Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
экзамен эстетика.docx
Скачиваний:
84
Добавлен:
11.09.2019
Размер:
841.89 Кб
Скачать

История пифагорейского союза

Основателем союза был Пифагор, сын Мнесарха, уроженец Самоса. Его расцвет приходится на время правления тирана Поликрата (ок. 530 г. до н. э.). Пифагор основал сообщество в италийском городе Кротоне. Умер он в Метапонте, куда переселился вследствие враждебного отношения кротонцев к его союзу.

После смерти Пифагора вражда против пифагорейского союза усиливалась во всех демократиях Великой Греции и в середине V в. до н. э. разразилась катастрофой: в Кротоне многие пифагорейцы были убиты и сожжены в доме, где они собрались; разгром повторился и в других местах. Уцелевшие были вынуждены бежать, разнося с собой учение и мистерии своего союза. Эти мистерии дали союзу возможность существовать и тогда, когда он утратил своё прежнее политическое и философское значение. К концу V в. до н. э. наблюдается возрождение политического влияния пифагорейцев в Великой Греции: Архит Тарентский достигает большого политического влияния в Таренте как военачальник и государственный деятель. С IV в. до н. э. пифагорейство приходит в упадок, а его учение поглощается платонизмом.

Сам Пифагор, по преданию, не оставил письменного изложения своего учения, и Филолай считается первым писателем, давшим изложение пифагорейской доктрины. Учение ранних пифагорейцев известно нам по свидетельствам Платона и Аристотеля, а также по немногим фрагментам Филолая, которые признаются подлинными. При таких условиях трудно с достоверностью отделить первоначальное существо пифагорейского учения от позднейших наслоений.

Пифагорейский союз как религиозная община

Фёдор Бронников. Гимн пифагорейцев солнцу

Есть основание видеть в Пифагоре учредителя мистического союза, научившего своих последователей новым очистительным обрядам. Обряды эти были связаны с учением о переселении душ, которое можно приписывать Пифагору на основании свидетельств Геродота и Ксенофана; оно встречается также у Парменида, Эмпедокла и Пиндара, находившихся под влиянием пифагорейства.

Дало ли пифагорейство освобождение от этого «круговорота рождения» хотя бы душе философа? Золотые таблички IV в., найденные в могилах близ Турий — местности, служившей некогда пристанищем для пифагорейцев — свидетельствуют о возможности такого освобождения.

Ряд причудливых предписаний и запретов пифагорейцев восходят, несомненно, к глубокой древности. Из этих запретов более всего стал известен запрет употреблять в пищу бобы, из-за которых, по одному из преданий, погиб и сам Пифагор. Причина этого запрета была неизвестна уже в древности.

Пифагорейцы были известны в античности также своим вегетарианством, связанным с учением о переселении душ.

Согласно традиции, последователи Пифагора делились на акусматиков («слушателей») и математиков («учеников»). Акусматики имели дело с религиозными и ритуальными сторонами учения, математики — с исследованиями четырёх пифагорейских «матем»: арифметики, геометрии, гармоники и сферики. Акусматики не считали математиков «настоящими пифагорейцами», но говорили, что они ведут своё начало от Гиппаса, изменившего исходной пифагорейской традиции, раскрывшего тайны непосвящённым и начавшим преподавание за плату.

Философия пифагорейцев

Пифагор был первым мыслителем, который по преданию назвал себя философом, то есть «любителем мудрости». Он же впервые назвал вселенную космосом, то есть «прекрасным порядком». Предметом его учения был мир как стройное целое, подчиненное законам гармонии и числа.

Основу последующего философского учения пифагорейцев составила категориальная пара двух противоположностей — предела и беспредельного. «Беспредельное» не может быть единым началом вещей; иначе ничто определённое, никакой «предел» не был бы мыслим. С другой стороны, и «предел» предполагает нечто такое, что определяется им. Отсюда следует вывод Филолая, что «природа, сущая в космосе, гармонически слажена из беспредельных и определяющих; так устроен и весь космос, и все, что в нём».

Пифагорейцами была составлена таблица 10 противоположностей; Аристотель приводит её в своей «Метафизике» (I, 5):

Пифагор Самосский (римская копия)

  • предел — беспредельное

  • нечётное — чётное

  • одно — многое

  • правое — левое

  • мужское — женское

  • покой — движение

  • прямое — кривое

  • свет — тьма

  • добро — зло

  • квадрат — вытянутый прямоугольник

Мировая гармония, в которой заключается закон мироздания, есть единство во множестве и множество в единстве — έν καί πολλά. Как мыслить эту истину? Непосредственным ответом на это является число: в нём объединяется множество, оно есть начало всякой меры. Опыты над монохордом показывают, что число есть принцип звуковой гармонии, которая определяется математическими законами. Не есть ли звуковая гармония частный случай всеобщей гармонии, как бы её музыкальное выражение? Астрономические наблюдения показывают нам, что небесные явления, с которыми связаны все главнейшие изменения земной жизни, наступают с математической правильностью, повторяясь в точно определённые циклы.

Так называемые пифагорейцы, взявшись за математические науки, первые подвинули их вперёд; вскормленные на этих науках, они признали математические начала за начала всего существующего. Из таких начал, естественно, первыми являются числа. В числах усматривали они множество аналогий или подобий с вещами… так что одно свойство чисел являлось им как справедливость, другое — как душа или разум, ещё другое — как благоприятный случай и т. д. Далее они наводили в числах свойства и отношения музыкальной гармонии, и так как все прочие вещи по своей природе являлись им подобием чисел, числа же — первыми из всей природы, то они и признали, что элементы числа суть элементы всего сущего, и что все небо есть гармония и число (Аристотель, Met., I, 5).

Таким образом, пифагорейские числа имеют не простое количественное значение: если для нас число есть определённая сумма единиц, то для пифагорейцев оно есть, скорее, та сила, которая суммирует данные единицы в определённое целое и сообщает ему определённые свойства. Единица есть причина единения, два — причина раздвоения, разделения, четыре — корень и источник всего числа (1 + 2 + 3 + 4 = 10). В основании учения о числе усматривалась, по-видимому, коренная противоположность чётного и нечётного: чётные числа суть кратные двух, и потому «чёт» есть начало делимости, раздвоения, разлада; «нечёт» знаменует противоположные свойства. Отсюда понятно, что числа могут обладать и нравственными силами: 4 и 7, например, как средние пропорциональные между 1 и 10, являются числами, или началами, пропорциональности, а следовательно, и гармонии, здоровья, разумности.

Пифагорейская космология и астрономия

В космологии пифагорейцев мы встречаемся с теми же двумя основными началами предела и беспредельности. Мир есть ограниченная сфера, носящаяся в беспредельности. «Первоначальное единство, возникнув неведомо из чего, — говорит Аристотель, — втягивает в себя ближайшие части беспредельности, ограничивая их силой предела. Вдыхая в себя части беспредельного, единое образует в себе самом определённое пустое место или определённые промежутки, раздробляющие первоначальное единство на отдельные части — протяженные единицы (ὡς όντος χωρισμοϋ τινος τών ἐφεξής)». Это воззрение — несомненно первоначальное, так как уже Парменид и Зенон полемизируют против него. Вдыхая беспредельную пустоту, центральное единство рождает из себя ряд небесных сфер и приводит их в движение. По Филолаю, «мир един и начал образовываться от центра».

В центре мира находится огонь, отделяемый рядом пустых интервалов и промежуточных сфер от крайней сферы, объёмлющей вселенную и состоящей из того же огня. Центральный огонь, очаг вселенной, есть Гестия, мать богов, мать вселенной и связь мира; верхняя часть мира между звездной твердью и периферическим огнём называется Олимпом; под ним идёт космос планет, солнца и луны. Вокруг центра «ведут хороводы 10 божественных тел: небо неподвижных звёзд, пять планет, за ними Солнце, под Солнцем — Луна, под Луной — Земля, а под нею — противоземие (ἀντίχθων)» — особая десятая планета, которую пифагорейцы принимали для круглого счёта, а может быть, и для объяснения солнечных затмений. Медленнее всех вращается сфера неподвижных звезд; более быстро и с постоянно возрастающей по мере приближения к центру скоростью — сферы Сатурна, Юпитера, Марса, Венеры и Меркурия.

Планеты вращаются вокруг центрального огня, обращенные к нему всегда одной и той же стороной, отчего жители земли, напр., не видят центрального огня. Наше полушарие воспринимает свет и теплоту центрального огня через посредство солнечного диска, который лишь отражает его лучи, не будучи самостоятельным источником тепла и света.

Своеобразно пифагорейское учение о гармонии сфер: прозрачные сферы, к которым прикреплены планеты, разделяются между собой промежутками, которые относятся друг к другу как музыкальные интервалы; небесные тела звучат в своём движении, и если мы не различаем их созвучия, то только потому, что оно слышится непрестанно.

Пифагорейская арифметика

Пифагорейцы рассматривали свойства чисел, между которыми главнейшими были чётные, нечётные, чётно-нечётные, квадратные и неквадратные, изучали арифметические прогрессии и новые числовые ряды, происходящие от последовательных суммирований их членов. Так, последовательное прибавление числа 2 к нему самому или к единице и к получаемым затем результатам, давало в первом случае ряд чётных чисел, а во втором — ряд нечётных. Последовательные суммирования членов первого ряда, состоящие в прибавлении каждого из них к сумме всех предшествовавших ему членов, давали ряд гетеромекных чисел, представляющих произведение двух множителей, отличающихся один от другого на единицу. Такие же суммирования членов второго ряда давали ряд квадратов последовательных натуральных чисел. «Если есть в мире законы, которым повинуется все на свете, и люди и боги, - то это, прежде всего законы математические. Кто знает математику, тот знает то, что вышe богов».

                                                                                                                                                                                            Пифагор

П ифагор развил и распространил среди учеников свою собственную математико-философскую идею, которая, с помощью чисел позволяла понять то, в какой степени реальное существование каждого человека отвечает его предназначению в жизни. Эта идея легла в основу нумерологической теории. Впоследствии Пифагор сам признал, что эта система является его самым главным открытием за всю жизнь.

Сущность этой идеи в том, что самыми главными числами являются от 1 до 4, при сложении дающие 10, а это священное число, которое символизирует собой единство Вселенной в ее материальном и метафизическом воплощении.

Рассуждения Пифагора о числах представляет попытку свести все явления к числовым отношениям и рассматривать числа как непреходящую сущность вещей. Как все числа составлены из чета и нечета, так и все вещи соединяют в себе противоположности, так же каждая вещь рассматривалась как примирение противоположностей. Пифагорейцы считали четные числа женскими, а нечетные мужскими. Нечетное число - оплодотворяющее и, если его сочетать с четным, оно возобладает. Символ брака у пифагорейцев состоял из суммы мужского, нечетного числа три и женского, четного числа два. Брак - это пятерка, равная трем плюс два.

По теории Пифагора, все числа, большие 10, могут быть сокращены до цифр от 1 до 9 включительно, поскольку они являются исходными числами, из которых могут быть получены все другие.

Четыре числа, составляющие тетраду - один, два, три, четыре - имеют прямое отношение к музыке: они задают все известные консонантные интервалы - октаву (1:2), квинту (2:3) и кварту (3:4).

Для сокращения большого числа в элементарные, Пифагор использовал метод сложения всех цифр составляющих число, если образуется 10 или более, складываются и эти цифры. Этот процесс продолжается до тех пор, пока в результате не получится элементарное число от 1 до 9, каждое из которых имеет свое значение и силу.

Пифагорейская геометрия

Из геометрических работ пифагорейцев на первом месте стоит знаменитая теорема Пифагора. Доказательство теоремы должно было явиться результатом потребовавших значительного промежутка времени работ как самого Пифагора, так и других математиков его школы. Член ряда нечётных чисел, всегда являющийся разностью между двумя соответствующими членами ряда квадратных чисел, мог быть сам числом квадратным: 9 = 25 — 16, 25 = 169—144, … Содержание пифагоровой теоремы было, таким образом, впервые обнаружено рациональными прямоугольными треугольниками с катетом, выражаемым нечётным числом. Вместе с тем должен был раскрыться и Пифагоров способ образования этих треугольников, или их формула (n — нечетное число, выражающее меньший катет; (n² — 1)/2 — больший катет; (n² — 1)/2 + 1 — гипотенуза).

Вопрос о подобном свойстве также и других прямоугольных треугольников требовал соизмерения их сторон. При этом пифагорейцам впервые пришлось встретиться с несоизмеримыми линиями. До нас не дошло никаких указаний ни на первоначальное общее доказательство, ни на путь, которым оно было найдено. По свидетельству Прокла, это первоначальное доказательство было труднее находящегося в «Началах» Евклида и также основывалось на сравнении площадей.

Пифагорейцы занимались задачами «приложения» (παραβάλλειν) площадей, то есть построения на данном отрезке прямоугольника (в общем случае — параллелограмма с данным углом при вершине), имеющего данную площадь. Ближайшее развитие этого вопроса состояло в построении на данном отрезке прямой прямоугольника, имеющего данную площадь, под условием, чтобы оставался (ἔλλειψις) или недоставал (ὑπερβολή) квадрат.

Пифагорейцы дали общее доказательство теоремы о равенстве внутренних углов треугольников двум прямым; они были знакомы со свойствами и построением правильных 3-, 4-, 5- и 6-угольников.

В стереометрии предметом занятий пифагорейцев были правильные многогранники. Собственные исследования пифагорейцев прибавили к ним додекаэдр. Занятие способами образования телесных углов многогранников должно было непосредственно привести пифагорейцев к теореме о том, что «плоскость около одной точки наполняется без остатка шестью равносторонними треугольниками, четырьмя квадратами или тремя правильными шестиугольниками, так что становится возможным всякую целую плоскость разложить на фигуры каждого из этих трёх родов».

