Федерико гарсиа лорка

(1898-1936)

Ф. Гарсиа Лорка. Художник г. Прието

В Советском Союзе Лорка был одним из самых издаваемых зарубежных поэтов. Объясняется это тем, что поэта в 1936 году расстреляли фашисты - и этот расстрел имел огромный резонанс во всем мире. Это был какой-то знаковый расстрел, с него в мире как бы началась кровавая фашистская бойня, стали объединяться антифашистские силы. Тогда громко прозвучали слова чилийского поэта Пабло Нерудьг "Погиб поэт. И какой поэт! Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим,робкий и суеверный, мучающийся и веселый, он словно вобрал в себя все возрасты Испании, весь цвет народного таланта, все то, что дала арабско-андалузская культура".

Вторая причина успеха поэзии Лорки у русского читателя заключается в том, что вообще такая ярко эмоциональная испанская поэзия близка душе русского человека. Говорят, русские и испанцы давно симпатизируют друг другу, что в ментальности обоих народов есть что-то общее. Может быть. По крайней мере, поэзия Лорки хорошо у нас известна, барды наши написали немало песен на его стихи, художники наши нарисовали много полотен на испанские темы Лорки, а петербургский живописец А.А. Мыльников за свой триптих "Коррида. Распятие. Гарсиа Лорка" получил Государственную премию, и эта яркая работа сейчас украшает один из залов Третьяковской галереи.

Федерико Гарсиа Лорка родился 5 июня 1898 года в андалузской деревушке Фуэнте-Вакерос, что значит Источник Пастухов. Его отец был состоятельным арендатором. Мать - школьной учительницей. Первые впечатления детства мальчика были связаны с музыкой. Все началось с песен, которые под гитару пел отец. Мама играла на фортепиано. Очень много в детстве Лорка слышал плачей, романсов, колыбельных, которые пели простые люди Андалузии: скромные служанки, крестьяне.

В шесть лет будущего поэта и драматурга поразил спектакль театра марионеток.

После переезда семьи в Гранаду, которую Лорка всю жизнь будет считать историей, поэзией и чистой красотой Испании, в юноше начинается бурный процесс созревания поэта: он целыми днями бродит по древним легендарным улицам, по залам Альгамбры, по площади Марианны Пинеды... В Гранадском университете Федерико увлекся поэзией Рубена Дарио, Мануэля Мачадо, Хуана Рамона Хименеса, сам начал сочинять.

Летом 1917 года Федерико с группой студентов объездил Галисию, Кастилию, Леон. Он слушал, наблюдал, запоминал и искал свой способ выражения, свой голос. Из путевых дневников по Испании и родился его первый сборник, но не стихов, а прозы. Книгу он назвал "Впечатления и картины". Книга вышла с рисунками автора.

Потом он написал пьесу "Злые чары бабочки", постановка которой провалилась в мадридском театре "Эслава".

В 1919 году Лорка был зачислен в мадридскую Студенческую резиденцию, это было привилегированное учебное заведение, что-то типа испанского Оксфорда. Здесь он попал в круговорот споров о современном искусстве, здесь он познакомился с Сальвадором Дали, Хосе Гиль-еном, Рафаэлем Альберти, сюда приезжали читать лекции Поль Валери, Альберт Эйнштейн, Ле Карбюзье, нередко бывали выдающиеся испанские писатели старшего поколения Антонио Мачадо и Мигель де Унамуно.

В 1921 году вышла первая книга стихов, которая так и называлась "Книга стихов". В ней еще чувствовалось ученичество, но что-то уже намечалось и глубоко самобытное и самостоятельное. Самобытность заключалась в соединении поэтом книжной и стихийной, народной культуры. Стихи Лорка писал как песни - для голоса и слуха. Он даже свои стихи в опубликованном виде меньше ценил, чем в устном исполнении, большое значение придавал жесту, звуковым ассоциациям.

В 1923 году поэт сдал экзамен на степень лиценциата права. Отец был очень доволен сыном, но к этому времени сам сын гораздо большее значение придавал, например, фестивалю народной андалузской песни, который он затеял с известным композитором Мануэлем де

Фальей. Они вместе ездили по Испании и отыскивали и приглашали на праздник канторов - исполнителей редчайшего и древнейшего в Европе типа первобытных песен "канте хондо". Потом у Лорки выйдет книга стихов "Стихи о канте хондо". Он считал этот тип первозданных песен "глубинным пением" и в стихах своих тоже стремился к "глубинному пению".

Начинается

плач гитары.

Разбивается

чаша утра.

Начинается

плач гитары.

О не жди от нее

молчанья,

не проси у нее молчанья!

Неустанно

гитара плачет,

как вода по каналам - плачет,

как ветра над снегами - плачен,

не моли ее о молчанье!

Так плачет закат о рассвете,

так плачет стрела без цел,

так песок раскаленный плачет

о прохладной красе камелий.

Так прощается с жизнью птица

под угрозой змеиного жала.

О гитара,

бедная жертва

пяти проворных кинжалов!

Это стихотворение - "Гитара" - перевела на русский язык Мари- j на Цветаева.

Славу Лорке принесла книга "Цыганское романсеро", изданная в^ 1928 году. Почти все романсы этой книги были известны читателям! еще по спискам, которые ходили по стране по рукам, передавались по ¦ памяти, читались и пелись в самых глухих уголках Испании.

Так было, например, со стихами Есенина в России: люди и в глаза ] не видели еще его книг, а "Ты жива еще моя старушка" или "Клен ты мой опавший" пели везде и все. Так же широко знали, например, я* "Неверную жену" Лорки из "Цыганского романсеро":

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

И в полночь на край долины

увел я жену чужую,

а думал - она невинна...

То было ночью Сант-Яго, и, словно сговору рады, в округе огни погасли и замерцали цикады. Я сонных грудей коснулся, последний проулок минув, и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов. А юбки, шурша крахмалом, в ушах у меня дрожали, как шелковые завесы, раскромсанные ножами. Врастая в безлунный сумрак, ворчали деревья глухо, и дальним собачьим лаем за нами гналась округа...

За голубой ежевикой у тростникового плеса я в белый песок впечатал ее смоляные косы. Я сдернул шелковый галстук. Она наряд разбросала. Я снял ремень с кобурою, она - четыре корсажа. Ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым, нежнее лунного света, когда скользит он по стеклам. А бедра ее метались, как пойманные форели, то лунным холодом стыли, то белым огнем горели. И лучшей в мире дорогой до первой утренней птицы меня этой ночью мчала атласная кобылица...

Тому, кто слывет мужчиной, не скромничать не пристало, и я повторять не стану слова, что она шептала. В песчинках и поцелуях она ушла на рассвете. Кинжалы трефовых лилий вдогонку рубили ветер.

Я вел себя так, как должно, цыган до смертного часа. Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться, запомнив обман той ночи у края речной долины, - она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна.