Глава четве ртая религиозный даосизм

Конфуцианский рационализм, действуя преимущественно в сфере социально-семейных отношений, господствовал лишь в общественной жизни, т.. е. в той степени, в какой каждый человек ощущал себя частью большого или малого коллек- тива. За пределами этой полосы, в недрах человеческой пси- хики («души») всегда оставалось немало смутного, мистиче- ского, иррацпопады , индивидуального, что никак не мог- ло вписаться в строгие рамки рационализма и авторита- ризма.

Высокообразованные и рафинированные конфуцианские цзюнь-цзы должны были обращать как можно меньше вни­мания на эти подспудные силы, на всю неконтролируемую сферу чувств, которая считалась проявлением низшего, жи­вотного, асоциального начала, простительного лишь необра­зованным невеждам, некультурным «варварам». Однако на практике многие из конфуцианцев, задыхавшихся в тисках конформизма, искали подчас отдушину для выражения своих подлинных чувств, своей индивидуальности, творческой лич­ности. И именно даосизм с его культом простоты, естествен­ности, отсутствия желаний и обязательств предоставлял наи­больший простор для свободы личности [233, 55]. В этом смысле интересно замечание Линь Тун-цзи, который писал, что каждый китайский интеллигент, в социальном плане кон­фуцианец, в душе, подсознательно, в плане индивидуально­сти, всегда был немного даосом [572, 211; см. также 555,7—8].

Это своеобразное «раздвоение души» даже в среде кон­фуцианцев—-и тем более в массе простого народа с его склонностью к мистике и суевериям — дает ключ к понима­нию того, почему в Китае, причем именно тогда, когда кон­фуцианство одолело легизм и заняло господствующие пози­ции в обществе, стало заметно возрастать влияние новой религии, даосизма.

Конфуцианство не могло и не желало включать в число своих ритуалов и культов многочисленные народные верова-

ния и суеверия, магические и мантические обряды, шаман­ские пляски и колдовские наговоры, которые существовали с глубокой древности и которые вовсе не исчезли после по­явления и внедрения учения Конфуция. Более того, конфу­цианцы нередко высмеивали суеверия и магические обряды. Особенно это характерно для Сюнь-цзы, представителя наи­более реалистического [415, 143] и авторитарного крыла пред-ханьского конфуцианства. Сюнь-цзы писал, например, что, если бить в барабан для того, чтобы излечиться от ревма­тизма, можно истрепать барабан, но никак нельзя вылечить­ся [942, 270; 343, 275—276]. Точно так же ист никаких связей между вызыванием дождя и самим дождем: молись не мо­лись, дождь выпаде г иди не выпадет все равно, независимо от твоего обряда [942, 211]. Сюнь-цзы отрицал даже выдви­нутую Мо-цзы и признанную конфуцианством связь между «велениями Неба», проявлявшимися в виде затмений, комет и т. п., и степенью добродетельности правления и правитель­ства [942, 208—209; 343, 179—181].

Примерно таким же, хотя и более мягким по форме, было отношение к суевериям и со стороны других апостолов кон­фуцианства. Сам Конфуций сознавал, что высокообразован­ному человеку не к лицу верить в колдовские обряды. Счи­тая народные верования и суеверия чем-то вроде примитив­ных пережитков в среде необразованного крестьянства, он, однако, понимал, что не должен вести себя демонстративно и оскорблять чувства верующих. В «.Пуныон» рассказывает­ся о том, что, когда жители его родной деревни устраивали шаманский обряд «изгнания злых духов», Конфуций в парад­ной одежде стоял у крыльца своего дома и спокойно наблю­дал [890, 266; 552, т. I, 97]. Но если совместить эти пережитки с конфуцианскими культами было невозможно, то оставалось одно — предоставить их самим себе, считая как бы суще­ствующими внизу, на низшей ступени религиозно-идеологиче­ской системы страны. В результате в процессе формирования конфуцианства как официальной государственной идеологии Китая основная часть древнейших и наиболее элементарных народных верований и культов осталась вне этого учения. Этим не могли не воспользоваться противники конфуциан­цев, в первую очередь те, идейная доктрина которых могла бы без серьезной ломки быть совмещена с примитивными культами и суевериями старины. Такой доктриной, внутрен­нее мистическое содержание которой не только легко вписа­лось в конгломерат древнейших религиозных верований, но и создало этим верованиям солидный и прочный новый фун­дамент, оказался даосизм.