Пифагорейская гармоника

Рафаэль Санти. Пифагор (деталь Афинской школы). На чёрной доске изображена схема пифагорейской гармонии — системы, в которой октава двояким образом составляется из квинты и кварты.

Все дошедшие до нашего времени сведения о возникновении в древней Греции математического учения о гармонии (эта наука называлась «гармоникой») определённо связывают это возникновение с именем Пифагора. Его достижения в этой области кратко перечислены в следующем отрывке из Ксенократа, дошедшем до нас через Порфирия:

Пифагор, как говорит Ксенократ, открыл и то, что в музыке интервалы неотрывны от числа, так как они возникают от соотнесения количества с количеством. Он исследовал, в результате чего возникают созвучные и разнозвучные интервалы и всё гармоничное и негармоничное (Порфирий. Комментарий к Гармонике Птолемея)[1].

В области гармоники Пифагором были произведены важные акустические исследования, приведшие к открытию закона, согласно которому первые (то есть самые главные, самые значимые) консонансы определяются простейшими числовыми отношениями 2/1, 3/2, 4/3. Так, половина струны звучит в октаву, 2/3 — в квинту, 3/4 — в кварту с целой струной. «Самая совершенная гармония» задаётся четвёркой взаимно простых чисел 6, 8, 9, 12, где крайние числа образуют между собой октаву, числа, взятые через одно — две квинты, а края с соседями — две кварты.

Гармония есть система трёх созвучий — кварты, квинты и октавы. Численные пропорции этих трёх созвучий находятся в пределах указанных выше четырёх чисел, то есть в пределах единицы, двух, трёх и четырёх. А именно, созвучие кварты является в виде сверхтретного отношения, квинты — полуторного и октавы — двойного. Отсюда число четыре, будучи сверхтретным от трёх, поскольку составляется из трёх и его третьей доли, обнимает созвучие кварты. Число три, будучи полуторным от двух, поскольку содержит два и его половину, выражает созвучие квинты. Число же четыре, будучи двойным в отношении двух, и число два, будучи двойным в отношении единицы, определяют созвучие октавы" (Секст Эмпирик, Против логиков, I, 94-97).

Продолжателями акустических исследований, а также представителями возникшего в пифагорейской школе стремления к теоретическому обоснованию музыкальной гармонии были Лас из Гермиона и Гиппас из Метапонта, произведшие много опытов как над струнами, имевшими различные длины и натягиваемыми различными тяжестями, так и над сосудами, по-разному наполняемыми водой.

Пифагорейская концепция гармоники нашла своё воплощение в идее пифагорова (или пифагорейского) строя, настраиваемого лишь по консонансам — октавам и квинтам. Среди прочего пифагорейцы открыли, что (1) целый тон неделим на 2 равных полутона, а также что (2) 6 целых тонов больше октавы на ничтожно малую величину коммы (позже названной «пифагоровой»).

Выдающимися музыкальными теоретиками пифагорейской школы были Филолай и Архит, которые разрабатывали математические основания древнегреческой (музыкальной) гармонии.

№4

Основная цель деятельности Платона - помочь людям разумно устроить их жизнь, дать им такие законы, внедрить в их сознание такую идеологию, которые стали бы основой гармонично развитого справедливого общества. Не случайно одна из фундаментальных работ Платона - "Государство" - начинается с постановки вопроса о справедливости. Задача эта в разные годы ставилась Платоном по-разному, но всегда проблема искусства.

В политической и культурной жизни Греции роль искусства была настолько велика и очевидна, что на нем основывалась целая система воспитания господствующего класса античного общества. И Платон, столь детально обсуждавший все животрепещущие вопросы современности, конечно же не мог обойти вниманием вопрос о том, какое искусство, на какую часть общества, каким образом и с каким результатом действует, как формирует чувства и мысли людей, влияет на их нравственность, политическое сознание, поведение. Тем более, что и сам Платон был чрезвычайно одаренной в художественном отношении личностью - великим мастером слова и диалогической формы, первоклассным художником и непревзойденным эрудитом. Велика заслуга Платона  и в том, что он одним из первых увидел в искусстве средство воспитания определенного типа человека. Современный тип не соответствовал идеалу Платона, и он в своих диалогах создал новое учение, частично уходящее корнями в различные эпохи доплатоновской Греции, но в целом устремленное всегда в "идеальное" будущее, где должен в "идеальном" государстве жить новый "идеальный" человек, воспитанный средствами "идеального" искусства.

Будучи учеником Сократа, Платон во многом следует его эстетике, но идет значительно дальше. Заслуга Сократа в том, что он подчеркнул связь эстетического и этического, нравственного и доброго. Его идеал - прекрасный духом человек. Для Платона искусство становится уже критерием нравственности, социального устройства, политического благополучия в государстве и, одновременно, орудием справедливости, ибо ей должно подчиняться все.

Таким образом, намечается основная тенденция в русле которой развивается эстетическое учение Платона – искусство как средство воспитания и воздействия на общественно-политическую жизнь.

В эпоху Платона реальностью античного рабовладельческого общества было наличие чисто паразитического "сословия" люмпен-пролетариев, располагавших неограниченным количеством свободного времени, не производящих ровным счетом ничего и ведущих потребительский образ жизни. Они настойчиво требовали от своего государства не только "хлеба", но и "зрелищ", и рабовладельческое государство должно было изыскивать средства, чтобы удовлетворить оба требования этих граждан, так как афинская аристократия хорошо понимала, что толпа накормленных, но праздных люмпен-пролетариев, не знающих, как "убить" свободное время, была не менее социально опасна, чем толпа просто голодных людей (в своих диалогах Платон упоминает о "трутнях", о праздной толпе, своим ревом оглашающей народные собрания, театры и судилища). Ко всему этому можно прибавить, что кроме абсолютно потребительского сословия люмпен-пролетариев в афинском полисе существовало еще одно относительно потребительское сословие, также располагавшее значительным количеством свободного времени - имеется в виду рабовладельческая аристократия, принимавшая участие в государственных или финансовых делах. Все, это свидетельствует о том, какой важной социально-политической проблемой выступала в афинском обществе проблема досуга!

Что же могло заполнить досуг всех тех, кто обладал свободным временем (даже занятых какой-либо продуктивной деятельностью)? Конечно же искусство, но искусство, организованное определенным образом, призванное воздействовать на сознание людей так, чтобы строй их чувств и мыслей соответствовал идеалу античного рабовладельческого полиса. А это значит, что вопрос об искусстве не мог не выступать в платоновские времена как непосредственно политический вопрос. Упоминание о социальных условиях, в которых в то время развивалось искусство Греции, и подводит нас непосредственно к анализу эстетических воззрений Платона, ибо учение об эстетическом воспитании и оказывается центральным в его проекте идеального государства.

ПРОБЛЕМА ПРЕКРАСНОГО В ЭСТЕТИКЕ ПЛАТОНА

В

опросы эстетики рассматриваются у Платона в диалогах: "Гиппий Больший", "Государство", "Федр", "Софист", "Пир", Законы и др.[1]Важнейшей проблемой для философов выступает проблема прекрасного. В диалоге "Гиппий Больший" Платон стремится найти то, что бывает прекрасным для всех и всегда. Прекрасное существует не в этом мире, а в мире идей. В здешнем же, доступном человеческому восприятию, царит многообразие, все изменчиво и преходяще. А прекрасное существует вечно, оно ни возникает, ни уничтожается, ни увеличивается, ни убывает, оно находится вне времени, вне пространства, ему чужды движения, изменения. Оно противостоит красоте чувственных вещей, следовательно, чувственные вещи не являются  источником  красоты. Из этого  следует,  что способ постижения прекрасного — не художественное творчество и не восприятие художественного произведения, а отвлеченное умозрение, созерцание через посредство разума. Рациональность этого соображения, на наш взгляд, заключается в том, что Платон ищет источник красоты в объективных условиях, вне субъекта, конечно же, верный своей идеалистической концепции прекрасного.

И все-таки чувство реальности неотступно владеет Платоном, когда он заговаривает об общих закономерностях бытия. В искусстве Платон тоже видит свои закономерности, что позволяет нам еще раз подметить его стремление к объективности в вопросах эстетики.

Когда Платон захотел очертить предмет своей эстетики, он назвал ее ни больше, ни меньше - любовью. Философ считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на это прекрасное и что только понимаемое как любовь знание есть знание подлинное. В своем знании знающий как бы вступает в брак с тем, что он знает, и от этого брака возникает прекрасное потомство, которое именуется у людей науками и искусствами. Любящий всегда гениален, т.к. он открывает в предмете любви то, что скрыто от всякого не любящего. Обыватель над ним смеется. Но это свидетельствует только о бездарности обывателя. Творец в любой области: в личных отношениях, в науке, искусстве, в общественно-политической деятельности, - всегда есть любящий. Только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизнь и которые чужды не любящему. Так художник, испытывая любовь к предмету искусства и видя в нем то, что сокрыто от других (иными словами, воздействуя на предмет искусства), в процессе акта творчества создает нечто прекрасное, или, точнее, его копию.

художник Þ любовь Þ предмет искусства Þ акт творчества Þ прекрасное(копия)

Эти термины, как и термины Платона, можно заменить другими, но против его энтузиазма и самого факта посвящения художником себя предмету своей любви — искусству — вряд ли можно привести какое-либо веское возражение.

ВОПРОСЫ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ

У

чение о творческом процессе волнует Платона все-таки меньше, чем проблема эстетического воспитания. Плоды творческого процесса — произведения искусства — непременно так или иначе воздействуют на сознание людей и, следовательно, это их прямая и непосредственная функция. Таким образом, как звенья одной цепи выступают: творческий процесс (обозначенный нами в приведенной выше схеме), познавательный акт и общественное сознание (конечный результат).

Платона интересует не столько процесс создания искусства, сколько проблема его влияния на людей (хотя в связи с последним ему приходится порой рассматривать довольно подробно элементы первого).

Идея Платона об эстетическом воспитании человека заключается в борьбе против всякого психологизма и субъективизма, в борьбе против всякой изысканности и изощренности, в борьбе против философского декаданса. Платон проповедовал идеал сильного, но обязательно простого человека, в котором душевные способности не дифференцированы настолько, чтобы противоречить одна другой, и не настолько изолированы от внешнего мира, чтобы противостоять ему эгоистически.

Гармония человеческой личности, человеческого общества и всей окружающей человека природы — вот постоянный и неизменный идеал Платона в течение всего творческого пути. В этой связи еще раз следует напомнить о платоновской идее подчинения искусства потребностям государства.

Н.Г. Чернышевский всячески приветствовал Платона за то, что он жизнь ставил выше искусства, отстаивая необходимость подчинения искусства общественным потребностям. Не только искусство не существует у Платона как изолированная и самостоятельная область, но такая изоляция невозможна, по Платону, также ни для философии, ни для религии, ни для науки, ни для государства, ни для ремесла, ни, наконец, для личной или семейной жизни. Отсутствие подобной изоляции и создает, по мнению Платона, ту всеобщую гармонию, без которой невозможно "идеальное" государство (на наш взгляд, учение о такого рода гармонии выходит за рамки идеалистической философии).

Как следствие из вышеизложенного вытекает положение о том, что искусство является главным фактором в жизни общества "идеального" государства (формы которого разработал Платон) по двум причинам:

1. Искусство должно заполнить весь досуг свободнорожденных и сопровождать их во всех серьезных делах, так чтобы все они провели жизнь свою "в жертвоприношениях,  празднествах  и  хороводах" ("Законы"); так, чтобы каждый из них — будь то мужчина или женщина — жил бы, "играл наипрекраснейшие игры" ("Законы").

2. Искусство, по Платону, должно, с одной стороны, сформировать душу каждого свободнорожденного определенным, предначертанным законодателем образом, сообщив им "благонастроенность" ("Государство") и через ритм "приучив к такту" с тем, чтобы соединить "гимнастику с музыкой". Гимнастика, как и искусство, должна играть решающую роль в воспитании свободнорожденных. С другой стороны (как следствие первого), искусство должно непрерывно, на протяжении всей жизни граждан, поддерживать созданный им душевный настрой.

Речь шла, таким образом, о создании и поддержании средствами искусства некоторого совершенно своеобразного наркотического состояния, причем не отдельного человека , а целого общественного слоя.

Платон на протяжении своей создал свыше тридцати философских диалога. Почти в каждом из них он так или иначе касается вопросов искусства. Из всего этого складывается определенная форма философской теории Платона — теория искусства.

Учитывая колоссальную роль, которую отводил Платон искусству в своем "идеальном" государстве, и крайне пессимистическую оценку, каковую философ давал реальному состоянию современного ему периода художественной жизни, нетрудно представить себе общий размах запретительных мероприятий, предусмотренных автором "Государства" и "Законов" для того, чтобы превратить искусство в орудие справедливости. Чем более глубокая пропасть пролегала между платоновским представлением об "истинном искусстве" и фактическим состоянием искусства в платоновские времена, тем больше жертв требовалось от искусства, дабы заполнить разверзнутую глубину.

Если подытожить все запреты, оформленные в связи с искусством в "Государстве" и "Законах", то общая картина будет выглядеть следующим образом.

Первая большая группа запретов вытекает из платоновских представлений о роли искусства в формировании молодого поколения. В этой связи формируются запреты, цель которых — устранить все "непедагогические" мотивы, бытовавшие в искусстве (а также мифологии) платоновских времен.

Во-первых, предлагается изъять из числа допустимых при воспитании все те произведения, в которых описываются действия богов, неблаговидные с этической или "политической" точки зрения (например, войны, интриги, злоумышления и прочие коварства).

Во-вторых, предлагается вычеркнуть из числа допустимых при воспитании детей и юношества те художественные произведения, в которых излагаются религиозно-мифологические представления, способные, согласно Платону, ослабить мужество будущих воинов, защитников государства и закона: "Что же? Представляя, какие вещи и ужасы находятся в преисподней, человек... будет ли чужд страха смерти и в битве предпочтет ли смерть поражению и рабству?" ("Государство").

