26. Философское осмысление поэзии. Е. Баратынский, д. Веневитинов.

Историография философско-эстетической деятельности любомудров имеет давнюю традицию, восходяп1ую к деятелям и современникам кружка: именно благодаря их усилиям возник мифологизированный образ рано умершего Веневитинова. Тем не менее, философское наследие Московского кружка любомудров долгое время не получало должной оценки; необходимость серьезного исследования этого феномена была осознана самими участниками кружка, в частности В. Ф. Одоевским. А. Пятковский приводит точку зрения Одоевского, высказанную им при личной встрече в 1860 г., согласно которой о значении любомудрия «очень мало и плохо Инициаторами подобного отношения выступили друзья и современники Веневитинова, которые по вполне понятным причинам с необычайным трепетом относились к памяти покойного. Высоко оценивали творчество Веневитинова В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. И. Наде>един, А. Пушкин, Н. Г. Чернышевский, а также анонимные авторы предисловий к двум его первым собраниям и др. говорилось в истории русской литературы» поскольку «вообще история литературных кружков с таким серьезным направлением... должна была входить значительным элементом в историю русской мысли» Этот пробел был частично восполнен в конце XIX начале XX вв. благодаря работам таких историографов и биографов, как И. И. Замотин, И. Иванов, Н. К. Козмин, Н. Колюпанов, П. Н. Милюков, П. Н. Сакулин и др. Указанные исследования содержат богатый фактографический материал, касаюп1;ийся не только деятельности кружка, но и русской интеллектуальной культуры первой трети XIX века в целом. Кроме того, в этих работах были предприняты серьезные попытки систематизации этого материала, внесшие большой вклад в формирование и развитие проблематики исследования деятельности кружка любомудров. Однако, при всей значимости этих работ, они в гораздо большей степени относятся к области истории литературы, журналистики, критики и т.д., нежели к истории философии. Собственно философский ракурс наследия любомудров в определенной мере нашел отражение в отечественной, а также зарубежной исследовательской литературе. Фундаментальные историографичесьсие труды по русской философии В. В. Зеньковского, Н. О. Лосского, А. Ф. Лосева, Т. Г. Масарика, Г. В. Флоровского, Л. Франка, Б. В. Яковенко в Пятковский А. Из истории нашего литературного и общественного развития.

27. Творческий путь м. Ю. Лермонтова

Детские годы будущего поэта, с марта 1815, прошли в с. Тарханы Чембарского у. Пензенской губ. в имении бабушки.

Прекрасная природа, заботливое отношение бабушки, хорошие условия домашнего образования способствовали пробуждению эмоционально-творческих сил мальчика, его высоких нравственно-религиозных чувств: «Моя душа, я помню с детских лет, // Чудесного искала...» Однако была и др. сторона в развитии будущего поэта.

Ранняя смерть матери (1817), размолвка Елизаветы Алексеевны, хозяйки Тархан, с Юрием Петровичем, вынужденный отъезд его в свое небольшое сельцо Кропотово Ефремовского у. Тульской губ. с целью сохранения за сыном права наследования Тархан (4081 десятин земельных угодий и 496 крестьянских душ) — все это омрачало детские годы поэта, породив ощущение дисгармонии своего внутреннего мира и окружающей среды. Создалась коллизия одиночества, неприметной для обычного взора отчужденности от внешних стихий жизни. Отсюда постоянный анализ своих раздумий и вывод, окончательно сложившийся после смерти отца (1831), о том, что оба они стали «жертвою страданий», осуждены «толпой» людей, «то злых, то благосклонных» («Ужасная судьба отца и сына...»).

Вместе с тем ранние стихотворения Лермонтова, значительная часть которых выходит за рамки литературного ученичества, убеждают в том, что личные страдания юный поэт осмыслял в широком духовно-мировоззренческом аспекте.

Творческий путь Лермонтова принято делить на два периода: ранний (1829—36) и зрелый (1837—41). Такое разграничение можно принять, имея в виду, что практически до появления в списках стихотворения «Смерть поэта» (отклик на гибель Пушкина в янв. 1837) имя Лермонтова было неизвестно. Но действительная эволюция поэта осуществлялась по фазам духовно-нравственного развития. Таких «фаз» в основном было три.

