2. Произведения

«Годви или каменный портрет матери» (нем. Godwi oder Das steinerne Bild der Mutter)(роман) (1801)

«Баллады о венке из роз» (нем. Romanzen vom Rosenkranz)(эпос) (1802)

«Понсе де Леон» (нем. Ponce de Leon) (комедия) (1804)

«Волшебный рог мальчика» (нем. Des Knaben Wunderhorn) (сборник народных песен) (1804)

«Чудесная история о часовщике Богсе» (нем. Wunderbare Geschichte von Bogs dem Uhrenmacher)(сатира) (1807)

«Основание Праги» (нем. Die Gründung Prags) (драма) (1815)

«Некоторые горе-мельники и портреты венгерской нации» (нем. Die mehreren Wehmüller und ungarischen Nationalgesichter) (рассказ)

«Три орешка» (нем. Die drei Nüsse) (новелла) (1817)

«Повесть о славном Касперле и пригожей Аннерль» (нем. Geschichte vom braven Kasperl und dem schönen Annerl) (бытовая новелла) (1817)

«Хроника странствующего школяра» (нем. Die Chronica des fahrenden Schülers) (рассказ) (1818)

«Сестры милосердия и уход за больными» (нем. Die Barmherzigen Schwestern in Bezug auf Armen- und Krankenpflege) (1831)

«Годы учения Христа» (нем. Lehrjahre Jesu) в 2 частях

«Страдания Господа нашего Иисуса Христа» (нем. Das bittere Leiden unseres Herrn Jesu Christi) (1833)

«Сказки Рейна» (нем. Rheinmärchen)

«Петушок, Курочка и Кудахточка» (нем. Gockel, Hinkel und Gackeleia) (сказка) (1838)

Тонио Крёгер Томас Манн

Тонио Крёгер — главное действующее лицо новеллы, одной из первых у Томаса Манна «новелл о художнике». Т. К. в двух начальных эпизодах новеллы предстает перед читателем юношей сперва четырнадцати, затем шестнадцати лет. Отпрыск некогда богатого, но неуклонно хиреющего бюргерского семейства (вариация на тему «Будденброков») в прибалтийском городе, сын ганзейского консула и экстравагантной матери, уроженки романского юга, натуры музыкальной и артистической, он тяготится своей непохожестью на других: необычностью своего «дурацкого» имени (он «предпочел бы называться Генрихом или Вильгельмом»), своей внешностью: вялый мечтательный брюнет, он чувствует себя «отщепенцем» среди белокурых и голубоглазых северян, особенно переживая эту свою неполноценность рядом с другом и одноклассником, стройным, кудрявым, спортивным и поверхностным Гансом Гансеном и обворожительной хохотушкой Ингой Хольм, предметом его робких и безнадежных юношеских воздыханий. Катастрофическая неловкость на уроке танцев, выставившая его на всеобщее, в том числе и Ингино, посмешище, лишь один из виртуозно расставленных автором акцентов, отделяющих Т. К. от остального человечества, здорового, жизнерадостного и заурядного. Эти «знаковые» приметы отторгнутости Т. К. находят разъяснение в дальнейших эпизодах новеллы, где герой, уже тридцатилетний писатель, покинувший родной город (старинный род Крёгеров пришел в полный упадок, отец его умер, мать после годичного траура вышла замуж за музыканта-итальянца и уехала за ним в «голубые дали», фамильный дом объявлен к продаже), беседует об искусстве со своей подругой, русской художницей Лизаветой Ивановной.

В этих беседах все очевидней выявляется горькая убежденность Т. К. в том, что удел художника предполагает, по сути, отказ от жизни в привычном, «житейском» смысле этого слова, всецело подчиняя существование творца лишь одной цели — его искусству. Беда Т. К. как раз в том и состоит, что он не способен принять этот удел без боли, как величайшее отличие, а продолжает мечтать о простейших мирских радостях заурядной жизни, за что бескомпромиссная Лизавета и обзывает его «заблудшим бюргером». Последний поворот сюжета завершает болезненную, во многом глубоко личную и выстраданную автором тему по принципу музыкального контрапункта, где внешняя и событийная достоверность описываемого таит в себе символическую многозначность деталей: снова оказавшись в родном городе, Т. К. посещает отчий дом и едва его узнает — в знакомых с детства комнатах разместилась народная библиотека, литература как бы съела его прошлое. Самого его на родине тоже не признают и чуть не арестовывают, приняв за давно разыскиваемого афериста.