В-третьих, предлагается исключить из числа допустимых при воспитании детей и юношества произведения, в которых предстают в неблагоприятном свете герои — дети богов: "да, мы не допустим и не согласимся, будто Ахиллес был столь корыстолюбив, что мог взять подарки Агамемнона, или опять — выдать мертвое тело не иначе, как за выкуп" ("Государство"). Эта мысль проходит рефреном через все места платоновского "Государства", посвященные критике "неблагочестивых и несправедливых" представлении мифологии и поэзии о богах.

В-четвертых, предлагается запретить, как не отвечающие целям воспитания молодого поколения, все те произведения искусства, которые противоречат принципу тождества счастья и справедливости для каждого гражданина, постулированному автором "Государства" и "Законов".

Вторая группа запретительных требований Платона, в которую нас вводит только что рассмотренный тезис (беззаветная вера выступает у Платона в качестве единственного условия счастья индивида), вытекает из представлений философа о роли искусства в "охране" человеческих душ "от внешних неприятелей" ("Государство").

В первую очередь под эту группу запретов попадают произведения, оказывающиеся в противоречии с законами "об оскорблении богов". Причем, Платон считает возможным распространять упомянутые запреты лишь на сочинения "молодого поколения мудрецов". Старые же сказания трудно укорять "ввиду их древности", свидетельствующей о том, что они, по-видимому, "любезны богам" ("Законы").

Подавляющая часть запретительных требований в этой группе касается уже не столько содержания тех или иных произведений искусства, сколько их формы, и формы не столько отдельных произведений, сколько формы искусства вообще: жанров, видов и родов искусства, их соотношения, сравнительной ценности и т.д. При этом платоновское рассмотрение углубляется до вопроса о праве на существование различных способов художественного воплощения (например, различных музыкальных ладов и инструментов), различных художественных манер и приемов исполнения.

Разрабатывая эту программу, Платон создал своеобразную классификацию искусства поэзии — один из первых опытов подразделения поэзии на роды. В основу этой классификации Платон положил именно меру "подражания". Приложив эту "меру" к поэтическому искусству, он нашел, что "всецело через подражание создаются трагедия и комедия" ("Государство"), поскольку в них приходится имитировать все персонажи произведений.

Таким образом, Платон выступает противником и трагедии и комедии. Первое всецело противоречит платоновскому идеалу "счастливого человека", второе — Платон представляет лишь как "шуточное воспроизведение... людей безобразных", но в отношении комедии есть определенные оговорки. Платон-законодатель позаботился о том, чтобы обеспечить непреодолимую дистанцию между исполнителями и жителями: актеры — рабы и "чужестранные наемники", зрители — свободные граждане.

Что касается остальных родов искусства, например, музыки, то философ наложил ряд запретов и на нее: он отверг целый ряд музыкальных ладов, например, ионийский и лидийский, оставив для граждан будущего общества только дорийский и фригийский лады. Здесь решающую роль  сыграло учение об "этосе",– греки считали, что каждый лад (музыкальный) по-своему воспитывал граждан этически и эстетически. Наложен был запрет и на ряд музыкальных инструментов: тригоны, пекиды и флейты, т.к. Платон считал, что в проектируемом им обществе "не потребуется ни многострунных инструментов, ни инструментов, играющих на всех ладах" ("Государство").

Но что же предлагает Платон взамен всего этого? Как выглядит позитивная сторона платоновской программы мероприятий в отношении искусства? "Поэт не должен творить ничего вопреки государственным узаконениям, вопреки справедливости, красоте и благу; свои творения он не должен показывать никому из частных лиц, прежде, чем не покажет их судьям, для того поставленным и законоохранителям и не получит их одобрения" ("Законы").

Таким образом, высшим судьей в делах искусства, определяющим направление художественного творчества, равно как и соответствие или, наоборот, несоответствие отдельных произведений этому направлению, оказывается тот же философ-законодатель, который постоянно маячил перед нами как инициатор всех запретительных мероприятий в обрасти искусства. Более того, согласно Платону, этот философ-законодатель выступает не только как высший судья, но и как создатель высшего образца в искусстве, на который должны ориентироваться поэты и художники в "идеальном" государстве.

Поскольку философ был убежден, что приятной может стать "любая Муза", к которой приучены слушатели, постольку вопрос о соответствующих дарованиях и талантах (равно как и вопрос о мастерстве) вообще не волновал его. Это тот случай, когда Платон склонен разрешить поэту свободу творчества. Это тот случай, когда поэтическим творчеством займется, вдруг, кто-нибудь из тех "убеленных сединой старцев", кому благопристойность всей предшествующей жизни дает полное право самому стать в число "оценщиков" искусства. Беспокоила его чисто техническая сторона дела: как привлечь стариков к "воспеванию самого прекрасного", преодолев естественное отвращение умудренных жизнью людей ко всему "несерьезному", в частности, к хороводам и песнопениям, свойственным молодости. Эти затруднения, связанные еще и с тем, что старики вообще не очень то охотно выступают с песнопениями, стесняясь своих седин, Платон преодолевает весьма оригинальным способом. Оговорившись предварительно насчет того, что он не решается "указывать перед широкими толпами на величайшее благо", приносимое человечеству воином, философ предлагает использовать этот "дар Диониса", чтобы сломать последнее препятствие, мешающее пожилым людям выступать с нравоучительными песнями ("Законы").

Так выглядит программа предусмотренных Платоном мероприятий в области поэзии, музыки и пения. Что же касается плясок и хороводов, то истинная их цель заключается в том, чтобы человек, в них участвующий, всю жизнь свою "носил", воплощал в формах внешнего поведения такую "эстетическую униформу", которая порождала бы и сохраняла бы в его душе строго определенный настрой — "этос", предусмотренный философом-законодателем.

Живопись (да и все то, что теперь называем прикладными искусствами) должна так организовать предметную среду поющих и танцующих свободнорожденных, чтобы ничего в ней не противоречило Справедливости, воспеваемой "самой прекрасной Музой", как нечто совершенно тождественное Красоте и даже — личному счастью каждого отдельного человека.

Искусство таким образом должно замкнуть, сцементировать в некое непротиворечивое целое государственную идеологию, согласно которой Закон и политическая добродетель целиком совпадают с Красотой и личным счастьем отдельного индивида. Оно должно дать универсальную, охватывающую все связи индивида с окружающим миром форму, "надевая" которую, индивид "овнутрял" бы эту идеологию, и с помощью которой философ-законодатель мог бы заранее определить всю систему внешних проявлений каждого индивида, приведя ее в соответствие со своими "Законами".

Теперь, когда мы изложили программу мероприятий в области искусства, предусмотренную Платоном для идеального государства, встает вопрос: каков же реальный смысл эстетической программы Платона?

Вся совокупность проблем, возникших в связи с отделением изящных искусств от остальных ремесел, эстетических переживаний, в связи с выделением художественного сознания в особую сферу, подчиненную принципу наслаждения, как высшему и абсолютному, решалась Платоном столь же радикально, сколь и однозначно. Борьба против "подражательных искусств", наиболее отчетливо выразивших эту тенденцию искусства к замыканию в специфическую сферу, свидетельствовала о том, что античный мыслитель хотел сохранить только те области искусства, которые не были еще затронуты процессами прогрессирующей дифференциации, проникшими в духовную культуру. Иначе говоря, перспективу решения эстетических проблем, возникающих в его время, Платон видел на пути ликвидации самих условий, их порождающих, на пути возвращения общества к такому состоянию, которое исключало бы самую возможность возникновения этих проблем.

Но поскольку эта перспектива выдвигалась в тот период, когда процессы, которые хотел бы предотвратить Платон, практически уже полностью господствовали в сфере художественной культуры, поскольку был неизбежен разрыв между тем, чего хотел бы достичь сам философ и тем, что должно было произойти из этого реально, что должно было бы означать осуществление платоновских мероприятий на деле.

АКТУАЛЬНОСТЬ РЯДА ПОЛОЖЕНИЙ ЭСТЕТИКИ ПЛАТОНА

П

латон — философ, живший в IV в. до нашей эры. Но почему же проблемы, поставленные им, уже в течении многих веков вызывают интерес, споры и разногласия? О Платоне философствуют и спорят, его критикуют, оспаривают и... возносят до небес, как идеал. В чем же тысячелетняя значимость его философии?

Если говорить о философских взглядах Платона вообще (не только в области искусства), то подобный вопрос выглядит таким образом: Платон — самый первый представитель одного из крупнейших течений философской мысли — объективного идеализма. Объективный идеализм жив и по сей день, и получил широкое распространение среди буржуазных ученых. Поэтому спор о философии Платона, о его отдельных философских взглядах — это и есть спор об объективном идеализме вообще, а выявление корней объективного идеализма — есть детальный разбор философских концепций Платона, как отца и основателя этой философии.

Но в философии Платона есть еще и другая, не менее важная сторона. Она тоже очень прочно связана с его идеализмом и его мифологией, хотя отличается не столько научно-теоретическим, сколько жизненно-практическим характером. Как мы видели выше, Платон жил и действовал в ту роковую эпоху античного мира, когда погибал старый, но культурно-передовой и свободолюбивый классический полис. Вместо него нарождались огромные империи, абсолютно подчинявшие себе отдельную личность в политическом отношении, но предоставлявшие ей широкое поле для разнузданной интимно-субъективной жизни. Утопия, к которой обратился Платон, недовольный разложением современных ему общественных и частных устоев жизни, была реакционной, да и прямо связанной с мистикой, с упованиями на потусторонний мир, а главное — с надеждой на перевоплощение человеческих душ (при помощи искусства), с проповедью самоотверженного служения вечным идеям. Однако и здесь при всем критическом отношении к платонизму можно обнаружить положительную тенденцию.

Это то, что сейчас мы называем просто идейностью и необходимостью во имя убеждений переделывать окружающую нас действительность. В этом смысле Платон всегда был врагом  только обывателей, которые уже всего достигли, и которым не нужно ничего, кроме бытового благополучия; ведь всякий человек, недовольный окружающей его действительностью и желающий хоть как-нибудь ее изменить, так или иначе должен иметь какую-нибудь идеологию, какие-то принципы и идеи, что-то высшее, во имя чего необходимо переделывать настоящее и ради чего только и стоит жить. Идейный порыв, принципиальная настороженность, самоотверженное служение идеалу — все это на целые тысячелетия сделало философию Платона популярной, хотя конкретная оценка ее всегда была разной, и хотя в своем конкретном виде, безусловно, она заслуживает критики и осуждения. Конкретная мораль Платона ушла в глубины истории, стала музейным экспонатом. Однако, с формальной стороны идейность, необходимость которой отстаивал Платон, никогда не умирала. Проблема идейности жива до сих пор и в нашем обществе. Ведь как часто заходит у нас разговор об идейности литературы, об идейном содержании искусства. Оказывается, проблема эта существует уже тысячелетия, решаясь в каждую эпоху по-разному.

А идея всеобщей гармонии и гармонического воспитания человека? Разве не проходит она красной нитью через мораль нашего общества? Другой разговор, что "гармоническую личность" мы понимаем по-иному, чем Платон, но идея всестороннего воспитания человеческой личности актуальна и для философии Платона, и для нашей морали.

Таким образом, секрет тысячелетней значимости Платона заключается не в буквальном содержании его философии и проповедуемой им морали, не в буквальной направленности его научных, религиозных, эстетических или социологических теорий. Передовые мыслители всегда производили здесь самый беспощадный анализ платонизма. Но и при самом беспощадном анализе, после исключения из него всей архаики и музейности, в нем все же оставалось немало ценного. Конструктивно-логические принципы, проповедь самоотверженного служения идее, пафос мировой гармонии, принципиальный антидогматизм,  беспокойный  драматический  диалог и язык — вот в чем разгадка тайны тысячелетней значимости Платона.

№7

Проблема катарсиса – трагического очищения – вызвала в истории философии, эстетики и литературы многочисленные споры. Одна из причин подобных споров своим основанием имеет недостаточно удовлетворительную сохранность «Поэтики» Аристотеля, а другая – принципиальную противоположность позиций дискутирующих сторон. Характер сложности проблемы трагического катарсиса, по образному выражению Н.И. Новадского [1], может быть сопоставлен в этом отношении с знаменитым «гомеровским вопросом». Поэтому давать подробный анализ основных вариантов решений, которые наметились в толковании аристотелевского катарсиса, трудно, так как даже простое перечисление трудов о катарсисе Аристотеля займет не один десяток страниц. В своем исследовании мы отметим особенности некоторых работ по этому вопросу и попытаемся наглядно показать варианты решений данной проблемы (см. приложение).

Целью представленной работы является исследование феномена катарсиса (его сущности, функций, значения). Объект исследования - психическое переживание, предмет – феномен катарсиса у Аристотеля и его развитие в пост-аристотелевской мысли.

Исследование проводится на основе следующих трудов Аристотеля: «Метафизика», «Физика», «О душе», «Политика», «Этика», «Риторика» и «Поэтика, или Об искусстве поэзии». Наиболее часто используются переводы Гаспарова М.Л. и Лосева А.Ф. Также мы использовали работы философов, литераторов и психологов. Из трудов античных философов здесь представлены работы Платона, Пифагора, Квинтилиана, Эмпедокла, Гераклита и Ямвлиха. В пост-арситотелевское время проблемой занимались исследователи: Я. Бернайс, У. Шекспир, Э. Целлер, Э. Мюллер, Д. Лессинг, И.В. Гете, Ф. Шиллер, Ж.-Ж. Руссо, К. Целль, Д. Кок, К. Зелл, Й. Хейнзинга, Ф. Гегель, К. Маджи, Д. Лэмбин, Д. Гейнсиус, З. Фрейд, Г. Гейне, Ф. Фишер, Ф. Ницше, А. Маслоу, Я. Морено, Р. Ошо и др. Из отечественных исследователей катарсиса мы отмечаем следующих: В. Волькенштейн, Н.И. Новадский, А.Н. Чанышев, Ф.М. Достоевский, Л.С. Выготский, А.Ф. Лосев.

