RESUME

135

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходным для проведенного исследования послужило понимание дискурса как знакового образования, существующего в реальном и виртуальном измерениях. Предметом рассмотрения в работе было избрано семиотическое пространство политического дискурса, составляющее его виртуальное измерение и включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание сферы политической коммуникации, тезаурус прецедентных высказываний, а также модели типичных речевых действий и представление о типичных жанрах общения в данной сфере.

Интенциональную базу политического дискурса составляет борьба за власть, что предопределяет его основные функции и способы их реализации речевые акты, стратегии и тактики. К основным функциям языка политики, конкретизирующим его роль инструмента борьбы за власть, относятся следующие: интеграция и дифференциация групповых агентов политики; развитие конфликта и установление консенсуса; осуществление вербальных политических действий и информирование о них; создание «языковой реальности» поля политики и ее интерпретация; манипуляция сознанием и контроль за действиями политиков и электората.

В определении границ политического дискурса мы исходили из его широкого понимания, включая в него как институциональные, так и неинституциональные формы общения, в которых к сфере политики относится хотя бы одна из трех составляющих: субъект, адресат или содержание общения. Полевый подход к анализу структуры политического дискурса позволил выявить сферы его соприкосновения с другими разновидностями институционального дискурса (научным, педагогическим, юридическим, религиозным и др.), а также с неинституциональными формами общения (художественный и бытовой дискурсы). Особую роль в существовании политического дискурса играет дискурс масс-медиа, являющийся в современную эпоху основным каналом осуществления политической коммуникации, в связи с чем правомерно говорить о тенденции к сращиванию политического дискурса с дискурсом масс-медиа.

К числу системообразующих характеристик политического дискурса относятся следующие:

1. Специфика институциональности политического дискурса заключается в преобладании массового адресата; основные векторы коммуникации проходят по линиям: институт  институт; представитель института  представитель института; представитель института  граждане; граждане  институт.

2. Доминирующая роль фактора эмоциональности и значительный удельный вес фатического общения.

3. Смысловая неопределенность, связанная с фантомностью ряда денотатов и фидеистичностью (значимостью момента веры как проявления иррациональности политического дискурса).

4. Эзотеричность, которая в политическом дискурсе проявляется не как семантическая, а как прагматическая категория – этим обусловлено использование в нем таких стратегий, как эвфемизация, намеренная уклончивость, намек и ссылки на слухи.

5. Опосредованность политической коммуникации фактором масс-медиа способствует регулированию дистанции между лидером и массами – как сближению (при этом повышается демократичность дискурса), так и дистанцированию, что повышает авторитарность дискурса. Представители СМИ выполняют в политической коммуникации роль медиатора, реализующуюся в следующих функциональных вариантах: ретранслятор, рассказчик, конферансье, интервьюер, псевдокомментатор, комментатор.

6. Театральность или театрализованность политического дискурса в значительной степени связана с тем, что массы воспринимают политику преимущественно через СМИ. Необходимость «работать на публику» заставляет политиков работать над своим публичным имиджем и разрабатывать стратегии и тактики создания привлекательного для публики речевого портрета.

7. Динамичность языка политики обусловлена злободневностью отражаемых реалий и изменчивостью политической ситуации.

К базовым концептам политического дискурса, относятся концепты «власть» и «политик». Содержательный минимум концепта «власть» в русской лингвокультуре составляют компоненты «господство», «право», «способность». Генетически в индоевропейских языках понятие власти связано со смыслами «прямое», «магия», «сила», «речь». Власть как научное понятие включает компоненты «влияние», «контроль», «авторитет». Ассоциативные связи лексемы «власть», выявленные через анализ сочетаемости, показывают, что в массовом сознании власть мыслится как физический объект, имеющий геометрические параметры, объект отчуждаемой принадлежности, способный к самостоятельному передвижению и подвергаемый манипуляциям. В метафорике власти соединяются два противоречивых образа: механизма и живого существа. Кроме того, власть предстает как мощный эмоциогенный фактор. Оценочные характеристики власти, по данным паремий, афоризмов и свободных ассоциативных реакций, показывают преобладание негативной морально-этической оценки данного феномена; психологическое признание естественного характера высшей власти сочетается с неверием в силу закона, стремление к власти рассматривается как неотъемлемая черта человеческой природы; подчеркивается разрушающее действие власти на человека.

