что глубинная человеческая мораль осуждает любое покушение на жизнь, но поскольку в отдельных случаях такое покушение на жизнь имеет место (со стороны государственных органов или по личным мотивам), то пытаются успокоить свою совесть или не тревожить ее откровенным словом «убийство», а выбирают более нейтральные, менее эмоционально окрашенные слова типа«высшая мера наказания» или «прикончить», «замочить», «ликвидировать».)

ФИЛОСОФИЯ УБИЙСТВА

Апология смерти в философии и культуре воспитывает некоторых людей с преступными наклонностями в духе философии убийства.

Первый пример. В феврале-марте 2003 г. по ТВС был показан двухсерийный документальный фильм о петербургской банде убийц, в основном студентов, которые убивали по двум мотивам: ницшеанским и чтобы иметь деньги. Руководителем этой банды был студент Сергей Репников. Этот студент начитался Ницше и был пропитан духом ницшеанства (он чувствовал себя сверхчеловеком, что он может, сильный, а другие, большинство — недочеловеки, мусор). Всё началось с просмотра , им Алексеем Дядькиным и Ксенией Ковалевой по видеомаг-

нитофону фильма кинорежиссера Альфреда Хичкока «Веревка», в котором рассказывалось о том, как два друга задушили веревкой третьего, спрятали его в сундуке, но были разоблачены из-за того, что не догадались спрятать шляпу убитого. Во время просмотра развернулась дискуссия. Репников и Дядькин не обсуждали моральную сторону убийства, а обвинили этих двух друзей в глупости, в том, что они попались на ерунде. Репников вспомнил при этом Раскольникова из«Преступления и наказания» Достоевского, которого он тоже обвинил в слабости.

У Репникова и Дядькина возникла мысль переплюнуть этих героев, сделать поступок, т. е. убить кого-нибудь и так, чтобы не попасться. Случай представился. Эта компания пришла на квартиру к знакомому Репникова студенту Плоткину. Репников обрушился с кулаками на Плоткина, когда тот напомнил ему о долге в 200 долла-

350

ров. Дядькин ударил жертву специально изготовленной металлической дубинкой. Друзья заставили и Ковалеву поучаствовать в убийстве: она воткнула спицу в ухо несчастного. Чтобы замести свои следы, «компаньоны» ограбили квартиру Плоткина. Репников забрал большую сумму денег. На следующее убийство эти«друзья» пошли уже вполне осознанно, опьяненные своей безнаказанностью и желая еще поживиться. Присоединившийся

кним четвертый участник банды Семенов сказал, что у студента Пацкевича есть деньги и что этот студент— никчемный человек. В убийстве участвовали те же и Семенов. У Репникова и К˚ разгорелся«аппетит». Понадобились еще деньги. Примкнувший к ним пятый член банды Некривда сказал, что его приятель, курсант военного училища Степан Пасько копит деньги на машину и хранит в квартире 1000-у долларов. Курсант был убит аналогичным образом. Таким же образом по наводке Некривды был убит его одноклассник, бизнесмен Искандеров. У него бандиты нашли10 тысяч долларов. И, наконец, они убили бизнесмена Алексея Скороделова, бывшего возлюбленного Ковалевой, по тем же мотивам. Ковалева не хотела этого убийства и вынуждена была скрываться от своих «компаньонов». Узнав об убийстве Скороделова, она явилась с повинной в милицию, так как опасалась за свою жизнь. Репников после второго убийства расхваливал Ковалеву за то, что она своя, знает Заратустру, «Волю

квласти» и вообще всё знает. После ареста Репникова на его письменном столе обнаружили книгу Ницше с подчеркнутыми словами «Нет ничего истинного; всё позволено». Знаменательно, что во всех случаях убийства бандиты оставляли на месте преступления знак фашистской свастики. Ницше был кровью скрещен с Гитлером.

Второй пример. Недавно в Рязани судили двух -се рийных убийц — Чурасова и Шурманова. Эти убийцы жестоко расправлялись со своими жертвами, убивали их топором, молотком, удавкой, затем расчленяли трупы и сжигали в печи. Головы некоторых жертв путем обработки становились предметами домашнего обихода. Из черепа девушки Ани Половинкиной Чурасов сделал вазу и постоянно любовался ею, испытывал наслаждение от ее созерцания. Он же развил целую философию убийства.

351

Для него "жизнь и смерть стояли на одной грани" (со слов следователя по его делу), т. е. были равнозначными категориями. Ему было интересно"познать" эту грань, лишая жизни кого-либо, созерцая и переживая этот переход от жизни к смерти. Благодаря убийствам Игорь Викторович Чурасов ощущал себя сверхчеловеком, который вершит суд над людьми, в частности, очищает общество от мусора, от ненужных людей. Иными словами, убийства давали ему ощущение власти над людьми. В этой чурасовской "философии убийства" легко увидеть ницшеанские мотивы1. И кончил Чурасов также, как Ф. Ницше

— в психиатрической больнице.