В первой главе нами поставлена задача выявить особенности аристотелевской трагедии, так как именно в связи с ней он упоминал об очищении или катарсисе. Так как по Аристотелю очищение происходит через переживание «страха» и «сострадания», этим понятиям посвящен второй раздел первой главы.

Вторая глава данной работы посвящена феномену катарсиса. Мы поставили перед собой следующие задачи:

- рассмотреть античные традиции понимания катарсиса;

- отметить особенности понимания аристотелевского катарсиса А.Ф. Лосевым, который на наш взгляд наиболее близко подошел к верному варианту решения проблемы;

- рассмотреть феномен катарсиса в интерпретации исследователей пост-аристотелевского времени

Третья глава посвящена проблеме практического использования катарсиса в психологии. Здесь мы выделили следующие задачи:

- рассмотреть феномен катарсиса в интерпретации психологов и отметить варианты использования его в психологии;

- исследовать опыт практического применения феномена в психодраме;

- выявить роль катарсиса в медитации на основе работ философа и психолога Р. Ошо.

Наиболее актуальной задачей данного исследования является рассмотрение возможности практического применения феномена катарсиса, определение которого сформулировал еще Аристотель, в современной психологии. Эта проблема в целом была мало изучена, поэтому наша работа представляет интерес при изучении феномена катарсиса в психологии.

Чтобы подойти к вопросу о катарсисе в философии Аристотеля, необходимо рассмотреть философско-психологическую компоненту его творчества. Это поможет выявить отправную точку его рассуждений о катарсисе.

Аристотеля можно считать родоначальником психологии, так как именно ему принадлежит первый в истории науки психологический трактат «О душе». Аристотель понимает душу очень широко. Там, где есть жизнь, там есть и душа. Поэтому наделены жизнью и одушевлены и растения, которые обладают лишь движением в смысле питания, роста; и животные, которые обладают еще и способностью ощущения; и человек, которому свойственно все предыдущее и также ум, мышление, рассуждение; и, наконец, Бог, который обладает лишь умом. «Все состояния человеческой души связаны с телом: негодование, кротость, страх, сострадание, отвага, а также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело»[2]. Она разделена Аристотелем на две части: разумную и неразумную, последняя же – на растительную и страстную (стремящуюся, аффективную). При этом ощущения у Аристотеля тесно связаны со способностью стремления. Разумная часть души распадается на рассудок (т.е. практический разум) и собственно разум теоретический. Практический разум должен властвовать над страстной частью души, которая разумна лишь в той степени, в какой она повинуется разуму. Теоретический же, созерцательный разум, который «не мыслит ничего относящегося к деятельности и не говорит о том, чего следует избегать или добиваться»[3], не имеет отношения к аффективной части души. Между тем именно эта последняя, полная стремлений, движет душой. Практический ум, направленный на деятельность, отличается от созерцающего своей направленностью к цели и тоже движет душой. Теоретический разум – это субъект познания, он делится на «ум, который становится всем», и на «ум, все производящий», что позднее было названо соответственно пассивным и активным интеллектом. По Ф. Нуйенсу, который описывал в своем труде «Эволюция психологии Аристотеля» определенную последовательность его сочинений, в последний период деятельности Аристотель стал истолковывать душу как энтелехию тела; такая душа не бессмертна, она возникает и погибает вместе с телом, зато ум (нус) совершенно отделяется от души, как нематериальный и бессмертный[4].

Важно упомянуть здесь также учение Аристотеля об умном перводвигателе как первооснове всей его философии. Он писал в «Метафизике» (XII книга) о том, что смысловая картина вечно движущегося мира есть энергия сущности мира. Мир являет себя в этой энергии. Но так как нет ничего, кроме этого энергитийного смысла, то он сам же и оказывается соотнесенным с самим собой, т.е. он сам себя мыслит. Поэтому энергия сущности мира, лежащая в основе всякого движения в нем и в основе всякого события, есть самомыслящая энергия, энергия Ума, мышление мышления. Она может быть дана в той или другой степени материального выражения. Будучи сама по себе смысловым отождествлением отвлеченного смысла и конкретной вещи, т.е. тождеством логического и алогического, умная энергия может, однако, в той или другой мере воплощаться в материи. Материальные факты могут более или менее интенсивно организовываться по закону этой мировой чтойности. Тогда энергия становится движением, и, смотря по силе ее воплощения, - в той или иной степени совершенным движением. Максимальная выраженность «чтойности» в факте, т.е. та организованность факта, когда в смысле его не содержится ничего фактически-материального, а только – одна чтойность, иными словами, смысловое тождество чтойности и факта, и есть то, что называется красотой или совершенством. В красоте и содержится это самодовление выраженного смысла, обращенного на себя и не ушедшего в беспредельность материи.

Реальное действие, или «движение», как и сама энергия, воплощением которой оно является, есть действие или «движение» Ума, т.е. самоосознания и самочувствия. Разрушение энергии и уход ее в материальную беспредельность есть также разрушение и блаженного самодовления, свойственного умному перводвигателю, и переход его от «счастья» к «несчастью», от знания к незнанию, от блаженной самоудовлетворенности к страдающему и ищущему страданию и самоутере. Несмотря на все судьбы перводвижущего Ума, уходящего в то или иное материальное оформление и, следовательно, в той или иной мере забывающего и теряющего себя самого, ум как таковой остается сам по себе вечным и неизменным самовыражением мира, и он пребывает собранным в одну точку и не нуждающимся во временном потоке смысловым тождеством всех логических и алогических судеб себя самого, данных во всей полноте блаженного самодовления. Космос с его звездами – умными силами – есть вечный покой мировой блаженной чтойности в себе и для себя одной.

«Через искусство возникает то, формы чего находятся в душе», - сказал Аристотель в своем знаменитом труде «О душе»[5]. Неясно, заложены ли они в пассивном разуме наряду с формами природы, или же они – создания души, результат ее активности. Согласно Аристотелю, «искусство частью завершает то, чего природа не в состоянии сделать, частью подражает ей»[6]. Обычное производство дополняет природу. Формы искусства – это подражания (мимесис) формам бытия как естественным, так и искусственным, это подражание тому, что происходит в реальной жизни. Несмотря на то, что Аристотель назвал искусство подражанием, он оговорился, что художник волен выбирать предметы, средства и способы подражания. Т.е. он оставил большой простор и для художественной деятельности. Точно неизвестно, какие виды искусств Аристотель отнес к подражательным. Им упоминаются изобразительные искусства, поэзия и музыка, но анализируется лишь поэзия, или искусство слова.

Поэтика – это наука о поэзии и название одной из работ по эстетике Аристотеля. В сохранившейся части Поэтики рассматривается в основном трагедия. Посредством сострадания и страха трагедия очищает страсти. О сострадании и страхе как главных переживаниях зрителей трагедии Аристотель говорит неоднократно. Эти эмоции, по его мнению, называются неожиданностью, переломом. Например, в «Эдипе» Софокла вестник приходит к Эдипу объявить, кто тот есть на самом деле, и тем самым избавить героя от страха, но в действительности достигает противоположного. При этом страх может быть вызван при условии, что трагический герой не слишком сильно отличается от зрителя, ибо страх – это переживание за подобного себе. Сострадание же может быть вызвано лишь к герою, страдавшему незаслуженно, поэтому в трагедии перемена, перелом в судьбе героя должны вести не от несчастья к счастью, а от счастья к несчастью, и причиной этого должна быть не порочность человека, а «большая ошибка». Только такое действие, думает Аристотель, может вызвать в душах зрителя и страх (трепет) – путем отождествления себя с трагическим героем, и сострадание. Поэт в трагедии доставляет зрителям удовольствие – «удовольствие от сострадания и страха через подражание им»[7]. Это действие трагедии на зрителей характеризуется также как очищение – катарсис.

По Аристотелю цель катарсиса (или «очищения») – возбудить, напрячь аффективную способность человека, извлечь наслаждение именно из преступления будничной меры аффекта, из нарушения границы «нормального» в аффектах путем «сострадания и страха». Чтобы постигнуть сам процесс очищения, следует выяснить, что Аристотель понимал под трагедией, страхом и состраданием.

