"Очарованный странник" и "Сказ о тульском косом Левше"

Впервые о народе как об "очарованной среде" Лесков за­говорил в 60-х годах, когда история начинала "делаться" мас­сами и в массах и когда, по мнению Лескова, для решения на­ционально-исторических задач необходимо было понять, о чем думает народ, ка­кую правду исповедует человек из массы. Именно в "Очарованном страннике" Лескову удалось осуществить свою задачу – "запи­сать разговаривающую Русь", дать возможность высказаться человеку простому, и в его произведении действительно заговори­ла народная Россия, заговорила "без перевода".

В 1872 году Лесков предпринимает путешествие по Ладожс­кому озеру, посетив Корелу, острова Коневиц и Валаам. "В не­зыблемой твердыне русского иночества, пребывающего здесь во всей чистоте древней христианской общины", – писал Лесков в очерках "Монашеские острова на Ладожском озере", – рождался замысел рассказа о русском страннике, который писатель внача­ле назвал "Русский Телемак", а затем – "Черноземный Телемак". Журнал "Русский вестник" отказал Лескову в публикации и очер­ка, и рассказа, и потому повесть была опубликована в газете "Русский мир" с 15 октября по 23 ноября под заглавием "Очаро­ванный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения. Рассказ. Посвящается Сергею Егоровичу Кушелеву". Посвящение С. Е. Кушелеву не случайно – именно в его доме Лесков впервые представил свое произведение публике. Он намеренно отка­зался от первоначальных вариантов названия, не желая "гово­рить в лоб" – то есть акцентировать мифологический подтекст. Писатель, видимо, хотел актуализировать еще и национальный аспект. Как заметил Л. Аннинский, в названии "Очарованный странник" содержится "саморекомендация русского человека в его грандиозном выражении".

"В "Очарованном страннике", как ни в каком другом про­изведении Лескова, высвечено то затейливое миропонимание, ко­торое, по мнению писателя, свойственно русскому человеку. Са­мая фигура странника связана художественной традицией русско­го фольклора древней литературы с образами калик перехожих, скитальцев, искателей счастливой доли. Да и поэтика этой по­вести в значительной мере восходит к хождениям, одному из са­мых распространенных жанров древнерусской литературы" (В.Ю.Троицкий).

Почему автор называет своего героя "очарованным стран­ником"? Именование героя может трактоваться многозначно. Как пишет М. П. Чередникова, герой повести – "невольный странник, ибо нигде для этого незаурядного человека не находится места. Он "очарован", околдован, ибо постоянно испытывает на себе власть обстоятельств, при которых он не волен распоряжаться своей судьбой. Вместе с тем смысл названия определяется и своеобразной артистической натурой, художественной натурой Ивана Северьяновича, способного испытать очарование жизни, красоты и любви".

Возможно, он является "очарованным странником" еще и потому, что поддается "чарам" окружающего его мира красо­ты, "чарам" тех, порой необузданных, чувств, которые таятся в глубинах его личности, он страстно желает разгадать тайну бы­тия, загадку человеческой жизни, ее смысл и предназначение. Как замечает Б. Дыханова, эпитет "очарованный" наполня­ется двояким смыслом: странник очарован богатством земной жизни, красотой природы, женской красотой, яркими событиями, но с другой стороны – он очарован своей жизнью: сочетанием обыкновенного и греховного в ней.

Глубокого философского смысла исполнен в повести и архетипический мотив пути-дороги, означающий не просто "охоту к перемене мест", но символизирующий душевную неуспокоенность, "больную совесть", жажду обретения истины.

Как полагает С. Дмитренко, композиция "Очарованного странника" представляет собой своеобразное движение героя от обыкновенности, греховности рядового конэсера к очарованности, преодолению греховности и накоплению праведности. Она тради­ционна для устной речи, ориентированной на незнакомого слуша­теля: вступление – экспозиция, в которой читатель знакомится с местом действия ("Мы плыли по Ладожскому озеру") и с героя­ми; основная часть – рассказ Ивана Северьяныча о жизни; крат­кое заключение от имени повествователя.

