189 Гарф. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 84089.

190 Гарф. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 79484.

64

просто матерился на Хрущева и Булганина. Он называл ком­мунистов «советскими буржуями», говорил, что они получают громадные деньги, имеют большие квартиры, дачи и о людях им думать не приходится¹⁹¹. Слесарь московского завода Ч. а июне 1957 г. на Казанском вокзале Москвы говорил, что в СССР «происходит реставрация капитализма и рабочий класс имеет плохое материальное обеспечение, что Хрущев и Булга-нин опошлили идеи Ленина и предали Россию»¹⁹². Рабочий Ф., ранее дважды судимый, в апреле 1958 г. в клубе г. Белогорска во время лекции о международном положении назвал выступ­ление лектора болтовней и сказал, что Хрущев устраивает при­емы, «где пропивают рабочую копейку». На следующий день Ф. был вызван секретарем парторганизации, но повторил то же самое и добавил, что Хрущев и Булганин причастны к сталин­ским репрессиям. Летом 1958 г. он ругал Хрущева и называл его речи болтовней, «развели братьев китайцев да корейцев, прежде чем им помогать, надо создать в Советском Союзе нормальную жизнь»¹⁹³.

Вместе с мифом «Америка» или без него, но использова­ние ценностей, утопий и ритуальных клятв самого режима для его же критики и обличения представляло собой гораздо бо­лее сложную идеологическую конструкцию, чем обычные ла­ментации об «отнятии всей жизни»¹⁹⁴ или возмущенная «антисоветская» матерщина. Отличие же маргиналов от «идей­ных антисоветчиков» заключалось в том, что у первых значи­тельно сильнее и «почвеннее» звучал советский парафраз ста­рого российского мифа о «добром царе» и его «злых слугах». Милиционеры, применившие силу против того или иного ху­лигана, могли восприниматься как «неправедные государевы слуги», поправшие мудрую волю высшего начальства, непо­грешимых вождей. Но в этом качестве (своего рода прогресс, может быть, даже принципиальное культурное изменение по сравнению с крестьянской традицией XIX века) выступали обычно вожди вчерашние — умерший Сталин, расстрелянный Берия, изгнанный с поста председателя Совета Министров СССР Булганин, члены «антипартийной группы» Молотов и Маленков, исключенные Хрущевым из высшего партийного руководства.

¹⁹¹ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 81832

¹⁹² ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 81823.

¹⁹³ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 86941.

¹⁹⁴ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 90718а.

122

Вождь, который потерял свой пост, приобретал все мыслимые и немыслимые черты идеала. Он был как бы товарищем по не­счастью и хорош был именно потому, что уже не имел власти. Так, вернувшийся из заключения по амнистии П. пришел на прежнее место работы, устроил в кабинете начальника дебош, подрался с милиционерами, называя их фашистами, гадами, пре­дателями, а заодно обвинил их в том, что они «отравили Ста­лина»¹⁹⁵.

Один из заключенных писал матери (с жуткими грамматиче­скими ошибками): «Спрашивается, за что сняли из ЦК партии Молотова, Маленкова, Кагановича, а то, что Маленков стал со­здавать рабочим и крестьянам условия, чтоб народ расцветал. А Хрущеву не понравилось, нашел нужным обвинить старых на­ших революционеров, которые строили социализм, и дни ока­зались враги народа...».

Носители подобного типа сознания были способны (именно' в силу своеобразия своего манихейского, «черно-белого» воспри­ятия реальности) к стойкому сопротивлению. Из них иногда по­лучались сознательные враги режима. Тот же автор письма, которого судили как раз не за уголовщину, а за «политику», в судебном заседании сказал: «Мне незачем защищаться. Против вас я буду защищаться тогда, когда у меня будет оружие. Я пи­сал такие письма и буду писать. Нас таких много. И нам надо объединиться для общей борьбы...»¹⁹⁶

Как видим, распространенная мифологема о «давших народу жить Маленкове и Молотове» питала не только уголовную оп­позиционность власти. В ней было заключено фундаментальное недоверие к власти как возможному источнику «блага». Поэто­му все, кто пытается «дать народу жить», не могут оставаться у кормила правления. Зло, заключенное во власти, немедленно расправится с ними.