№8

Аристотель (384-322 до н.э.) – величайший древнегреческий философ, создавший своё оригинальное учение, составившее эпоху философии. Происходил из г.Стагиры. Его отец Никомах был врачом при дворе Македонского царя Аминты III. Быть  врачом  означало  в  Древней  Греции  занимать  большое  общественное  положение,  и  Никомах  был  известен  всей  Македонии. Аристотель,  по  словам  очевидцев,  с  молодости  был  невзрачного  вида.  Худощавый, он   имел  худые  ноги,  маленькие  глазки  и  шепелявил.  Но  зато  любил  одеться,  носил  по  несколько  дорогих  перстней  и  делал  необычную  прическу.  Воспитываясь  в  семье  врача,  и  поэтому,  самостоятельно  занимаясь  медициной,  Аристотель,  однако,  не  стал  профессиональным  врачом.  Но  медицина  осталась  для  него  на  всю  жизнь  настолько  родной  и  понятной  областью,  что  впоследствии  в  своих  труднейших  философских  трактатах  он  дает  пояснения  на  примерах  из  медицинской  практики.  В 367г. до н.э., когда Аристотелю было 17 лет, он уехал в Афины для продолжения образования и поступил в платоновскую Академию, став учеником Платона. В Академии он пробыл 20 лет до самой смерти Платона, после чего переселился в Атарней, а затем – в Митилену. Вернувшись в Афины в возрасте 50 лет после 12-летнего отсутствия. В Афинах он создаёт школу под названием Ликей, так как она находилась на территории гимназия, примыкавшая к храму Апполона Ликейского. Зрелые произведения Аристотеля, составившие Corpus Aristotelicum, делятся традиционно на восемь групп: 1. Логические труды («Органон»): «Категории», «Об истолковании», «Аналитики» первая и вторая, «Топика», «О софистических опровержениях». 2. Философия природы: «Физика», или «Лекции по физике», в 8-ми кн., «О небе» в 4-х кн., «О возникновении и уничтожении» в 2-х кн., «О небесных явлениях» ( «Метеорологика ») в 4-х кн.; последняя, видимо, не аутентична. В натурфилософские произведения включается также псевдоаристотелевский трактат «О мире», написанный, вероятно, уже в I в. до н. э. 3. Психология: «О душе» в З-х кн., а также «Малые труды по естествознанию» (Parva naturalia), включающие трактаты: «О восприятии и воспринимаемом», «О памяти и воспоминании», «О сне», «О бессоннице», «О вдохновении [приходящем] во сне», «О длительности и краткости жизни», «О жизни и смерти», «О дыхании». Включается сюда также неподлинный труд «О духе», относящийся, видимо, к середине. III в. до н. э. 4. Биологические труды: «О частях животных», «О движении животных», «О передвижении животных», «О происхождении животных». Эти аутентичные труды Аристотеля обычно дополняются рядом трактатов, написанных в школе Аристотеля, авторы которых не установлены. Важнейший из них - «Проблемы», где рассматриваются разнородные вопросы физиологии и медицины, а также математики, оптики и музыки. 5. Первая философия: сочинение в 14-ти книгах, получившее название «Метафизика». В издании Беккера ему предшествует трактат «О Мелиссе, Ксенофане и Горгии». 6. Этика: «Никомахова этика» в 10-ти кн., «Большая этика» в 2-х кн., «Евдемова этика», из которой печатаются книги 1-3 и 7, книги 4-6 совпадают с 5-7 книгами « Никомаховой этики». 13-15 главы 7 книги иногда считаются 8 книгой «Евдемовой этики». «Большая этика» признается неаутентичной, также неаутентичен трактат «О добродетельном и порочном», относящийся ко времени между I в. до н. э.-I в. н.э. 7. Политика и экономика: «Политика» в 8-ми кн., «Экономика» в З-х кн. обычно считается не аутентичной, причем 3 книга имеется лишь в латинском переводе. В школе Аристотеля было описано государственное устройство 158 греческих городов-государств. В 1890 г. был .найден папирус с текстом «Афинской политии» Аристотеля. 8. Риторика и поэтика: «Искусство риторики» в З-х кн., за которым печатается неподлинный трактат «Риторика против Александра» - ранняя перипатетическая работа. Сочинения Аристотеля сохранились, можно сказать, чудом. После смерти философа они перешли к Теофрасту, а затем к его ученику Нолею. До 1 в. н. э. они пролежали в подземном книгохранилище, предоставленные «грызущей критике мышей», а затем попали в библиотеку Апелликона Теосского в Афинах. Затем они оказались в Риме, где и были изданы главой тогдашних перипатетиков Андроником Родосским. Первая философия Аристотеля: учение о причинах начала бытия и знания.   Первая философия, которая «имеет своим предметом первые начала и причины», изложена в сочинении, получившем название «Метафизика». Слово это возникло случайно – из того, что в собрании Андроника Родосского это сочинение следовало «за физикой» (meta ta physika). Однако с течением времени за этим словом закрепился особый смысл: учение о «заприродных», сверхчувственных принципах бытия, не раскрываемых еще «физикой», имеющей дело с этими принципами в той форме, как они проявляются в чувственных вещах, и их движении. Сопоставляя первую философию с другими дисциплинами, Аристотель писал, что «естествоиспытатель (physikos – физик) занимается всем тем, что составляет деятельности и состояния такого-то тела и такой-то материи... [Свойства же], неотделимые от тела, но, с другой стороны, поскольку они не являются состояниями определенного тела и [берутся] в абстракции, [изучает] математик; поскольку же они отделены [от всего телесного, их изучает] метафизик (protos philosophos)». Отсюда видно, что Стагирит рассматривает первую философию как учение не об отдельных от вещей началах вроде идей Платона, но абстрагирует эти начала от существующих вещей, вне и без которых сами начала не существуют. Причем это даже более высокая степень абстракции, чем в математике. «Метафизика» в принятой традицией форме начинается с определения первой философии («мудрости») и далее развертывается в ходе критики предшествующих философов. Исследование и критика учений прошлого имеет для него служебное назначение, подводя к собственной его концепции, предварительно ее обосновывая. Так, Аристотель пишет, что если «первые философы» считали началом всех вещей материю, то Анаксагор вводит разум в качестве причины «благоустройства мира и всего мирового порядка». А следовательно, Анаксагор и Эмпедокл с его Любовью и Враждою вводят в философию «действующую причину». Пифагорейцы добавляют к этому утверждение, что ограниченное, неограниченное и единое, т. е. компоненты числа, являются не свойствами физических реальностей, но их сущностью, «вследствие чего число и составляло сущность всех вещей». Таким образом, возникает понятие такого начала (причины), как «сущность и суть бытия». Наконец, Платон признал, что «нельзя дать общего определения для какой-нибудь из чувственных вещей, поскольку вещи эти постоянно меняются. Идя указанным путем, он подобные реальности (выражающие общее – А. Б.) назвал идеями, а что касается чувственных вещей, то о них речь всегда идет отдельно от идей, но в соответствии с ними, ибо все множество вещей существует в силу приобщения к одноименным». Тем самым окончательно формируется понимание формальной и целевой причин. Но именно здесь Аристотель радикально разошелся с Платоном. Его критика теории идей – впрочем, это в какой-то мере и самокритика бывшего платоника – суммарно изложена в 4 и.5 главах XIII книги «Метафизики», хотя затрагивается и в других местах этого труда. Возражения Аристотеля Платону таковы. (1) Приписывая всем вещам одноименные идеи, платоник удваивает мир, как будто думая, будто большее число сущностей легче познать, чем меньшее. (2) Ни один из способов доказательства существования идей не достигает своей цели. (3) «Третий человек»: связь предмета и идеи требует «посредника». Так, между человеком вообще и отдельным человеком, Платоном, должен существовать еще один «человек», скажем, «грек». Но в таком случае Между человеком вообще и 'греком должен существовать еще один «человек», допустим, «белый человек», и т. д. до бесконечности. (4) Идеи провозглашаются причинами, но не могут ими быть, так как неподвижные идеи не могут быть причиною движения. (5) Платон не  выяснил, что означает «причастность» вещей идеям, – это «пустые слова и поэтические метафоры». Наконец, (6) вообще невозможно, «чтобы врозь находились сущность и то, сущностью чего она является». Аналогичные возражения направляет Стагирит против пифагорейских представлений о математических объектах, якобы существующих отдельно от вещей. Эти объекты на деле «не являются сущностями в большей мере, нежели тела, и... они по бытию не предшествуют чувственным вещам, но только логически». Свое собственное учение о причинах и началах Аристотель начинает с закона исключенного противоречия. Мы уже говорили о его логической формулировке – в «Метафизике» он превращается в начало бытия. Это «наиболее достоверное из всех» положение гласит: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле». И далее: «Не может кто бы то ни было признавать, что одно и то же существует не существует, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит». Ссылка на Гераклита показательна. Аристотель, вопреки античному диалектику, вводит одновременно утверждение, что вещь не может быть тем же самым и не тем же самым, существовать и не существовать одновременно и в том же самом смысле, и что таким образом нельзя ни о чем высказываться. Поэтому он не только заменяет диалектику формальной логикой, но и провозглашает всю действительность непротиворечивой, а потому по существу неизменной. Ниже мы увидим, как с этой точки зрения должно рассматриваться движение и изменение, которых Аристотель, конечно, не отвергал. Принятие Аристотелем принципа исключенного противоречия формальной логики в качестве универсального начала бытия вело к тому, что его метафизика превращается в учение о неизменной сущности мира, отличной от самого изменчивого мира. И тем не менее, поскольку Стагирит не упускает из виду движения и развития существующих вещей, это приводит его к ряду противоречий, выражающих запутанность и непоследовательность его мысли. Прежде всего это непоследовательность в решении проблемы соотношения общего и единичного. Критика платоновской теории идей подводит к мысли, что Аристотель считает отдельные вещи тем единственным, что заслуживает имени самостоятельно существующего. Так решалась проблема «первой сущности» в «Категориях». «Вторичная сущность», т.е. общее, должна с этой точки зрения оказаться «единым во многом», а не вне многого. Но ведь Стагирит унаследовал от Платона убеждение, что познается только общее. Будучи предметом знания, общее само по себе выступает для него как нечто первичное и достоверное по отношению к единичному. С особой силой сказывается эта мысль в учении о причинах и началах. «А о причинах (aitian), – пишет Аристотель,– речь может идти в четырех смыслах: одной такой причиной мы признаем сущность и суть бытия (oysian kai to ti еn einai), «основание, почему» [вещь такова, как она есть] восходит в конечном счете к понятию вещи, а то основное, благодаря чему [вещь именно такова], есть некоторая причина и начало, другой причиной мы считаем материю и лежащий в основе субстрат; третьей - то, откуда идет начало движениям четвертой «то, ради чего» и благо (ибо благо есть цель всего возникновения и движения)». Итак, причины формальная, материальная, действующая и целевая (конечная) – если принять более позднюю номенклатуру– исчерпывают все возможные причины. О них так или иначе, главным образом порознь, говорили прежние философы, учение о них образует ядро первой философии Аристотеля. Аристотель исходит в своем анализе причин из структуры акта человеческой деятельности. Любой предмет, считает, он, имеет именно эти причины. Предположим, перед нами тот прекрасный горшок, которым Сократ так уязвил Гиппия. Он имеет некоторую форму, т.е. внешний облик, вид (по-гречески–еidоs, idea), делающий его телом определенных очертаний, а вместе с тем - внутреннюю форму, понятие, которое делает его именно горшком, и без которого гончар не смог бы горшок сделать. Далее, горшок сделан из глины, некоторого субстрата, который сам по себе еще не составляет горшка, но без которого горшок все же невозможен. Нужен, далее, гончар, который на основе понятия (формы) привел бы глину в движение, сделал этот горшок, обжег бы его и т. д. Наконец, необходима цель, ради которой гончар прилагает такие усилия, – сделав горшок, продать его и тем самым заработать на жизнь. Признавая эту структуру универсальной, Аристотель по аналогии трактует все мировое целое и каждое из явлений в нем. Только рассматривая природные процессы, он видит в них самоосуществление формы: его любимый пример состоит в том, что если врач лечит других ради здоровья, то природа похожа на человека, который лечит сам себя. Что же первично среди причин? Аристотель считает, что по сути дела все причины могут быть сведены к двум, ибо и действующая, и целевая причины могут быть подведены под понятие «формы». Тогда остаются материя и форма. Материя не может быть первичной: она пассивна, бесформенна, а следовательно, может представлять лишь материал для оформления. Сама вещь как объединение формы и материи тоже не может быть признана  первичной: она сложна. Остается принять, что первичная форма - она и есть сущность и суть бытия в собственном смысле. А значит, стремясь преодолеть теорию идей Платона, Аристотель приходит лишь к иной разновидности того же идеализма: первична форма как понятие, «смысл» вещи. Причем формы у Аристотеля столь же неизменны» вечны и всеобщи, как и идеи у Платона времен «наивной» теории идей. В самом деле, рассуждает Стагирит, возникающее возникает под действием чего-нибудь, образуется из чего-нибудь и становится чем-нибудь. Например, медный шар – из меди. Но делать медный шар – не значит делать саму форму «круглого»; она всегда «налицо». Поэтому «очевидно, что и форма также, как бы нам ни называть в чувственной вещи образ, не возникает, и в отношении к ней процесс возникновения не имеет места, равно как и суть бытия. Она появляется в другом (в субстрате, в материи. – А. Б.) действием или искусства, или природы, или способности». Не возникает и материя – она вечна, переходя из одного состояния в другое под воздействием формы и движущего (действующего) начала, т. е. формы. Однако в таком случае возникает вопрос: а как существует «материя вообще», безотносительно к формам, и как существует «форма вообще», безотносительно к материи, в которой она воплощена? Если исходить из изложенного, то вопрос как будто бы, не имеет смысла: нет материи без формы и формы без материи. Но сам Аристотель этот вопрос ставит и отвечает на него таким образом. Есть и «первая материя», «то, что само по себе не обозначается ни как определенное по существу, ни как определенное по количеству, ни как обладающее каким-либо из других свойств, которыми бывает определено сущее». Есть и «форма форм» – божество. За этой проблемой следует новая. Если ни материя, ни форма не возникают, то как же возникает, вещь? Первый ответ состоял в том, что они возникают посредством оформления материи, соединения формы и материн. Но ведь если они – за исключением «первой материи» и «формы форм» – не существуют по отдельности, то как могут они соединиться? И не существуют ли тогда вещи вечно, не возникая и не уничтожаясь? Избежать этого «элейского» вывода Аристотель, вовсе не желающий следовать Пармениду, смог за счет введения в философию двух новых важных понятий, а именное «возможность» (dynamis) и «действительность» (energeia). Понятия эти тесно увязаны у него с понятиями формы и материи. Материя – это возможность, поскольку она не есть то, чем может стать впоследствии. Форма – действительность, или действительное как таковое. Отсюда своеобразная диалектика материи и формы, возможности и действительности. За исключением «первой материи», всякая материя в той или иной степени оформлена, а следовательно, и сама может выступать в разных функциях. Так, кирпич, являясь материей для дома, есть форма для глины. Поэтому кирпичи - это дом в возможности, а глина – кирпич в возможности. Кирпич же – действительность (форма) глины, а дом-действительность кирпича. Ребенок -действительность ребенка, но возможность взрослого человека, и т.д. А возникновение есть, следовательно, осуществление, актуализация возможности.