Т. МАНН

Смерть в Венеции

1912

Густав Ашенбах в тёплый весенний вечер 19… года вышел из своей мюнхенской квартиры и отправился на дальнюю прогулку. Возбуждённый дневным трудом, писатель надеялся, что прогулка его приободрит. Возвращаясь назад, он устал и решил сесть на трамвай у Северного кладбища. На остановке и вблизи её не было не души. Напротив, в отблесках уходящего дня, безмолвствовало византийское строение — часовня. В портике часовни Ашенбах заметил человека, чья необычайная наружность дала его мыслям совсем иное направление. Это был среднего роста, тощий, безбородый и очень курносый человек с рыжими волосами и молочно-белой веснушчатой кожей. Широкополая шляпа придавала ему вид пришельца из далёких краёв, в руке у него была палка с железным наконечником. Внешность этого человека пробудила в Ашенбахе желание странствовать.

До сих пор он смотрел на путешествия как на некую гигиеническую меру и никогда не чувствовал искушения покинуть Европу. Жизнь его ограничивалась Мюнхеном и хижиной в горах, где он проводил дождливое лето. Мысль о путешествии, о перерыве в работе на долгое время, показалась ему беспутной и разрушительной, но потом он подумал, что ему всё же нужны перемены. Ашенбах решил провести две-три недели в каком-нибудь уголке на ласковом юге.

Творец эпопеи о жизни Фридриха Прусского, автор романа «Майя» и знаменитого рассказа «Ничтожный», создатель трактата «Дух и искусство», Густав Ашенбах родился в Л. — окружном городе Силезской провинции, в семье видного судейского чиновника. Имя он составил себе ещё будучи гимназистом. Из-за слабого здоровья врачи запретили мальчику посещать школу, и он вынужден был учиться дома. Со стороны отца Ашенбах унаследовал сильную волю и самодисциплину. Он начинал день с того, что обливался холодной водой, и затем в продолжение нескольких часов честно и ревностно приносил в жертву искусству накопленные во сне силы. Он был вознаграждён: в день его пятидесятилетия император даровал ему дворянский титул, а ведомство народного просвещения включило избранные страницы Ашенбаха в школьные хрестоматии.

После нескольких попыток где-нибудь обосноваться, Ашенбах поселился в Мюнхене. Брак, в который он вступил ещё юношей с девушкой из профессорской семьи, был расторгнут её смертью. У него осталась дочь, теперь уже замужняя. Сына же никогда не было. Густав Ашенбах был чуть пониже среднего роста, брюнет с бритым лицом. Его зачёсанные назад, уже почти седые волосы обрамляли высокий лоб. Дужка золотых очков врезалась в переносицу крупного, благородно очерченного носа. Рот у него был большой, щёки худые, в морщинах, подбородок делила мягкая чёрточка. Эти черты были высечены резцом искусства, а не тяжёлой и тревожной жизни.

Через две недели после памятной прогулки Ашенбах отбыл с ночным поездом в Триест, чтобы следующим утром сесть на пароход, идущий в Полу. Он избрал для отдыха остров в Адриатическом море. Однако дожди, влажный воздух и провинциальное общество раздражали его. Вскоре Ашенбах понял, что сделал неправильный выбор. Через три недели после прибытия быстрая моторка уже увозила его к Военной гавани, где он сел на пароход, идущий в Венецию.

Облокотившись рукой о поручни, Ашенбах глядел на пассажиров, уже взошедших на борт. На верхней палубе стояли кучкой молодые люди. Они болтали и смеялись. Один из них, в чересчур модном и ярком костюме, выделялся из всей компании своим каркающим голосом и непомерной возбуждённостью. Вглядевшись в него попристальнее, Ашенбах с ужасом понял, что юноша поддельный. Под гримом и русым париком был виден старик с морщинистыми руками. Ашенбах смотрел на него, содрогаясь.

Венеция встретила Ашенбаха хмурым, свинцовым небом; время от времени моросил дождь. Омерзительный старик тоже был на палубе. Ашенбах смотрел на него нахмурившись, и им овладевало смутное чувство, что мир медленно преображается в нелепицу, в карикатуру.

