Средний класс и кризис

Лекция Алексея Левинсона

26 Февраля 2009, 11:52

Мы публикуем полную стенограмму лекции руководителя отдела социокультурных исследований «Левада-центра», кандидата искусствоведения, профессора кафедры методов сбора и анализа социологической информации Факультета социологии ГУ-ВШЭ Алексея Левинсона, прочитанной 22 января 2009 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Алексей Левинсон в 1968 году закончил Институт восточных языков при МГУ. Учился в аспирантуре Института конкретных социальных исследований АН СССР в 1972 г.. Защитил диссертацию на соискание степени кандидата искусствоведения в Институте искусствознания в 1981 г. В 1992 - 1993 гг. обучался по программе подготовки специалистов по качественным маркетинговым исследованиям в рамках программы TACIS в фирме Market Behavior Ltd в Лондоне и Москве. Сферы научных интересов: качественные методы в социологических и маркетинговых исследованиях, социология образования, социокультурные аспекты урбанизации, социология молодежи, проблемы антисемитизма и другие этнополитические проблемы.

См. Также

• За пределами добра

• Биография и социография

• «Обмена ядерными ударами не ждут, а перспективы тлеющих конфликтов не боятся»

• «Хорошо то, что не случилось ничего плохого»

• Рейтинг Путина: о чем речь?

• Никто не предлагает новой демократической перспективы

• "Механизм коррупции позволит сохранить существующие нормы"

• "Аборт в социальном лоне"

• Открытые групповые дискуссии как метод прикладных социологических исследований

• О том, как рабочие на наших западных заводах мечтают вернуться в ВПК

• Экосознание после евроремонта

• Об эстетике насилия

• Право нормальных граждан

• Премьер-орел, премьер-решка

• Ритуалы кровавой затеи

• Время и возраст

• Эмоции, идеология и офисная улыбка

• У нас-то реальность есть

• Политика для обывателей

• Лекции Левады - II

• Россия в осаде

• «Кавказ» подо мною

• Память. Памятник. Мемориал.

Текст лекции

Добрый вечер! Я чувствую необходимость сделать ряд предварительных разъяснений, потому что без них мне будет трудно приступать к разговору о среднем классе. Этот предмет окружен массой всякого рода соображений, к нему относятся кардинально по-разному, и в этой аудитории, несомненно, тоже. Множественность точек зрения, разнообразие соображений делает движение в этом поле не только затруднительным, но и опасным. В частности, я боюсь, что когда закончится мое выступление, меня спросят, кого же я считаю средним классом, или развернется горячая дискуссия по поводу того, есть ли у нас средний класс. Мне бы очень хотелось, чтобы мы этим не занимались, поэтому единственный путь, который я вижу, – это начать с ответов на эти незаданные пока вопросы.

Я очень благодарен вам за приглашение и за указание на то, что я работаю в «Левада-Центре». Работать в этом учреждении - высокая для меня честь. Хочу сказать, что у нас, сотрудников «Левада-Центра», есть своя специфика. Когда мы выступаем, то мы, как правило, сообщаем не свое мнение. Наша задача – сообщить публике, что эта публика думает, а если и не думает, то считает нужным сообщить. То же самое и с вопросом о среднем классе. Я буду до последней возможности сопротивляться тому, чтобы дать ответ на вопрос, а что же я сам думаю по его поводу. В какой-то момент я что-то все-таки скажу, но это будет позже. А начинаю я со слов о том, что буду сообщать вам не свое мнение.

В нашем обществе уже в течение долгого времени идет дискуссия о том, есть ли у нас средний класс или его нет, причем обе эти точки зрения защищают вполне авторитетные специалисты. Могу сослаться на то, что директор нашего Центра Лев Гудков неоднократно заявлял, что среднего класса у нас нет, а, скажем, Татьяна Малеева - директор Независимого института социальной политики, не менее уважаемого учреждения, неоднократно выражала противоположное мнение. Я не только работаю в «Левада-Центре», но и сотрудничал с Независимым институтом социальной политики. Уверяю вас, что можно, не присоединяясь ни к одной из точек зрения, плодотворно сотрудничать с их носителями.