Анализ лексикализованной вербализации концепта «политик» на материале русского и немецкого языков, а также американского варианта английского языка показал, что ядерные признаки денотата получают облигаторную оценочно-нейтральную и факультативную экспрессивно-оценочную вербализацию в наименованиях политиков. Периферийные признаки денотата получают множественную экспрессивную вербализацию, нередко с комической коннотацией. Закрепленной в лексических номинациях насмешке в разных лингвокультурах подвергаются такие качества политиков, как неопытность, непрофессионализм, склонность к пустой болтовне, крайности в политической ориентации, продажность и беспринципность.

Типология знаков политического дискурса строится по следующим основаниям:

– вербальные – невербальные знаки. К невербальным знакам относятся артефакты, графические символы, поведенческие знаки и сами политики, если они выступают в знаковой функции;

– по коннотативной маркированности противопоставляются собственно референтные знаки и коннотативно заряженные политические аффективы. Свойственная последним редукция дескриптивного содержания, магия коллективных эмоций, мощный мобилизационный потенциал способствуют их использованию в качестве слов-лозунгов и ключевых слов политических текстов;

– по степени абстрактности референта и степени устойчивости в когнитивной базе носителей языка разграничиваются: а) знаки соотносящиеся с нацией в целом; б) знаки, соотносящиеся с определенным политическим режимом и институтами; в) знаки, отражающие политические реалии сегодняшнего дня.

Содержание политической коммуникации на функциональном уровне можно свести к трем составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции (ориентация), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба с противником (агрессия как проявление агональности). Отсюда вытекает, что основным организующим принципом семиотического пространства политического дискурса является базовая семиотическая триада «интеграция – ориентация – агональность (агрессия)». Эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозицию «свои – чужие», которая, будучи культурной константой, обнаруживает в политическом дискурсе свою специфику и имеет специальные маркеры.

В каждом из трех функциональных типов знаков имеются специализированные и транспонированные единицы. Специализированными знаками ориентации являются наименования политических институтов и институциональных ролей, имена политиков, которые ассоциативно связаны с номинациями политических ценностей и соотносятся с базовой шкалой политических ориентаций, традиционно задаваемой в терминах пространственных метафор типа правые, левые, центр и пр. К специализированными знаками интеграции с инвариантным компонентом «свои» относятся государственные символы и эмблемы, выражающие групповую идентичность, ритуальные поведенческие знаки, лексемы единения и совместности.

В качестве неспециализированных знаков интеграции выступают, прежде всего, политические аффективы-идеологемы, выполняющие дейктическую функцию отсылки к определенному групповому субъекту политики, в связи с чем их можно считать парольными словами. Специализированными знаками агрессии являются маркеры «чуждости» (дейктики отдаления, показатели умаления значимости), а транспонированными знаками агрессии служат политические инвективы-ярлыки. В качестве ярлыков традиционно используются неполитические пейоративы, этнонимы и антропонимы, а также политические термины.

Знакам агрессии, так же, как и знакам интеграции, свойственно преобладание фатики над информативностью: знаки интеграции направлены на поддержание и укрепление отношений консенсуса между агентами политики, а знаки агрессии – на усиление конфликтных отношений. Границы между тремя функциональными типами знаков не являются жестко фиксированными. Эволюция прагматики знаков делает возможным семиотическое преобразование одного типа в другой. Основным направлением этой эволюции является движение от информатики к фатике (выхолащивание дескриптивного содержания и усиление прагматического), т. е. превращение знаков ориентации либо в знаки интеграции (приобретение идеологической коннотации «свои» и положительной эмотивности), либо в знаки агрессии (приобретение идеологической коннотации «чужие» и отрицательной эмотивности).

Речевые акты, типичные для политического дискурса, также можно рассмотреть сквозь призму базовой семиотической триады. Иллокутивной функцией речевых актов интеграции является выражение единения. солидарности, сплочение «своих». Эта интенция реализуется в речевых актах здравицы, поддержки, призыва к единению, констатации единства. К речевым актам ориентации относятся лозунговые ассертивы и декларативы, обозначающие программную позицию, прогнозы, интерпретирующие речевые акты (рефлексивы), опровержения и разоблачения. Оборотной стороной ориентации является дезориентация, составляющая суть манипуляций в политическом дискурсе. Данная интенция реализуется в речевых актах, способствующих созданию и поддержанию смысловой неопределенности: предположения, намеки, ссылки на слухи, уклонение от ответа на вопрос.

К речевым актам агрессии относятся волитивы изгнания (представляющие собой символические действия), категоричные требования и призывы, вердикты, угрозы, проклятья.