Многие критики говорили о "мозаичности", многофабуль­ности построения произведения Лескова. Критик Н. Михайловский писал об "Очарованном страннике": "В смысле богатства фабулы, это, может быть, самое замечательное из произведений Лескова, но в нем же особенно бросается в глаза отсутствие какого бы то ни было центра, так что и фабулы в нем, собственно говоря, нет, а целый ряд фабул, нанизанных, как бусы на нитку, и каж­дая бусинка, сама по себе может очень удобно вынута, заменена другою, а можно и еще сколько угодно бусин нанизать на ту же нитку". Писалось и об отсутствии ясного направления в странс­твиях героя, и разбросанности картин.

Но логика смысла произведения Лескова кроется не во внешней связанности фрагментов, а во внутренней последова­тельности, развитии подсознательного постижения и осмысления жизни в ее внутренних закономерностях, а не во внешнем. Это рассказ о жизни с самого "первоначала", как говорит сам Фля­гин, отвечая на предложение "рассказать свою жизнь": "Отчего же, что вспомню, то, извольте, могу рассказать, но только я иначе не могу-с, как с самого первоначала".

Эпизоды повести связываются пониманием и толкованием самим Флягиным смысла событий его жизни, и именно эта сказо­вая особенность повествования определяет ее выстроенность в целом. Сам Лесков писал о композиции своего произведения: "Это хроника жизни одного героя, где нет центрального события, к которому бы стягивались все остальные, но где разнообразные эпизоды следуют друг за другом свободно. Я не старался разду­вать значение одних событий и усекать другие: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа. Так как в жизни такого не бывает. Жизнь человека идет как развивающа­яся со скалки хартия, и я ее так просто и буду развивать лен­тою, без апофеоза, даже без кульминационной точки".

Это стремление Лескова выстроить свое произведение так, как строится сама жизнь человеческая – по "ленточному" прин­ципу, без кульминаций и "апофеоза", и определяет ее своеобра­зие. И действительно, кто может знать – какой момент в жизни кульминационный, главный, решающий. На одном этапе жизни – один, на следующем – другой, и определить этот главный момент зачастую помогает только время.

Основная часть рассказа о жизни Ивана Флягина представ­ляет собою его монолог, даже исповедь, которая время от вре­мени прерывается репликами слушателей, служащими для разряд­ки, для усиления интереса к повествованию, для "смены повест­вовательных регистров" (В. Троицкий). В языке героя, в его ма­нере говорить и держаться читатель сразу улавливает сущность его характера и миропонимания. Как отмечают исследователи, это тип автобиографии, рассказанной со всем роскошеством правдивого вымысла. Читатель увлечен и фабулой, и "постройкой характера", и языковыми красками, которые рисуют нам этот удивительный характер.

Герой верует и ищет. "Его жизненный путь – это путь познания Бога и осознания себя в Боге. Мотив странничества "вписывает" Флягина в русскую национальную традицию правдоискательства и богопознания. За внешними событиями жизни персо­нажа повести – процесс его духовного взросления, нравственно­го преображения, и суть этого процесса выявляется прежде все­го в том, что присущие Флягину изначально доброта, желание помочь страждущему становятся в итоге осознанной потребностью любить ближнего своего, как самого себя.

Читатель знакомится с Иваном Северьянычем на пароходе, и сразу Лесков представляет своего героя как русского богаты­ря: "...он был в полном смысле слова богатырь, и притом типи­ческий, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца". Но, как сразу замечает Лесков, "при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюдатель­ности, чтобы видеть в нем человека, что называется, "бывалого". Он держался смело, самоуверенно, хотя и без неприятной развязности".

Деятельная любовь к людям и самопожертвование – опреде­ляющие черты характера Ивана Северьяновича. Именно они связы­вают героя с народом. "Лесков полагал, что идея деятельного добра как исполнение в повседневной жизни Божьих запо­ведей определяет русский национальный характер. Наиболее пол­но и открыто она воплотилась в русских праведниках, искавших спасение души в служении Богу и человеку" (Н. Н. Старыгина).

