2.1.2 Уготовленный конец

Падение Горы было очевидно. Этому предшествовало множество факторов. Для начала, необходимо заметить, что суд не изменился со времен короля. Это был немаловажный фактор, послуживший причиной 9 термидора. Даже интерьер остался прежним в этом консервативном институте, служащем столь извечным понятиям: присяжные «сидя, вдоль стен, декорированных пучками ликторских прутьев и красными колпаками, подобно тому, как их предшественники заседали среди королевских лилий, члены Революционного трибунала хранили важность ужасающие спокойствие королевских судей»⁴⁹.

Но главная причина в том, что этот грубый фарс в высокой трагедии стал вызывать ропот. Говорят, будто однажды во время казни несколько голосов даже крикнули: «Довольно!»⁵⁰. Люди перестали верить в спасительность (и вообще полезность) этих мер.

Санд по этому поводу конспектирует мнения парижской общественность 80х: «..скоро сами поймете, помогают ли нетерпимость и жестокость, всегда извращающие любую веру, привести к другой, более совершенной. Я в это не верю, ибо знаю, что церковь погибла из-за своих жестокостей. Если дело якобинцев провалиться, вспомните о резне, учиненной ими в тюрьмах, и мысленно повторите мои слова: новую церковь не построить на гнилой основе, из-за которой рухнуло прежнее здание. Республику убивает ее зверство «Обрекая на гибель невинные жертвы и запугивая до смерти народ, они убивают республику, суть которой остается непонятной тому же народу»..⁵¹

Франс доказывает, что падение режима, напрямую связано с гильотиной, она стала угрожать слишком многим, и уже страх стал побуждать людей к отваге встать против режима. Философ Бротто предсказал: « Революционный трибунал вызовет падение режима, которому он обязан своим существованием: слишком большому количеству голов угрожает это судилище. Числа нет людям, которые трепещут перед ним; они объединяются и чтобы уничтожить его, они уничтожат весь политический строй»⁵².

2.1.3 Святая Гильотина

Виктор Гюго рассказывает быль о гильотине, разъясняющую как ее воспринимали французы: «Жил-был король и королева, король был король, королева была Франция. Отрубили королю голову, а королеву выдали за Робеспьера; от этого господина и этой дамы родилась дочь, которую нарекли « гильотина»⁵³. Гильотина – просто восуществлённый террор.

Гильотину в данном докладе не затронуть невозможно, хотя Санд была наименее красноречивой (возможно так она изобразила особенности восприятия процесса: сухим, леденящим кровь, оставляющим тупой ужас): «…потом я закрыла глаза. Услышав как упал нож гильотины, я словно окаменела, словно в эту минуту обезглавили и меня»⁵⁴.

Особенно полна сентиментальности необъяснимая теплая связь Марат и этого инструмента. Гюго рассказывает, как он нежен с Гильотиной: « Луизеттой Марат в приливе нежности называл гильотину», он же защищает ее от Дантона, как брат: «Гильотина не вдова, а девица; на нее ложатся, но ее не оплодотворяют». Но не только Марат давал жизнь этому неодушевленному предмету, новая машина приглянулась публике, восторженно приветствовавшей казнь, ей дали имя Луизетта, по фамилии Антуана Луи, ее второго отца. Парижане называли ее малышка Луизон; она была брендомя: женщины носили серьги и броши с ее изображением, всячески хотели намекнуть на нее в своем наряде, она имела какую-то необъяснимую и ужасную притягательность.

А Гамлен в минуты отчаянья обращается к ней как к божеству: «Республика! Против скольких врагов тайных и явных у тебя одно только средство. Святая гильотина, спаси отечество!»⁵⁵

Близость идей французской революции и гильотины даже глубже, чем кажется с первого раза. В 1789 г. был принят декрет о том, что «во всех случаях, когда правосудие вынесет смертный приговор, казнь будет одинакова для всех … при этом преступнику отрубают голову при помощи простого механизма..». В этом должен был выражаться принцип равенства. До революции, казнь через отсечение головы была дворянской привилегией, избавлявшей от позора и лишних мучений. С наступлением равенства специалистов по этому виду казни стало не хватать (т.к. для этого требуется особо поставленный удар, умение виртуозно владеть инструментом казни и ввиду элитарности этого привилегированного способа лишения жизни).