Whitehead - копия

Этот принцип внутренней несовместимости тесно связан с нашим пониманием природы Бога. Концепт невозможности, которую не может преодолеть сам Бог, был веками знаком теологам. Действительно, без такого концепта было бы весьма трудно представить какую-то определенную божественную природу. Но насколько я знаю, достаточно любопытно, что понятие несовместимости никогда не применялось к идеалам, которые нужны при божественной реализации. Мы должны постичь божественный эрос как активную поддержку всех идеалов, поскольку есть потребность в конечной реализации каждого из них в свое время. И потому процесс должен быть присущ природе Бога, поскольку благодаря такой процессуальной деятельности достигает реализации божественная бесконечность.

Нет необходимости останавливаться на теологии подробнее. Суть заключается в том, что концептуальное представление несовместимостей оказывается возможным, как и их концептуальное сравнение. Существует также синтез концептуального представления с физической реализацией. Идея, представленная концептуально, может быть идентична идее, выразившейся в физическом факте, однако она может быть иной, совместимой или несовместимой. Синтез идеала с реальностью есть то, что имеет место во всяком конечном событии.

И потому во всякой цивилизации в ее кульминационный период мы должны искать высокую степень реализации некоторого типа совершенства. Этот тип будет сложным и будет допускать – так или иначе – разнообразие деталей. Кульминация может удерживаться на этой высоте столь долго, сколько внутри этого типа остается возможностей для нового экспериментирования. Но когда эти мелкие вариации оказываются исчерпанными, может случиться одно из двух. Возможно, обществу, о котором идет речь, не хватает силы воображения. Оно становится затхлым. Повторение постепенно снижает живое восприятие. Начинает преобладать конвенция. Вызубренная ортодоксия подавляет приключение.

Последнее мерцание оригинальности выражает себя в выживании сатиры. Сатира не подразумевает необходимость упадочности общества, хотя в поле ее внимания попадают прежде всего обветшавшие черты социальной системы. Весьма характерно, что на закате серебряного века Римской культуры, вскоре после смер-

331

ти Плиния Младшего и Тацита, родился сатирик Лукиан. И вновь на закате серебряного века Ренессанса, на протяжении восемнадцатого века, Вольтер и Эдвард Гиббон упражнялись в сатире различных стилей. Сатира была присуща времени, предшествующему Американской революции, Французской революции и промышленной революции. Вновь возникла новая эпоха – первая фаза современного индустриального общества. Сатира процветала на протяжении ста пятидесяти лет. Главный период этого процветания был назван Викторианской эпохой. На протяжении этого периода европейские народы создали новые методы индустрии, они населили Северную Америку, развили торговлю со старыми азиатскими цивилизациями, они открыли новые пути в литературе и искусстве, переиначили формы своего правления. Девятнадцатый век был эпохой успешного развития цивилизации – гуманитарного, научного, промышленного, литературного, политического. Но

вконце концов эта эпоха исчерпала себя. Крахом для нее стала великая война, после которой человеческая жизнь приняла новое направление, до сих пор еще не вполне осмысленное. Но закат этой эпохи был отмечен подъемом сатиры – Литтон Стрейчи в Англии, Синклер Льюис183 в Соединенных Штатах Америки. Сатира – это последний всплеск оригинальности преходящей эпохи, погружающейся в затхлость и скуку. Свежесть миновала, осталась горечь. Продление жизни изношенных форм существования означает медленный упадок, в котором господствует повторение, бесплодное

вотношении произведения новых ценностей. В этой эпохе может быть большая сила выживания. Ибо упадок, не нарушаемый оригинальностью или внешними силами, – это медленный процесс. Однако ценности жизни медленно убывают. И в конце концов остается лишь видимость цивилизации, лишенная какой бы то ни было стоящей за ним реальности.

Существует альтернатива этому медленному упадку. Народ как таковой184 может исчерпать форму цивилизации, не исчерпав при этом присущего ему по происхождению творческого напора. В этом случае может случиться краткосрочный переходный период, который может сопровождаться или не сопровождаться неурядицами, вызывающими всеобщие беды. Такие периоды были в Европе на закате Средних веков, в течение сравнительно долгого периода Реформации, в конце XVIII в. И будем надеяться, что ны-

332

нешнюю нашу эпоху нужно рассматривать как период перехода к новому направлению цивилизации, вызывающей при своих перемещениях минимум человеческого несчастья. И все же катастрофы великой войны было достаточно для любой перемены эпохи.

