Следствие: перенесенное преследование влечет страх преследования Воля к власти

Жажда власти и параноидный страх лишиться ее обуславливают друг друга и находятся в неразрывной связи.

Я хотела бы обратить внимание на то, что этот страх, как и страхи преследования маленького ребенка, действующие в бессознательном взрослого, - не плод фантазии, а реальное переживание, возникающее при садистском воспитании принуждением с помощью телесных наказаний, анальной муштры и т.д. В качестве впечатляющего примера Ллойд Де Моз описывает поведение одного учителя прошлого века: "Он испытывал... радость при виде мук маленькой жертвы, которая дрожала и трепетала на скамейке. Он наносил удары хладнокровно, медленно, обдуманно... он потребовал у мальчика снять одежду и лечь на скамейку... и начал стегать его кожаным ремнем..." (При этом он говорил для оправдания такого жестокого наказания "на пользу ребенку"): "В каждом человеке есть добрый дух и злой дух. Добрый дух имеет свое определенное место - это голова; злой дух тоже имеет свое место - по которому я тебя секу".

После состоявшейся идентификации с агрессором, с сильным в образе отца, естественно ожидать преследователя. который хочет отнять власть. Любой слабый тогда представляет особую опасность, поскольку от него ожидается, что он имеет такую же потребность выйти из бесправного положения, какую имел ставший ныне сильным до своего самоотречения. После идентификации с властью каждый представляет собой потенциального врага, в том числе (и особенно) каждый, находящийся в положении более слабого.

В моем детстве, во времена Гитлера, усилия были определенно направлены на поиски меньшинства, которое, согласно вышеизложенной основной идее, непременно должно было быть где-то рядом и противодействовать дисбалансу власти и бессилия.

Меньшинство было найдено в лице "евреев как потенциальных узурпаторов власти". В соответствии с основным принципом анальности ("кто имеет власть, тот имеет жизнь, а власть - это собственность, обладание"), им ставилось в вину желание посредством денежных инвестиций в немецкие фирмы "захватить власть". В детстве я часто слышала подобные высказывания.

А в Третьем Рейхе угнетение (слабого) врага превращалось в его узаконенное уничтожение.

Для иллюстрации приведем созданный Гитлером идеальный образ молодежи, который он хотел воплотить в жизнь: "Моя педагогика сурова. Слабость должна быть выбита из души. В моих орденских замках вырастет молодежь, перед которой содрогнется мир. Мне нужна жестокая, властная, бесстрашная, внушающая ужас молодежь. Молодежь должна воплощать в себе все это. Она должна переносить боль. В ней не должно быть ничего слабого и изнеженного..."

Однако страх перед новым лишением власти остается. Его можно ощутить по приступам бреда преследования у Гитлера, в которых прорывается его вытесненный панических страх перед жестоким отцом: "Мне рассказывал некто из его ближайшего повседневного окружения, что он (Гитлер) просыпается ночью с истерическим криком. Он зовет на помощь... Страх сотрясает его так, что вся кровать дрожит... Этот человек рассказал мне сцену, в которую я не поверил бы, если бы она не исходила из такого источника. Шатаясь, он стоял в комнате, безумно оглядываясь вокруг. "Он! Он! Он! Он был здесь", - задыхался он. Его губы посинели. Пот стекал с него... Затем он вдруг истошно закричал: "Там, там! В углу! Кто там стоит?""

Смертельный страх перед поражением в архаическом балансе силы и бессилия накапливается в бессознательном личности, наделенной атрибутами власти (вспомним также о прусской военщине), личности, которая стремится к войне, желая окончательно решить этот вопрос.

Бассиюни К. Воспитание народоубийц. - СПб., 1999, с. 38-88