Управление университетом
Управление университетом было в руках начальства. По словам Герцена, начальство университетом не занималось. А Гончарову вообще казалось, что никакого начальства и не было: «оно, конечно, было, только мы имели о нем какое-то отвлеченное, умозрительное понятие: знали о нем, можно сказать по слухам»48. В начальство входили ректор, попечитель и инспектор. Последний заведовал казенными студентами, имевшими квартиры и стол в университете. Студенты начальство практически не видели: только иногда ректор или попечитель могли зайти на лекцию. Но студентам было достаточно одних профессоров, из которых старший назначался деканом, об обязанностях которого тоже неясно. Только на экзаменах он был нечто вроде председателя.
Гончаров называет такую организацию университета «республикой», независимой от других государственных учреждений, пользующейся внутренним самоуправлением и автономией. Об органах этой «республики» студенты почти не вспоминают. Только Гончаров вскользь упоминает о Совете университета: «Совет университета вдруг как будто спохватился, что мы, словесники, остаемся без кафедры всеобщей истории…» В действительности, структура управления была такова: Совет университета был основным органом этой «республики», исполнительная власть принадлежала Правлению, судебная – университетскому суду49.
Но нужно задать вопрос: была ли эта система выгодна государству? Соответствовала ли она его принципам? Конечно же, нет. Ведь Россия в XIX веке – это самодержавная страна, где решающую роль играют чиновники, которые враждебно настроены к любым проявлениям независимости.
Профессора
В конце XVIII – на рубеже XIX века профессорский состав состоял из русских преподавателей, потому что, во-первых, университет не имел достаточных средств, а во-вторых, не поддерживались контакты с иностранными учеными. Идея приглашения иностранных ученых получила свое развитие при Муравьеве в первое десятилетие века. И уже Герцен (начало 30-х гг.) пишет, что профессора составляли «два слоя, ненавидевшие друг друга: один состоял из немцев, другой из не-немцев»50, т.е. понятно, что иностранных ученых было не 1-2, а целый «слой». Из числа немцев студенты вспоминают таких профессоров, как Гейм, Шлецер, Лодер, Фишер, Гильдебрандт и другие. Однако после приглашения заграничных студентов возникла проблема – выбор языка преподавания в университете. Еще Свербеев вспоминает, как Шлецер, профессор политической экономии, три раза менял язык для чтения лекций: сперва пробовал преподавать по-немецки, потом по-латыни, но ни в том, ни в другом случае студенты ничего не понимали; тогда он стал читать на русском, которым почти не владел51. Герцен также пишет, что «немцы отличались незнанием и нежеланием знать русского языка»52. И все же в большинстве случаев лекции читались на французском языке, т.к. в русском обществе он был наиболее распространенный53.
Но нужны ли были лекции иностранцев? И чем они были важны? Безусловно, приглашение немцев играет важную роль для развития университета, т.к. профессора показывали новейшие достижения физики и химии, знакомили с трудами философской мысли и исторической мысли. К тому же, само состояние университетской молодежи и всего московского общества нуждалось в современных научных знаниях.
Вторую группу профессоров составляют «не-немцы». Как немцы не знали русского, так и русские профессора не знали ни одного другого языка, кроме русского. Про русских профессоров следует сказать, что всегда были, как и сейчас, преподаватели, чьи лекции студенты охотно посещали, и преподаватели, чьи лекции были бесполезны. К первой категории преподавателей относятся, например, Каченовский, Мерзляков, Надеждин, Шевырев, Погодин, Давыдов, особенно Грановский («идеал профессора», как его назвал Чичерин). Хоть и не ко всем студенты относились тепло, они вспоминают этих профессоров с уважением. Другие преподаватели либо слишком скучно вели лекции, как Черепанов, или «машина», как его назвал Дмитриев54, либо непонятно объясняли, как Цветаев («для меня он всегда оставался недоступным»55, - вспоминает Свербеев) и т.д.
Профессора первой половины XIX века сделали большой вклад в развитие университета, во-первых, своими трудами, глубоким изучением предметов, а во-вторых, они принесли дружескую атмосферу в университет, в которой отношения между профессорами и студентами стали складываться иначе. Следует сказать, что характер отношений в течение первой половины XIX века менялся. Так, еще Свербеев, вспоминая о Цветаеве, замечает, что «тогда еще профессоры не обращались с студентами как с равными и рук им не жали56». (Свербеев поступил в университет в 1813 г.) Таким образом, еще в самом начале XIX столетия четко разграничивалась грань между студентом и преподавателем. Однако к сороковым годам, по воспоминаниям Чичерина, ситуация совершенно изменилась. Отношения между профессорами и студентами были самые сердечные: «с одной стороны, искренняя любовь и уважение, с другой стороны, всегдашнее ласковое внимание и готовность придти на помощь. У Грановского, у Кавелина, у Редкина в назначенные дни собиралось всегда множество студентов; происходили оживленные разговоры не только о научных предметах, но и о текущих вопросах дня, об явлениях литературы. Библиотеки профессоров всегда были открыты для студентов… Всякий молодой человек, подававший надежды, делался предметом особенного внимания и попечения»57. Таким образом, атмосфера в университете была очень дружеская, поэтому, во-первых, сами студенты больше просвещались, а во-вторых, оживлялась культурная жизнь университета и всей Москвы.
Отношение немцев к студентам было очень хладнокровно, в отличие от русских профессоров. Хотя сами немцы вспоминают по-разному. Например, профессор Буле замечает, что они со студентами каждую неделю продвигаются вперед, а Штельцер всячески подчеркивает худшие стороны как самих студентов, так и университета58.
Но в целом мемуаристы отмечают, что «преподавание было скуднее, объем меньше, чем в сороковые годы»59, «профессорское слово было бедно»60. Преподавание в Московском университете было достаточно слабое: существовала неравномерность – точные науки уступали гуманитарным, недостаточно были разработаны основные темы русской истории, во многих отраслях материал был только на стадии сбора, а не анализа и т.д. Структура подготовки профессорско-преподавательского состава была усовершенствована после принятия устава 1835 г.