Но не только ученые придерживаются противоречивых взглядов по вопросу о существовании среднего класса. Свежайшие данные (результаты всероссийского опроса нашего Центра, закончившегося 19-го января сего года) свидетельствуют, что и среди населения единства мнений не наблюдается: 12% респондентов считают, что среднего класса в России нет. Остальная часть опрошенных полагает, что он есть, но имеют очень разные представления о том, какую долю населения страны составляет. В ходе встреч с респондентами мне приходилось встречать мнения о том, что средний класс – это 5-6%, но и что это 50-60% населения, то есть разница в 10 раз, на порядок!

Вернемся к данным всероссийского опроса: 13% его участников считают, что средний класс охватывает около 10% жителей России, 16% - увеличивают его долю до 20%, еще 16% полагают, что к среднему классу принадлежит 30% россиян, 9% - 40%, а еще 18%, - что это 50% или более. О чем говорит такой значительный разброс? О том, что в обществе нет согласия по поводу численности среднего класса, а согласия этого нет, потому что отсутствуют критерии; непонятно, можно ли относить себя к среднему классу и кого, собственно, к нему относить. Из-за отсутствия критериев люди находятся в ситуации неопределенности, и именно отсюда столь значительная рассогласованность ответов. Всего 5% людей с определенностью относят себя к среднему классу, а 27% выбрали ответ «скорее да». Итого 32%, то есть треть с той или иной степенью уверенности отнесли себя к среднему классу, а вот 55% респондентов сказали, что они себя к среднему классу не относят.

Вы видите, что данные о том, сколько людей относят себя к среднему классу, и о том, сколько вообще у нас представителей этого класса, существенно расходятся. Это еще раз подтверждает отсутствие определенной точки зрения по этому вопросу. Я не говорю, что это плохо, какие-то оценки здесь вообще бессмысленны. Мне кажется гораздо более важным задуматься, почему вопрос о среднем классе стал дискуссионным, кому и зачем требуется на него ответ. Нужно понимать, что кроме людей просто любопытствующих, есть люди, для которых это представляет весьма серьезный интерес. Не будь этого интереса, мы бы не услышали заявлений с того уровня, на котором заявлений о социальной структуре нашего общества обычно не делается. Хочу вам напомнить, что совсем недавно, менее года назад, В.В.Путин и Д.А.Медведев один за другим высказались на тему среднего класса, и сказали, что нам к 2020-му году надо иметь 60 или 70% представителей этого класса.

Для людей постарше памятны наметки, которые делала партия по поводу того, на какие рубежи нам надо выйти. Нынешняя власть пока еще таких наметок давала мало. И эта цифра, судьба которой, по-видимому, повторит судьбу цифр на будущее той, советской эпохи, касалась именно среднего класса. Значит, им это зачем-то нужно и почему-то важно. Партия «Единая Россия» тоже высказалась по поводу одного-единственного социального субъекта в России – они сказали, что возьмут средний класс под свою защиту. Дело тогда уже приближалось к кризису. Значит, средний класс очень сильно интересует власть. Почему? Ясно только, что, желая его значительного увеличения, власть среднего класса не боится. Наоборот, от этой группы населения ждут чего-то, что может быть полезно для власти. В нашей политической культуре существует такая точка зрения, что средний класс очень полезен для государства. Тот, кто печется о пользе государства, должен желать существования и численного увеличения среднего класса.

Надо сказать, что разговор о необходимости среднего класса, в том числе для государства, отнюдь не нов. В частности, такое мнение было высказано еще в пушкинские времена, на заре XIX века. Мадам де Сталь в разговоре с российскими знакомыми сочувственно произнесла: «Среднего класса (class moyenne) у вас нет, и от этого происходят многие неудобства российской политической жизни. Из-за этого между властью и народом нет никакого посредника». Имелись в виду три сословия, существовавшие на Западе. Разговаривала она, конечно, со столичным дворянством. Присутствующие со вздохом вынуждены были проглотить мнение, что сами они на эту роль не годятся. А если нет этой прослойки между властью и народом, грубеют оба этих субъекта. Власть нечем смягчить, и она становится грубой, грубеет и народ. А здесь уже недалеко до соображений о беспощадности российского бунта. Как недалеко ушла наша жизнь от тех дней!

