VI. Сознание своего места в традиционной иерархии народов.

VI.1. Хотя в нашем распоряжении практически нет аутентичных источников, но поздние исторические произведения содержат информацию о собственном видении булгар своего места в тюркской иерархии народов. Это легенды о родстве булгар и буртас, как персонифицированных сыновей мифологического воина-великана Алпа (или Гомари) (Вахидов 1926: 83; Шпилевский 1877: 23,24). Здесь же среди предков булгар указан Турк (Вахидов 1926: 82). Характерно, что уже в этих генеалогиях тюркские названия являются лишь вкраплениями в кораническую традицию, где прародителями названы Адам, Ной и Йафет (Шпилевский 1877: 23, 24; Мэржэни 1989: 124-132; Вахидов 1926: 62).

Эти сообщения, видимо, отражают процесс трансформации "тюркской" генеалогии и замену ее на "исламскую", что является показателем стремления булгар осознать себя как исламский (или вернее "исторический", в восточной традиции) народ, с соответствующим набором преданий и установлений. Трактовать их наличие в генеалогии булгар можно скорее как большее влияние исламской традиции, чем обычно подчеркивается, ибо термин "тюрк" вполне укладывается именно в арабо-персидскую географическую номенклатуру народов, чем в собственно общетюркское самосознание.

Подобное осмысление истории народа означает понимание принятия ислама как "рубежного" события, оказавшего влияние на все стороны его жизни. Дело даже не столько в признании единственными лишь исламских предков, а в представлении о том, что с тех пор все народы, вошедшие в государство булгар, потеряли свою этническую специфику. Они как бы "переплавились", получив себе в правители булгарских царей, приняв ислам и участвуя в борьбе за отчизну, в новую "булгарскую" общность. Весьма вероятно при этом, что на уровне обыденного сознания термины "булгар" и "мусульманин" выступали в качестве синонимов, причем как у самих булгар, так и у их соседей. Отсутствие других генеалогических версий, возможно, также свидетельствует о ее общепринятости (во всяком случае в официальном историописании) и укорененности в сознании народа в "узловых" моментах (принятие ислама, единая традиция, династия и т.д.).

Кроме письменных источников в нашем распоряжении есть чрезвычайно важные археологические материалы, которые позволяют судить о распространенности ислама и его ритуалов у булгар. Достаточно отметить два факта. Для булгарских памятниках X-XIII вв. характерно практически полное отсутствие костей свиньи. Например, среди остеологических материалов из Билярского городища за время раскопок 1967-1971 гг. (всего обнаружено 9606 костей) их вообще не выявлено, нет костей свиньи и на других памятниках (Петренко 1976: 228-239; Петренко 1984: 66-69;). Редкие исключения только подтверждают общее правило. Так, при раскопках Билярского городища (1974-1977 гг.) обнаружены отдельные кости свиньи (Петренко 1979: 136), которые концентрируются близ усадьбы русского ремесленника. Высокая статистически представительная выборка материалов и ее поразительная стерильность в отношении костей свиньи, как среди материалов городских, так и сельских поселений, учитывая факт широкого распространения свиноводства в более ранний исторический период и в соседних с Булгарией регионах (Петренко 1984: 66-69), позволяет сделать вывод о повсеместном и строгом следовании булгарами предписаний и запретов ислама.

Еще более выразительно о распространении и характере ислама позволяют судить могильники волжских булгар, погребения которых совершены по мусульманскому погребальному обряду. Булгарские могильники, как археологический источник, были скрупулезно и всесторонне проанализированы Е.А.Халиковой (Халикова 1986), что позволяет опираться на ее выводы по этой проблеме. Ее исследования позволили сделать вывод о начале распространения ислама в Булгарии в конце IX - начале X вв., о полной и окончательной победе мусульманской погребальной обрядности в среде горожан в первой половине X в., а в отдельных регионах во второй половине XI в. (Халикова 1986: 137-152). При этом особо подчеркивала, что с рубежа X-XI вв. языческие могильники на территории Булгарии уже не известны (Халикова 1986: 150). В настоящее время известно примерно 59 могильников по всей территории Булгарии (Предволжье, Предкамье, Западное и Центральное Закамье и бассейн р. Малый Черемшан), на которых вскрыто более 970 погребений, совершенных по мусульманскому обряду и при этом не обнаружено ни одного не только могильника, но даже и единственного языческого погребения. Все эти факты весьма ярко и недвусмысленно свидетельствуют о повсеместном распространении ислама и глубине его проникновения в народную культуру.

