Речи о религии

обнаружить перед вами лишь слабый след первоначального единства разделенного. Но и этим я не хочу пока пренебречь. Уловите себя в мгновение, когда вы рисуете образ какого-либо предмета; не найдете ли вы, что с этим связано состояние, когда вы сами как бы возбуждены и определяемы предметом, и что это состояние образует особый момент вашего бытия? Чем определеннее вырисовывается ваш образ, чем более вы, таким образом, становитесь предметом, тем более вы теряете самих себя. Но именно потому, что вы можете проследить в процессе возникновения перевес одного и отступление назад другого — разве не должны были оба быть чем-то единым и тождественным в том первоначальном моменте, который ускользнул от вас? Или вы находите себя погруженным в себя самих, и все, что вы в иное время созерцаете в себе раздельно как многообразие, неразрывно сливается теперь в самобытное содержание вашего бытия. Но разве, наблюдая себя, вы не подметите мимолетного образа предмета, из действия которого на вас, из волшебного прикосновение которого исходит ваше определенное самосознание? Чем более растет и проникает вас ваше возбуждение и ваша подчиненность этому возбуждению, чтобы, несмотря на свою мимолётность, оставить непроходящей след в воспоминании, наложить свою окраску и печать и на все новое, что ближайшим образом встретится вам, и тем соединить два мгновения в длительность времени, — чем более, повторяю, ваше состояние овладевает вами, тем бледнее и незаметнее становится этот образ. Но именно потому, что он бледнеет и исчезает, он был сначала ближе и ярче, был первоначально тождественным с вашим чувством. Но, повторяю, все это только следы, и вы вряд ли их поймете, если не захотите вернуться к первому началу этого сознания. И неужели вы не сможете сделать это? Скажите, что такое есть каждый акт вашей жизни, вне отличия от других, сам по себе, рассматриваемый в самой общей и первоначальной форме? Очевидно, то же самое, что есть и целое, но только в виде акта или момента. Он есть, следовательно, возникновение бытия для себя, и возникновение бытия в целом, то и другое одновременно; стремление вернуться в целое и стремление к самостоятельной жизни — то и другое другое одновременно; это—кольца, из которых составлена вся цепь; ибо вся ваша жизнь есть такое, сущее в целом, бытие для себя. Но в силу чего вы находитесь в целом? В силу ваших восприятий, я полагаю, ибо надо воспринимать, чтобы быть в целом. А в силу чего вы существуете для себя? В силу единства вашего самосознания, которое вы прежде всего имеете в чувстве, в поддающейся сравнению смене в нем «большого» и «меньшего». А каким образом то и другое может возникать лишь одновременно, если оба совместно образуют каждый

 

К оглавлению

==80

Шлейермахер

акт жизни, — это ведь нетрудно увидеть. Вы становитесь сознанием, и целое становится предметом, и это взаимное слияние и единение сознания и предмета, пока еще то и другое не вернулось на свое место, пока предмет еще не оторвался от сознания и не стал объективным представлением, и вы сами не оторвались от сознания и не стали чувством, — это предшествующее состояние и есть то, что я имею в виду, тот момент, который вы каждый раз переживаете, но вместе и не переживаете, ибо явление вашей жизни есть лишь результат его постоянного прекращения и возвращения. Именно потому он почти не находится во времени, так он спешит пройти; и он едва может быть описан, так мало он собственно дан нам. Но я хотел бы, чтобы вы могли задержать его и свести к нему все виды вашей деятельности, от низшего до высшего, ибо все они равны в нем. Если бы я смел уподобить его, так как я не могу его описать, то я сказал бы, что он бегл и прозрачен, как запах, который роса навевает на цветы и плоды, что он стыдлив и нежен, как девственный поцелуй, свят и плодотворен, как брачное объятие. И можно сказать, что он не только подобен всему этому, но и действительно есть все это. Он есть первая встреча всеобщей жизни с частной, он не заполняет времени и не образует ничего осязательного; он есть непосредственное, лежащее за пределами всякого заблуждения и непонимания, священное сочетание вселенной с воспротивившимся разумом в творческом, зиждительном объятии. Тогда вы непосредственно лежите на груди бесконечного мира, в это мгновение вы — его душа, ибо вы чувствуете, хотя лишь через одну из его частей, все его силы и всю его бесконечную жизнь, как ваши собственные; он в это мгновение есть ваше тело, ибо вы проникаете в его мускулы и члены, как в свои собственные, и ваше чувство и чаяние приводит в движение его глубочайшие нервы. Таково первое зачатие всякого живого и первичного момента в вашей жизни, к какой бы области он ни принадлежал, и из него вырастает, следовательно, и всякое религиозное возбуждение. Но, повторяю, оно не длится даже мгновение; взаимопроникновение бытия в этом непосредственном союзе прекращается, как только наступает сознание, и тоща перед вами либо выступает все живее и яснее представление, подобно образу ускользающей возлюбленной перед очами юноши, либо же изнутри прорывается чувство и, расширяясь, заполняет все ваше существо, подобно тому, как краска стыда и любви покрывает лицо девушки. И когда ваше сознание определилось, как одно из двух, как представление или чувство, тогда — если вы не подпали всецело этому разделению и не потеряли в единичном истинное сознание своей жизни — у вас остается лишь знание первоначального единства обеих раздельных частей, их