Самый частый вопрос, который задавали специалистам «Левада-Центра» в последнее время: «Скажите, пожалуйста, как там с протестными настроениями в обществе? Если звезданет, то когда?» Эти вопросы неслись с самых разных сторон. Правда, с властных верхов прямо к нам не обращаются, наше агентство там не в чести. Но косвенным образом интерес этих инстанций тоже очень ощущается. Существуют опасения, что в скором времени в стране может начаться бунт. И возможность такой перспективы очень тесно увязывается с существованием в России среднего класса. Идея, что средний класс – это гаситель напряжения в обществе, существует давно, что я только что показал на историческом примере; она остается актуальной и до сих пор. Иными словами, в стремлении, чтобы средний класс существовал, чтобы он был многочисленным, просматривается несомненный политический интерес. Вновь настаиваю, что я не высказываю свого мнения, я просто сообщаю: существует беспокойство по поводу отсутствия среднего класса.

За два столетия, которые прошли со времен тех разговоров о среднем классе, в Европе и в Америке средний класс стал одним из существенных экономических субъектов. В США появился middle class, и возникла такая социальная конструкция, что это не просто класс, находящийся посередине, и в этом смысле средний, но наиболее многочисленный класс. По отношению к нему самый богатый и самый бедный классы стали уже маргинальными. Эта конструкция обладает значительной устойчивостью, хотя не все страны она спасает от серьезных волнений.

А что происходило в нашей стране? У нас идея, что надо быть неким посредником между властью и народом, стала ведущей для слоя, который всем присутствующим известен и понятен, – для интеллигенции. Начнем с интеллигенции дворянской. Идея служить народу и престолу, быть отцом солдатам и слугой царю, воодушевляла многие поколения. Потом появилась следующая генерация российской интеллигенции. Мы в школе учили, что она называлась разночинной. Идея служения народу там была также конститутивной. Но тогда уже считалось, что служить народу предпочтительнее, находясь в оппозиции. Эта среда в последующем стала базой для рождения и формирования той интеллигенции, которую являло собой поколение ваших родителей. Я говорю о советской интеллигенции, которая считала себя обязанной если не служить народу, то выступать в качестве учителя и «лечителя» народа, и быть лояльной к той власти, которая пришла под знаменами борьбы с властью предыдущей. Между двумя этими полюсами располагался посредник, существование которого было более чем сложным. Хочу обратить внимание на то обстоятельство, что этот слой в нашей истории назывался по-разному, но вот средним классом ему не разрешили назваться ни разу.

Когда с воцарением советской власти восторжествовало учение о классах, и была установлена классовая структура советского общества, для этого социального субъекта не нашлось полноценного места. Интеллигенция не была классом, она была только прослойкой. Самое интересное, что это была автохарактеристика. Ведь все те, кто участвовал в дебатах о классовой структуре, кто выдвигал идеи, как называть этот слой, принадлежали к нему же. Так или иначе, но это был промежуточный (средний, срединный) слой, который в каком-то смысле сохранял отношение к себе, понимание себя, как «соли земли». Сколько можно вспомнить слов о русской интеллигенция: она и святая, и самая самоотверженная и т. д. Но в то же время она гнилая, продажная, трусливая. Характеристики и одного, и другого ряда очень острые. Ни один другой класс их не удостаивался. Опять же потому, что все участники дискуссии принадлежали к этой же прослойке. Это было либо утверждение себя, либо отрицание себя, либо утверждение себя через отрицание.

И все же были попытки сменить парадигму марксистского классового подхода к обществу и заговорить о средних слоях в советском обществе. Мой отец получил по шапке за попытку «протаскивания идеи» о том, что у нас есть средние слои. Было указано, что это буржуазная категория. Тем самым давался знак, что это так и есть, только вот говорить об этом нельзя. Еще я помню, как на излете брежневских и андроповских времен в периферийных изданиях появились работы о том, что у нас есть средние слои. Делалась попытка задуматься о том, что кроме класса рабочих и класса крестьян, есть численно очень значительная группа населения, имеющая общие черты, а потому ее необходимо как-то охарактеризовать.