Формулировка Аристотелем учения о возможности и действительности имела важное значение в истории философии. Во-первых, это учение позволило разрешить парадокс возникновения: если что-либо возникает, то оно возникает как осуществление возможности, а не «из ничего». И в то же время не из простого сочетания (соединения) частиц материи – гомеомерий, «корней», атомов. Во-вторых, оно позволяет более реалистически представить источник движения. Источник этот лежит не вне мира, как у Платона, а в самом мире, представляя его особый аспект. Наконец, здесь реализуется учение Аристотеля о причинах, данное уже не в статике, а в динамике. Стагирит дает как будто бы более полное и всестороннее учение о причинах, и тем не менее оно содержит целый ряд слабостей. Остановимся на них подробнее. Видимо, одна из главных слабостей учения Аристотеля о причинах – его тавтологичность. В самом деле, определение формы как действительности ведет к тому, что на вопрос о причине того или иного явления явнo подразумевается ответ, что она должна быть отлична от самого исследуемого явления. Но если возникновение (изменение) есть переход возможности в действительность, то ничего нового и здесь не возникает – как не возникает сама форма. Отсюда бесплодность философствования «по Аристотелю», выявившаяся в средневековой философии, доведшей логику аристотелевского учения о причинах до логического конца. Впрочем, своей натурфилософии Аристотель более адекватно понимает причинные связи. Что же касается первой философии, то ее завершением (впрочем, также и началом) можно считать понятие божества. Уже в первой книге «Метафизики» Стагирит устанавливает, что к числу причин и начал (принципов), по общему согласию, следует отнести божество. Если в отношении материи и формы он выступает как «форма форм», то применительно к изменению – как «перводвигатель» или «неподвижный двигатель». Неподвижный - потому, что всякое движение конечно и логически требует конца. В то же время бог – «мышление мышления», и блаженство божества состоит в блаженном самосозерцании. Отсюда отождествление Аристотелем первой философии с теологией. Конечно, это не традиционная теология с ее антропоморфными богами. Бог Аристотеля - «бог философов», безличное и универсальное мировое начало. Но отсюда и противоречия в понимании божества. И прежде всего – «неподвижный двигатель». Аристотель упрекал Платона на том основании, что тот считал неподвижные идеи источником движения. Стагирит выходит из затруднения, объявив, что бог движет мир, будучи его целью: безусловно совершенное бытие, благо есть в то же время последняя цель, к которой стремится все сущее. Нетрудно видеть, что здесь перед нами, вместо трансцендентной телеологии Платона, выносящего цели за пределы чувственного мира, телеология имманентная. Источник ее – в уподоблении Аристотелем любого процесса акту человеческой деятельности, включающему целевую детерминацию. Добавим к этому изменение, внесенное Стагиритом в понятие материи. Она уже не живое, изменяющееся начало, самодвижущаяся природа-фюсис первых философов, но неподвижная, пассивная, неоформленная масса, требующая отличного от нее источника движения. Это ошибочное представление в течение двух тысячелетий тяготело над философией, обусловливая непоследовательность материализма и преимущества идеалистического понимания мира. Лишь восстановление в XVIII в. демокритова учения о вечности движения и его необходимой связи с материей подорвало эту традицию. Однако «материя» Аристотеля не просто «лишeнность» (stere-sis) формы и возможность ее обретения. Из материи проистекает естественная необходимость (необходимость природы – ananke-physeos), а также случайность–они ограничивают целесообразную деятельность людей и самой природы. Иначе говоря, материя оказывается источником несовершенств в мире, как и противоположностей небесного и земного, мужского и женского, добра и зла. Отсюда нравственная оценка природных процессов, также искажающая картину мира. Впрочем, отсюда вытекает тот факт, что материя у Аристотеля – это все же в чем-то активное начало, принцип индивидуации вещей. А здесь перед нами то же противоречие, что и в понимании единичного и общего, материи и формы, возможности и действительности. Отсюда его колебания между идеализмом и материализмом по целому ряду вопросов, но при общем преобладании идеализма. Аристотель решительно критиковал теорию идей Платона, показав в ней неправомерность отделения общего от единичного и отдельного.     Учение Аристотеля о человеке и душе. Аристотель понимал душу, как движущее начало, но утверждал что сама душа не может двигаться. Аристотель различал четыре вида движения (изменения): 1). возникновение и уничтожение; 2). качественное изменение, т.е. изменение свойства; 3). количественное изменение, т.е. увеличение и уменьшение (рост, убыль); 4). перемещение, перемена места. Собственно к движению он относит изменения вида 2).-4)., поскольку изменение вида 1). есть скорее просто измерение, состоящее в переходе одной вещи в другую. Между тем, утверждает философ, возникновение и уничтожение совершаются относительно сущности; для нее же “нет движения, так как ничто существующее ей не противостоит”. Так как имеется четыре вида движений, то душа должна иметь или одно из этих движений, или несколько, или все. Если душа движется не привходящим образом, то движение должно быть ей присуще по природе, а если движение, то место: ведь все названные движения происходят в каком-то месте. Но если сущность души заключается в том, что она сама себя движет, то движение ей будет присуще не привходящим образом. Если движение присуще душе от природы, то она могла бы быть приведена в движение и посторонней силой, а если бы и посторонней силой, то и от природы. Так же обстоит дело и с покоем. Ведь куда вещь стремится от природы, там же она и от природы находится в покое. И точно так же: куда вещь движется под действием посторонней силы, там же она под действием посторонней силы находится в покое. Аристотель не мог точно объяснить движение души в состоянии ее покоя под действием посторонней силы. Аристотель определил душу как «первую энтелехию органического тела», т.е. жизненное начало тела, движущее его и строящее его как свое орудие. Поэтому в живых телах наиболее явственно обнаруживается целесообразная деятельность природы. Соответственно своим функциям душа делится на три рода. Функция питания и размножения, наличные у любого живого существа, образуют питательную, или растительную, душу. Ощущение и передвижение, свойственные животным, образуют душу ощущающую, или животную. Наконец, мышление осуществляется как деятельность разумной души - она принадлежит человеку. Закон здесь таков: высшие функции, а соответственно души, не могут существовать без низших, тогда как последние без первых могут. Душа отличается растительной способностью, способностью ощущения способностью размышления и движением. А есть ли каждая из этих способностей душа или часть души и если часть души, то так ли, что каждая отделима лишь мысленно или также пространственно, - на одни из этих вопросов нетрудно ответить, другие же вызывают затруднения. Так же как и у некоторых растений, если их рассечь, части продолжают жить отдельно друг от друга, как будто в каждом таком растении  имеется одна душа в действительности (энтелехия), а в возможности - много, точно так же мы видим, что нечто подобное происходит у рассеченных на части насекомых и в отношении других отличительных свойств души. А именно: каждая из частей обладает ощущение и способностью двигаться в  пространстве; а если есть ощущение, то имеется и стремление. Ведь где есть ощущение, там и печаль, и радость, а где они, там необходимо есть и желание. Относительно же ума и способности к умозрению еще нет очевидности, но кажется, что они иной род души и что только эти способности могут существовать отдельно, как вечное - отдельно от преходящего. А относительно прочих частях души из сказанного очевидно, что их нельзя отделить друг от друга. Душа обладает растительной способностью, способностью ощущения, способностью размышления и пространственного  движения. Растениям присуща только растительная способность, другим существам - и эта способность, и способность ощущения; и если способность ощущения, то и способность стремления. Ведь стремление - это желание, страсть и воля; все животные обладают по крайне мере одним чувством - осязанием. А кому присуще ощущения;  тому присуще также испытывать и удовольствие и печаль, и приятное и тягостное, а кому все это присуще, тому присуще и желание: ведь желание  есть стремление к приятному. Энтелехия (греч. entelecheia -  имеющее цель в самом себе) - у Аристотеля - целеустремленность, целенаправленность как движущая сила (Телеология (греч teleos -цель, logos - учение)- каждый предмет природы имеет внутреннюю причину, которая есть источник движения от низших форм к высшим (Аристотель)), самоцель, активное начало, превращающее возможность в действительность. Аристотелево понятие энтелехии можно разъяснить так.  Вещи существуют или энтелехиально, как нечто осуществленное и завершенное, или потенциально, в возможности, или же и потенциально, и энтелехиально.  Вопрос о движении относится к третьему отношению: в движущем имеется как  возможность, способность изменятся, так и внутренняя тенденция к завершению, т.е. цель, заложенная в самой вещи и выступающая ее внутренней движущей силой, поскольку она способна к изменению. А следовательно, всякое явление подразумевает, по Аристотелю, возможность изменения, цель, к которой направлено изменение, и энтелехию как осуществленность данной цели, лежащую в вещи. Говоря иначе, энтелехия - это «программа» изменения. Если для тел, создаваемых искусством  цель и «программа» лежат вне изменяемой вещи и вносятся в нее мастером, то в природных вещах они имеются в ней в той мере, в какой вещь имеет в себе «начало движения», т.е. способны к самодвижению. Логика и методология  Аристотеля. Логические воззрения Аристотеля были изложены, в частности, в его собрании книг «Органон». В него входят «Категории», «Об истолковании», «Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Топика», «О софистических опровержениях». В «Категориях» рассматриваются роды подлежащего.  Основная тема  «Об истолковании»  - разновидности суждения, т.е. истинного или ложного высказывания, образующегося с привлечением одного подлежащего и одного сказуемого, а также способы приписывания суждениям модальных операторов. В «Первой аналитике» разбирается силлогизм – сложное суждение, состоящее из простых, выполняющих роль посылок,  и заключения. Предмет «Второй аналитики»  - аподиктическое доказательство, строящееся по схеме силлогизма  из достоверных начал. Предмет «Топики» - вероятностное доказательство, строящееся по схеме силлогизма на основе спорных положений. В сочинении «О софистических опровержениях» Аристотеля исследуются способы опровержения мнимых доказательств софистов.  Роды подлежащего, называемые категориями, по мнению Аристотеля, следующие: сущность, количество («сколько»), качество («какое»), соотнесенное («по отношению к чему – то»), место («где»), время («когда»), положение, обладание, действие, претерпевание. Отличительное свойство сущности состоит в том, что она удовлетворяет аксиоме силлогизма. Первой сущностью считается любой единичный предмет, например отдельный человек. Другими словами, то, что никогда не может быть сказуемым, и есть первая сущность. Ко вторым сущностям, по Аристотелю, относятся вид и род. Ни одной сущности не присущи противоположности, хотя она и способна принимать их. К примеру, отдельный человек может быть иногда бледным, иногда смуглым. Количество бывает раздельным и непрерывным. Раздельное количество состоит из единиц, имеющих определенное положение друг к другу (один раньше, чем два, два – раньше, чем три, и т.д.). У подобного класса чисел не существует общей границы для частей. Непрерывное же количество вбирает в себя только те числа, для частей которых существует общая граница.  Так, линия непрерывна в силу того, что  имеется точка – общая граница ее частей. Для поверхности общая граница – линия. Категория качества объединяет преходящие свойства, которые легко поддаются колебаниям и изменениям (болезнь, холод, белое и т.д.), и устойчивые свойства (добродетель знание). Качества допускают большую и меньшую степень.  Им также присущи противоположности, так что если одна противоположность есть качество (например, знание),  то и другая  будет им (например, незнание). Речь, утверждающая или отрицающая что – то посредством сказуемого относительно подлежащего, является суждением. Если сказуемое сказывается как присущее всем данным подлежащим, то суждение считается общеутвердительным. Например, «все люди смертны». Бывают также общеотрицательные суждения («ни один человек не есть лошадь»), частоутвердительные («некоторые люди – философы») и частоотрицательные («некоторые люди не мудры»).  Имеются и неопределенные суждения, у которых подлежащее не связаны  кванторами.  Например, «человек есть добродетельное существо».  Между собой общеутвердительное и частоутвердительное суждения вступают в отношения «логического квадрата». Приписываемые суждениям модальные операторы «могущее» и «необходимое» предполагают различные отрицания. Так, отрицанием  «необходимого» не является  «не необходимо быть», но таковым следует считать  «необходимо не быть», тогда как отрицанием «могущего» будет «не могущее быть». Отсюда «могущее»  эквивалентно «не необходимому», а «не могущее быть» - «необходимому не быть». В книге «Об истолковании» Аристотель затрагивает также проблему детерминизма. Согласно представлениям некоторых философов, нет случайных  событий, поскольку все совершается в силу необходимости.  Действительно, соглашается Аристотель, все необходимо есть или не есть.  Однако это не значит, что все необходимо есть или необходимо не есть, несмотря на то, что сущее, если оно есть, есть необходимо, и не – сущее, если его нет, необходимо не есть. Поэтому, по Аристотелю, «кое-что зависит от случая и относительно его утверждение ничуть не более истинно, чем отрицание». Например, будущее морское сражение не отвечает вышеназванному принципу детерминизма. Для случайных событий Аристотель вводит особое понятие возможности – «не немогущее и не необходимое». В «Первой аналитике» Аристотель исследует силлогизм.  Совершенным силлогизмом Аристотель называет заключение из двух суждений, в котором вывод вытекает из посылок непосредственно. В качестве посылок силлогизма используется общеутвердительное (А а Б), общеотрицательное (А е Б), частоутвердительное (А i Б), частоотрицательное (А о Б).  Совершенным считается только силлогизм по первой фигуре, в которой средний термин сказывается о меньшем термине и распределен в большем. «Если три термина так относятся между собой, что последний термин целиком содержится в среднем, а средний целиком  содержится в первом  или вовсе не содержится в нем, то для этих крайних терминов необходимо имеется совершенный силлогизм».  Вторая фигура, средний термин которой сказывается об обоих крайних, не представляет собой  совершенного силлогизма, так как предполагает дополнительную посылку.  Эта посылка призвана, посредством обращения одной из посылок, сводить вторую фигуру к первой. Например, Б не присуще ни одному А (А е Б), вместе с тем А не присуще ни одному Б (Б е А), Б присуще всем В (В а Б); следовательно, А не присуще ни одному В (В е А). Общее определение второй фигуры таково: «одно и то же одному всему присуще, а другому  вовсе не присуще или и тому и другому всему присуще или вовсе не присуще». В третьей фигуре средний термин расположен так, что о нем сказываются оба крайних. Силлогизм по третьей фигуре в силу тех же самых причин не является совершенным. Он возможен только благодаря обращению одной из посылок.  Например, П принадлежит всем С (С а П), Р присуще всем  С (С а Р), вместе с тем С присуще некоторым Р (Р i С);  следовательно,  П присуще некоторым Р (Р i  П). Общее определение третьей фигуры: «одному и тому же одно присуще всему, а другое вовсе не присуще или и то  и другое присущи ему всему или вовсе не присущи».  Помимо прямого доказательства (через обращение) можно проводить также доказательство  через невозможное. Например, вывод по третьей фигуре «В а А, В а Б; следовательно, Б i А»  доказывается также следующим образом: « если Б е А ( противоположно Б i А) с учетом В а Б, то В е А, но В а А; следовательно, Б i А». Разбором случаев Аристотель устанавливает все правила трех фигур.  Четвертая фигура была ему неизвестна. Аристотель был уверен, что посредством трех фигур ведутся все прямые доказательства, а также доказательства через невозможное – с учетом того, что все выводимое прямо, может быть доказано посредством приведения к невозможному, а то, что доказывается через невозможное, может быть доказано и прямо. Силлогизм интересен тем, что из ложных посылок можно получить истинное заключение, тогда как из истинных посылок следует только истинный вывод.  Возможен также силлогизм с доказательством по кругу. Например, необходимо доказать, что А присуще всем В и это доказывается через термин Б.  При этом то, что А присуще Б, доказывается посредством того,  что А присуще В и В присуще Б. Еще одной разновидностью  силлогизма является силлогизм с постулированием начала. Допустим, А доказывается через Б, Б – через В, а В доказуемо через А.  Тогда А доказывается через само себя.  Например, для доказательства теоремы о параллельных прямых берется нечто такое, что само предполагает их параллельность. Таким образом, постулировать начало – это значит «доказывать то, что не самоочевидно через него же».  Основываясь на учении о силлогизме, Аристотель подверг критике метод платоновского деления. При делении средний термин – всегда общее, в силлогизме же средний термин должен обладать меньшей общностью по сравнению с большим термином. Помимо силлогизма существуют умозаключение путем наведения и  умозаключение путем отведения. Умозаключение путем наведения идет от частного к общему и представляет собой «вывод от одного крайнего термина через другой к среднему».  Например, если для посылки ВА средний термин  - Б, то через В доказывается, что А присуще Б. Умозаключение путем отведения строится тогда, когда вторая посылка сомнительна, но она более достоверна, чем заключение. Во «Второй аналитике» Аристотеля рассматриваются аподиктические доказательства, иначе говоря, такие силлогизмы, которые исходят из истинных, первых и непосредственных посылок.  Такие посылки должны быть «причинами» заключения. Отсюда свойством доказательства служит необходимость вывода.  Например, если А необходимо присуще Б, а Б – В, то А  необходимо сказываться о В.  Только о привходящем нет  доказывающего знания. В доказательствах крайние и средние термины должны принадлежать одному и тому же роду. Нельзя геометрическое положение доказывать с помощью арифметических посылок. Существуют, таким образом, начала,  свойственные лишь одной науке, пребывающие в контексте только одного рода.  Например, одно из начал для геометрии -  то, что точка такова, а для арифметики – то, что единица такова. Тем не менее, существуют и общие начала, например «то, что если от равного отнять равное, то останется равное же».  Каждое начало представляет собой необходимо истинное через само себя, поэтому оно не есть ни предположение, ни постулат. Начала суть определения, т.е. обозначения, раскрывающие суть бытия вещи. Знание, доказываемое из начал, имеет два вида: знание того, «что есть», и знание того, «почему есть». Знание того, «что есть», основывается на чувственном восприятии, так как предполагает субстрат. Знание же того, «почему есть», выводится из доказательства причин безотносительно того, есть ли предмет, «подобно тому как созерцающие общее часто не узнают отдельное». Ко второму типу знания, согласно Аристотелю, относятся  чисто математические науки (геометрия, стереометрия, арифметика). В силлогизме о том, «что есть», и в силлогизме о том, «почему есть», средний термин занимает разное положение. Например, «если то, что таким образом пребывает, шарообразно, а Луна пребывает таким именно образом, то она шарообразна» - силлогизм о том, «что есть». Силлогизм же о том, «почему есть», будет иметь вид: «потому, что Луна шарообразна, у нее такие пребывания». Сами по себе понятия «что есть» и «почему есть» выражаются через один средний термин. Например, «что такое  затмение Луны? Лишение Луны света вследствие загораживания ее Землей. Почему происходит затмение? Или: почему Луна затмевается? Потому что Луна лишается света загораживающей ее Землей».  Доказательство отличается от определения тем, что в определении раскрывается суть бытия вещи, если ее причина не содержится ни в чем другом, в доказательстве же суть постигается тогда, когда причина вещи содержится в чем-то ином. Последних причин четыре: форма, материя, цель и начало движения. Эти причины фиксируются посредством средних терминов. Темой «Топики» служит диалектическое  доказательство. Если посылка аподиктического  доказательства выражает один из членов противоречия, то посылка доказательства диалектического  выражает некий вопрос относительно одного из двух членов противоречия. Предметом диалектического умозаключения выступает проблема или положение.  В свою очередь, всякая проблема и всякое положение указывают через  вопрос на собственное, род, видовое отличие, привходящее, определение, которое представляют собой роды сказуемого – так называемые предикабилии. Пример проблемы,  указывающей на определение: «Есть ли двуногое существо, живущее на суше, определение человека или нет?» Пример соответствующего положения: «Разве двуногое существо, живущее на суше, не есть определение человека?» Определением Аристотель называет речь, обозначающую суть бытие вещи. Например, суть бытия человека есть то, что он – «разумное живое существо»; следовательно, «разумное живое существо» - это определение человека. Собственное, в отличие от определения, не выражает сути, но присуще только ей и взаимозаменяемо с ней. Например, «способность научится читать и писать» -  собственное человека. Род, как и видовое отличие, раскрывает суть многих вещей, различных по виду. Например, «живое существо» сказывается и о сути человека, и о сути лошади. Привходящее – это то, что может быть присуще и не присуще вещи. Например, человек как может быть «бледным», так может и не быть им. Диалектическое положение, должно быть, согласовываться с общепринятым («должно быть правдоподобным или для всех, или для большинства, или для мудрых»). Для его подтверждения используются два вида доводов: наведение и силлогизм. Аристотель разбирает следующие средства для построения диалектических доказательств: во-первых, принятие положений, во-вторых,  умение определять, в скольких  значениях употребляется каждое имя, в-третьих, нахождение различий между вещами, принадлежащими к одному роду, в-четвертых, рассмотрение сходства в принадлежащем к разным родам (например, «как зрение находится в глазу, так и ум в душе»). Правила для образования тех или иных диалектических умозаключений, другими словами, содержательные схемы, составляющие первую посылку диалектического доказательства, называются у Аристотеля «топами». Например, для решения проблемы «А лучше Б или Б лучше А» можно воспользоваться  таким топом: «более длительное и более прочное предпочтительнее того, что таково в меньшей степени».  Основными топами, согласно Аристотелю, являются те, которые устанавливают условия правильности указания определения, собственного рода  и привходящего. В «Софистических опровержениях» Аристотеля рассматриваются умозаключения и опровержения, которые только кажутся таковыми, не будучи ими, на самом деле. Такие ложные доводы называются эристическими, к ним прибегают в своих спорах софисты.  Используя эристические доводы, софисты по мысли Аристотеля, преследуют пять целей: во-первых, пытаются создать видимость того, что они опровергают; во-вторых, стремятся показать, что собеседник говорит неправду; в-третьих, приводят его к тому, что не согласуется с общепринятым; в-четвертых, заставляют его делать погрешности в речи (оговорки и прочее); в-пятых, заставляют его говорить одно и то же. Софисты используют главным образом тринадцать топов. Например, одноименность; двусмысленность  (например, «если знает это, то знает ли это» в том смысле, что «кто-то знает это и что само это знает»); соединение (например, «не пишущий способен писать»; значит, «не пишущий пишет»); разъединение (например, «пять – это два и три, значит, пять есть нечетное и четное»); ударение или произношение; форма выражения (смешение категорий, например выражение качества через действие в слове «здравствовать») и другие.       Заключение. Аристотель является создателем самой обширной научной системы из существующих в античности. Она опиралась на обширный эмпирический материал как из области естествознания, так и из области общественных наук, который систематически собирали и накапливали его ученики. Научная деятельность Аристотеля – это не только вершина античного философского мышления, она была и большим вкладом практически во все тогда известные научные области: были созданы новые научные направления, он вместе с учениками систематизировал науки, определил предмет и методы отдельных наук. Написал более 150 научных трудов и трактатов. И  вся  жизнь  Аристотеля  состояла  в  бесконечном  стремлении  найти,  проанализировать,  схватить  истину,  докопаться  до  смысла  окружающего  мира.  В  своих  зоологических  трактатах  Аристотель  устанавливает  и  характеризует  более  400  видов животных.  Он  описал  158  различных  греческих  и  негреческих  законодательств.  Вся  V  книга  его  основного  трактата  "Метафизика"  специально  посвящена  философской  терминологии,  и  каждый  термин  у  него  выступает  в  5  -  6  значениях.  Аристотель  был  сильным  человеком.  И  когда  оказалось,  что  деваться  уже  некуда,  и  с  ним  могут  расправиться  как  до  этого  с  Сократом  он,  как  можно  предполагать,  принял  яд.  Так  кончилась  жизнь  Аристотеля.  И  всё  же  его  искания,  вся  его  жизнь  свидетельствуют  о  небывалом  мужестве  великого  человека,  для  которого  даже  сама  смерть  стала  актом  мудрости  и  невозмутимого  спокойствия.