Специфической особенностью речеактового представления политического дискурса является наличие в нем особого вида перформативов – политических перформативов, представляющих собой высказывания, само произнесение которых является политическим действием. К наиболее значимым политическим перформативам относятся перформативы доверия и недоверия, поддержки, выбора, требования, обещания, а также эмотивный перформатив возмущения.

Относительно базовой семиотическая триады структурируется и жанровое пространство политического дискурса. По характеру ведущей интенции разграничиваются: а) ритуальные жанры (инаугурационная речь, юбилейная речь, традиционное радиообращение), в которых доминирует фатика интеграции; б) ориентационные жанры, представляющие собой тексты информационно-прескриптивного характера (партийная программа, манифест, конституция, послание президента о положении в стране, отчетный доклад, указ, соглашение); в) агональные жанры (лозунг, рекламная речь, предвыборные дебаты, парламентские дебаты).

Существует определенная корреляция между функциональными типами знаков и соответствующими типами жанров. Так, интегрирующие знаки тяготеют к эпидейктическим жанрам преимущественно ритуальной коммуникации. Знаки агрессии естественным образом реализуются в агональных жанрах. Что касается знаков ориентации, то они, в силу своей нейтральности и потенциальной амбивалентности, составляют информативную основу любых жанров.

Фантомность политического сознания и фидеистическое отношение к слову обусловливают важную роль мифа в политической коммуникации. Языковым носителем мифа является мифологема, отличительным признаком которой является фантомный денотат. Исходя из предположения о том, что языковое существование мифа имеет статус прецедентного феномена, мы выделяем три типа политических мифов и мифологем , соотнося их с типами вербальных прецедентных феноменов: прецедентный текстом, высказыванием и именем. Содержание мифологемы-текста составляет миф-нарратив, мифологема-высказывание коррелирует с мифом-пропозицией, а мифологеме-антропониму соответствует миф-образ.

Построения типологии политических мифологем возможно также по следующим основаниям:

– по характеру референта – субъекта мифа разграничиваются национальные мифологемы (мифы о нации, о стране), групповые мифологемы (мифы политических институтов) и личностные мифологемы, денотатами которых являются выдающиеся личности в политике;

– по аксиологической направленности выделяются мифологемы, содержание которых связано с утверждением положительных ценностей, и мифологемы, содержание которых направлено на ниспровержение отрицательных ценностей. Соответственно, в политическом дискурсе формируется когнитивный коррелят архетипной ролевой оппозиции – противопоставление героев и злодеев.

Значительное место в семиотическом пространстве политического дискурса занимает афористика, которая представляет собой корпус прецедентных высказываний политиков или языковые рефлексы политической коммуникации. Афористика трактуется в работе как подсистема знаков политического дискурса, план содержания которых составляет совокупность суждений и мире политики. Данная подсистема представляет собой неоднородное. но структурированное множество, включающее следующие жанры: собственно афоризм, пословица, максима, заголовок, лозунг, девиз, программное заявление, фраза-символ, индексальная фраза.

Корпус политической афористики структурируется по следующим параметрам:

– характер референции (универсальная – частная референция);

– статус прецедентности (автореференция, отсылка к прецедентному тексту, отсылка к прецедентной ситуации) и степень текстовой автономии (высказывание представляет собой отдельный текст, относительно автономный или неавтономный фрагмент текста, или же вообще не соотносится ни с каким текстом);

– коммуникативно-целевой аспект высказывания (афористика, отражающая рефлективный и акциональный аспекты политического дискурса);

– степень дейктичности (по этому параметру разграничиваются высказывания, не обладающие дейктичностью, высказывания сочетающие дейктичность с сигнификативной глубиной и высказывания с гипертрофированной дейктичностью и минимальной сигнификативностью).

Функции, выполняемые разными жанрами политической афористики, могут быть рассмотрены как детализация основных функций базовой семиотической триады: интеграция конкретизируется как здравицы, возвеличивание, призывы к единству; ориентация проявляется в функциях идентификации, проективности, стратагемности и дидактичности; агональность реализуется в инструментальной и аргументативной функциях афористики.

Проблема достоверности /недостоверности информации является ключевой в интерпретации политических текстов, поскольку искренность как условие правдивости сообщения в политической коммуникации, как правило, уступает место соображениям политической выгоды. Уклонение от истины в политическом дискурсе является следствием тенденциозного представления действительности, связанного с целенаправленным преобразованием информации, т. е. с манипулятивным воздействием.