Мы начали с того, что показали динамику самопозиционирования этого слоя. А теперь наметим еще одну линию преемственности, но только за основу возьмем образ жизни. И вновь начнем разговор с русского дворянства. К началу XIX века, когда об отсутствии среднего класса в России печалилась мадам де Сталь, этот слой определился, внутри этого сословия выросло уже несколько поколений людей. Что было для него конститутивным с точки зрения образа жизни? Дворянская семья должна была иметь дом. Дворянский особняк – это дом на одну семью. Кроме того, необходимо было имение или поместье. А теперь посмотрим на московские усадьбы. Там до сих пор нередко видны какие-то каретные сараи - у семьи должен быть выезд. Вот три атрибута, за каждым из которых стоит большая история.

В те времена дом был почти у всех. Ведь у крестьянина тоже был дом. Но господский дом – это, конечно, совершенно другое. Кроме того, у дворян было по два дома – городской и загородный. Лошадь могла быть и у крестьянина – рабочая лошадь. А у дворян это был пассажирский транспорт. Когда появились деньги, все эти три элемента попыталось перенять, взять себе и купечество. Они строили себе дома, покупали вишневые сады, загородные дома и выезды. Именно эту модель они четко воспроизводили. А разночинная, незажиточная интеллигенция? Она имела какое-то жилье и непременно стремилась получить, хотя бы съемным образом, загородное жилье тоже. Заметим, что слово «дача», столь популярное сейчас, пришло к нам из обихода той разночинной публики, которая летом снимала дачу. Вообще-то само слово дача означает, что это было дано, пожаловано. А если ты считаешь себя зажиточным, ты берешь себе извозчика. Опять та же самая триада.

30-е годы ХХ века – время появления советской элиты. Эти люди получали в пользование те же три блага: казенную квартиру, дачу и машину с шофером. Но стоило человеку вылететь из номенклатуры, как он всего этого лишался. Проходит время, наступает брежневская эпоха. Появляется значительный слой людей, у которых есть квартира, пусть и «хрущоба», шесть соток, плюс «копеечка» или «двоечка». Именно они составляли тогда необходимый для счастья комплект; и ради этих благ люди шли на очень многое. И мы вновь видим компоненты образа жизни, атрибутику того, что можно назвать средним классом.

Пришла эпоха реформ, которые коренным образом изменили очень многое. В частности, они привели к образованию слоя «новых русских». Новые русские представляли собой первое поколение постсоветских богатых людей. Чем они обзавелись? Здесь я уже могу ссылаться на проведенные нами исследования. В первую очередь, они приобретали машины. Все начиналось с машины, только вместо «Жигулей» это была иномарка. Затем, если дела шли по-прежнему хорошо, покупали дома в подмосковных коттеджных поселках. А в Москве перестраивались квартиры или строились дома. Именно эта триада в очередной раз составила модель потребления. Судьбы этих людей сложились по-разному: многие умерли от огнестрельных ранений, многие живут не в России. А в тех странах, куда они переехали, существуют другие модели потребления. Но идею, что обязательно надо иметь, они оставили следующему поколению, которое пришло на расчищенное ими место.

Теперь я могу ссылаться на массовые исследования, которые проводил наш центр, и рассказать о тех людях, которых я в свое время (это был конец 1990 – начало 2000-х годов) считал возможным называть средним классом. Это те люди, кто пережили кризис 1998-го года, сумели восстановить свой бизнес или создать новый. Именно тогда наш центр впервые получил заказ на исследования среднего класса. Наш заказчик обозначил очень простой критерий отнесения к среднему классу – 1000$ на человека в Москве, несколько меньше в других крупных городах (800$ в Петербурге и, кажется, 600$ в остальных). Люди, найденные по этому признаку, были очень разными.