Можно привести много подобных примеров. Когда в смерти видят смысл, когда признают ее равнозначной

2

жизни или даже оценивают выше жизни, то переход к философии убийства (или самоубийства) совершается легко и просто, а от философии убийства (самоубийства) один шаг к реальным убийству-самоубийству.

——————

В случае самоубийства поучительны два примера.

1. В древней Греции жил философ Гегесий(ок. 320280). Он получил прозвище Пейситанатос, что означает «проповедник самоубийства» или «учитель смерти». Гегель писал:

«Гегезий последовательно держался принципа киренской школы. Это всеобщее выражено в афоризме, который он довольно часто повторял: “Нет полного счастья. Тело мучимо многообразными страданиями, и душа страдает вместе с ним; поэтому безразлично, выберем ли мы жизнь или смерть. Само по себе ничто ни приятно, ни неприятно”, т. е. всеобщность удалена из критерия приятного и неприятного; поэтому сам этот критерий сделался совершенно неопределенным; а раз он в самом себе не имеет никакой объективной определенности, то он превратился в пустое слово. Пред лицом всеобщего, фиксируемого таким образом, исчезает, как несущественное, сумма всех неопределенностей, единичность сознания, как таковая, и следовательно, исчезает вообще даже сама жизнь. “Редкость, новизна или пресыщение удовольствием вызывает у одних удовольствие, а у других неудовольствие. Бедность и богатство не имеют никакого значения в отношении приятного, ибо мы видим, что богачи имеют не больше радостей, чем

1См. о философии Ф. Ницше ниже, стр. 361.

2Тот же Ницше утверждал, что смерть является более значительным моментом, чем жизнь.

352

бедные. Точно так же рабство и свобода, аристократическое и неаристократическое происхождение, известность и отсутствие известности безразличны в отношении приятного. Лишь для глупцов может поэтому иметь значение жизнь; мудрецу же безразлично жить или не жить”, и он, следовательно, независим. (…) [Diog. Laërt., II, 93 — 95.]. Всеобщность, вытекавшую для Гегезия из принципа свободы индивидуального сознания, он формулировал как отличающее мудреца состояниеполного безразличия; это безразличие ко всему, представляющее собою отказ от всякой действительности, полнейший уход жизни в себя, является конечным выводом всех философских систем подобного рода. Легенда рассказывает, что царствовавший тогда Птолемей запретил Гегезию, жившему в Александрии, чтение лекций, потому что он вызывал во многих своих слушателях такое равнодушие к жизни, такое пресыщение ею, что они кончали самоубийством[Сiс., Tusc. Quaest., I, 34; Val. Max., VIII, 9.].»1

«По мнению Гегеция, — резюмирует Ю.В.Согомонов,

— жить стоит лишь тогда, когда заранее известно, что сумма ожидаемых от жизни наслаждений будет превышать сумму приносимых ею страданий. Но стоит только заняться моральной арифметикой, как непредубежденный, по Гегецию, человек, немедленно придет к неутешительному выводу: фактически жизнь дает больше страданий, чем наслаждений. Простой расчет убеждает, как только баланс составлен, что жить не имеет смысла и необходимо, пока еще не поздно, уйти из жизни. Согласно преданию, рассказанному Цицероном, лекции Гегеция в Александрии были запрещены, так как способствовали частым самоубийствам.»2.

Диоген Лаэртский отмечал, что гегесианцы фактически стирали грань между жизнью и смертью. Для них, писал он, «предпочтительны как жизнь, так и смерть», «сама жизнь для человека неразумного угодна, а для разумного безразлична»3.

2. Пример с сыном К. Э. Циолковского Игнатием. Он был очень способным юношей, но начитался Шопенгауэра, Ницше, наслушался разговоров на модную тему о тепловой смерти Вселенной и не выдержал давления этой умственной некрофилии — покончил с собой. Вот как

1Гегель. Лекции по истории философии. Книга первая.

2Согомонов Ю.В. Добро и зло. М., 1965. С. 7

3Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знамени-

тых философов. М., 1986. С. 121 (Кн. II, 94, 95).

353

передает эту трагедию жизни К. Э. Циолковского К. Алтайский:

«Старшая сестра Люба записывает в дневнике:

«Игнатий все мрачнее и задумчивей. Спросишь — не слышит».

Игнатий с отцом в калужском загородном парке. (…) Он уже не только понимающий собеседник отца, но и его оппонент.

«Родной мой! Какое это счастье спорить с тобой!» — думает Циолковский, но тут же пугается. Сознание сына леденит стужа пессимизма. Он все чаще и чаще с непонятным упорством цитирует Ницше и Шопенгауэра. Отец напоминает ему, что есть такие светлые умы, как Белинский, Чернышевский.