Первая связана с осмыслением поэтом своего внутреннего «я», личных отношений с окружающей средой и мирозданием (1828—34).

Этот период оказался насыщенным многими событиями в жизни поэта: приезд в Москву (1827), подготовка в Московском университетском благородном пансионе с последующим зачислением в университет на нравственно-политическое отделение (1830—32), увлечение Е. А. Сушковой, Н. Ф. Ивановой и В. А. Бахметьевой, тяжелые переживания по поводу смерти отца и огорчительные неудачи в любовных отношениях, разрыв с «московским» окружением, переезд в Петербург, неожиданное решение об определении в двухгодичную школу гвардейских подпрапорщиков (1832—34).

Можно предполагать, что именно эта фаза трудного поиска своего места в жизни и беспощадного самоанализа оказала решающее воздействие на развитие того поэтического феномена, о котором скажет впоследствии Л. Толстой применительно к Лермонтову: «власть имеющий». Власть — в сфере искусства и самооценки.

В отмеченные годы Лермонтов пытается уяснить тайну своего стремления к творчеству («Поэт», 1828, «Русская мелодия», «Молитва», 1829, «Песнь барда», 1830, «1831 июня 11 дня», «Нет, я не Байрон...», 1832, «Когда надежде недоступный», 1834 и др.). Уже в этот момент он осознает свою исключительность и высокое назначение как поэт («...Пыл страстей // Возвышенных я чувствую, но слов // Не нахожу...»). Жизнь меж тем бежит — «И все боюсь, что не успею я // Свершить чего-то!». Отсюда неодолимое желание «действовать», превышающее традиционные границы романтического порыва. Но часто «леденеет быстрый ум», и сам «предмет желаний мрачен». Эта внутренняя борьба «меж радостью и горем» вносит глубокий диссонанс в ощущения поэта. В такие минуты — «жизнь ненавистна, но и смерть страшна». Ясно, что перед нами не столько проба «пера», характерная для начинающих поэтов, сколько поиск своей духовной константы, необходимой для опоры в вечно меняющемся и противоречивом внешнем мире. Промежуточные итоги такого поиска определены в указанные годы поразительно емко:

Находишь корень мук в самом себе,

И небо обвинить нельзя ни в чем.

Отсюда и др. вывод, едва ли не гениальный по точности и масштабности заключенной в нем мысли:

В одном все чисто, а в другом все зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят от того.

Встреча «священного» с «порочным» в человеке раскрывается Лермонтовым поначалу как личная психологическая коллизия. Центральным для творчества начинающего поэта становится образ романтически разочарованного юноши, рано испытавшего страдания, столкнувшегося с обманом и коварством безнравственной окружающей среды («Мой демон», «Монолог», 1829, автобиографические драмы «Menschen und leidenschaften», 1830, «Странный человек», 1831, стихотворение «Элегия», 1830, поэма «Исповедь», 1831 и др.). Сомнения в возможности покоя и счастья на земле часто в этот период охватывают поэта («Я верю, обещаю верить...», «Чаша жизни» и др.). Этим (а не «космическим» происхождением поэта) объясняется его порыв в надземные сферы — туда, где «ясны далекие звезды, ясны, как счастье ребенка» («Небо и звезды», 1831) и где бескорыстная и чистая любовь «предстанет нам, как ангел нежный» («Когда б в покорности незнанья», 1831).

Однако по мере углубления в действительные причины утраты в человеке «священного» (нарушение законов Предвечного, ослабление духовно-нравственных приоритетов) творческая мысль поэта выходила за рамки субъективных ощущений. В центре внимания оказывается теперь не только личность, но и среда, все то порочное, что драматизирует общественное развитие человечества. Романтические краски при этом не приглушаются, но они получают новую функцию. С опорой на романтическую поэтику Лермонтов глубже и полнее раскрывает бедственное состояние общества, когда оно под напором «зла» оказывается во власти нескончаемых противоречий добра и ненависти, великодушия и эгоизма, искренности и лжи, прикрываемой маской благовоспитанности. Убедительное, почти безупречное с точки зрения высшей художественности постижение диссонансов жизни знаменует вторую «фазу в творческом развитии Лермонтова (1835—39).

