VI. О притворстве и лицемерии

Притворство -- прибежище слабых, ибо надобны силы ума и духа, чтобы

знать, когда уместна правдивость в словах и поступках. Поэтому наиболее

лицемерны слабейшие из государственных деятелей.

Тацит сообщает, что "Ливия была под стать хитрости мужа и притворству

сына"^[35], приписывая, таким образом, хитрость Августу, а

притворство Тиберию; а Муциан^[36], побуждая Веспасиана выступить с

оружием против Вителлия, говорил: "Мы восстаем не против проницательною ума

Августа, не против чрезмерной осторожности и скрытности Тиберия".

Действительно, искусства политики и лицемерие или скрытность -- вещи разные,

и их надлежит различать. Кто наделен такой проницательностью, что видит, что

должно открыть, что утаить, а что обнаружить лишь отчасти и когда и кому

(искусство, нужное и в государственной, и в частной жизни, как справедливо

говорит Тацит)^[37], для того лицемерие будет лишь жалкой помехой.

Но кто не обладает такой силой суждения, тому остается взять скрытность и

лицемерие за правило. Ибо не умеющему выбирать пути лучше идти путем

безопаснейшим, как подслеповатому лучше всего ступать потихоньку. Наиболее

даровитые из людей действовали прямо и откровенно и славились своей

правдивостью, но ведь это потому, что они, как выезженные кони, отлично

знали, где остановиться или свернуть; а когда, по их мнению, требовалось

притворство и они применяли его, прежняя добрая слава об их честности и

чистосердечии никому не давала этого заметить.

Есть три степени того, как можно скрыть и завуалировать свое истинное

лицо. Первая состоит в молчаливости, сдержанности и скрытности, когда

человек не дает проникнуть в себя и узнать, что он такое; вторая -- в

притворстве, когда он знаками и намеками способствует ложному о себе мнению;

третья будет уже собственно лицемерием, когда он намеренно и усердно

притворяется не тем, что он есть.

Что до первой из них -- молчаливости, то это лучшее качество

исповедника. Умеющий молчать слышит много признаний. Ибо кто же откроется

болтуну или сплетнику? А кто слывет молчаливым, вызывает на откровенность,

подобно тому как спертый воздух всасывает воздух более редкий; и, как

исповедь служит не житейским целям, но облегчению души, так и умеющие

молчать узнают много вещей; с ними люди не столько делятся мыслями, сколько

отделываются от того, что их тяготит. Словом, скрытному открыты все тайны.

Кроме того, нагота неприглядна -- как телесная, так и духовная; скрытые

легким покровом дела человеческие выглядят много почтеннее. Что же касается

говорунов и пустословов, то они обычно тщеславны и притом легковерны. Кто

выбалтывает, что знает, будет говорить и о том, чего не знает. А потому

возьми себе за правило сдержанность: оно и благоразумнее, и пристойнее. И

тут надобно, чтобы лицо не опережало язык; у кого мысли написаны на лице,

тот выдает себя с головой; ведь лицу придают куда больше веры, нежели

словам.

Вторая степень, которая есть уже притворство, нередко следует за первой

по необходимости. Кто желает сохранить тайну, вынужден отчасти и

притворствовать, ибо люди хитры и не допустят, чтобы ты ничем себя не выдал.

Они так будут досаждать расспросами, так выведывать и вызывать на разговор,

что, если только не упорствовать в нелепом молчании, придется обнаружить,

куда склоняешься. А если и нет, тогда из твоего молчания они заключат не

меньше, чем из слов. Ведь темных и двусмысленных отговорок надолго не

хватит. Вот почему нельзя быть скрытным, не позволяя себе также и некоторой

доли притворства, которое как бы тянется следом за скрытностью.

Что же касается третьей степени, т. е. собственно лицемерия и лживости,

это считаю я более предосудительным и менее благоразумным, за исключением

чрезвычайных и редких случаев. Привычное лицемерие есть порок, порождаемый

либо врожденной лживостью, либо робостью, либо существенными нравственными

изъянами, которые человек принужден скрывать, а для этого притворяться и во

всем другом, дабы не утратить в притворстве сноровки.

Лицемерие и притворство имеют три преимущества. Во-первых, усыпляют

бдительность противника и застигают его врасплох, ибо открыто объявленные

намерения, подобно сигнальному рожку, собирают всех врагов. Во-вторых,

обеспечивают отступление, ибо, связав себя открытым объявлением своих целей,

надо идти до конца или пасть. В-третьих, помогают выведать чужие замыслы,

ибо тому, кто открывает себя людям, едва ли отвечают тем же, но дают ему

волю и, что было бы на языке, держат на уме. Умна поэтому испанская

поговорка: "Солги и узнаешь правду", т. е. правду не узнаешь иначе как

притворством. Зато и невыгод тоже три. Первая состоит в том, что лицемерие и

притворство указывают обычно на боязливость, а это во всяком деле

препятствует прямому движению к цели. Вторая -- в том, что они смущают и

отталкивают многих, кто иначе, быть может, помог бы, и оставляют человека

почти в одиночестве. А третья и величайшая невыгода заключается в том, что

человек лишается одного из важнейших средств успеха, а именно доверия. Лучше

всего сочетать добрую славу человека чистосердечного, привычку к

сдержанности, при случае -- способность к скрытности, а в крайней нужде -- и

к притворству.