В образе скитальца Ивана Северьяновича Флягина обобщены замечательные черты русских людей, энергичных, талантливых от природы, воодушевленных беспредельной любовью к людям. Герой повести – "простодушный добрый русский богатырь", наивный ис­полин с седеющей гривой, знаток лошадей в иноческом подрясни­ке. Лесков наделил своего героя бурной и пестрой судьбой: графский форейтор и укротитель бешеных коней, кормилец и нянька грудного младенца, победитель татарина в смертельном поединке, пленник кочевников и многоженец, балаганный актер и монастырский послушник, бродячий ветеринар и рекрут кавказс­кой армии, получающий за храбрость Георгия и офицерский чин, – таков этот необычный, сложный и мощный образ. Этот человек с детскою душой отличается не только огромной силой, но и неук­ротимым духом, богатырским озорством и той чрезмерностью в увлечениях, что столь свойственно для национального характе­ра (А. Гроссман).

Иван Северьянович – человек с чистым сердцем, но, как истинный русский человек, он подвластен неукротимым страстям, кроткий в отношениях к детям и животным, но подчас горячий и даже опасный в своих порывах. Вот прозванный в детстве Голо­ваном, герой жестоко наказывает кошку, которая таскала голу­бят; вот он "на спор" насмерть запорол татарина Савакирея за то, что он, как поясняет свой поступок Флягин, первым богаты­рем считался и "через эту свою амбицию ни за что не хотел мне уступить, хотел благородно вытерпеть, чтобы позора через себя на азиатскую нацию не положить, но сомлел, бедняга..."; вот он детей своих "не почитает" за то, что они "некрещеные и ми­ром не мазаны"; вот он любимую женщину "взял да так с крутизны в реку и спихнул...".

Эта беспредельная импульсивность, безразличие к поняти­ям добра и зла, обусловленное отсутствием нравственных крите­риев и установок, гонит странника Флягина по миру, застав­ляет его совершать поступки, не укладывающиеся в схему "хоро­ший-плохой". Таким блуждает он по градам и становищам, нигде и ни­когда не утрачивая непередаваемого очарования своей цельной, великодушной и подлинно творческой натуры. Натура глубоко ху­дожественная, Иван Флягин с восторгом воспринимает и блеск природы, и яркость быта, и игру слова, и прелесть человечес­кого существа.

Вот Иван Флягин видит на ярмарке коней, и рассказ об этом исполнен истинно поэтического смысла, настолько Иван пленен страстью к ним, настолько готов отдать ради них душу. Этот рассказ особенно явственно выявляет органическую связь героя с красотой мира, его глубокое эстетическое чувство: "И чувствую, что рвалась моя душа к ней, к этой лошади, родной страстею". "Кобылица была точно дивною, ростом не великонька, в подобье арабской, но стройненькая, головка маленькая, гла­зок полный, яблочком, ушки сторожкие; бочка самые звонкие, воздушные, спинка как стрелка, а ножки легкие, точные. Я как подобной красоты был любитель, то никак глаз от этой кобылицы не отвлеку". Такая любовь к лошадям не случайна. Ведь именно с этим животным связываются в русской культуре представления о красоте движения, о безграничном просторе, свободе, воле.

Чувство красоты, столь свойственное Флягину, особенно явственно проявляется в том чувстве, которое испытывает он к красавице-цыганке Груше. Как пишет В. Ю. Троицкий, женс­кая красота в произведениях Лескова предстает как источник вдохновения, высокого наслаждения, как гармонизирующее нача­ло, смиряющее "голую" земную страсть, наконец, как несказан­ная радость, чудо, открытие того неведомого мира, самое прикосновение к которому знаменует утверждение человеческого в человеке. Так Иван Северьянович повествует о встрече с краса­вицей-цыганкой: "А я ей даже и отвечать не могу: такое она со мной сразу сделала! Сразу, то есть, как она передо мною над подносом нагнулась и я увидал, как это у нее промеж черных волос на голове, будто серебро, пробор вьется и за спину па­дает, так я и осатанел, и весь ум у меня отняло. Пью ее уго­щение, а сам через стакан ей в лицо смотрю и никак не разбе­ру: смугла она или бела, а меж тем вижу, как у нее под тонкою кожею, точно в сливе на солнце, краска рдеет и на нежном вис­ке жилка бьет. "Вот она, – думаю, – где настоящая-то красота, что природы совершенство называется...".