Важность этих материалов в том, что они позволяют оценить реальность, выраженных в исторической традиции представлений. По сути дела полное господство ислама и исчезновение разнообразных языческих культов, распространенных в предшествующий период (см.: Казаков 1992), а также строгое следование мусульманским запретам (отсутствие костей свиньи и т.д.) свидетельствует о растворении различных этнокультурных и племенных групп в мусульманской среде, формировании единого булгарского этноса.

Таким образом, анализ различных аспектов этнополитического самосознания волжских булгар Х-ХIII вв., сохранившихся в исторической традиции (историографической и фольклорной) показывает их связь с реалиями существования народа, а также уровне его политических притязаний. Рассмотрение их позволило сделать вывод о явных интеграционных тенденциях, причем на новой основе - исламского государства. Подтверждение этому можно найти в практически полном игнорировании в сохранившейся традиции языческих и племенных элементов, а фигурирующие в них реминисценции (эпонимы, элементы архетипичных представлений и т.д.) не более, чем вкрапления в структуру исламских представлений. Одновременно на первый план в них вышли такие компоненты новой политической системы, как осознание своей связи с правящей династией, которая распространяется на все население, связи с территорией страны – понимаемой как отечества для всего населения, единство которого осознавалось не просто как кровное (от единого предка, причем на первый план в этих традиционных архаичных образах выходит коранический, а не общетюркский пантеон), а как духовное. Оно явно понималось как общность, возникшая в прошлом благодаря "перерождению" народа после принятия ислама и становления государства (обретение независимости в борьбе, появлении новой династии и т.д.) и осознания своего места в исламском мире. Это означает, что этнополитическое единство осознавалось не в категориях родо-племенных, а наоборот резко противостояло им, делая упор на социальную общность. Носителями ее были, несомненно, наиболее социально и политически активные члены нового общества: феодальная знать, дружинники, горожане. Именно появление и становление этих слоев общества символизировало интеграционные процессы в политике, хозяйстве и культуре в эпоху развития феодального государства, роста городов, складывания литературного (общепонятного) языка. Самодетерминация новых слоев общества, выражавших эти прогрессивные тенденции нашла концептуальное отражение в трудах, обслуживающих их культуру философов и историков, основные концепции которых в свою очередь, оказывали определяющее влияние на формы и характер ментальности широких на родных масс.

Известная трудность понимания механизмов этих процессов состоит в синкретизме этнополитического самосознания раннесредневековых народов (Куббель 1988: 23,67). Общность осознавалась народом не отдельно как этническая и как политическая, а как единство того и другого. Процесс разделения этих видов сознания растянулся практически на все средневековье и поэтому для волжских булгар домонгольского периода нет оснований разделять его.

Однако, можно ли распространять аспекты, выявленного нами само сознания на все население Булгарии? Отвечая на .этот вопрос положительно, хотелось бы выделить некоторые важные моменты. Хотя этнополитические воззрения "безмолвствующего большинства" народа известны довольно плохо, судя по генеалогиям ХII-XIX вв., они не выходили за пределы представлений о единстве своего рода (совокупности семей, населения определенной местности и т.д.) и в них уже заметно влияние официальной исторической традиции (осознание себя как выходцев из булгарских городов, связь с правящей династией – введение в шеджере именно булгарских правителей и т.д.). Кроме того, следует учесть, что для оценки средневековым человеком своего индивидуального духовного и практического опыта важно было обращение к традиции, то есть детерминация своего опыта в категориях коллективного сознания, освященном в социальном ритуале, в образцах поведения и литературной традиции (Гуревич 1981: 207). Точно также для проверки собственного понимания своего места в социуме (государстве) отдельный род или семья обращалась к официальной исторической традиции, освященной религией. Понятно, что это не все где происходило путем приобщения к историографическим текстам, видимо, гораздо чаще это были более адаптированные для восприятия народом формы (легенды, сказания, притчи и т.д.), но при этом они определенно следовали единой концептуальной схеме.