Эти быстрые переходы к новым типам цивилизации возможнытолькотогда,когдамысльидетвпередиреализации.Жизненная сила народа устремилась вперед к приключениям воображения, упреждая тем самым физические приключения исследования. Мир мечтает о вещах, которые явятся тогда, когда возникнет время, подходящее для их реализации. Ибо всякое физическое приключение, предпринятое в согласии с поставленной целью, идет по следам приключения мысли, видящей еще не реализованные вещи. Перед тем, как Колумб отправился в Америку, он мечтал об открытии Дальнего Востока, о пути вокруг света по непротореннымпутямокеана. Но приключениередко достигает поставленной цели. Колумб так и не увидел Китая. Но он открыл Америку.

Приключение иногда проявляет себя в определенных границах. Оно может вычислить свою цель и затем достигнуть ее. Такие приключения – это пульсации перемен внутри определенного типа цивилизации,прикоторыхэпохаданноготипасохраняетсвоюсвежесть. Но жизненная сила авантюры рано или поздно вызывает работу воображения, взмывающего над безопасными границами своего времени, как и над безопасными границами выученных правил хорошего тона. Она создает неурядицы и беспорядки, означающие или знаменующие приход новых идей для нового рывка цивилизации.

Народ сохраняет свою жизненную силу, пока он испытывает в себеощущениеконтрастамеждутем,чтобыло,итем,чтомоглобы быть, пока стремление к приключениям придает ему бодрость – за безопасными пределами его прошлого. Без приключения цивилизация находится в полном упадке.

По этой причине определение культуры как знания лучшего из того, что было сказано и сделано, опасно по причине его недоговоренности. Оно упускает из виду тот важный факт, что в свое время великие достижения были приключениями для прошлого. Только любитель приключений может понять величие прошлого. В свое время литература прошлого была авантюрой. Эсхил, Софокл, Еврипид были искателями приключений в мире мысли.

333

Читать их трагедии без понимания новых путей постижений мира и освоения его чувств – значит не заметить тех жизненных красок, которые составляют всю их ценность. Но приключения существуют для искателей приключений. И потому пассивное знание прошлого теряет всю ценность своей вести. Живая цивилизация требует учения, но она находится по ту сторону его.

Раздел IV. Третий метафизический принцип может быть обозначенкакпринципиндивидуальности.Онкасаетсядоктриныгармонии,иупущениеего,яполагаю,являетсявеличайшимпробелом

втрадиционных дискуссиях относительно этого учения. В самом деле, еще недавно – при преобладании сенсуалистской доктрины восприятия – современные воззрения на гармонию, характеризующую великий опыт, находились в крайнем упадке. Эта сенсуалистская доктрина сосредоточивает свое внимание на простой качественнойгармониивопыте,сравнительнобедномвысокозначимымиобъектами.Комплекс,ккоторомуприменимтермин«гармония», воспринимается как простая пространственно-временная модель чувственных данных. Гармония, которая возникает на основе такого комплекса, принадлежит к низшему типу – пассивному, смутному, ущербному и снаружи и изнутри. В лучшем случае она может пробудить только чувство удивления. В худшем она растворяется

вничтожестве. Она лишена любого сильного, возбуждающего элемента, способного потревожить глубины чувства. Чувственные восприятия, несмотря на свою явленность в сознании, относятся к поверхностным слоям опыта. Именно здесь аристотелевское учение о первых субстанциях причинила наибольший вред. Согласно этому учению ни одна индивидуальная первая субстанция не может войти в комплекс объектов, наблюдаемых при каком-либо событии опыта. Качества души сведены таким образом к универсалиям. Согласно метафизической системе, которую предлагаю вам я, эта аристотелевская доктрина является полным заблуждением. Индивидуальные, реальные факты прошлого лежат в основе нашего непосредственного опыта в настоящем. Они представляют собой реальность, из которой берет начало событие, реальность, из которой оно черпает чувства, от которой оно наследует свои цели, ккоторойононаправляетсвоистрасти.Наосновеопытавозникает сумбур переживаний, происходящий от индивидуальных реальностей или направленный к ним. Таким образом, ради достижения

334

силы опыта мы должны отодвинуть в тень какие-то составляющие его факторы, каждый из них – в качестве индивидуального «этого»

сего собственным значением.

