Древнейшие восточнославянские диалектные явления

Историко-диалектологические исследования конца ХХ в. (в особенности работа А.А. Зализняка и С.Л. Николаева) позволили обнаружить значительные фонетические расхождения между древнерусскими диалектами. Многие из диалектных явлений находят отражение в древних письменных источниках – и некнижных (например, в новгородских берестяных грамотах XI-XV вв., договорной грамоте Смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригою и Готским берегом 1229 г. и др.), и книжных (например, в Новгородских Минеях 1095 г., Псковском Прологе 1383 г. и др.). Несомненно, впрочем, что большинство диалектных явлений сформировалось в дописьменный период, то есть в позднепраславянскую эпоху.

Благодаря тому, что до нас дошло довольно большое количество памятников древненовгородской и древнепсковской письменности, а также потому, что в современных псковских и некоторых северно-русских диалектах реликтово сохраняются отдельные архаические особенности, наиболее изученной оказалась новгородско-псковская диалектная зона. А. А. Зализняк, исследовавший новгородские берестяные грамоты, заключил, что в древней Новгородской земле различались западные говоры (по происхождению это племенной диалект псковских кривичей, или иначе – севернокривичский диалект) и восточные говоры (восходящие к диалекту ильменских словен). Сам же Новгород и прилегавшие к нему районы находились в зоне контакта этих двух групп говоров. Видимо, этот контакт начался не позднее IX в. и был весьма интенсивным. В результате, на протяжении веков здесь складывался особый смешанный тип говоров, в котором соединился ряд важнейших западных черт с некоторыми восточными, а также развились отдельные специфические особенности. Именно этот говор отражен в подавляющем большинстве новгородских берестяных грамот и может быть назван древненовгородским диалектом в узком смысле (в отличие от древненовгородского диалекта в широком смысле, охватывавшего все говоры древней Новгородской земли). В период независимости древненовгородского государства этот смешанный тип говоров приобрел, видимо, также функции общеновгородского койне, то есть в той или иной мере мог использоваться во всех областях государства.

Отсутствие второго переходного смягчения задненебных.

В севернокривичском диалекте не осуществилось второе переходное смягчение задненебных согласных (вторая палатализация), то есть *k, *g, *x в позиции перед ě и i дифтонгического происхождения смягчились в k’, g’, x’ но в свистящие не перешли. Следует заметить, что эта особенность отличает севернокривичский диалект (и вместе с ним древненовгородское койне) не только от других восточнославянских говоров, но и от всех остальных диалектов славянского языкового мира.

Впервые предположение о том, что в северо-западных русских говорах не осуществилась вторая палатализация, было высказано С. М. Глускиной, которая собрала обширный диалектный материал, свидетельствующий о том, что в современных псковских и других северо-западных говорах существует ряд корней без эффекта второй палатализации. Например, *кěръ: кеп ‘ручная молотилка, цеп’, кепе́ц ‘бьющая часть цепа, било’, кепок (то же); *кěvь: ке́вка, ке́вочка ‘шпулька’, кевца́ ‘деревянная игла для вязания сетей’, *kěditi: кеж ‘процеженный раствор овса, муки’, кеди́ть ‘цедить’, кеди́лка ‘цедилка’.

Окончательно отсутствие второй палатализации для древненовгородского диалекта было доказано Л. Л. Зализняком, расшифровавшим некоторые, дотоле «темные», места в берестяных грамотах. Так, в тексте грамоты №247 (XI в.) «...а замъке кЫле а двьри кЫлЫ% а господарь въ не тzже не дЫе...» непонятное на первый взгляд написание кЫле является формой прилагательного, стоящего в им. пад. ед. ч. муж. р. (с новгородским диалектным окончанием -е); а форма кЫлЫ - это тоже прилагательное, стоящее в им. пад. мн. ч. женск. р. Соответствие данному прилагательному в стандартном древнерусском языке цЫлъ, так что перевод интересующего нас отрывка грамоты № 247 таков: «...а замок цел и двери целы...».

Ср. также хЫрь ‘некрашеное сукно’ (сЫрь без эффекта второй палатализации).

Отражение отсутствия эффекта второй палатализации в корнях - редкость для берестяных грамот; в то же время уже в древнейших грамотах зафиксированы многочисленные примеры отсутствия рефлекса второй палатализации на стыке основы и окончания. Ср., например: на ЛугЫ, от Дрочке. Имеется аналогичная форма и в приписке к Новгородским служебным минеям 1095-1096 гг.: рабу своему дъмъкЫ.

В севернокривичском диалекте не было также палатализации в сочетаниях *kv, *gv (а вероятно, и *xv) в положении перед гласными ě и i дифтонгического происхождения. Свидетельством этого служит написание гвЫздъкЫ (Мест. пад. ед.ч., в значении 'звездка') в грамоте из Старой Руссы № 8 (перв. пол. XII в.), а также зафиксированные в псковских говорах случаи произношения гвезда, квели́ть (‘дразнить, сердить, обижать’ - ср. в других говорах цвелить), квесть (‘цвести’) и нек. др.

Итак, из всех восточнославянских диалектов лишь севернокривичский не знал второй палатализации задненебных согласных. В остальных диалектах она прошла и в корнях, и на стыке основы и окончания. Так, в смоленской берестяной грамоте № 12 (середина XII в.) обнаружено написание не мъзи (‘не моги’) отражающее наличие рефлекса второй палатализации, а в звенигородской (то есть галиико-волынского происхождения) берестяной фамоте № 2 (первая треть XII в.) имеется форма ЛуцЫ (‘Луке’, дат пад. ед. ч.) также с эффектом второй палатализации. Эти малочисленные показания неновгородских берестяных грамот ценны потому, что извлечены из текстов бытового содержания и не могут быть объяснены влиянием церковнославянского языка, в норме которого рефлексы второй палатализации на стыке основы и окончания присутствуют до сих пор.

В дальнейшем, когда происходила нивелировка диалектных различий, в говоры севернокривичского ареала проникали словоформы с эффектом второй палатализации в корнях. В свою очередь, в тех диалектах, которые изначально знали вторую палатализацию и на базе которых сформировался современный русский язык, произошло выравнивание основ в парадигме, так что на морфемном шве рефлексы второй палатализации устранились (реликтово сохраняются они лишь в крайних западнорусских говорах, граничащих с говорами белорусскими). В украинском же и белорусском языках результаты второй палатализации удержались не только в корнях, но и на стыке основы и окончания в парадигмах именного склонения.