У некоторых была очень определенная позиция в тогдашнем российском мире, и это позиция действительно была срединной. Не такая, что мы «побогаче одних и победнее других», там был очень серьезный способ самоидентификации. Эти люди имели много общего с более богатыми - обе эти группы составляли слой людей с деньгами, причем эти люди умели с деньгами обращаться. В этом они отличались от тех людей, которые денег не имели. Но между ними и действительно богатыми лежала серьезная этическая граница. Средний класс объединял себя с бедными людьми и противопоставлял богатым, наравне с бедными говоря о себе: «Мы люди труда. Мы делаем все своими руками. Пусть и с разным результатом». А те, кто наверху по уровню доходов, с точки зрения среднего класса, просто «оказались в нужный момент в нужном месте». Например, работали в ЦК ВЛКСМ или еще где-то. Вот это и позволило им за гроши получить заводы, нефтяные прииски и пр. У средних, по их словам, все по-другому: «А я начинал, собрав своими руками два компьютера», или «кроссовки привезли, и мы с женой стояли на рынке». Я слышал массу таких историй, где с гордостью произносилось: «Я ничего не крал». Вопрос с налогами был тогда сложен, но эти люди были убеждены, что заплатили все, что они должны были заплатить. Для себя они честны, а бухгалтерия у них в тени, потому что законы такие.

Должен вам сказать, что по роду деятельности мне часто приходится разговаривать с людьми. Профессионально мне не полагается оценивать, с хорошим или с плохим человеком я разговариваю, это запрещено. Но когда я с ними разговаривал, я испытывал настоящий восторг, что за многие годы случилось со мной всего лишь дважды. Первый раз это были шахтеры, когда начались первые забастовки в Кузбассе. Они взяли город под свой контроль, выставили патрули, установили сухой закон и доказали, что народоправие возможно. А второй случай, когда я разговаривал с представителем среднего класса, который говорил: «Я все сделал сам».

Теперь вернемся к нашей триаде. Они говорили так: «Я все сделал. У моей семьи есть машина, дача и квартира. Я все построил сам». Иногда подразумевалось, что этот человек сам мешал бетон, а иногда, что заработал достаточно денег, чтобы построить. Это потом уже, на следующем этапе, они занимались, например, образованием детей и прочим. Сначала обычный набор: дом, загородный дом и машина. Эти люди считали, что они воплотили национальную мечту, и сделали это честно. Это не профком дал ему разрешение машину купить, он сам заработал. Этот класс обладал замечательной возможностью не стыдясь смотреть на себя в зеркало. В те годы, напомню, в российском обществе было очень немного людей, которые чувствовали себя благополучными и не боялись, что за это их на небесах ждет кара.

Что мы имеем сейчас? Значительное количество людей, которых политики, социологи, экономисты причисляют к среднему классу, но от того облика, который я вам с восторгом описывал, остались лишь отдельные следы и вкрапления. Постараюсь вам это показать. Мы спрашивали о респондентов о том, по каким признакам человека можно относить к среднему классу. Было предложено много вариантов, но я приведу лишь те, которые получали наибольшее число ответов. Среди предпринимателей первое место среди признаков, характеризующих принадлежность человека к среднему классу, заняло образование. Второе и третье место поделили характер потребления и то, чем человек занимается, а на последнем месте оказался доход. Такова структура их критериев.

С начала 2000-х мы жили в эпоху высочайшей нефтяной конъюнктуры. Нефтяные деньги пришли в наше общество и распределились в нем достаточно неравномерно. В основном эти деньги накормили бюрократию. Люди, занятые в госструктурах, за одни и те же усилия стали получать все больше и больше денег. Где-то к началу второго путинского срока доходы их верхней массовой части сравнялись с доходами предпринимателей. Эти люди, занятые в госструктурах, по уровню потребления оказались там же, где и представители среднего класса, о которых я рассказывал. Но с какими идеями они там оказались? Вот их ответы: на первом месте уровень дохода, на втором – то, как ты потребляешь. Дальше с большим отрывом то, чем ты занимаешься и твое образование, обе эти категории весьма немногочисленны. Среди тех, кто относит себя к среднему классу, эти люди составляют очень небольшую долю, но это ядро, задающее жизненные модели всем остальным.

