Нефть в обмен на продовольствие
Внешнеторговый шок в конце 1980-х был для СССР значительно смягчен благодаря существовавшим механизмам торговли. На экспорт за СКВ, в структуре которого доминировали нефть и газ, продаваемые по ценам мирового рынка, в начале перестройки приходилось лишь 15,8% всей стоимости экспорта. Остальное — либо торговля в рамках Совета экономической взаимопомощи, где (вплоть до развала СЭВа в 1989 году) действовали пятилетние скользящие средние цены от цен мирового рынка на углеводороды, либо поставки в развивающиеся страны (решающей роли они не играли — главным образом это были строительные контракты и машиностроительная, в том числе военная, продукция. Поэтому ухудшение условий торговли касалось лишь незначительной ее части.
Цены на закупаемое продовольствие тогда, как и сейчас, коррелировали с нефтяными. Стало быть, с падением выручки от нефти снизились и цены на импортируемое зерно (см. график 3). В 1987 году цена на пшеницу составляла 43,4% от уровня 1985 года, на ячмень — 36,3%, на кукурузу — 45,7%, тогда как на нефть — 52,8%. Эта закономерность нарушилась лишь в засушливом 1988 году, в котором условия торговли оказались самими плохими.
Наконец, с распадом СЭВ объемы торговли с входившими в него странами резко, на две трети, упали (см. график 4). Одновременно были созданы возможности для децентрализованного коммерческого импорта. Все это формально улучшило эффективность торговли, поскольку значительная часть углеводородов была перенаправлена на продажу за СКВ, и теперь вместо реализуемых на рынке по невысоким ценам потребительских товаров из стран СЭВа стали закупаться компьютеры и прочее оборудование (в итоге в массе своей оставшееся не установленным). Однако для сохранения поставок на оголившийся потребительский рынок правительству пришлось занимать, и немало.
Все эти изменения настоятельно требовали девальвации, которая в отсутствие единого рыночного курса сводилась к немедленному повышению цен на торгуемые потребительские товары и, соответственно, к снижению реальных доходов населения. Но делалось совершенно обратное — антиалкогольная кампания и последовавшее затем разрешение перекачивать прибыль на зарплату резко повышали реальные доходы населения, что окончательно оголило рынок. При этом попытки союзных властей повысить и хотя бы частично либерализовать потребительские цены с 1990 года уже наталкивались на ожесточенное сопротивление демократической России, ведомой Ельциным.
Отсрочка операции
В сущности, вариантов выхода из создавшейся ситуации было немного, и все они были неприемлемыми. Это либо возврат ко всем надоевшей и охаянной, но кое-как сводившей концы с концами советской системе с жесткой регламентацией всего (но после «разоблачений», шедших непрерывным потоком начиная с 1988 года, это было уже невозможно и не встретило бы ни малейшего энтузиазма со стороны населения, что и показал некоторое время спустя опыт ГКЧП). Либо освобождение цен с неминуемым их взлетом, балансирование бюджета драконовскими налогами и распродажа предприятий «акулам капитализма» (ну и еще масса всего по мелочи, о чем популярно рассказано в программе «500 дней»). Но это было возможно в 1990 году в уже умученной гиперинфляцией Польше, но не у нас. К такой радикальной смене ориентации не были готовы прежде всего сами руководители СССР. Это Ельцин прозрел после сорока лет скандирования лозунгов на партсобраниях и съездах, но такая гибкость ума дается не всем.
Посему оставалось верить, что произведенные преобразования в экономическом механизме после временных трудностей заработают, а пока надо продержаться, насыщая рынок товарами, ну и, возможно, немного что-то еще подправив в самом механизме. И действительно, мы видим, что потребительские расходы увеличиваются почти так же стремительно, как и доходы населения. Для этого сначала втихую была свернута антиалкогольная кампания: доля спиртного в приросте потребительских расходов 1988 года — больше половины, и в дальнейшем потихоньку она продолжает расти (хотя доля алкоголя в товарообороте 1990 года, 12%, не достигает уровня 1980-го и даже 1985-го — 16 и 14% соответственно, см. график 5).
С 1988 года понемногу начинают подниматься цены на неалкогольную продукцию. В ноябре 1990-го союзное правительство вводит договорные цены примерно на 6% товарооборота — при яростном показном сопротивлении России, которой никак не хочется принимать на себя ответственность за непопулярную меру. Правда, радикальное повышение цен на дотируемые продовольственные товары отложено до апреля 1991-го.
Немного растет импорт потребительских товаров (после провала 1988 года, связанного с неурожаем и ростом цен на зерно). Но его роль, несмотря на внешний долг, увеличившийся за годы перестройки втрое (с 28,3 млрд долларов в 1985 году до 67,1 млрд в 1991-м без учета задолженности бывшим странам — членам СЭВа), совершенно не ключевая. Тем не менее из торговли в 1990 году, похоже, уже вымываются последние неликвиды.
«Абалкинский» налог (он вводился с четвертого квартала 1989-го и на 1990 год) должен был подправить ситуацию с другой стороны, сделав для предприятий дорогим повышение зарплат. С прироста их более чем на 3% надо было платить рубль в бюджет на каждый рубль прироста зарплаты, более 5% — 2 и более 7%, соответственно, 3. Из прироста вычиталась зарплата, начисленная при выпуске потребительских товаров. Однако уже спустя четыре месяца налог поправили, разрешив предприятиям повышать фонд оплаты труда в размерах увеличения производства плюс еще 3%. Как отмечал потом сам экс-вице-премьер советского правительства Леонид Абалкин, этим регулирующий прирост на рост фонда оплаты труда был отменен. Фактически он и не сработал — за пять кварталов было собрано всего 2 млрд рублей этого налога, при том что фонд оплаты труда в народном хозяйстве в 1990 году вырос на 57,5 млрд.