Разумеется, самосознание народа и социальных верхов общества нельзя считать полностью идентичным. Народ, несомненно, считал себя в определенных пределах достаточно политически субъектным (представления о своей роли в принятии и сохранении религии, участие в войнах и т.д.). Однако, говоря о менталитете населения Волжской Булгарии, в том числе и этнополитических его аспектах, следует помнить, что оно было многоступенчатым и парадигмальным. Структурирование его шло по восходящей линии от частных представлений к наиболее общим. При этом уровень понимания своего единства во многом зависел от социального статуса его носителей: общеполитическое общегосударственное мышление было более характерно для социальных верхов, тогда как местное, общинное – для низов общества. Иными словами, народное сознание играло активную роль в определении местного социума, для которого органичны были идеи родства, связей и отличий от соседних общин ("общинный микрокосм"), тогда как в сфере знати, религиозных деятелей, купечества основное влияние имели официальные (профессиональные) общегосударственные концепции. Оба этих уровня имели парадигмальный характер, но если первый, включая все разнообразие местных культов, общинных укладов и представлений (осознанных и подсознательных) способствовал осознанию человеком своего места в пределах "общинного микрокосма", то второй, состоящий из важнейших историографических и философских теорий, служил не только для самодетерминации общин внутри страны, но и государства в мире. Именно этот лейтмотив этнополитического единства булгар, составляя основу идейного арсенала интеграционных тенденций в обществе, пронизывал все компоненты общебулгарского мировоззрения. Все это позволяет с уверенностью говорить, что выявленные в результате анализа аспекты этнополитических автостереотипов (связь с династией, представление о едином прошлом и своей миссии и исламском мире и т.д.) в той или иной мере были распространены в среде населения средневековой Булгарии, особенно ее наиболее социально активной части.

Подводя итог, можно сделать вывод, что рассмотренные выше аспекты сознания, несомненно, достаточно точно характеризуют данную общность через призму ее собственных взглядов. Можно считать доказанным, что часть населения Среднего Поволжья X-ХIII вв., осознавшая себя связанной определенными обязательствами с правящей династией и подвластная ей, исповедующая ислам и следующая своей особой миссией в мусульманском мире, жившее в пределах одного государства и считавшее его землю для себя отчизной, - именно это средневековое население Волго-Уральского региона, определенно, называло себя "булгарами". Эти черты, характеризующие общебулгарское сознание, и были зафиксированы в официальной историографической традиции. Особо следует подчеркнуть, что и другие объективные элементы общности, выявленные археологически и исторически, такие как общность языка, бытовой культуры, погребальной обрядности, хозяйственной деятельности (разумеется, при определенном местном культурном и этническом разнообразии, которое в частности отмечено на материалах бытовой лепной посуды и женских украшений), скорее всего не сознавались или же не считались дифференцирующими. По имеющимся данным, ведущим в этом вопросе само население Булгарии в домонгольский период считало единство династии, территории, религии и, рассматриваемого через ее призму, прошлого. Таким образом, данная модель, определения этнополитического самосознания населения Булгарии, позволила выявить не только характерные аспекты, но и параметры, по которым чело век самоопределялся как "булгар".

Данный вывод, достаточно недвусмысленно противоречит тем гипотезам о структуре булгарского самосознания, которые были построены по квазиматериалистическим схемам хозяйственно-культурной общности, но одновременно заставляет обратить пристальное внимание на такой мощный интегрирующий фактор как государство и его институты. Будучи создано, оно в процессе развития создает как бы новую реальность, новую общность людей, где ведущими уже становятся не этноязыковые и хозяйственные, а социально-политические и религиозные категории родства, переработанные общественным сознанием в виде исторических и актуальных стереотипов. И если группа племен становится определенным социумом, пройдя через горнило объективных изменений, то и этноним не может быть "навязан" этносу, так как он становится самоназванием лишь пройдя переосмысление в коллективном сознании народа и приобретя набор определенных этнополитических стереотипов, закрепляемых за ним. В свою очередь, изменение самоназвания свидетельствует не о "чуждом влиянии", а, определенно, о переменах в обществе, вызвавших смену этнополитических стереотипов. Механизм этих изменений, в частности в эпоху Улуса Джучи (Золотой Орды) (Измайлов 1993) требует, однако, специального изучения.