Внашей жизни доминирующую роль играют постоянные вещи, из которых любая дается в опыте как единство многих событий, связанных друг с другом силой наследственности. Каждая из подобных индивидуальных твердынь собирает в единство перемешавшиеся качества многих составляющих ее событий. Может быть,этото,чтомылюбим,илито,чтомыненавидим.Существует пустое «это» – реальный факт прошлого, простирающийся в настоящее, который концентрируется в богатстве эмоций, возникшихизмногихсобытий.Подобныеустойчивыеиндивидуальности как факторыопыта контролируют богатство чувств, широту целей, регулятивную способность подчинять общему основанию остаток вещей, принадлежащих необозримости прошлого. Именно это и имел в виду Декарт, говоря о realitas objectivа185, которая, согласно

его учению, более или менее смыкается с нашими восприятиями. Сложный опыт, который включает в себя сознательное внимание к таким устойчивым индивидуальностям, сразу же высвобождает богатство чувствований, далеко выходящих за пределы того, что вытекает из образцов sensa. Великая гармония – это гармония устойчивых индивидуальностей, связанная в единство основания. Именно по этой причине понятие свободы столь присуще высокоразвитым цивилизациям. Ибо свобода в каком-либо из многих

своих смыслов – это стремление к мощному самоутверждению. При рассмотрении процесса, конституирующего существова-

ние опытного случая, восприятие устойчивых индивидов должно принадлежать к окончательной видимости, внутри которой завершается событие. Ибо в первичной фазе прошлое инициирует процесс благодаря приливу энергии, полученной из различных индивидуальных событий. Такова реальность, из которой возникает новое событие. Этот процесс происходит благодаря действию ментального полюса, обеспечивающего концептуальную материю для синтеза с реальностью. В конечном счете, возникает видимость, которая есть реальность, преобразованная после синтеза с концептуальными оценками. Видимость – это упрощение за счет процесса акцентированного выделения и соединения. И потому на переднем плане возникают устойчивые индивиды с их

335

богатством эмоционального значения. Здесь в основе лежит масса неразличимых событий, составляющих окружение со смутной эмоциональной тональностью. В общем смысле видимость – это произведение искусства, извлеченное из первичной реальности. И в той мере, в какой видимость выделяет связи и качества связей, которые фактически пребывают в реальности, она истинна в своем отношении к реальности. Однако видимость могла создавать связи и порождать качества, которые не имеют своих дубликатов в реальности. В этом случае событие опыта заключает в себе ложь, т.е. расхождение его видимости и его реальности. Во всяком случае, видимость является упрощением реальности, ибо она сводит ее к переднему плану устойчивых индивидов и к фону неразличимых событий. Чувственное восприятие принадлежит видимости. Оно интерпретируется как истинное или ошибочное указание на устойчивых индивидов.

Таким образом, основой сильного, пронизывающего опыта гармонии является видимость, имеющая на переднем плане устойчивых индивидов, несущих с собой силу субъектной тональности, и с основой, являющей собой необходимую связь. Несомненно, гармония – это, в конце концов, гармония качественных чувствований. Однако введение устойчивых индивидов извлекает из реальности силу уже гармонизированных чувствований, которую не могут создать поверхностные чувственные восприятия. Это не вопрос интеллектуальной интерпретации. Существует реальное единство фундаментального чувствования.

Таким образом, цивилизация, стремящаяся к утонченности чувства, должна приводить в порядок свои социальные отношения и отношения своих представителей к своей естественной окружающей среде, дабы породить в опыте своих представителей видимости, которые правят гармониями сильных устойчивых вещей. Иными словами, искусство должно стремиться к созданию индивидуальности в сложных деталях своих композиций. Оно не может доверять простому сложению качеств. В этом случае оно становится ручным и безвкусным. Оно должно творить так, чтобы в опыте зрителя возникли индивиды как бы бессмертные благодаря их обращению к дальним глубинам чувствования. По этой причине едва ли можно считать парадоксальным высказывание, что великая цивилизация, смешанная с искусством, показывает

336

мир своим представителям, окутанным видимостью бессмертия. Индивиды, которых она представляет видимости, принадлежат равно всем временам.