Исчезновение «вождя» с политической арены превращало его в символ протеста. Чем хуже представляла поверженного куми­ра официальная пропаганда, тем большей «святостью» могли на­делять его маргиналы. Дважды судимый рабочий И., школьник 10 класса Ч. и безработный А., постоянно слушавшие передачи «Голоса Америки» и Би-би-си, не только осуждали подавление революции в Венгрии и рассказывали антисоветские анекдоты, т. е. занимались вроде бы осмысленной антисоветской пропаган­дой, но и хулигански выкрикивали на улицах «Бей коммуни-

ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 43427. ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 83645.

65

стов», уверяя, что если бы «агент империализма» Берия совер­шил переворот, то жилось бы лучше¹⁹⁷. Так что даже кровавый Берия, уничтоженный и, казалось бы, полностью дискредитиро­ванный своими противниками, в мифологическом сознании мог получить лавры положительного героя. -

В пантеоне униженных и оскорбленных вождей можно было встретить даже Троцкого. К., прежде судимый за хулиганство, который как раз «восхвалял врага народа Троцкого»¹⁹⁸, родился в 1919 году и, следовательно, никаких личных воспоминаний о революционных заслугах одного из главных руководителей боль­шевиков в первые годы Советской власти иметь не мог. Значит, он исходил из того, что если советская пропаганда Троцкого ругает, то он точно был «за народ». Здравствующие «вожди», напротив, были плохи по определению¹⁹⁹.

Интересно, что похвалы в адрес бывших коммунистических лидеров иногда замечательным образом сочетались с изображе­ниями все той же свастики и другой вполне антикоммунисти­ческой символикой²⁰⁰. Это лишний раз доказывает: повержен­ные вожди для определенного типа сознания были не альтер­нативой «хорошего коммунизма» «плохому коммунизму», а убедительным подтверждением того, что «хороший человек» среди «начальства» долго не удержится. Этим психология мар­гиналов существенно отличалась от психологии многих «идей­ных антисоветчиков» 1950-х гг., уверенных в осуществимости «хорошего коммунизма».

Поверженный «вождь» мог выступать и в роли «исчадия ада» (результат сохранявшейся «приоткрытости» личности для офици­альной пропаганды и готовности следовать ее мифам, а не тво­рить свои). Тогда, соединяя обидчиков (милиционеров, тюрем­ных надзирателей и т. д.) с абсолютным воплощением зла, че­ловек как бы отказывал своим врагам в праве представлять власть и пользоваться ее защитой. Агрессия же приобретала не­кую «моральную» мотивировку. Например, заключенный С. (30 лет, две судимости), наряду с выкриками в камере штраф­ного изолятора «Бейте краснопогонщиков! Долой советскую власть. Приходи, Эйзенхауэр. Дайте сюда Трумэна!», называл ра­ботников тюрьмы «бериевцами»²⁰¹. Т., находясь в заключении и считая себя несправедливо осужденным, называл коммунистов

¹⁹⁷ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 79317.

¹⁹⁸ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 84969.

¹⁹⁹ ГАРФ: Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 89379.

²⁰⁰ См.: ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 86402.

²⁰¹ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 78897.

124

кровопийцами и «булганинцами», добавляя, что когда к власти придет Маленков, он (Т.) повесит председателя Президиума Вер­ховного Совета СССР²⁰².