"Кстати было бы заметить, что в этой картине наблюдает­ся воздействие именно земной, зримой красоты и земного ее ощущения. Ивану Северьяновичу отнюдь не чуждо ничто человеческое; он жадно приемлет земную, плотскую жизнь, будучи и на родине, и в татарской неволе (где, видимо, "приспособился" даже к магометанскому многоженству). Но Грушу он станет назы­вать своей сестрою: его чувство слишком велико, чтобы низводить его к земному обладанию; оно сопоставимо лишь с нас­лаждением созерцания божественного совершенства, той спаси­тельной красоты, которая являет особую, высшую духовную цен­ность. Ибо как духовная ценность любовь героя въяве осущест­вилась. И ее высочайшая истина, ее свет может лишь затмиться тенью земной, плотской страсти... "Природы совершенство" об­ращает внутренний взор к духовному. Эта мысль – едва ли не основополагающая для Лескова: он верит в преображающую силу добра и красоты..." (В.Ю.Троицкий).

Эта художественность натуры тоже обращает Ивана Флягина к бездумным скитаниям по родимым просторам – от Каспия до Не­вы. Развертываются ландшафты нескончаемого маршрута: здесь и орловские поместья с их конными заводами, и Пенза с ее "азиатской" ярмаркой, и заволжские степи, пахнущие овцой, и астраханские побережья с рыбными промыслами, и Нижний с шумным Макарьевским развалом, и петербургские балаганы на Адми­ралтейской площади, и Кавказ с его быстрыми горными потоками, и горячие пески Бугского лимана под Николаевом, и холодное Ладожское озеро. Мотив скитальчества позволяет автору показать чудесную географию и колоритную этнографическую бытопись Рос­сии в движении, действии, красках, разнообразных и меняющих­ся. Но Иван Флягин не только поэт и странник, но и борец, за­щитник родной земли, охваченный активной любовью к ней, неук­ротимый в своей ненависти к ее врагам.

В повести нет основного сюжета, в ней есть только одна господствующая тема. Эта тема предоставляет автору возмож­ность охватить огромный эпический материал, разветвляющийся во все стороны новыми приключениями, случаями, анекдотами о коновалах, орловских заводчиках и укротителях диких коней. Так повесть превращается в своеобразный, чистый сказ.

Общий драматизм повествования осложняется человеческими образами необычайной и трагической остроты, вроде "яркой змеи" цыганки Груши, которая "поцелует, – как будто ядовитою кисточкой уста тронет и во всю кровь до самого сердца болью прожжет". Когда она поет, то хочет, чтоб от ее песни "чья-ни­будь душа горела и мучилась". "Груша любила его, злодея, всей страстной своею любовью цыганской каторжной", и непонятно ей было чувство русской женщины, "которая всю жизнь свою перед ним как лампаду истеплила". Любовь к Груше лишена плотского, греховного влечения. Очарованность красотой и чувство родной души переполняют Ивана Северьяновича и выражаются в восхище­нии, для которого у этого простого мужика находятся самые вы­сокие слова: "Даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем. Любопытная фигура!" "А я ей даже отвечать не могу: такое она со мною сразу сделала!.. Так я и осатанел, весь ум у меня отняло. Вот она, – думаю, – где настоящая-то красота, что природы совершенство называется...".