 

==81

Речи о религии

одинаковое происхождение из основы вашего бытия. В этом смысле, следовательно, истинно то, чему учил вас древний мудрец, — что всякое знание есть воспоминание, — воспоминание о том, что лежит вне времени, но именно потому может по праву быть поставлено во главе всего временного.

Каково, с одной стороны, отношение между представлением и чувством, таково же, с другой стороны, отношение между знанием, объемлющем то и другое, и действованием. Ибо это суть противоположности, через постоянную игру и чередующееся возбуждение которых ваша жизнь распространяется во времени и приобретает свою форму. Ведь всегда, с самого начала, ваше стремление к единению с миром через предмет есть одно из двух: либо преобладание силы вещей над вами, причем вещи хотят вовлечь вас в сферу своего бытия, вступая в вас самих; развивается ли из этого в вас представление или чувство, всегда это есть знание; либо же преобладание силы с вашей стороны, причем вы стремитесь запечатлеть на них свое бытие и внести в них свое творчество. Ведь именно это вы называете действованием в узком смысле, влиянием на внешнюю среду. Но лишь в качестве существ, возбужденных и определенных чем-либо, вы можете сообщать свое бытие вещам; так отдавайте же назад, закрепляйте и влагайте в мир то, что было создано и определено в вас этим первичным актом слитного бытия; и лишь таковым же может быть и то, что мир вносит в вас. Поэтому одно должно возбуждать другое попеременно, и лишь в смене знания и действования может осуществляться ваша жизнь. Ибо спокойное бытие, в котором одно не возбуждало бы другого, а то и другое, связуясь, взаимно устраняло бы себя, — такое бытие было бы не вашей жизнью, а тем, из чего она развивается и во что она снова растворяется.

Итак, здесь перед вами те три начала, вокруг которых доселе вращалась моя речь — познание, чувство и действование, — и вы можете понять, что я разумею, когда говорю, что они не тождественны и все же неразрывны. Соедините все однородное и рассмотрите его само по себе — и вы найдете, что все те моменты, в которых вы осуществляете свою власть над вещами и запечатлеваете себя в последних, образуют то, что вы зовете вашей практической или в узком смысле нравственной жизнью. И, с другой стороны, те созерцательные моменты, в которых вещи воспроизводят свое бытие в вас, в качестве представлений, вы называете, независимо от их размера и значения, вашей научной жизнью. Может ли один из этих рядов сам по себе и без другого составить человеческую жизнь? Разве это не было бы смертью, и разве деятельность не должна была бы пожрать самое себя, если бы ее не возбуждала и

 

==82

Шлейермахер

не возобновляла иная сторона жизни? Но разве, в силу этого, одно тождественно с другим, и разве вы не должны все же различать их, если хотите понять свою жизнь и внятно говорить о ней? И каково отношение между этими двумя началами, таково же должно быть отношение третьего к ним обоим. И как вы назовете это третье начало, сторону чувства? Какая жизнь должна им составляться, в добавление к первым двум сторонам жизни? Я полагаю, что это есть религиозная жизнь, и вы несомненно не скажете иного, если захотите точнее поразмыслить о ней.