Ашенбах поселился в большом отеле. Во время ужина Ашенбах заметил за соседним столиком польскую семью: три молоденькие девочки пятнадцати-семнадцати лет под надзором гувернантки и мальчик с длинными волосами, на вид лет четырнадцати. Ашенбах с изумлением отметил про себя его безупречную красоту. Лицо мальчика напоминало греческую скульптуру. Ашенбаху бросилось в глаза явное различие между мальчиком и его сёстрами, что сказывалось даже в одежде. Наряд молодых девиц был крайне незатейлив, держались они чопорно, мальчик же был одет нарядно и манеры его были свободны и непринуждённы. Вскоре к детям присоединилась холодная и величавая женщина, строгий наряд которой был украшен великолепными жемчугами. Видимо, это была их мать.

Назавтра погода не стала лучше. Было сыро, тяжёлые тучи закрывали небо. Ашенбах начал подумывать об отъезде. Во время завтрака он снова увидел мальчика и вновь изумился его красоте. Немного позже, сидя в шезлонге на песчаном пляже, Ашенбах опять увидел мальчика. Он вместе с другими детьми строил замок из песка. Дети окликали его, но Ашенбах никак не мог разобрать его имя. Наконец он установил, что мальчика зовут Тадзио, уменьшительное от Тадеуш. Даже когда Ашенбах не смотрел на него, он всё время помнил, что Тадзио где-то поблизости. Отеческое благорасположение заполнило его сердце. После второго завтрака Ашенбах поднимался в лифте вместе с Тадзио. Впервые он видел его так близко. Ашенбах заметил, что мальчик хрупкий. «Он слабый и болезненный, — думал Ашенбах, — верно, не доживёт до старости». Он предпочёл не вникать в чувство удовлетворения и спокойствия, которое охватило его.

Прогулка по Венеции не принесла Ашенбаху удовольствия. Вернувшись в отель, он заявил администрации, что уезжает.

Когда Ашенбах утром открыл окно, небо было по-прежнему пасмурно, но воздух казался свежее. Он раскаялся в поспешно принятом решении уехать, но менять его было уже поздно. Вскоре Ашенбах уже ехал на пароходике по знакомой дороге через лагуну. Ашенбах смотрел на прекрасную Венецию, и сердце его разрывалось. То, что утром было лёгким сожалением, теперь обернулось душевной тоской. Когда пароходик приблизился к вокзалу, боль и растерянность Ашенбаха возросли до душевного смятения. На вокзале к нему подошёл рассыльный из отеля и сообщил, что его багаж по ошибке был отправлен чуть ли не в противоположном направлении. С трудом скрывая радость, Ашенбах заявил, что без багажа никуда не поедет и вернулся в отель. Около полудня он увидел Тадзио и понял, что отъезд был ему так труден из-за мальчика.

На следующий день небо очистилось, яркое солнце заливало своим сиянием песчаный пляж, и Ашенбах уже не думал об отъезде. Мальчика он видел почти постоянно, встречал его повсюду. Вскоре Ашенбах знал каждую линию, каждый поворот его прекрасного тела, и не было конца его восхищению. Это был хмельной восторг, и стареющий художник с алчностью предался ему. Внезапно Ашенбаху захотелось писать. Он формировал свою прозу по образцу красоты Тадзио — эти изысканные полторы странички, которые должны были вскоре вызвать всеобщее восхищение. Когда Ашенбах закончил свой труд, он почувствовал себя опустошённым, его даже мучила совесть, как после недозволенного беспутства.

На следующее утро у Ашенбаха возникла мысль свести с Тадзио весёлое, непринуждённое знакомство, но заговорить с мальчиком он не смог — им овладела странная робость. Это знакомство могло бы привести к целительному отрезвлению, но стареющий человек не стремился к нему, он слишком дорожил своим хмельным состоянием. Ашенбах уже не заботился о сроке каникул, которые сам себе устроил. Теперь все свои силы он отдавал не искусству, а чувству, которое опьяняло его. Он рано поднимался к себе: едва исчезал Тадзио, день казался ему прожитым. Но только начинало светать, как его уже будило воспоминание о сердечном приключении. Тогда Ашенбах садился у окна и терпеливо дожидался рассвета.