Сознание маргиналов, особенно пьяных маргиналов, могло интерпретировать реальность как миф и соединять несоедини­мое. Когда тридцатишестилетний К. (прежде судимый, нигде не работал), напившись пьяным, хулиганил, дрался, обещал избить председателя поселкового совета, он не только попутно ругал со­ветское руководство, а заодно евреев, украинцев и грузин, но и «восхвалял врага народа Берию» (очевидно, за знаменитую ам­нистию), который, подчиняясь законам мифа, как бы уже и не был грузином²⁰³.

Иногда в пьяных выкриках «вынужденных уголовников», на­пример, П. (шесть судимостей за прогулы и самовольное остав­ление производства во времена Сталина) устанавливалась «пра­вильная» связь между вождями и их национальностью. Обижен­ный отказом солдата-грузина выпить с ним в буфете на вокзале в Красноярске П., чтобы усилить оскорбления, принялся ругать не просто грузин, но еще и Сталина — главного своего обидчи­ка, тоже грузина, дурные свойства которого он как бы припи­сывал своему «оскорбителю», присовокупляя к нынешней оби­де еще и все прошлые²⁰⁴.

Тема враждебных «других» — коммунистов, «начальников», представителей других национальностей и т. д., которые не дают жить «нам», которые ответственны за все зло этого мира, иног­да отдавала отвратительным запахом кондового антисемитизма. Встречались среди уголовников и маргиналов (и не только сре­ди них) совершенно патологические антисемиты, строившие свою «картину мира» на образе «зловредных евреев», а програм­му спасения видевшие в печально известном кличе дореволюци­онных погромщиков: «Бей жидов! Спасай Россию!». Именно эту фразу постоянно- выкрикивал в пьяном виде опустившийся экс­педитор 3., участник войны, награжденный орденом, исключен­ный из ВКП(б) и судимый в 1945 году²⁰⁵. Такое «объяснение» он нашёл своей личной жизненной драме.

«Хулиганская антисоветчина» (повышенно эмоциональная и спонтанно агрессивная) наиболее близка к интересующим нас «антисоветским выкрикам» во время массовых беспорядков. Люди, способные на более сложные, неспонтанные, не имевшие

²⁰² ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 73678.

²⁰³ ГАРФ Ф Р-8131. Оп. 31. Д. 42269; Ф. Р-9474. Оп. 39. Д. 641.

204 _{ГАрф ф} р_8Ш. Оп. 31. Д. 43126; Ф. Р-9474. Оп. 39. Д. 24.

²⁰⁵ ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 79312.

66

антисоциального характера «цивилизованные» формы протеста — от написания анонимных трактатов и писем до создания под­польных кружков, групп и организаций, имели более рациональ­ные мотивы, иную логику рассуждений, более организованное речевое поведение и в волнениях городских маргиналов не уча­ствовали. А обычные городские обыватели (нормальные, более или менее довольные своей жизнью люди), даже если им и свойственно было мифологическое восприятие действительно­сти, еще достаточно зависели в 1950-е гг. от коммунистичес­кой мифологии, действие которой многократно усиливалось тотальной пропагандистской обработкой. Для того, чтобы та­кие люди втянулись в волнения городских маргиналов и даже поддержали их против милиции, должна была произойти либо вопиющая политическая ошибка, либо очевидное злоупотреб­ление властью. Сохранявшиеся среди населения СССР роман­тические мечты о светлом коммунистическом будущем и на­стоящем и создававшие психологическую основу стабильности режима, становились тогда мотивом агрессии, а попранная' справедливость (действительно или мнимо — в данном случае-значения не имело) превращала городских обывателей в пас­сивно сочувствующую либо даже активно действующую тол­пу, которую вели за собой маргиналы. В этом смысле, как это: ни парадоксально, прагматический цинизм и деградация; «коммунистической мечты» в 1970— 1980-е гг. создавали го­раздо меньше возможностей для вовлечения городских обы­вателей в беспорядки. Они приспособились к власти и ее не­справедливостям, знали действительную цену ее мифам и со­вершенно не собирались рисковать собой ради легенды о «настоящем коммунизме».