Это именно то, что мы находим в великом искусстве. Даже детали его композиций главным образом существуют по собственному праву. Они притязают на собственную индивидуальность и все же содействуют целому. Каждая такая деталь причастна величию целого и тем не менее обнаруживает свою индивидуальность, по праву требуя для себя особого внимания.

Так, например, скульптура и ажурная работа в готическом соборе, скажем, в Шартрском, содействуют гармонии. Они заставляют поднять глаза на верхний свод, а затем направить их на великолепную символику алтаря. Они привлекают нас красотой своих деталей и приковывают внимание, направляют взгляд человека, чтобы он мог увидеть значение целого. И все же скульптура и ажурная работа не могли бы исполнить своего назначения, если бы не обладали высшей индивидуальностью, пробуждающей богатство чувствования по собственному праву. Каждая деталь притязает на вечное существование ради себя самой и обретает его в композиционном целом.

И вновь из-за того значения, которое возникает от индивидуальности деталей, обнаруживается ценность дисгармонии. Дисгармония усиливает целое, когда служит утверждению индивидуальности частей. Она требует собственного права для выражения чувств. Она охраняет целое от пассивности простой качественной гармонии.

Также проявляется важность истины. Истина верования значима как сама по себе, так и по своим последствиям. Но прежде всего проявляется значимость истинного отношения видимости

креальности. Серьезный недостаток в истине ограничивает меру востребованности силы чувствования, извлекаемой из глубины реальности. И потому фальши недостает магии, с помощью которой красота с силой, превышающей силу слова, может быть призвана

кбытию как бы мановением волшебной палочки. Именно по этим причинам цивилизация общества нуждается в добродетелях истины, красоты, приключения и искусства.

337

Глава XX Мир

Раздел I. Мы рассмотрели, каким образом конкретизировались в истории семь платоновских общих понятий, а именно: идеи, физические элементы, душа, эрос, гармония, математические отношения, вместилище. Исторические примеры были отобраны и сгруппированы с целью проиллюстрировать, как у западноевропейских народов возникали конкретизации этих семи общих понятий при создании цивилизации.

Наконец, в четвертой и последней части этой книги рассматриваются те сущностные качества, совместная реализация которых в общественной жизни составляет цивилизацию. Мы исследовали четыре таких качества: истину, красоту, приключение и искусство.

Раздел II. Но здесь недостает еще чего-то. Трудно определить это в общих терминах. Там же, где это нечто можно четко вычленить и выявить все его стороны, оно походит на преувеличение. Обычно оно, как видоизменяющаяся сила, таится на краю сознания. Оно сливается с нашим понятием платоновской гармонии, как бы создавая для него атмосферу, оно в каком-то смысле противоположно понятию «эрос». Платоновские «идеи» и «математические отношения» тоже губительны для него в силу отсутствия в них «жизни и движения». Без этого трудно определимого качества стремлениекистине,красоте,приключению,искусствуможетоказаться безжалостным и жестоким, и потому, как показывает история итальянского Ренессанса, лишенным некоторого сущностного качества цивилизации. Понятия «нежности» и «любви», хоть они и важны, оказываются слишком узкими. Нам нужно понятие несколько более общего свойства, для которого «нежность» являлась бы уже конкретизацией. В некотором смысле мы ищем понятие гармониигармоний,котороесвязалобывоединочетыредругихкачества и исключило бы из нашего понятия цивилизации неуемный эгоизм, столь часто сопровождавший их поиски. «Безличность» – понятие слишком мертвое, «нежность» же – слишком узкое. Я выбралтермин«мир»иобозначаюимтугармониюгармоний,которая успокаивает разрушительное волнение и является завершающим необходимым элементом цивилизации. Таким образом, цивилизо-

338

ванным может называться такое общество, члены которого обладают пятью характеристиками – истиной, красотой, приключением, искусством и миром.