Вскоре Ашенбах увидел, что Тадзио заметил его внимание. Иногда он поднимал глаза, и их взгляды встречались. Однажды Ашенбах был награждён улыбкой, он унёс её с собой, как дар, сулящий беду. Сидя на скамейке в саду, он шептал слова, презренные, немыслимые здесь, но священные и вопреки всему достойные: «Я люблю тебя!».

На четвёртой неделе своего пребывания здесь Густав фон Ашенбах почувствовал какие-то изменения. Число постояльцев, несмотря на то, что сезон был в разгаре, явно уменьшалось. В немецких газетах появились слухи об эпидемии, но персонал отеля всё отрицал, называя дезинфекцию города предупредительными мерами полиции. Ашенбах испытывал безотчётное удовлетворение от этой недоброй тайны. Он беспокоился только об одном: как бы не уехал Тадзио. С ужасом он понял, что не знает, как будет жить без него, и решил молчать о тайне, которую случайно узнал.

Встречи с Тадзио теперь уже не удовлетворяли Ашенбаха; он преследовал, выслеживал его. И всё же нельзя было сказать, что он страдал. Мозг и сердце его опьянели. Он повиновался демону, который топтал ногами его разум и достоинство. Одурманенный, Ашенбах хотел только одного: неотступно преследовать того, кто зажёг его кровь, мечтать о нём и нашёптывать нежные слова его тени.

Однажды вечером маленькая труппа бродячих певцов из города давала представление в саду перед отелем. Ашенбах сидел у балюстрады. Его нервы упивались пошлыми звуками и вульгарно-томной мелодией. Он сидел непринуждённо, хотя внутренне был напряжён, ибо шагах в пяти от него возле каменной балюстрады стоял Тадзио. Иногда он оборачивался через левое плечо, словно хотел застать врасплох того, кто его любил. Позорное опасение заставляло Ашенбаха опускать глаза. Он уже не раз замечал, что женщины, опекавшие Тадзио, отзывали мальчика, если он оказывался вблизи от него. Это заставляло гордость Ашенбаха изнывать в неведомых доселе муках. Уличные актёры начали собирать деньги. Когда один из них подошёл к Ашенбаху, он снова почувствовал запах дезинфекции. Он спросил у актёра, зачем дезинфицируют Венецию, и в ответ услышал только официальную версию.

На следующий день Ашенбах сделал новое усилие узнать правду о внешнем мире. Он зашёл в английское бюро путешествий и обратился к клерку со своим роковым вопросом. Клерк сказал правду. В Венецию пришла эпидемия азиатской холеры. Инфекция проникла в пищевые продукты и стала косит людей на тесных венецианских улочках, а преждевременная жара как нельзя больше ей благоприятствовала. Случаи выздоровления были редки, восемьдесят и ста заболевших умирали. Но страх перед разорением оказался сильнее честного соблюдения международных договоров и заставил городские власти упорствовать в политике замалчивания. Народ это знал. На улицах Венеции росла преступность, профессиональный разврат принял небывало наглые и разнузданные формы.

Англичанин посоветовал Ашенбаху срочно покинуть Венецию. Первой мыслью Ашенбаха было предупредить об опасности польскую семью. Тогда ему будет позволено коснуться рукою головы Тадзио; затем он повернётся и сбежит из этого болота. В то же самое время Ашенбах чувствовал, что он бесконечно далёк от того, чтобы всерьёз желать такого исхода. Этот шаг снова сделал бы Ашенбаха самим собою — этого он сейчас боялся больше всего. В эту ночь у Ашенбаха было страшное сновидение. Ему снилось, что он, покорный власти чуждого бога, участвует в бесстыдной вакханалии. От этого сна Ашенбах очнулся разбитый, безвольно покорившийся власти демона.

Правда выплыла на свет, постояльцы отеля спешно разъезжались, но дама с жемчугами всё ещё оставалась здесь. Ашенбаху, объятому страстью, временами чудилось, что бегство и смерть сметут вокруг него всё живое, и он один вместе с прекрасным Тадзио останется на этом острове. Ашенбах стал подбирать яркие, молодящие детали для своего костюма, носить драгоценные камни и опрыскиваться духами. Он переодевался несколько раз в день и тратил на это уйму времени. Перед лицом сладострастной юности ему сделалось противно собственное стареющее тело. В парикмахерской при гостинице Ашенбаху покрасили волосы и наложили на лицо грим. С бьющимся сердцем он увидел в зеркале юношу в цвете лет. Теперь он не боялся никого и открыто преследовал Тадзио.

