствии со средневековой систе­мой взглядов. В XVII веке пародировались и тем самым отвергались многие жанры, связанные с церковью и пропагандировавшиеся ею. Петровская эпоха принесла новую систему взглядов — рационалистиче­скую по своей сущности. Это вызвало потребность создания жанров, отвечающих новым запросам исторической жизни. Древнерусские жанры пересматривались, одни из них как обветшалые отстранялись, другие перелицовывались и принимали новые формы, третьи оказыва­лись пригодными к новым условиям, но также подвергались частичным изменениям. Новая мировоззренческая система в первую очередь устранила «чудесные» жанры — видения, чудеса, знамения, которые являлись классическим образцом средневековой системы взглядов и которые были не пригодны в новых исторических условиях. Видения, чудеса и знаме­ния исчезли из литературы как жанры, однако остались в ней вплоть до наших дней в качестве художественного приема.¹⁵

Иначе обстояло дело с притчами. Они оказались необходимыми и в новых исторических условиях, будь то мирские или библейские притчи. В литературе нового времени роль притчи заметно меняется. Сюжеты знаменитых притч ненавязчиво вводятся в художественную ткань литературных произведений. Столкновение исторически злободневного в произведении с универсальным смыслом притчи рождает своеобразный «стереоскопический эффект». В романе Ф. М.Достоевского «Преступление и наказание» евангельский рассказ об умершем и воскресшем Лазаре проецируется автором на судьбу Раскольникова как притча о возможности нравственного возрождения героя романа. Жанр притч с его нравоучительной художественной функцией продолжал свою жизнь и сохранил даже древнее название притча, которое употреблялось на протяжении всего XVIII в. и даже в начале XIX в.: когда появятся басни Крылова, некоторые писатели по традиции будут их именовать притчами. Жанр притча использовался писателями XIX века (А.С.Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов, А. Н. Майков, Л. И. Толстой). Функцию притчи обретают во многих произведениях современной литературы древние мифы, сказки, народные легенды.¹⁶

В христианских притчах, в отличие от светских, литературных притч, действующие лица обобщены. Как пример, Кушнарева говорит о христианской притче «Соответствие»:

Однажды человек устроил у себя обед и разослал своих слуг приглашать гостей. Один из приглашаемых и спрашивает присланного к нему слугу:

- Неужели у твоего господина получше тебя никого не нашлось

послать ко мне?

На это посланный слуга отвечал:

- Хороших-то по хорошим разослали, а меня уж – к вашей милости.

Притча возводит частный случай к общему понятию, и в этом смысле можно говорить о притче как интерпретационной модели для пословицы: «Некоторые былевые пословицы и древние сказания летописей, по-видимому, ничто иное, как распространенные притчи… Из насущного быта народного вышли многие притчи, обыкновенно применяемые к разным случаям жизни и отличенные от священных названием мирских, градских…»¹⁷

В других религиях, как и в литературных притчах, герои конкретны. Так, например, Кушнарева берет иудаистскую притчу «Понимание»:

Однажды верный ученик и последователь Еврея из Пшисухи, рабби Перец, сопровождал его в прогулке по лесу. Слушая щебетание птиц, Перец сказал:

- Я хотел бы понимать, что они говорят.

- А то, что ты сам говоришь, тебе уже понятно? – поинтересовался Учитель.

Таким образом, можно сделать вывод, что притча изначально являлась литературным жанром восточной поэзии и прозы, после чего она активно использовалась как форма библейских рассказов. В наши дни притча вновь возвращается к своим истокам. Ее используют современные авторы не только в религиозном понимании, но и в современной интерпретации бытовых явлений.