И это очень хорошо видно из тех ответов на вопрос о среднем классе, которые дают сегодня люди. Среди всех людей с высшим образованием на первом месте оказывается доход, потом потребление и занятия, а на последнем месте - уровень образования. Если мы возьмем вообще все население РФ, ситуация практически та же: лидирует доход, потом род занятий, следом – что и как потребляешь, а на последнем месте – образование. И мнение среднего класса от мнения общества в целом уже почти не отличается. Средний класс расплылся в обществе за счет присоединения к нему, с одной стороны, высокодоходных слоев бюрократии, а с другой, - за счет того, что само понятие широко распространилось в обществе. При несколько иной постановке вопроса, если спросить без всякого предварительного разговора «относите ли Вы себя к среднему классу?», положительный ответ дает до 80% населения. В этом случае работает уже слово «средний», как раз то «побогаче одних, победнее других», чего не было почти 10 лет назад у тех многого добившихся в жизни представителей среднего класса, с которыми я имел дело.

И последнее. Пора уже что-то сказать о кризисе, но о нем сказать почти нечего. Вплоть до самого последнего опроса (завершившегося, напоминаю, 19 января этого года) доля тех, кто напрямую пострадал от кризиса, была еще не настолько велика, чтобы создать в обществе ситуацию депрессии или паники. Впрочем, мы ожидаем, что такой перелом наступит. Но пока о среднем классе в период кризиса известно два обстоятельства. Первое. Как население в целом, так и те, кто причисляет себя к среднему классу, полагают, что средний класс пострадает от кризиса несколько больше, чем все остальные: так говорят 22% против 11% ответивших, что он пострадает меньше других. А 38% ответили, что средний класс пострадает так же, как и все остальные.

И второе, последнее. Что мне самому пришлось слышать от представителей среднего класса? Мне довелось участвовать в трех прогнозно-сценарных играх. Первая проводилась с помощью дельфийской методики, когда эксперты сначала составляли сценарии, а потом оценивали вероятность их реализации. Таких сценариев получилось три: оптимистический, пессимистический и средний. Вторая сессия у меня состоялась уже не с экспертами, а с бизнесменами средней руки, людьми активными и преуспевающими. По моему заданию они тоже создавали сценарии и оценивали их. А в третьей, последней сессии приняли участие молодые люди - студенты-старшекурсники, которые собираются пойти в бизнес и менеджмент. Те же три сценария, причем во всех случаях наблюдалось заметное сходство результатов.

Что было совершенно одинаковым? Оптимистический сценарий во всех трех случаях представлял собой нечто, вызывающее смех у самих авторов: Россия превращается в энергетическую сверхдержаву, вокруг нее восстанавливается Советский Союз или народы идут к ней чередой с подарками и поклонением. Вероятность этого сценария оценивалась как нулевая. Когда разрабатывались пессимистические сценарии, создавалось впечатление, что собрались мастера антиутопий. Эти сценарии содержали в себе пронзительные детали, учитывающие то, где мы живем. Здесь были взлет волны национализма, безуспешные попытки правительства играть роль арбитра, закручивание гаек, закрытие границ, перспектива развала страны, попытки силовым образом ее удержать. В одном из вариантов предполагалась мировая война по причине того, что в Америке тоже будет худо от кризиса, и там тоже надо будет найти внешнего врага. И тогда две великие страны в поисках этого врага вцепятся друг другу в глотки - и начнется мировая война. Скорее всего, правда, она не будет термоядерной. Характерно, что, описывая все эти ужасы, никто не смог в своем сценарии найти способ выхода: такой длящийся и длящийся кошмар. Впрочем, вероятность такого развития событий была оценена как невысокая.

А какой же сценарий был объявлен наиболее вероятным? Во всех трех случаях – средний вариант, который предполагает, что ничего у нас не изменится: все будет так, как было. Можно видеть за этим какую-то мудрость, а можно - страх и узость мышления, раз люди не могут помыслить ничего иного. Но ведь могут, как мы видим по двум другим сценариям. Что касается ужасов, то воображение участников исследования оказалось очень богатым. Я думаю, что при разработке наиболее вероятного варианта сработало то, что ожидается от среднего класса, выполнение им функции шок-абсорбера. Они сказали себе: «Все будет хорошо, мы постараемся, чтобы так было. Какими способами? Никакими. Просто тем, что мы есть, мы существуем». Такое вот средство самоукрепления на социальной площадке, и обещание этого всем остальным. Так постарался объяснить себе полученные аналитические результаты. И на этом я завершаю.