Несколько дней спустя Густав фон Ашенбах почувствовал себя нездоровым. Он пытался побороть приступы тошноты, которые сопровождались ощущением безысходности. В холле он увидел груду чемоданов — это уезжала польская семья. На пляже было неприветливо и безлюдно. Ашенбах, лёжа в шезлонге и укрыв колени одеялом, опять смотрел на него. Вдруг, словно повинуясь внезапному импульсу, Тадзио обернулся. Тот, кто созерцал его, сидел так же, как и в день, когда этот сумеречно-серый взгляд впервые встретился с его взглядом. Голова Ашенбаха медленно обернулась, как бы повторяя движение мальчика, потом поднялась навстречу его взгляду и упала на грудь. Лицо его приняло вялое, обращённое внутрь выражение, как у человека, погрузившегося в глубокую дремоту. Ашенбаху чудилось, что Тадзио улыбается ему, кивает и уносится в необозримое пространство. Как всегда, он собрался последовать за ним.

Прошло несколько минут, прежде чем какие-то люди бросились на помощь Ашенбаху, соскользнувшему на бок в своём кресле. В тот же самый день потрясённый мир с благоговением принял весть о его смерти.

Т. МАНН

Будденброки

1901

В 1835 г. семейство Будденброков, весьма почитаемое в маленьком немецком торговом городе Мариенкирхе, перебирается в новый дом на Менгштрассе, недавно приобретенный главой фирмы «Иоганн Будденброк». Семейство состоит из старого Иоганна Будденброка, его жены, их сына Иоганна, невестки Элизабет и внуков: десятилетнего Томаса, восьмилетней Антонии — Тони — и семилетнего Христиана. С ними живут еще сверстница Тони Клотильда, отпрыск неимущей линии семейства, и гувернантка Ида Юнгман, прослужившая у них так долго, что считается почти членом семьи.

Но о первенце Иоганна Будденброка-старшего, Гортхольде, что живет на Брейтенштрассе, в семье стараются не упоминать: он совершил мезальянс, женившись на лавочнице. Однако сам Гортхольд отнюдь не забыл о своих родственниках и требует причитающуюся ему часть покупной стоимости дома. Иоганна Будденброка-младшего гнетет вражда с братом, но, как коммерсант, он понимает, что если выплатить Гортходьду требуемое, то фирма лишится сотен тысяч марок, и потому советует отцу не давать денег. Тот с готовностью соглашается.

Два с половиной года спустя в дом Будденброков приходит радость: у Элизабет рождается дочь Клара. Счастливый отец торжественно заносит это событие в тетрадь с золотым обрезом, начатую еще его дедом и содержащую пространную генеалогию рода Будденброков и личные записи очередного главы семейства.

А через три с половиной года умирает старая г-жа Будденброк. После этого её муж удаляется от дел, передав управление фирмой сыну. И вскоре тоже умирает… Встретившись с Гортхольдом у гроба отца, Иоганн твердо отказывает ему в наследстве: перед долгом, который налагает на него звание главы фирмы, все другие чувства должны умолкнуть. Но когда Гортхольд ликвидирует свою лавку и уходит на покой, его и трех его дочерей с радостью принимают в лоно семьи.

В тот же год Том вступает в отцовское дело. Тони же, уверенная в могуществе Будденброков и соответственно в собственной безнаказанности, часто огорчает родителей своими шалостями, и потому её отдают в пансион Заземи Вейхбродт.

Тони уже восемнадцать лет, когда г-н Грюнлих, коммерсант из Гамбурга, совершенно очаровавший её родителей, делает ей предложение. Он не нравится Тони, но ни родители, ни он сам не принимают её отказа и настаивают на браке. В конце концов девушку отправляют в Травемюнде, к морю: пусть она придет в себя, поразмыслит и примет наилучшее решение. Поселить её решено в доме старого лоцмана Шварцкопфа.

Сын лоцмана Морген часто проводит время вместе с Тони. Между ними зарождается доверительная близость, и вскоре молодые люди признаются друг другу в любви. Однако, вернувшись домой, Тони случайно натыкается на семейную тетрадь с золотым обрезом, читает… и вдруг осознает, что она, Антония Будденброк, — звено единой цепи и с рождения призвана содействовать возвеличению своего рода. Порывисто схватив перо, Тони вписывает в тетрадь еще одну строчку — о собственном обручении с г-ном Грюнлихом.