№9

1.1 Расхождения в метафизике По Платону, мир по природе двойственен: в нем различается видимый мир изменчивых предметов и невидимый мир идей. Мир идей являет собой истинное бытие, а конкретные, чувственно воспринимаемые вещи – нечто среднее между бытием и небытием: они только тени идей, их слабые копии. Идея – центральная категория в философии Платона. Идея вещи есть нечто идеальное. Платон так изъяснял свою теорию любимому ученику Аристотелю: «Моя теория содержит "идеи", или "форм". Эта теория является частично логической, и частично метафизической. Логическая часть имеет дело со значением общих слов. Когда ряд индивидов имеет общее название, они имеют также общую "идею" или "форму". Например, имеется много отдельных животных, о которых мы можем точно сказать: "Это кошка", но существует лишь одна "идея", или "форма", кошки. Что мы подразумеваем под словом "кошка"? Очевидно, нечто отличное от каждой отдельной кошки. По-видимому, какое-либо животное является кошкой потому, что оно разделяет общую природу, свойственную всем кошкам. Язык не может обойтись без таких общих слов, как "кошка", и такие слова, очевидно, не являются бессмысленными. Но если слово "кошка" означает что-либо, то оно означает что-то, не являющееся той или этой кошкой, а представляющее собой нечто в роде универсальной кошачности. Она не родилась, когда родилась отдельная кошка, и не умрет вместе со смертью отдельной кошки. На самом деле она не имеет места в пространстве или времени: она "вечна". Это логическая часть теории. Аргументы в ее пользу, независимо от того, являются они, в конце концов, безусловно верными или нет, сильны и совершенно независимы от метафизической части этой теории. Согласно метафизической части этой теории, слово "кошка" означает некоторую идеальную кошку. Об этой одной «кошке», созданной Богом, и единственную в своем роде, возможно знание. Отдельные кошки разделяют природу Кошки, но более или менее несовершенно, являясь лишь копиями "идеи". Только благодаря этому несовершенству может быть много кошек. Идеальная Кошка реальна: отдельные кошки являются лишь кажущимися, и в отношении многих кошек, сделанных Богом, может быть лишь мнение. Я признав идею первопричиной всего сущего, определяю и основную задачу философии, и предмет науки как познание мира идей, которое возможно лишь посредством диалектического процесса мышления как процесса образования и разделения понятий, и выявление их совместимости (или несовместимости) с предметным миром.» Аристотель не отрицал существование идей, но, во многом отойдя от своего учителя Платона, считал, что находятся они внутри отдельных вещей как принцип и метод, закон их становления, энергия, фигура, цель. Ответ ученика учителю на теорию об идеях звучал так: «Я позволю развивать критику твоего учения об идеях и выдвигаю в качестве альтернативы этому учению собственное учение об отношении чувственных вещей к понятиям. Мои возражения против твоего учения об идеях могут быть сведены в основном к четырем, а именно: Во-первых, предположение об идеях как самостоятельном бытии, отделенном от существования чувственных вещей, бесполезно как для познания этих вещей, так и для объяснения их бытия: эйдосы (идеи) ничего не дают ... для познания всех остальных вещей (они ведь и не сущности этих вещей, иначе они находились бы в них). Во-вторых, постулируемый тобой мир идей бесполезен не только для познания, но и для чувственного существования вещей - для вечных либо для возникающих и преходящих. Дело в том, что они для этих вещей не причина движения или какого-либо изменения. А с другой стороны, они ничего не дают ... для бытия (раз они не находятся в причастных им вещах). Вместе с тем все остальное не может происходить из эйдосов ни в одном из обычных значений “из”. Говорить же, что они “образцы” и что все остальное им причастно, - значит пустословить и говорить поэтическими иносказаниями. В самом деле, что же это такое, что действует, взирая на идеи? Ведь можно и быть, и становиться сходным с чем угодно, не подражая образцу. Слово “причастны” вовсе не дает строгого и вразумительного определения отношения между двумя мирами, а является скорее метафорой, что меня не удовлетворяет, кроме того, такое определение, по моему мнению, просто невозможно, так как идеи не есть непосредственные сущности вещей. В-третьих, мое возражение по поводу твоей теории идей основывается на рассмотрении учения о логических отношениях идей, а именно (1) логических отношений между самими идеями и (2) отношений между идеями и чувственными вещами, то есть логическое отношение идей есть отношение общих идей к идеям частным.» «Но положение об отношении общих идей к частным и положение о субстанциональности идей, друг другу противоречат. Согласно предположению, на основании которого мы признаем существование идей, должны быть эйдосы не только сущностей, но и многого иного, в самом деле, и мысль едина не только касательно сущностей, но и относительно всего другого; и имеются знания не только о сущности, но и об ином; и получается у них несметное число других подобных [выводов]. Между тем, по необходимости и согласно учениям об эйдосах, раз возможна причастность эйдосам, то должны существовать идеи только сущностей, ибо причастность им не может быть привходящей, а каждая вещь должна быть причастна эйдосу постольку, поскольку он не сказывается о субстрате. Итак, эйдосы были бы только сущностью. Однако и здесь, [в мире чувственно воспринимаемого], и там, [в мире идей], сущность означает одно и то же. Иначе, какой еще смысл имеет утверждение, что есть что-то помимо окружающих нас вещей - единое во многом? Если же идеи и причастные им, вещи принадлежат к одному и тому же виду, то будет нечто общее им. Если же вид для идей и причастных к ним вещей не один и тот же, то у них, надо полагать, только имя общее, и это было бы похоже на то, как если бы кто называл человеком и Каллия, и кусок дерева, не увидев между ними ничего общего. По моему мнению, ты впутываешься также и в противоречие в своем учении об отношении между областью чувственных вещей и областью идей: я признаю, что вещи чувственного мира заключают в себя нечто общее для них. Но общее - как общее - не может быть простой составной частью отдельных вещей. Итак, отдельно существуют и вещь, и ее идея. Но мир вещей - отображение мира идей, поэтому между каждой отдельной вещью и ее идеей существовать нечто сходное и общее для них обеих. И если по отношению к миру чувственных вещей необходимо допустить отдельный от него и самобытный мир идей, то точно так же по отношению к тому общему, что имеется между миром вещей и миром идей, должен быть допущен - в качестве вполне самобытного - новый мир идей. Это будет уже второй мир идей, возвышающийся одинаково и над первым миром идей, и над миром отдельный чувственных вещей. Но между этим новым, или вторым, миром идей, с одной стороны, а также первым миром идей и миром чувственных вещей - с другой, в свою очередь существует общее. И если в силу сходства мира вещей с первым миром идей оказалось необходимым предположить второй мир идей, то на том же основании - в силу сходства второго мира идей с первым, а также с миром чувственных вещей - необходимо предположить существование особого общего между ними, т.е. существование третьего мира идей. При последовательном развитии этой аргументации пришлось бы прийти к выводу, что над областью чувственных вещей высится не один-единственный самобытный мир идей, а бесчисленное множество таких миров. Перехожу к четвертому возражению против теории идей. Оно состоит в указании того, что эта теория не дает и не может дать объяснения важному свойству вещей чувственного мира - их движению, возникновению, становлению и гибели.» 1.2. Идея души Расхождение философы имеют также и в теории идеи души. Трактуя идею души Платон говорил: душа человека до его рождения пребывает в царстве чистой мысли и красоты. Затем она попадает на грешную землю, где, временно, находясь в человеческом теле , как узник в темнице, «воспоминает о мире идей». То есть основные вопросы своей жизни душа разрешает еще до рождения; появившись на свет, она уже знает все, что нужно знать. Она сама избирает свой жребий: ей уже как бы предназначена своя участь, судьба. Таким образом, Душа, по Платону, – бессмертная сущность, в ней различаются три части: разумная, обращенная к идеям; пылкая, аффективно-волевая; чувственная, движимая страстями, или вожделеющая. Для Космоса в целом, источник гармонии есть мировой разум, сила, способная адекватно мыслить самое себя, являясь вместе с тем активным началом, кормчим души, управляющим телом, которое само по себе лишено способности к движению. В процессе мышления душа активна, внутренне противоречива, диалогична и рефлексивна. Аристотель же считал, что душа, обладающая целеустремленностью, есть не что иное, как неотделимый от тела его организующий принцип, источник и способ регуляции организма, его объективного поведения. Душа – энтелехия тела, то есть целеустремленная энергия, движущая сила тела, превращающая возможность в действительность. Душа по Аристотелю в противовес Платону не может существовать без тела, но она – имматериальная, не телесная. Благодаря душе мы живем, ощущаем и размышляем, она есть некий смысл и форма, а не материя и не субстрат. Аристотель дал анализ различных частей души: памяти эмоций, перехода от ощущений к общему восприятию, а от него – к обобщенному представлению; от мнения через понятие – к знанию, а от непосредственного ощущаемого желания – к разумной воле. Душа различает и познает сущее, но она «немало времени проводит в ошибках». Согласно Аристотелю, смерть тела освобождает душу для ее вечной жизни: душа вечна и бессмертна. 1.3 Теория познания Платон воспринял слова Сократа о значении, которое для познания бытия имеют понятия, и шел от «идей» как первообразов мира через явления чувственного мира, в которых эти «идеи» как истинные формы бытия, представлены в искаженном виде, к понятиям, схватывающим сущность явлений – их тождественную и неизменную основу. Считая, что познание направлено на неизменную сущность вещей, а основные свойства предметов раскрываются в понятиях о них, Платон сделал вывод, что понятия – не только наши мысли о бытии, но существуют сами по себе, самобытно и, безусловно, независимо от чувственного мира. Мыслитель подошел к познанию с позиции диалектики. Против этого выступил Аристотель. Познание же у Аристотеля имеет своим предметом бытие. Основание опыта – в ощущениях, в памяти и привычке. Любое знание начинается с ощущений: оно есть то, что способно принимать форму чувственно воспринимаемых предметов без их материи. Разум же усматривает общее в единичном. Формами истинно научного знания являются понятия, постигающие сущность вещи. Аристотель систематизировал и приблизил к реальности учения Платона. Различия между Платоном и Аристотелем напоминают различия между индийской и китайской философией. Истина индийской философии, как и «мир идей» Платона находятся по ту сторону чувственного мира, истина китайской философии – в этом мире, как и в вещи Аристотеля, неразрывно слиты идея и действительность. Философия Платона ориентирована на мир мысли, идеалов. Это нормативная философия, антитезис по отношению к материалистической философии Аристотеля, ориентированной на мир реальный, действительный. 2. Этические взгляды Этические взгляды Платона согласуются со взглядами Сократа: «благо» как единство добродетели и счастья, прекрасного и полезного, доброго и приятного. Платоновский идеал абсолютной объективной правды противопоставляется чувственным влечениям человека: доброе противополагается приятному. Вера в конечную гармонию добродетели и счастья остается, но идеал абсолютной правды, абсолютного добра приводит Платона к признанию иного, сверхчувственного мира, полностью обнаженного от плоти, где эта правда живет и раскрывается во всей своей истинной полноте. В диалогах «Горгий», «Теэтет», Федон», «Республика» этика Платона получает аскетическую ориентацию: она требует очищения души, отрешения от мирских удовольствий, от преисполненной чувственных радостей светской жизни. По мысли Платона, высшее благо(идея блага, а она превыше всего) пребывает вне мира. Стало быть, и высшая цель нравственности находится в сверхчувственном мире. Аристотель сформулировал основные положения этики как учения о добродетелях. Он дает определения основных понятий этики. Так, благо – это «то, к чему стремятся». Благо для грубых людей – в наслаждениях, для благородных – в почестях, для мудрых – в сознании. По Аристотелю: назначение человека – в разумной деятельности, отличающей его от растений и животных. От нашей деятельности зависят качества характера, приобретаемые нами. Оппозиционно Платону Аристотель полагал, что высшее благо, или счастье, есть деятельность, сообразная с высшей добродетелью. Для счастья нужна как полнота добродетели, так и достаточная обеспеченность внешними благами. Понятие счастья Аристотель отделяет от понятия блаженства как не зависящего от внешних обстоятельств. Он отличает намерение, как имеющее дело с тем, что в нашей власти, от желания, которое может от нас не зависеть. Так как достижение добродетели – деятельность, а не только созерцание, для Аристотеля очень важно понятие воли, которое он определяет как стремление к цели. Мыслитель на место судьбы и рока ставит свободу воли человека. Проанализировав неудачу Платона с устройством идеального государства и свой собственный педагогический опыт, Аристотель пришел к выводу о необходимости воспитания нравственности с раннего возраста путем накопления нужных привычек. Давая общую картину становления добродетели, Аристотель подчеркивал, что нет неизменных правил, применение которых гарантирует похвальное поведение. Наличие в человеке определенных добродетелей заменяет правила. Внутренними механизмами, свидетельствующими о добродетельности поступков, служат стыд и совесть. Основываясь на изучении действительности как таковой, Аристотель проводил эту линию и в область этики. У Платона, как говорилось выше, добродетель зиждется на первоначальных свойствах души, которые возникают из отношения души к миру идей. Идеал добродетели мыслился Платоном в виде нормы, лежащей вне реального человека. Аристотель, исходя из единства формы и материи, рассматривал добродетель как приобретенную душой в процессе воспитания. Аристотель выделял 11 этических добродетелей: мужество, умеренность, щедрость, великолепие, великодушие, честолюбие, ровность, правдивость, любезность, дружелюбие, справедливость. Последняя – самая необходимая для совместной жизни. Нравственный человек, по Аристотелю, тот, кто руководит разумом, сопряженным с добродетелью. Аристотель принимал платоновский идеал созерцания, но ввел к нему деятельность, поскольку человек рожден не только для умопостижения, но и для действия. Для Платона человек – несовершенный бог, для Аристотеля бог – это совершенный человек. Поэтому мера всех вещей и истины для Аристотеля – совершенный нравственный человек.