В зависимости от характера информационных преобразований в политическом дискурсе разграничиваются следующие виды манипулирования: аргументативное манипулирование (нарушение логики развития текста, уклонение от обязанности доказывания, маскировка логических ходов) и референциальное манипулирование, связанное с искажением образа денотата. В рамках референциального манипулирования выделяются: а) фактологическое манипулирование, которое включает весь диапазон операций с истинностным аспектом высказывания – от полного искажения (лжи) и полного умолчания до полуправды (частичного искажения и частичного умолчания); б) фокусировочное манипулирование, сосредоточенное, в основном, в зоне частичного искажения. Оно связано с изменением прагматического фокуса (точки зрения на денотат) и осуществляется в процессе номинативного варьирования. Данный тип манипулирования лежит в основе явлений эвфемизации и дисфемизации.

Эвфемизм и дисфемизм являются двумя сторонами одного явления, противоположными полюсами на оси оценочного варьирования денотата: его «улучшение» и «ухудшение». В эвфемизмах и дисфемизмах находят проявление два аспекта агональности: борьба за сохранение своего статуса (функция гомеостаза, свойственная эвфемизмам) и борьба против политического противника (функция агрессии, свойственная политическим инвективам. к которым относятся и дисфемизмы). Создатели эвфемизмов руководствуются следующими мотивами: стремление скрыть остроту социальных проблем, избежать общественного осуждения за совершение неправовых и аморальных действий, не допустить потери своего общественного лица и спасти лицо адресата, завоевать поддержку определенных политических сил, снять с себя ответственность за счет перераспределения вины. Эвфемизация и дисфемизация в политическом дискурсе выступают в качестве стратегий реализации оппозиции «свои – чужие», способствуя положительной самопрезентации и негативной презентации «чужих».

Эвфемистическое переименование является следствием сознательного воздействия на язык как проявление его магической функции. Расшифровка эвфемистического переименования позволяет выявить систему ценностей общества через скрытую в нем отсылку к анти-ценностям. Семантический механизм эвфемизации основан на референциальном сдвиге и смещении прагматического фокуса, что связано с редукцией или изменением статуса сем, мотивирующих отрицательную оценку. Содержательный аспект «улучшения» денотата (смещения прагматического фокуса) при эвфемизации поддается моделированию и может быть представлен в виде общей модели «социальная проблема  ее решение» или «социальный конфликт  гармонизация положения дел». Эта модель реализуется в ряде конкретных вариантов, например: аморальное действие  благородный мотив, принуждение  свободный выбор, насильственность  естественный ход событий, мы-ответственность  они-ответственность, незаконность  законность действий.

Наиболее значимыми способами эвфемизации в политическом дискурсе являются: а) снижение категоричности констатации нежелательного факта (описательная парафраза или градация-преуменьшение); б) увеличение референциальной неопределенности за счет затемнения внутренней формы и расширения объема референции (семантической и синтаксической редукции, генерализации и введения квантора неопределенности).

Эзотеричность политического дискурса проявляется в категории прогностичности. Существование данной категории обусловлено тем, что адресант в манипулятивных целях стремится «зашифровывать» содержание сообщения, вследствие чего адресат вынужден совершать толковательную (прогностическую) деятельность. Содержание этой категории может быть представлено в виде шкалы с полюсами «загадка» (незнание, поддержание энтропии) и «разгадка» (знание, снятие энтропии), а промежуточным звеном является догадка (попытка разгадки, уменьшение энтропии). Каждому из этих трех звеньев соответствуют определенные лингвопрагматические средства: а) уход от ответа, эксплицитные маркеры загадки, квантор неопределенности, намеки. ссылки на слухи); б) вопрос, предположение, прогноз, обещание раскрыть тайну; в) ответ, эксплицитные маркеры разгадки, речевые акты рефлексивы.

Многомерность и сложность политического дискурса проявляются в возможности дифференциации его жанрового пространства по ряду параметров:

 градация институциональности (от разговоров с друзьями о политике до межправительственных переговоров);

 субъектно-адресатные отношения (дифференциация жанров с учетом вариативности субъекта и адресата в рамках иерархии агентов политики «политический институт, представитель института, граждане в массе, отдельный гражданин»);

 социокультурная дифференциация связана с неоднородностью групповых субъектов политики в плане идеологической ориентации, что приводит к образованию политических социолектов;

 событийная локализация (дифференциация жанров по их соотнесенности со сложными коммуникативными событиями политического дискурса);

 степень прототипности – маргинальности жанра в полевой структуре дискурса.