В этот период Лермонтов работает напряженно, создавая яркие образцы почти во всех жанрах: драма «Маскарад» (1835), поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), «Мцыри» (закончена в 1839), большая часть романа «Герой нашего времени» (1840) и ряд выдающихся лирических шедевров, принесших поэту всеобщую известность («Смерть поэта», 1837, «Дума», «Поэт», 1838, «Три пальмы», «Молитва», 1839 и др.). В указанные годы поэт близок к завершению своего итогового грандиозного труда — философской поэмы «Демон», которая будет окончена уже в третьей, заключительной фазе творчества.

Личная жизнь поэта во второй фазе характеризуется дальнейшим обострением отношений с окружающей средой, в т. ч. с управленческой властью. В марте 1837 за распространение последних 16 строк стихотворения «Смерть поэта» Лермонтов был переведен из лейб-гвардии Гусарского полка (располагался в Царском Селе под Петербургом) на Кавказ в Нижегородский драгунский полк. В к. апр. 1838 возвращается в Петербург, восстанавливает светские связи, бывает в литературных салонах семьи Карамзиных, В. Одоевского, на балах Петербурга, на приемах многих аристократических фамилий (Валуевы, Репнины, Смирнова-Россет и др.). Т. н. высший свет становится ему «более чем несносным», потому что «нигде ведь нет столько низкого и смешного, как там» (из письма к М. А. Лопухиной, к. 1838). Все это порождало новые осложнения, избежать которые, не поступаясь своей честью, было порою невозможно. В февр. 1840 на балу у гр. де Лаваль поэт был втянут в конфликт с сыном французского посланника Э. де Барантом и после дуэли с ним вновь отправлен на Кавказ в боевые расположения Тенгинского полка. Т. о., нескончаемые превратности личной жизни поэта разбивали в прах его мечты о «счастье и покое». С др. стороны, они порождали в душе поэта и мощные, совершенно уникальные вспышки творческих импульсов («…на мысли, дышащие силой, как жемчуг, нижутся слова»). Однако ни личные страдания, ни бунтарство против пороков света не заслоняли в порывах поэта Божьей правды как единственной и самой высокой меры человечности на земле, а заодно и всего сущего в Мироздании. В этом и состоял нравственно-философский и эстетический смысл протестующих творений Лермонтова.

Долгое время в радикальном и марксистском литературоведении мотивы протеста в творчестве Лермонтова рассматривались преимущественно с политической стороны как прямые выпады против самодержавия, крепостного права, религиозных убеждений («с небом гордая вражда»). На самом деле его произведения имеют иной характер. Они обращены к очищению человека (в т. ч. изуродованного социальными обстоятельствами) от нравственной скверны. Лермонтов выступал в защиту совершенного и прекрасного, что идет от промыслительных заповедей Бога и что способствует приближению к красоте и истине. Тем самым Лермонтов полностью освобождает поэзию от гедонистически-эпикурейских элементов, что частично было свойственно даже произведениям Пушкина. Едва ли не эсхатологически — и в этом можно видеть проявление гениальности поэта — Лермонтов сосредоточился исключительно на анализах соотношений в человеке света и тьмы, благородной силы и слабости, идеально-высокого — с низменным и пошлым. Антитеза этих состояний определяет сюжетно-композиционный строй, своеобразие символов и метафор, лексико-слоговую организацию произведений Лермонтова второго этапа.

Многообразно и последовательно преодолевает Лермонтов прагматизм и порочность современного ему мира в лирических жанрах 1834—39.

Взрывным по тону и силе отрицания «палачей» человеческого гения явилось стихотворение «Смерть поэта», за которое Лермонтов подвергся опале и был переведен на Кавказ. Между тем в стихотворении нет и намека на «возмущение» против политической системы, существовавшей в стране. Поэт клеймит позором тех, кто прибывает в Россию «на ловлю счастья и чинов», кто презирает «земли чужой язык и нравы», кому ненавистна честь России и кто «жадною толпой» теснится у трона, дабы любой ценой, в т. ч. злословия и предательства, обрести земное благополучие. Глубоко патриотический пафос стихотворения не был понят аристократическими верхами. Не было принято во внимание и то, что Лермонтов взывает не к «революции», как утверждали доносчики, а к «Божьему суду» с тем, чтобы поразить «наперсников разврата».