3. Взгляд на общество и государство Свои взгляды на происхождение общества и государства Платон обосновывал тем, что отдельный человек не способен удовлетворить все свои потребности в пище, жилище, одежде и т.д. В рассмотрении проблемы общества и государства он опирался на излюбленную им теорию идей и идеала. «Идеальное государство» является сообществом земледельцев, ремесленников, производящих все необходимое для поддержания жизни граждан, воинов, охраняющих безопасность, и философов-правителей, которые осуществляют мудрое и справедливое управление государством. Согласно Платону, государством призваны управлять только аристократы как лучшие и наиболее мудрые граждане. А земледельцы и ремесленники, по мысли Платона, должны добросовестно выполнять свою работу, и им не место в органах государственного управления. Охранять государство должны стражи порядка, образующие силовую структуру, причем стражи не должны иметь личной собственности, обязаны жить изолированно от других граждан, питаться за общим столом. «Идеальное государство», по Платону, должно всемерно покровительствовать религии, воспитывать в гражданах благочестие, бороться против всякого рода нечестивых. Эти же цели должна преследовать и вся система воспитания и образования. Наилучшее же государство по Аристотелю – это такое общество, которое достигается через посредство среднего элемента (под средним элементом Аристотель имеет в виду «средний» между рабовладельцами и рабами), и те государства имеют наилучший строй, где средний элемент представлен в большем числе, где он имеет большое значение сравнительно с обоими крайними элементами. Аристотель отмечал, что, когда в государстве много лиц лишено политических прав, когда в нем много бедняков, тогда в таком государстве неизбежно бывают враждебно настроенные элементы. Аристотель отождествлял общество с государством, в связи с этим он был вынужден заняться поисками элементов государства. Мыслитель понимал зависимость целей, интересов и характера деятельности людей от их имущественного положения и использовал этот критерий при характеристике различных слоев общества. По мысли Аристотеля, бедные и богатые «оказываются в государстве элементами, диаметрально противоположными друг другу, так что в зависимости от перевеса того или иного из элементов устанавливается и соответствующая форма государственного строя». Он выделил три главных слоя граждан: очень зажиточных, крайне неимущих и средних, стоящих между теми и другими. В отличие от своего учителя Аристотель враждебно относился к первым двум социальным группам. Он считал, что в основе жизни людей, обладающих чрезмерным богатством, лежит противоестественный род наживы имущества. В этом, по Аристотелю, проявляется не стремление к «благой жизни», а лишь стремление к жизни вообще. Ставя все на службу чрезмерной личной наживы, «люди первой категории» попирают ногами общественные традиции и законы. Стремясь к власти, они сами не могут подчиняться, нарушая этим спокойствие государственной жизни. Почти все они высокомерны и надменны, склонны к роскоши и хвастовству. Государство же создается не ради того, чтобы жить вообще, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо. Согласно Аристотелю, государство возникает только тогда, когда создается общение ради благой жизни между семействами и родами, ради совершенной и достаточной для самой себя жизни. Совершенством же человека предполагается совершенный гражданин, а совершенством гражданина, в свою очередь, - совершенность государства. При этом природа государства стоит «впереди» семьи и индивида. Эта глубокая идея характеризуется так: совершенство гражданина обусловливается качеством общества, которому он принадлежит: кто желает создать совершенных людей, должен создать совершенных граждан, должен создать совершенное государство. Будучи сторонником рабовладельческой системы, Аристотель тесно связывает рабство с вопросом собственности: в самой сути вещей коренится порядок, в силу которого уже с момента рождения некоторые существа предназначены к подчинению, другие же – к властвованию. Это общий закон природы – ему подчинены и одушевленные существа. По Аристотелю, кто по природе принадлежит не самому себе, а другому и при этом все-таки человек, тот по своей природе раб. Если экономический индивидуализм берет верх и ставит под угрозу интересы целого, государство должно вмешаться в эту область. Аристотель, анализируя проблемы экономики, показал роль денег в процессе обмена и вообще в коммерческой деятельности, что является гениальным вкладом в политическую экономию. Он выделял такие формы государственного правления, как монархия, аристократия и полития. Отклонение от монархии дает тиранию, отклонение от аристократии – олигархию, от политии – демократию. В основе всех общественных потрясений лежит имущественное неравенство. По Аристотелю, олигархия и демократия основывают свое притязание на власть в государстве на том, что имущественное благосостояние – удел немногих, а свободой пользуются все граждане. Олигархия защищает интересы имущих классов: общей же пользы ни одна из этих форм не имеет. Не вдаваясь в подробности, следует отметить, что учение Платона о государстве – это утопия. Рассмотрим хотя бы для примера классификацию форм государственного устройства, предложенную Платоном: 1)   «идеальное государство»(или приближающееся к идеалу) – аристократия, в том числе аристократическая республика и аристократическая монархия; 2)   нисходящую иерархию государственных форм, к которым мыслитель причислял тимократию, олигархию, демократию, тиранию. Согласно Платону, тирания - наихудшая форма государственного устройства, а демократия была для него предметом острой критики. Тимократия тоже худшее – это государство чести и ценза: оно ближе к идеалу, но хуже чем аристократическая монархия. Проанализировав взгляд на общество и государства, как Платона так и Аристотеля можно сделать вывод: государство Платона – это утопическое государство, государство идеалов, государство Аристотеля – это реальное, земное государство. Заключение При рассмотрении философских взглядов Платона и Аристотеля видно, что они, расходятся в определении того, что представляет собой окружающая нас действительность. У Платона вещи чувственно воспринимаемого мира рассматриваются лишь как видимость, как искаженное отражение истинно сущего, у Аристотеля чувственно воспринимаемая вещь рассматривается как реально существующее единство формы и материи. Оба стоят на позициях объективного идеализма, так как придают особую, ведущую роль не материи (которая, по Аристотелю, пассивна), а идеальным субстанциям - идеям (у Платона) или форме (у Аристотеля). К тому же весьма важная роль приписывается мировому разуму - богу (Платон), высшей форме (Аристотель), что дает еще одно основание для характеристики этих теорий как объективно-идеалистических. Таким образом, в заключение важно отметить, что Аристотель критично относился в платоновской теории идей и критический пафос своей позиции он выразил, прежде всего, в учении о чувственной субстанции. Аристотель полагал, что если идеи радикально отделены от мира вещей, как это было у Платона, то они не могут быть ни причинами их существования, ни основанием для их понимания. Аристотель возвращает форму в чувственный мир, как имманентное начало последнего. Теория синтеза материи и формы стала, таким образом, альтернативой мира идей Платона. Однако, это не означает отрицания сверхчувственного мира. Это просто "понижение" статуса идей, утверждение, что идеи есть не более чем умопостигаемое обрамление чувственного.

№10

№10

Плоти́н (др.-греч. Πλωτῖνος) (род. 204/205, Ликополь, Египет, Римская империя — ум. 270, Минтурны, Кампания) — античный философ-идеалист, основатель неоплатонизма. Систематизировал учение Платона о воплощении триады в природе и космосе. Определил Божество как неизъяснимую первосущность, стоящую выше всякого постижения и порождающую собой все многообразие вещей путем эманации («излияния»). Пытался синтезировать античный политеизм с идеями Единого. Признавал доктрину метемпсихоза, на которой основывал нравственное учение жизни. Разработал сотериологию неоплатонизма.