Не свободный от пороков, отягощенный многими неблаго­видными поступками, Иван Флягин поступает часто по наитию чувства, в порыве случайной страсти. Но чаще он совершает поступки, согласуясь с веленями долга, из внутренне присущего ему чело­веколюбия.Он стремится к истине и красоте, идя через ошибки и горькие раскаяния, он ищет любви и сам щедро дарит свою любовь людям. Какие только искушения не выпадали на долю очарованного странника, сколько раз искушали его бесы. Но выстоял Флягин, сохранил свою душу и пришел в монастырь. Обретя прощение и просветление, Флягин чувствует способность к пророчествова­нию, желает обрести душевное совершенство: "Три ночи на этом инструменте, на коленях, стоял в своей яме, а духом на небо молился и стал ожидать себе иного в душе совершения".

В конце жизненного странствия пришло к Флягину прозре­ние: "И тут-то исполнилось мое прошение, и стал я вдруг пони­мать, что сближается реченное: "Егде рекут ми, нападает вне­запе всегубительность", и исполнился страха за народ свой русский и начал молиться...".

В "Очарованном страннике" впервые в лесковском творче­стве полнозвучно развивается тема народного героизма. Несмот­ря на многие, отнюдь не идеальные черты, собирательный полус­казочный образ Ивана Флягина предстает перед нами во всем ве­личии, благородстве души своей, бесстрашии и красоте и слива­ется с образом народа-богатыря. "Мне за народ помереть хочет­ся! – признается в конце повести Флягин. – Я тогда клобучок сниму, а амуничку надену".

Для многих персонажей Лескова характерен своеобразный "символизм", обобщенность, корни которой – в необыкновенности и эпической широте рисуемых образов. Предпосылка возведения героев к образам-символам заложена в самих произведениях пи­сателя. Тех героев, что наиболее близки к его сердцу, он всегда сравнивает с героями былин и сказок. Иван Северьянович – "в полном смысле слова богатырь", и притом типический, прос­тодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого. Казалось, что ему бы не в ряске ходить, а си­деть бы ему на "чубаром" да ездить в лаптищах по лесу и лени­во нюхать, как "смолой и земляникой пахнет темный бор". И "он сам почти миф, а история его – легенда".

"Русским характером во всей неисчерпаемости" назвал Флягина писатель Ю. Нагибин: "Можно ли не любить его, не вос­хищаться этим бесстрашным, добрым, доверчивым, искренним сердцем? Под уклон бурно прожитой жизни надевшему рясу Се­верьянычу очень хочется за народ помереть. А ведь Северьяныч и "азията" насмерть запорол, правда, в честном бою, где став­кой был дивный конь, и Грушеньку в пучину вод кинул, когда жизнь той стала невмоготу – оставил ее, горькую, князь-измен­щик. Но мы относимся к этим уголовным действиям богатыря так же снисходительно, как и к его ребяческому проступку, когда барыниной кошечке хвостик отрубил, чтобы она голубей не оби­жала. Северьяныч и впрямь безгрешен, ибо все творит от чисто­го сердца, по широте своей совести, которая признает высшую справедливость естественной жизни, а не казенную законопокор­ность. А как безмерен Северьяныч в своей любви, не ведающей духоты ревности, как предан в дружбе, как честен и бескорыс­тен и как легко отбрасывает прочь мелкие условности денежных счетов, когда его могучей натуре требуется забвение! <...> Северьяныч естественно и гармонично вместил в себя без меры всякой всячины, и диву даешься, – восхищается Нагибин, – как из такой мешанины мог возникнуть столь цельный характер. А главное, все в нем крупно, мощно, через край. И творя свои бесчинства, Северьяныч никогда не расстается с Богом, и Пред­вечный хранит этот фантастический продукт природы во всех испытаниях. Ибо нужен такой человек, чтобы не обмельчала, не истерлась в мышиную труху жизнь, не разъела стихию мещанская уравновешенность".