РазделIII.Под«миром»мыпонимаемздесьвовсененегативное понимание анестезии. Это позитивное чувство, венчающее «жизнь и движение» души. Его трудно определить и трудно говорить о нем. Это не надежда на будущее и не интерес к подробностям настоящего. Это некое расширение чувства, вызванное глубокой метафизической интуицией, невыразимое в словах и тем не менее весьма важное для координации ценностей. Его первый эффект – устранение давления со стороны чувственных притязаний, которое возникает, когда душа занята самой собой. Таким образом, мир несет с собой преодоление личностных рамок. Происходит перестановка относительных ценностей. Прежде всего, это вера в действенную силу красоты, в то, что совершенство исполнения – это, так сказать, ключ, открывающий доступ к сокровищам, которые природа вещей, ограниченная сама по себе, сделала бы недоступными. Сюда, таким образом, включается понимание бесконечности, призыв вырваться за пределы. Эмоциональное воздействие красоты – это подавление пагубного волнения. Точнее, она хранит источники энергии и в то же время позволяет овладеть ими во избежание парализующих беспорядков. Убежденность в том, что красота имеет обоснование в самой себе, приводит к вере там, где разум оказывается неспособным к подробному видению.

Опыт мира в основном не контролируется со стороны цели. Он есть своего рода дар. Мир как продуманная цель весьма легко переходит в свой неполноценный суррогат – анестезию. Иными словами, качество «жизни и движения» заменяется разрушением этого качества. Мир, таким образом, есть устранение разрушительного начала, а не его введение. Он вызывает расширение сознательного интереса и поля внимания. Таким образом, мир – это самоконтроль в его максимальном пределе – том пределе, где «самость» исчезла, а интерес переносится на согласования более широкие, чем личность. Здесь имеются в виду действительные мотивированные интересы духа, а не поверхностная игра дискурсивных идей. Подобная поверхностная широта способствует миру, а мир, в свою очередь, способствует ей. Главным образом, именно

339

по этой причине мир столь существен для цивилизации. Он ограждаетотузости.Однимизегоплодовявляетсятастрасть,существование которой отрицал Юм, – любовь к человечеству как таковому.

Раздел IV. Значение мира становится наиболее ясным, если его рассматривать в его отношении к тем трагическим вопросам, которые составляют сущность природы вещей. Мир есть понимание трагедии и одновременно предохранение от нее.

Мы видели, что бесконечное повторение совершенного идеала не может по-настоящему остановить развитие цивилизации. Наступает застой. Усталость, которую он вызывает, есть не что иное, как подкрадывающееся состояние анестезии, в результате чего данная социальная группа постепенно впадает в ничтожество. Определяющие характеристики теряют свою важность. Все этоможетпроисходитьбезболезненно,иутратаможетбытьнеосознанной. Просто медленно парализуется способность удивляться. Кроме того, понижается интенсивность чувства.

Разложение,переход,потеря,перемещениеотносятсяксущности творческого процесса. Новое направление цели инициируется спонтанностью, являющейся элементом беспорядка. Устойчивые общества с их подъемом, расцветом и упадком служат для соединения необходимых требований гармонии и освежающей новизны. Как некая текучая, гибкая опора, глубоко в основании заложена гармония природы; на поверхности же мы наблюдаем социальные действия, которые, подобно мелким волнам ряби, то сталкиваются, то подгоняют друг друга, стремясь к своей цели на пути к удовлетворению. Низшие типы физических объектов могут обладать продолжительной неорганической жизнью. Высшие типы, характеризующиеся животной жизнью и господством прежде всего ментального типа личностности, сохраняют свою силу за счет быстрой смены стадий от рождения через расцвет к смерти. Когда же достигается высшая ступень сознания, наслаждение существованием сопровождается чувством боли, крушения надежд, потери, трагедии. Среди этого потока красоты, героизма, отваги мир выступает как интуиция постоянства. Благодаря ему поддерживается чувствительность к трагедии, которую он рассматривает как живую действующую силу, пытающуюся направить мир к совершенству, возвышающемуся над уровнем блеклых фактов окружающей действительности. Каждая трагедия есть раскрытие

340