Книга 49 (150–149 гг.).

Третья Пуническая война начинается на 602 году от основания Рима и завершается за неполных пять лет. Спор между Марком Порцием Катоном и Сципионом Назикою, из которых один слыл разумнейшим мужем в государстве, а другой даже в сенате признавался лучшим из сенаторов: Катон настаивает на войне, на разрушении и конечном уничтожении Карфагена, Назика ему противодействует. Решено объявить карфагенянам войну: за то, что вопреки договору они завели флот, вышли войсками за свои границы, повели войну против Масиниссы, друга римского народа, и не допустили в свой город сына его Гулуссу, сопровождавшего римское посольство. Не успели войска сесть на корабли, как в Рим являются послы из Утики, чтобы предать свой город римлянам со всем добром; сенаторам это посольство было добрым знаком, карфагенянам – недобрым. По указанию Сивиллиных книг в Таренте справлены игры в честь Дита‑отца, учрежденные за сто лет до этого, в Первую Пуническую войну, в 502 г. от основания Рима. Из Карфагена в Рим прибывает посольство из 30 человек, чтобы объявить о сдаче; но Катон настаивает на прежнем решении и требует, чтобы консулы немедленно выступали на войну. Катоново мнение превозмогает. Консулы, переправившись в Африку, требуют выдачи трехсот заложников и всего оружия и военных средств, какие есть в Карфагене, а от имени сената повелевают переселиться всем городом в другое место, не ближе 10 миль от моря. Такое непомерное требование побуждает карфагенян к войне. Консулы Луций Марций и Маний Манилий начинают осаду и приступ. При этом приступе два войсковых трибуна со своими когортами опрометчиво врываются в город через неохраняемую часть стены, едва не перебиты горожанами, но спасены Сципионом Африканским. Он же с немногими всадниками отбил ночное нападение на римский лагерь, а потом, когда карфагеняне вышли из города на бой всеми силами, спас лагерь и стяжал этим себе первому славу. Затем, когда один консул уехал в Рим для проведения выборов, а другой после неудачного приступа отвел войска от Карфагена навстречу Газдрубалу, засевшему со своим отрядом в неудобной для боя теснине, Сципион посоветовал консулу не принимать боя в этом невыгодном месте; но многие, завидуя его рассудительности и доблести, одержали верх в совете, и консул с войском вступил в теснину. Как и предсказывал Сципион, войско было разбито и обращено в бегство, а две когорты попали в окружение, и тогда он сам с небольшими конными отрядами вернулся к ущелью, освободил их и вывел невредимыми. Доблесть его признал даже Катон, всегда более склонный порицать, чем хвалить: он сказал в сенате, что остальные полководцы в Африке воюют как тени, и только Сципион – как живой и сильный человек. А римский народ восхищался им так, что на выборах большинством триб он был избран консулом, хотя не имел еще должного возраста. Народный трибун Луций Скрибоний внес предложение, чтобы лузитаны, сдавшиеся римскому народу, были отведены Сервием Гальбой в Галлию и там отпущены на свободу. Против этого резко выступил Марк Катон, чья речь включена в его «Летопись». За Гальбу заступился Квинт Фульвий Нобилиор, которого Катон тоже не пощадил в сенате; а сам Гальба, видя себя осужденным, вывел с собою двух несовершеннолетних сыновей и сына Сульпиция Галла, которому он был опекуном, и произнес в свою защиту такую жалостную речь, что предложение было отвергнуто. Сохранилось три его речи: две против народного трибуна Либона с его предложением о лузитанах, и одна против Луция Корнелия Цетега, в которой утверждалось, что лузитаны, стоявшие лагерем против него, все перебиты, потому что стало известно: они по своему обычаю принесли в жертву богам коня и человека, а значит, просили мира лишь для вида, сами же замышляли напасть на его войско. Некий Андриск, человек темного происхождения, называвший себя Филиппом и выдававший себя за сына царя Персея, был за это прислан в Рим царем Деметрием Сирийским, но тайно бежал, собрал вокруг себя много народа, принимавшего его выдумку за правду, и с этим войском захватил почти всю Македонию, в иных местах силою, а в иных с согласия местных жителей. Он рассказывал, будто рожден Персеем от наложницы и был отдан на воспитание какому‑то критянину, чтобы в превратностях войны, которую он вел с римлянами, сохранилось хотя бы семя от царского корня; воспитывался он в Адрамиттии до двенадцати лет, не зная своего происхождения и считая воспитателя своим отцом; и лишь когда тот занемог и почувствовал, что близок конец, то раскрыл ему его происхождение и дал ему грамоту с печатью царя Персея, оставленную для мнимой его матери, с тем чтобы передать сыну, когда тот станет взрослым, а до этого времени во что бы то ни стало сохранять дело в глубокой тайне. Теперь, когда он подрос, ему передавалась эта грамота, в которой отец оставлял сыну два зарытых клада. Когда он <...> еще не знавшему истинного своего происхождения, женщина рассказала ему, из какого он рода, и умоляла бежать из этих мест, пока слухи не дошли до царя Эвмена, который был Персею врагом, и тот не подослал бы к нему убийц. Испуганный этим, он бежал в Сирию, надеясь получить помощь от Деметрия, и там впервые решился открыть перед всеми, кто он такой.