невысоких моральных качествах, их безответственности, попросту говоря, об их низости и подлости. Какое смятение в души миллионов они вносят таким легкомыслен- но-циничным отношением к нормам языка!

А посмотрите, какой язык у рекламы: примитивный, как у Эллочки-людоедки, и обамериканенный. Эти без конца повторяемые слова,: супер, вау, ес, круто, клёво, класс и т. д.

Вопрос не только в наполнении рекламы, а и в том, как она демонстрируется, навязывается зрителям, аудитории. Когда на самом интересном месте реклама прерывает художественный фильм или подобную целостную программу, возникает ситуация, в которой у многих людей может развиться и развивается невроз. Представьте себе, когда вы занимаетесь любовью и в самый кульминационный момент вам предлагают прерваться и посмотреть рекламу. Нечто подобное каждый день и каждый час нам предлагают телевидение и радио. В итоге нервный срыв, невроз и т. п. Куда смотрят психиатры, психиатрическая ассоциация?! Такая реклама всё общество делает невротическим, психически больным. Показ рекламы во время демонстрации художественных фильмов и подобных программ должен быть запрещен, как это сделано в отношении 25-го кадра.

Одним словом, сейчас мы переживаем вакханалию рекламной анархии, рекламного аморализма и бесстыдства.

НЕКРОФИЛИЯ АНТИКУЛЬТУРЫ

Выше говорилось об отдельных фактах некрофилии антикультуры. Теперь хотелось бы поговорить о ней как социальном явлении. Ведь и некоторые философы активно поддерживают эту некрофилию. Говорят о смысле смерти, о ее положительном значении для жизни, о бытии перед лицом смерти и т. д. и т. п.

Абсолютизация смерти как феномен культуры.

Апология смерти и “метафизика ужаса” (Ю.Н. Давыдов) занимали видное место в культуре ХХ века. Это связано прежде всего с такими трагическими событиями как первая и вторая мировые войны. Возведение смерти в Абсо-

341

лют выросло до масштабов гигантского социального явления, стало феноменом массовой культуры. Взять хотя бы эти фильмы ужасов. Да и не только они. Вспоминается французский фильм “Дива”. Обыкновенный фильм, не относящийся к разряду фильмов ужаса. И что же? На протяжении полутора часов в нем совершается множество убийств и притом с легкостью необыкновенной. Такое впечатление, будто не людей убивают, а семечки щелкают или консервные банки вскрывают. Жутко становится на душе. Неужели жизнь человека и в самом деле— ко-

пейка? Демонстрируемые в фильмах многочисленные сцены насилия и убийства вольно или невольно воспитывают зрителя в духе философии“бытие перед лицом смерти”, т. е. постоянной обращенности сознания к смерти.

Дело не только в фильмах. Современная культура заражена трупным ядом абсолютизации смерти, смертной природы человека. В ней весьма значительны апокалипсические, человекоубийственные настроения. Если в XIX веке философы провозглашали “бог умер”, то в XX столетии некоторые кликушествуют: “человек умер”. Ю.Н. Давыдов в книге “Этика любви и метафизика своеволия” подверг тщательному анализу этот феномен -со временной культуры, показал его истоки и всю его опасность. В главе с характерным названием“Метафизика ужаса” он пишет:

“Феномен страха нельзя считать ни локальным или периферийным, ни поверхностным или мимолетным явлением культуры... Об этом говорит уже простой факт глубокой укорененности в ней целой отрасли“духовного производства”, специализирующейся на извлечении“эстетического” и всякого иного эффекта из демонстрации ужасного и чудовищного”1.

Ю.Н. Давыдов убедительно показывает, что в нагнетании атмосферы страха повинны и философы, те, кто стремится “представить Смерть единственным абсолютом”, а “беспредельный Страх перед нею— истинно человеческим отношением к бытию”. Возник заколдован-

1 Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. М., 1982. С. 10.

342

ный круг: “”метафизика ужаса” ссылается на “ужасную жизнь”, последняя же снова отправляет нас к“метафизике ужаса””1.

Далее Ю.Н. Давыдов справедливо отмечает, что нормальные люди, не зараженные бациллами философии “бытия перед лицом смерти”, всегда относились к смерти как подчиненному моменту жизни, отодвигали ее с “авансцены жизни” в “сумрачный угол жизни, подальше от яркого солнечного света”2.

Ю.Н. Давыдов очень хорошо показывает также , что возведение смерти в абсолют стало возможным благодаря абсолютизации в человеке “вот этого”, принадлежащего только ему как индивиду, изолированному, противопоставленному другим людям, обществу в целом.

Другим результатом абсолютизации “вот этого” в человеке является разрыв связей с другими людьми, с обществом, т. е. уничтожение того, что продуцирует и обеспечивает реальное бессмертие человека.

“Человек этот, — пишет Ю.Н. Давыдов, — должен сознавать и чувствовать себя абсолютно одиноким в мире, он уже не может ощущать свои природно-социальные связи, свои душевные привязанности, свои духовно-культурные определения как нечто неотъемлемое от него, непосредственно достоверное, имеющее внутреннее отношение к подлинности и аутентичности его существования. Его кровно-родственные узы— отношение к родителям и дальним родственникам, его семейные привязанности — отношение к жене, детям, внукам, его душевно-духовные связи — отношение к друзьям, к своему поколению, к современникам вообще, наконец, его традици- онно-культурные зависимости — отношение к более отдаленным предкам и потомкам, — все это утрачивает для него свое живое содержание, свое поистине одухотворяющее значение: формализуется, принимает форму чего-то совершенно необязательного, внешним образом навязанного, если не чуждого и враждебного...