_________________________________________________________

Ахмаров Г. 1910. Отчет о поездке с археологической целью летом 1909 г. в Свияжский и Тетюшский уезды Казанской губернии // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете Т. XXVI. Вып.6. Ахметзянов М.И. 1991. Татарские шеджере. Казань. Бартольд В.В. 1973. Сочинения. т. VIII. М. Бромлей Ю.В. 1983. Очерки теории этноса. М. Вахидов С.Г. 1926. Татарские легенды о прошлом Камско-Волжского края // Вестник научного общества татароведения 4. Галяутдинов И.Г. 1990. "Тарих нама-и Булгар" Таджетдина Ялчыгулова. Уфа. Ганиева Р.К. 1991. Восточный Ренессанс и поэт Кул Гали. Казань. ал-Гарнати... 1971. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.). М. Гуревич А.Я. 1981.Проблемы средневековой народной культуры. М.  1990. Средневековый мир: культура безмолствующего большинства. М. Давлетшин Г.М. 1990. Волжская Булгария: духовная культура. Казань. 1991. Биляр - Булгар в устном народном творчестве // Биляр – столица домонгольской Булгарии. Казань. Дробижева Л.М. 1985. Национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография 5. Закиев М.З. 1986. Волжские татары по-марийски – суас, по-удмуртски – бигер // Закиев М.З. Проблемы языка и происхождения волжских татар. Казань. Заходер Б.Н. 1967. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. т. II. М. Измайлов И.Л. 1993. Некоторые аспекты становления и развития этнополитического самосознания населения Золотой Орды в XIII - XV вв. // Из истории Золотой Орды. Казань. 1997. Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарии X - начала XIII вв. Магадан. Казаков Е.П. 1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М. Каримуллин А.Г. 1988. Татары: этнос этноним. Казань, КИ... 1954. Казанская история. М., Л. Ковалевский А.П. 1956. Книга Ахмеда Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков. Козлов В.И. 1974. Проблемы этнического самосознания и ее место в теории этноса // Советская этнография 2. 1999. Этнос. Нация. Национализм. Сущность и проблематика. М. Крюков М.В. 1976. Эволюция этнического самосознания и проблема этногенеза // Расы и народы 6. Куббель Л.Е. 1988. Очерки потестарно-политической этнографии. М. Мэржэни Ш.Б. 1989. Мостэфадел – ахбар фи эхвали Казан вэ Болгар. Казан. Марджани Ш.Б. 1884. Очерк истории Болгарского и Казанского царств // Труды IV Археологического съезда. Казань. Матузова В.И. 1979. Английские средневековые источники. М. Петренко А.Г. 1976. Изучение костных остатков животных из раскопок Билярского городища в 1967-1971 гг. // Исследования Великого города. Отв. ред. А.Х. Халиков. М. 1979. Билярские остеологические материалы из раскопок 1974-1977 гг. // Новое в археологии Поволжья. Отв. ред. А.Х.Халиков. Казань. 1984. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья. М. Петрухин В.Я., Раевский Д.С. 1998. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М. Пиотровский М.Б. 1991. Коранические сказания. М. Полубояринова М.Д. 1993. Русь и Волжская Болгария в X - XV вв. М. ПСРЛ... Полное собрание русских летописей т. I. М., 1998. ПСРЛ... Полное собрание русских летописей т. XV. М. 1965. Путешествия... 1957. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М. Развитие этнического самосознания... 1982. Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М. Рогов А.И. 1981. О понятии "Русь" и "Русская земля" (по памятникам письменности XI - начала XII в.) // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М. Рогов А.И., Флоря Б.Н. 1991. Образование государства и формирование общественно-политической идеологии в славянских странах // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI -XII вв.). М. Ронин В.К. 1989. Франки, вестготы, лангобарды в VI-VIII вв.: политические аспекты самосознания // Одиссей. Человек в истории. 1989. М. Смирнов А.П. 1946. К вопросу о происхождении татар Поволжья // Советская этнография 3. 1951. Волжские булгары // Труды ГИМ. Вып. XIX. Татар халык ижаты... 1987. Татар халык ижаты: Риваятрълэр hэм легендалар. Казань. Татар халык табышмаклары... 1970. Татар халык табышмаклары. Казань. изенгаузен В.Г. 1894. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. т. I, СПб. Усманов М.А. 1972. Татарские исторические источники XVII-XVIII вв. Казань. Халиков А.Х. 1978. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. Казань. 1989. Татарский народ и его предки. Казань. Хакимзянов Ф.С. 1978. Язык эпитафий волжских булгар. М. Халикова Е.А.1986. Мусульманские некрополи Волжской Булгарии X - начала XIII в. Казань. Хузин Ф.Ш. 1995. Булгары на Волге и Каме до монгольского завоевания (вторая половина VIII - XIII вв.) // Материалы по истории татарского народа. Отв. ред. С.Х. Алишев. Казань. Шнирельман В.А. 1984. Этноархеология - 70-е годы // Советская этнография 2. 1993. Археологическая культура и социальная реальность (Проблема интерпретации керамических ареалов). Препринт. Екатеринбург. 1996. Борьба за аланское наследие (Этнополитическая подоплека современных этногенетических мифов) // Восток 5. Шпилевский С.М. 1877. Древние города и другие булгарско-татарские памятники Казанской губернии. Казань. Шушарин В.П. 1997. Ранний этап этнической истории венгров. Проблемы этнического самосознания. М. Юсупов Г.В. 1960. Введение в булгаро - татарскую эпиграфику. М.,Л. Юсупов М.Х. 1981. Шигабутдин Марджани как историк. Казань. 1997. Волжская Булгария в домонгольское время. (X - начало XIII веков). Казань. Shnirelman V.A. 1996. Who gets the Past? Competition for Ancestors among Non-Russian intellectuals in Russia. Washington D.C.

Интересное про УФУ http://state3.on.ufanet.ru/