— Я согласен с Белинским, который говорил, что действительность открыла нам глаза, — подхватывает Игнатий. — Но для чего? Лучше бы она их закрыла…

Есть тема, которая не оставляет равнодушными ни отца, ни сына. Тема эта — тепловая смерть. В научных кругах тех лет на все лады говорили о тепловой смерти Вселенной. Шло боренье Света и Тьмы, Науки и Религии, Материализма и Идеализма. Это был беспощадный идейный бой. Сын говорил отцу.

— В природе идет невидимый глазу процесс рассеяния энергии. Солнце безвозвратно отдает свою энергию окружающей среде, энергия рассеивается, пропадает бесследно, в мироздании неслышными шагами шествует тепловая смерть. Солнце гаснет, а вместе с Солнцем и даже ранее его погаснет жизнь на всех планетах Солнечной системы. Тепловая смерть удел не только нашей,, но и других Галактик. Ты, отец, предлагаешь человечеству управляемый дирижабль, аэроплан, наконец, летательный прибор, способный прорваться в межпланетное пространство. Но ведь это не выход, не спасение. Даже реактивный прибор — назовем его ракетопланом, — о котором я читал в твоей пока еще не опубликованной работе, — это снаряд, способный летать от могилы к могиле. Лететь от обреченной на смерть Земли к приговоренной Венере, к осужденному на гибель Марсу. Это же бессмысленность! Мужественнее признать смерть единственной закономерностью Вселенной.

Циолковский слушает сына и не узнает его: неужели это его сын, жизнерадостный, умный, одаренный и отважный? Откуда в нем эта мрачная философия неизбежности всеобщего распада? Всего страшнее, что в цепи его рассуждений есть бесспорно верные звенья. Да, Солнце обречено на угасание, как до него угасли уже миллиарды солнц. Да, со смертью Солнца обречены на гибель и Земля, и Марс, и Венера. Да, ко- гда-нибудь перестанет существовать Млечный Путь, эта гигантская чечевица из миллиардов солнц. Человеческое сознание подавлено картиной смерти: принципиально неважно, что мотылек живет один день, однолетнее растение — несколько месяцев, животное — годы, человек — десятилетие, а Солнце

354

— миллиарды лет. Важно, что все имеет конец и концом является смерть. Впрочем, и самое время сторонники тепловой смерти берут под сомнение. Игнатий повторяет чужие слова, что время и пространство не имеют реального объективного существования. Являются не сутью вещей, а лишь нашим представлением. Значит, одна секунда и миллиард лет разнятся только в том, как мы их воспринимаем. И только смерть абсолютно реальна и безусловна.

Говоря это, Игнатий смотрит на отца выжидающе, словно надеется, что отец найдет серьезные, убедительные возражения. Ведь мудр и проницателен его отец.

Вот тут бы и заговорить полным голосом Циолковскому старшему, убедить сына, что он на ложном пути. Ведь если признать, что тепловая смерть абсолютный закон, тогда триллионы лет существующая Вселенная давным-давно погибла бы. Не вернее ли предположить, что во Вселенной идет никогда не прекращающийся грандиозный процесс: одни солнца остывают, гаснут, а другие в это же время возгораются. Во Вселенной идет вечная игра сил, одна энергия переходит в другую, и потому Вселенная вечно юна и цветуща.(…)

Циолковский не сомневается, что Игнатий незаурядный математик и естественник, гордость Московского университета, настоящий его наследник и преемник. Только как вернуть ему жизнерадостность, как вдохнуть в него оптимизм? Зашли недавно калужские друзья в Москве к Игнатию и услышали его сегодняшнее кредо: «Самое лучшее для человека— смерть!»

И еще услышали запах водки. Водка и пессимизм — это плохая примета (…)

Бессвязно, отрывочно передают молодые люди в студенческих тужурках зловещие подробности:

—Ходил из угла в угол мрачный, взъерошенный и вдруг сказал: «Ничто не может изменить опостылевшую жизнь».

—Ни танцы, ни театр, ни концерты не посещал. Отмахивался с невеселой улыбкой. Твердил: «Все это игра в прятки со смертью».

—Сидел на лавочке на бульваре. Падали мягкие хлопья

снега. Побелела голова, плечи, а он не замечал. Говорил в раздумье: «Снег — забвение всего. Уход в Ничто. Все бело. Вся Вселенная в белом саване. Некоторые народы белый цвет считают траурным.».

— Оставил ли предсмертную записку?

Нет. Впрочем, может быть, записка и была, но ее изъяло университетское начальство. Все-таки самоубийство — тень на университет. Отравился цианистым калием.»1

———————

1 Алтайский К. Циолковский рассказывает… М., 1974. С. 236240.

355