Тони не единственная, кто идет против велений сердца: Том тоже вынужден оставить свою любимую, продавщицу цветочного магазина.

Семейная жизнь Грюнлихов складывается не очень удачно: Грюнлих почти не обращает на жену внимания, старается ограничить её расходы… А через четыре года выясняется, что он банкрот: это могло бы случиться и раньше, не сумей он заполучить Тони с её приданым и создать впечатление, что работает вместе с фирмой своего тестя. Иоганн Будденброк отказывается помочь зятю; он расторгает брак Тони и забирает её вместе с дочерью Эрикой к себе.

В 1855 г. Иоганн Будденброк умирает. Главенство в фирме фактически переходит к Томасу, хотя по его предложению руководящую должность фиктивно занимает его дядя Гортхольд. О, Том — серьезный молодой человек, умеющий соблюдать приличия и обладающий деловой сметкой! А вот Христиан, хотя и провел восемь лет в чужих краях, обучаясь делопроизводству, отнюдь не проявляет трудового рвения и вместо обязательного сидения в конторе семейной фирмы проводит время в клубе и театре.

Тем временем Кларе исполняется девятнадцать лет; она настолько серьезна и богобоязненна, что её трудно выдать замуж иначе как за особу духовного звания, поэтому Элизабет Будденброк без размышлений соглашается на брак дочери с пастором Тибуртиусом. Том, к которому после смерти Гортхольда переходит звание главы семьи и должность руководителя фирмы, тоже согласен, но с одним условием: если мать разрешит ему жениться на Герде Арнольдсен, подруге Тони по пансиону, — он любит её, и, что не менее важно, его будущий тесть — миллионер…

Обе помолвки празднуются в тесном семейном кругу: кроме родственников Будденброков, в том числе и дочерей Гортхольда — трех старых дев с Брейтенштрассе и Клотильды, присутствуют только Тибуртиус, семья Арнольдсенов и старинная подруга дома Заземи Вейхбродт. Тони знакомит всех с историей рода Будденброков, зачитывая семейную тетрадь… Вскоре состоятся две свадьбы.

После этого в доме на Менгщтрассе воцаряется тишина: Клара с мужем отныне будут жить у него на родине, в Риге; Тони, поручив Эрику заботам Заземи Вейхбродт, уезжает погостить к своей подруге в Мюнхен. Клотильда решает устроиться самостоятельно и перебирается в дешевый пансион. Том с Гердой живут отдельно. Христиан, который все больше бездельничает и поэтому все чаще ссорится с братом, в конце концов уходит из фирмы и вступает компаньоном в одно предприятие в Гамбурге.

Вот Тони возвращается, но вслед за ней вскоре приезжает Алоиз Перманедер, с которым она познакомилась в Мюнхене. Его манеры оставляют желать лучшего, но, как говорит Тони своей вечной поверенной Иде Юнгман, сердце у него доброе, а главное — только второй брак может загладить неудачу с первым и снять позорное пятно с семейной истории.

Но и второе замужество не делает Тони счастливой. Перманедер живет скромно, а уж рассчитывать на то, что в Мюнхене будут оказывать уважение урожденной Будденброк, и тем более не приходится. Ее второй ребенок рождается мертвым, и даже горе не может сблизить супругов. А однажды аристократка Тони застает мужа, когда он, пьяный, пытается поцеловать служанку! На следующий же день Антония возвращается к матери и начинает хлопоты о разводе. После чего ей остается только снова влачить безрадостное существование разведенной жены.

Однако в семью приходит и радость — у Томаса рождается сын, будущий наследник фирмы, названный в честь деда Иоганном, сокращенно — Ганно. Нянчить его берется, конечно, Ида Юнгман. А через некоторое время Том становится сенатором, победив на выборах своего старого конкурента по торговле Германа Хагенштрема, человека безродного и не чтущего традиций. Новоявленный сенатор строит себе новый великолепный дом — настоящий символ могущества Будденброков.

И тут Клара умирает от туберкулеза мозга. Выполняя её последнюю просьбу, Элизабет отдает Тибуртиусу наследственную долю дочери. Когда Том узнает о том, что столь крупная сумма без его согласия ушла из капитала фирмы, он приходит в ярость. Его вере в свое счастье нанесен тяжелый удар.