Стоит ли повторять, что перед лицом смерти такой человек не может предположить, что его переживет нечто существенное, устойчивое, заслуживающее серьезного отношения. Все свое он унесет с собою в пустоту небытия, а то, что не было им самим, тождественным его “самости”, не представляется ему ни ценным, ни истинным, ни субстанциальным. Но тем более ужасающим будет сознание, с которым он встретит свою кончину: сознание того, что воистину “все кончено” — эти слова

1Там же. С. 16, 15.

2Там же. С. 19-20.

343

приобретают здесь совершенно буквальный смысл абсолютной катастрофы, метафизической аннигиляции бытия... Все те житейские страхи, волнения и тревоги, что сберег этот “метафизический” эгоист, боясь растратить свою индивидуальность на окружающих его солюдей, он слагает теперь к костлявым ступням последнего своего божества— своей смерти, принявшей в его глазах вид Абсолюта: конечной инстанции, через отношение к которой обретает смысл(вернее — бессмысленность, ибо это ведь негативный абсолют, все превращающий в буквальную противоположность) и человеческое существование, и сама жизнь”1.

Здесь нелишним будет упомянуть два имени, сослу-

живших своим духовным труположеством дурную службу философии. Это М. Хайдеггер и К. Ясперс.

Ироничный К. Поппер пишет о них: ”Хайдеггер изобретательно применяет гегелевскую теорию ничто к практической философии жизни, или “существования”. Жизнь, существование могут быть поняты только благодаря пониманию ничто. В своей книге “Что такое метафизика?” Хайдеггер говорит: “Исследованию подлежит только сущее и больше— ничто,...

единственно сущее и сверх того— ничто”. Возможность исследования ничто (“Где нам искать Ничто?”) Как нам найти Ничто?”) обеспечивается тем фактом, что “мы знаем Ничто”; мы знаем его через страх: “Ужас приоткрывает Ничто”.

“Страх”, “страх ничто”, “ужас смерти” — таковы основные категории хайдеггеровской философии существования, т. е. такой жизни, истинным значением которой является“заброшенность в существование, направленное к смерти”. Человеческое существование следует интерпретировать как“железный штурм”: “определенное существование” человека является “самостью, страстно желающей свободно умереть... в полном самосознании и страхе”...

К. Ясперс декларирует свои нигилистические тенденции даже яснее (если это вообще возможно), чем М. Хайдеггер. Только когда вы сталкиваетесь с ничто, с аннигиляцией, учит Ясперс, вы оказываетесь способным испытать и оценить существование. Чтобы жить по существу, вы должны жить в состоянии кризиса. Чтобы распробовать жизнь, следует не только рисковать, но и терять! — опрометчиво доводит Ясперс историцистскую идею изменения и судьбы до ее наиболее мрачной крайности. Все вещи должны исчезнуть, все заканчивается поражением. Именно таким образом его лишенный иллюзий интеллект понимает настоящий историцистский закон развития. Столкнитесь с разрушением — и вы постигнете захватывающий пик вашей жизни! Мы в действительности живем только в “пограничных ситуациях”, на грани между существованием и ничто. Блаженство жизни всегда совпадает с оконча-

1 Там же. С. 23-26.

344

нием ее разумности, особенно с крайними ситуациями жизни тела, прежде всего с телесной опасностью. Вы не можете распробовать жизнь, если не вкусите поражения. Наслаждайтесь собственным уничтожением!.

Можно назвать это философией игрока или гангстера. Нетрудно догадаться, что эта демоническая “религия страстей и страха, триумфатора и загнанного зверя” (О. Колнаи), этот действительно абсолютный нигилизм имеют немного почитателей. Это — вероисповедание группы утонченных интеллектуалов, отказавшихся от своего разума и вместе с ним и от своего человеческого достоинства”1.

Всё справедливо в оценках К. Поппера, кроме одного: что этот нигилизм имеет “немного почитателей”. Прошло несколько десятилетий с того времени, как Хайдеггер и Ясперс выступили со своими ядовитыми учениями, а их вольные или невольные“почитатели” множатся и множатся, и конца им пока не видно. Об этом я говорил выше.

После известных событий 1985-1991 г.г., когда идеологические барьеры пали, и в России стало модным гово- рить-писать на тему смерти. В искусстве это стало какимто наваждением. Российские кинематографисты в -по следние 10-12 лет ставили фильмы почти исключительно в жанре триллеров, боевиков, детективов... И в философии появились «специалисты»-танатологи. Недавно в возрасте 42-х лет умер философ А.В.Демичев. Практиче-

ски всю свою короткую жизнь он разрабатывал тему смерти. Его докторская диссертация называлась«Философские и культурологические основания современной танатологии» (1997). Он был поэтом, теоретиком художественного направления «некрореализма», организовал Ассоциацию танатологов Санкт-Петербурга, был одним из инициаторов двух международных конференций под названием «Тема смерти в духовном опыте человечества» (1993, 1995), а также круглых столов «Смерть в новой архаике» (1990), «Смерть как проблема междисциплинарных исследований» (1992), «Смерть Ивана Ильича: стратегия чтения» (1992), «Смерть накануне XXI века» (1994), «Кладбище в жизни города» (1995). Был ответственным редактором пяти выпусков философского альма-

1 Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2, М., 1992. С. 92-94.

345