К центральным, прототипным относятся первичные, сугубо институциональные жанры, в полной мере соответствующие основной интенции политического дискурса – борьбе за власть: парламентские дебаты, публичная речь политика, лозунг, декрет, переговоры. Периферийные жанры находятся на стыке с другими типами дискурса и, как правило, являются вторичными жанрами, имеющими респонсивный характер и представляющими собой реакцию на речевые действия, совершенные политиками в первичных жанрах. К ним относятся интервью, мемуары политиков, аналитические статьи, письма читателей, разговоры о политике, граффити, а также смеховые жанры (политическая карикатура, пародия, частушка, анекдот).

Инаугурационное обращение как прототипный жанр интеграции отличает фатическая доминанта коммуникации. Инаугурационная речь является неотъемлемой частью ритуального политического события и представляет собой политический перформатив. Особенностью временной отнесенности данного жанра является «вечное настоящее», что отражается в специфике его тональности и словаря. Интенциональная направленность данного жанра конкретизируется в его основных функциях (интегративная, инспиративная, декларативная, перформативная), каждая из которых находит свое выражение в специфическом наборе топосов.

Лозунг входит в число прототипных агональных жанров политического дискурса. Агональность лозунга заключается в том, что он является непосредственным инструментом политической борьбы: в иллокутивном аспекте жанрообразующим признаком лозунга является директивность. По иллокутивной силе разграничиваются три основных типа лозунгов: рекламные (в их основе – речевой акт призыва), протестные (ведущим является речевой акт требования), и декларативные лозунги (содержат речевые акты ассертивы и экспрессивы). Типология лозунговых жанров обусловлена различиями в технике исполнения: транспарант, плакат, щит, листовка, скандирование, значок, граффити. Лозунговые жанры отличаются некоторыми особенностями субъектно-адресатной организации, а также ориентацией на тот или иной иллокутивный тип лозунга.

Лапидарность и суггестивность, будучи основными характеристиками лозунга, обусловливают его содержательную и структурную специфику: тематическая однофокусность, злободневность, идеологическая маркированность, максимальная эксплицитность в пропозициональном и аксиологическом плане, эмоциональность, наличие лозунговых слов, преобладание простых нераспространенных утвердительно-восклицательных предложений, наличие часто повторяющихся клишированных структур, ритма, рифмы и аллитерации.

Совокупность первичных и вторичных дискурсных образований разных жанров, сконцентрированных вокруг определенного политического события, образует политический нарратив – своеобразный сверхтекст, объединенный общностью содержания и персонажей. Для политического нарратива характерна общественная значимость сюжета, двуплановость (денотативный прототип как политическое событие и сам нарратив как коммуникативное событие), протяженность по времени, множественность повествователей и связанная с этим неоднозначность модальных установок, а также ролевая амбивалентность персонажей.

Примером такого события является политический скандал. Представление о типизированной ситуации скандала составляет денотативный прототип нарратива, который выявляется через анализ концептуального фрейма «скандал». Основные узлы данного фрейма (субъекты скандала, их действия, предпосылки, цели и последствия действий, реакция социума на скандал) коррелируют с нарративными категориями в рамках повествовательного фрейма. Ролевая структура политического нарратива задается базовой семиотической оппозицией «свои – чужие» и конкретизируется на двух уровнях: а) оппозиции социокультурных (этических) ценностей; б) оппозиция политических сил и группировок.

*

Перспективы дальнейшего изучения политического дискурса мы видим в следующих направлениях:

– продолжение исследования ключевых концептов политического дискурса («народ», «справедливость», «свобода» и др.);

– дальнейшая разработка жанровой типологии политического дискурса, в частности, изучение прототипных жанров ориентации и агональности;

• анализ структуры политического дискурса в оппозиции «стимул –

реакция» и разработка типологии вторичных жанров;

– изучение смеховых жанров политического дискурса и политического

фольклора;

– анализ сюжетно-ролевой структуры политического дискурса, в частности, субъектно-адресатных отношения в разных типах жанров;

– разработка понятий политического социолекта и идеологического дейксиса;

– выявление типологии манипуляций в политическом дискурсе и их специфики в сопоставлении с другими видами институционального дискурса;

– исследование роли интертекстуальности и прецедентности в связи с проблемой понимания политического дискурса;

– изучение когнитивной базы и когнитивных моделей политического дискурса;

– анализ этнокультурной специфики политического дискурса.

Мы отдаем себе отчет в том, что в данной работе решена лишь малая часть тех задач, которые ставит перед исследователями практика политического общения. Думается, что дальнейшие изыскания в этой области смогут пролить свет на многие ключевые проблемы общения в современную эпоху, определить меняющиеся приоритеты в развитии языкознания как ведущего звена в комплексе гуманитарных наук о человеке.