В 1867 г. двадцатилетняя Эрика Грюнлих выходит замуж за г-на Гуго Вейншенка, директора страхового общества. Тони счастлива. Хотя в семейную тетрадь рядом с именем директора вписано имя её дочери, а не её собственное, можно подумать, что Тони и есть новобрачная — с таким удовольствием она занимается устройством квартиры молодых и принимает гостей.

Между тем Том находится в глубоком унынии. Представление о том, что все успехи миновали, что он в сорок два года конченый человек, основывающееся скорее на внутреннем убеждении, чем на внешних фактах, совершенно лишает его энергии. Том пытается снова поймать свою удачу и пускается в рискованную аферу, но та, увы, проваливается. Фирма «Иоганн Будденброк» постепенно опускается до грошовых оборотов, и нет надежды на перемены к лучшему. Долгожданный наследник, Ганно, несмотря на все усилия отца, не проявляет никакого интереса к торговому делу; этот болезненный мальчик, подобно матери, увлекается музыкой. Как-то раз Ганно попадает в руки старинная семейная тетрадь. Мальчик находит там генеалогическое древо и почти машинально проводит ниже своего имени черту через всю страницу. А когда отец спрашивает его, что это значит, Ганно лепечет: «Я думал, что дальше уже ничего не будет…»

У Эрики рождается дочь Элизабет. Но семейной жизни Вейншенков не суждено продолжаться долго: директор, не сделавший, впрочем, ничего такого, что не делает большинство его коллег, обвинен в правонарушении, приговорен к тюремному заключению и немедленно взят под стражу.

Через год умирает старая Элизабет Будденброк. Сразу же после её смерти Христиан, так и не сумевший прижиться ни в одной фирме, бездельничающий и постоянно жалующийся на свое здоровье, заявляет о своем намерении жениться на Алине Пуфогель, особе легкого поведения из Гамбурга. Том решительно запрещает ему это.

Большой дом на Менгштрассе теперь уже никому не нужен, и его продают. А покупает дом Герман Хагенштрем, чьи торговые дела, в противоположность делам фирмы «Иоганн Будденброк», идут все лучше и лучше. Томас чувствует, что ему, с его постоянными сомнениями и усталостью, уже не вернуть семейной фирме былого блеска, и надеется, что это сделает его сын. Но увы! Ганно по-прежнему выказывает только покорность и безучастность. Разногласия с сыном, ухудшение здоровья, подозрение в неверности жены — все это приводит к упадку сил, как моральных, так и физических. Томас предчувствует свою смерть.

В начале 1873 г. Вейншенк досрочно выпущен на свободу. Даже не показавшись на глаза жениной родне, он уезжает, с дороги известив Эрику о своем решении не соединяться с семьей, пока не сможет обеспечить ей пристойное существование. Больше о нем никто ничего не услышит.

А в январе 1875 г. Томас Будденброк умирает. Его последняя воля — с фирмой «Иоганн Будденброк», насчитывающей столетнюю историю, должно быть покончено в течение одного года. Ликвидация проходит так поспешно и неумело, что от состояния Будденброков вскоре остаются одни крохи. Герда вынуждена продать великолепный сенаторский дом и переселиться в загородную виллу. Кроме того, она рассчитывает Иду Юнгман, и та уезжает к родственникам. Отбывает из города и Христиан — наконец-то он может жениться на Алине Пуфогель. И хотя Тони Будденброк не признает Алину своей родственницей, ничто не может помешать последней вскоре поместить мужа в закрытую лечебницу и извлекать все выгоды из законного брака, ведя прежний образ жизни.

Теперь первое место в обществе Мариенкирхе занимают Хагенштремы, и это глубоко уязвляет Тони Будденброк. Впрочем, она верит, что со временем Ганно вернет их фамилии былое величие.

Ганно всего пятнадцать лет, когда он умирает от тифа…

Через полгода после его смерти Герда уезжает в Амстердам к отцу, и вместе с ней из города окончательно уходят остатки капитала Будденброков и их престиж. Но Тони с дочерью, Клотильда, три дамы Будденброк с Брейтенштрассе и Заземи Вейхбродт будут по-прежнему собираться вместе, почитывать семейную тетрадь и надеяться… упорно надеяться на лучшее.