Итак, главное слово моей речи сказано; ибо такова самобытная область, которую я хочу отвести религии, и притом всецело ей одной; и эту область и вы принуждены будете ограничить и представить ей, — разве только вы предпочтете старую хаотичность ясному различению, или же приведете какие-нибудь совершенно новые, неведомые и непонятные мне соображения. Ваше чувство, поскольку оно описанным образом выражает ваше собственное бытие и жизнь, равно как общее бытие и жизнь вселенной—поскольку вам даны отдельные его моменты, как действие в вас Бога через посредство действия на вас мира, — вот ваша религиозность; и что в отдельности представляется принадлежащим к этому" ряду, — это не ваши познания или предметы вашего познания, а также и не ваши дела и поступки или различные области вашего действования, а только ваши чувства, равно как связанные с ними или обусловливающие их воздействия на вас всего живого и подвижного вокруг вас. Таковы исключительно элементы религии, но вместе с тем все они и принадлежат сюда; нет чувства, которое не было бы религиозным,⁴ — или же оно свидетельствует о болезненном, поврежденном состоянии жизни, которое должно тогда обнаружиться и в других областях. Отсюда само собой следует, что, напротив, понятия и принципы, все без исключения, сами по себе чужды религии, — что теперь уже вторично уясняется нам. Ибо если они должны иметь значение, то они принадлежат к познанию, а что принадлежит к последнему, то уже лежит в иной, не религиозной области жизни.

Отныне, так как мы уже имеем некоторую почву под ногами, нам легче исследовать, откуда могло возникнуть смешение, и нет ли какого-либо основания для всюду встречающейся связи понятий и принципов с религией, и как в этом же отношении обстоит дело с действованием. Без этого исследования было бы даже странно продолжать речь, ибо вы ведь обращаете в понятия то, что я говорю, ищете у меня известных принципов, и таким образом недоразумение пускало бы корни все глубже. Не знаю, согласитесь ли вы со мной, если я представлю следующее объяснение. Если вы еще помните

 

==83

Речи о религии

различные функции жизни, которые я наметил, то что препятствует тому, чтобы одна из них не стала в свою очередь предметом, которым занимаются или на котором упражняются другие? Не вытекает ли, напротив, из их внутреннего единства и равенства, что они стремятся таким путем переходить одна в другую? Мне, по крайней мере, дело представляется именно так. Таким путем, следовательно, вы, как чувствующие, можете стать объектом для самих себя, и созерцать свое чувство. И, с другой стороны, вы, как чувствующие, можете стать для себя объектом также в том смысле, что вы будете преобразующе воздействовать на ваше чувство и все более запечатлевать на нем ваше внутреннее бытие. Если вы теперь захотите назвать продукт указанного созерцания—общее описание чувства в его существе — принципом, и описание всех отдельных, выступающих в нем черт — понятием, и притом религиозным принципом и религиозным понятием, — то, вы, конечно, можете это сделать и будете правы в этом. Не забывайте только, что это собственно есть научное исследование религии, знание о ней, а не она сама, и что это знание, в качестве описания чувства, никогда не может стоять на одном уровне с самим описанным чувством. Напротив, последнее с полным здоровьем и силой может быть присуще человеку, не будучи подвергнуто особому рассмотрению, — примером чего являются почти все женщины; и вы не можете тогда сказать, что здесь нет благочестия и религии, а должны сказать, что отсутствует лишь знание о нем. Не забывайте также, что это рассмотрение уже предполагает указанную первичную деятельность и всецело покоится на ней, и что такие понятия и принципы суть не что иное, как пустое, извне сообщеное знание, если они не суть именно размышления о собственном чувстве человека. Итак, запомните, что как бы совершенно ни разумел человек эти принципы и понятия, как бы ясно он, по-видимому, ни сознавал их, в нем нет религии, если он не знает и не может показать, что они возникли в нем из проявлений его собственного чувства и суть его первоначальное личное достояние; не давайте уговорить себя, будто такой человек религиозен, и не признавайте его религиозным, ибо это не так; его душа ничего не зачала в области религии, и его понятия суть лишь подкинутые дети, создания других душ, усыновленные им в тайном сознании собственного бессилия. Нечестивыми и далекими от всякой божественной жизни я называю всегда тех, кто на этот лад гордо выступают и кичатся своей религией. Один имеет понятия о порядке мира и формулы, которые должны выражать его, другой имеет предписания, с помощью которых он сам держит себя в порядке, и внутренний опыт, которым он обосновывает эти предписания. Первый сплетает

 

==84