Через год Лермонтов окончательно приходит к мысли о том, что напоминание о Божьей каре не может устрашить тех, кто отпал от Бога и поклоняется лишь «звону злата». Лермонтов как никто до него в планетарных масштабах осознает страшные последствия безверия — состояния, парализующего не только волю отдельного человека, но и процессы исторического развития («Дума»).

Большое место и в жизни, и в лирике поэта занимала природа. Это отразилось во всех его произведениях ранней и более поздней поры. Природа не только сглаживала страдания Лермонтова — она, напоминая ему о вечности, способна была навеять сладостный «сон» души, в котором на какой-то миг сглаживались противоречия мира. Именно в такие минуты лирический герой Лермонтова полнее, чем всегда, мог ощутить присутствие Бога.

Одним из самых впечатляющих и ярких мотивов творчества Лермонтова следует считать мотив любви, интимных отношений с женщинами. Но как раз в этих отношениях Лермонтов так и не отыскал желаемого успокоения. Да и не могло этого случиться, потому что Лермонтов максималистски рассматривал любовь как «союз» двух сердец, устремленных к высшим, духовно значимым целям. Отсюда уподобление души возлюбленной «вечному храму» (ранняя вариация темы любви, оставшаяся в сознании поэта на все годы), от которого можно и должно ждать «спасенья своего». Между тем реальная жизнь, жизнь в обществе, где не только «ненавидят», но и любят «случайно» (т. е. «на срок», без всяких нравственных убеждений), безжалостно развеивала иллюзорные надежды. Этим объясняется постоянно углублявшееся неверие поэта в возможность обретения счастья в любви. Предельной силы такое неверие достигает в стихотворении «И скучно и грустно», написанном в 1840. С этого момента начинается третья и последняя фаза в развитии Лермонтова, длившаяся всего полтора года.

Суть перемены — в полном осуждении мира порочности и зла, где бы это ни проявляло себя: в роскошных ли аристократических залах («Как часто пестрою толпою окружен...», 1840) или в местах обитания провинциальных армейских романтиков и авантюристов («Герой нашего времени», 1840). С др. стороны, наблюдается как бы и отрешение от этого мира, погружение в самого себя, поиск действительных путей к духовному спасению вконец измученной и в чем-то уже раздробленной души («И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — такая пустая и глупая шутка»).

Эти процессы нерасчленимы в творческом сознании поэта и его художественной практике. Однако их центральные линии ясно просматриваются почти в каждом произведении последних лет.

Для подтверждения того, как глубоко и верно уяснилась Лермонтовым в последний период творчества неразрывность идей Отчизны и Бога, важно обратить внимание не только на стихотворение «Родина» (1841), но и на «Казачью колыбельную песню» (1840).

Знаменательно, что «Казачья колыбельная песня» была написана в год завершения работы над романом «Герой нашего времени». С учетом этого обстоятельства «Песню» можно рассматривать как своеобразный комментарий к вопросу, который задает себе Печорин и который можно отнести к каждому человеку, живущему среди своего народа, независимо от занимаемой ступеньки на общественной лестнице. Печорин спрашивает себя: «Зачем я жил? Для какой цели я родился? А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое... Но я не угадал этого назначения». Действительно, не угадал. Но истинно высокую цель жизни и не угадывают, по Лермонтову, ею — живут. Живут так, как персонажи «Казачьей колыбельной песни». Живут полнокровно и праведно, любя Бога, отца, мать, Отчизну.

Любовь в поэтике последних лермонтовских произведений становится знаком, условием достижения подлинной гармонии как самого качественного состояния мира и человека. Но это уже не только и не столько интимное чувство, порождаемое духовно-физиологическим влечением к женщине. Это любовь к Добру, Истине, Богу.

Именно к такой любви окончательно приходит Лермонтов в последней фазе своего творчества, полностью признав Бога как изначальный источник всех благих и прекрасных побуждений на земле. В стихотворении «Выхожу один я на дорогу...», написанном за две недели до гибели на дуэли с отставным майором Н. С. Мартыновым, Лермонтов выражает желание «забыться и заснуть», т. е. дистанцироваться от противоречий и тщеты суетного мира, который дал ему лишь «трудности» и «боли» («Что же мне так больно и так трудно?»). Но преодолеть невзгоды суетного мира не означало у Лермонтова заснуть «холодным сном могилы».