■ ■ ■

"Сказ о тульском Левше и о стальной блохе" появился в печати с подзаголовком "Цеховая легенда". Впоследствии этот подзаголовок не удержался, но указывал на проис­хождение рассказа из рабочей среды. По свидетельству И. А. Шляпкина, "Сказ о тульском Левше" взят из рассказа одного рабочего Сестрорецкого оружейного завода, где Лесков провел лето 1878 года. Сам писатель указывал, что "Сказ о тульском косом левше и стальной блохе" есть оружейная легенда, выража­ющая "гордость русских мастеров ружейного дела": "Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца..." Лесков на­зывал свой сказ "эпосом работников", свидетельствующим о под­вигах "артистической удали" старинных мастеров.

Живой и занимательный простонародный сказ о том, как тульские оружейники сумели подковать удивительную заводную блоху из английской вороненой стали, сработанную в Лондоне, незаметно переходит в заветное раздумье Лескова об одареннос­ти его народа и свойственном ему глубоком патриотическом чувстве. Умирая, Левша говорит своему врачу: "Скажите госуда­рю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть, чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годят­ся. И с той верностью Левша перекрестился и помер".

Его предсмертный завет не был выполнен, а то "в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был".

Такими серьезными выводами заканчивается веселый сказ Лескова. "Собственно имя Левши, подобно именам многих вели­чайших гениев, навсегда утрачено для потомства, – заключает автор, – но как олицетворенный народною фантазиею миф, он ин­тересен, а его похождения могут служить воспоминанием эпохи".

Рассказ о Левше – это не только рассказ об одаренности народных умельцев, но и размышление об извечной судьбе таланта в России: "Везли Левшу так непокрытого, да как с одного из­возчика на другого станут перекладывать, все роняют, а подни­мать станут – ухи рвут, чтобы в память пришел... И, наконец, увезли в больницу, где неведомого сословия всех умирать при­нимают".

Фантастически-гротескный характер повести-сказа не иск­лючает, а, напротив, заостряет ее своеобразный реализм. И символический образ Левши нисколько не изменяет принципа реа­листической типизации характера и обстоятельств. Привлекая внимание читателя сочетанием смешного, комического и серьез­ного, Лесков насыщает внутренний сюжет произведения материа­лом о трагичности жизни талантливого человека в России.

Лесков не приукрашивает, не идеализирует своего героя. Мастеровой из крестьян, тульский Левша изображен как малогра­мотный человек. Он сам признает: "Наша наука простая: по Псалтырю и по Полусоннику, а арифметики нимало не знаем". Он вовсе не был былинный добрый молодец, который "кланяется по-писанному, речь ведет по-ученому". Он "не понимает, как надо говорить по-придворному, с лестью или хитростью, а гово­рит просто". Внешний вид и поступки Левши обличают в нем че­ловека, живущего в крайней нищете, столь характерной для крестьянского быта: "Идет в чем был: в опорочках, одна штани­на в сапоге, другая мотается, а озимчик старенький, крючочки не застегиваются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится". Лесков не скрывает, что герой его не только малограмотен, но и неопрятен, как и его товарищи, да еще и пьяница.

Далеко не все одобрял Лесков в русской национальной жизни. Как отмечал сам автор, насмотревшись на "страдания меньших братий и узнав крепостного крестьянина не из книг, а лицом к лицу, всеми силами души возненавидел крепостное право". Зло невежества и нищеты, как считал Лесков, привнесено в жизнь крестьян этим социальным злом. Все искажающее русскую душу и народную жизнь писатель подверг резкому, презрительно­му осмеянию. Так, в седьмой главе содержится открытая сатира на некоторые явления русской жизни: "Туляки, – пишет Лесков, – люди умные и сведущие в металлическом деле, известны также как первые знатоки в религии... Они не только мастера петь с вавилонами, он они знают, как пишется картина "вечерний звон", а если кто из них посвятит себя служению и пойдет в монашество, то таковые слывут лучшими монастырскими эконома­ми, их них выходят способные сборщики. На святом Афоне знают, что туляки – народ самый выгодный. Мастерски собирают сборы даже там, где взять нечего". В этом едком замечании – отноше­ние Лескова к забитости, униженности, темноте народа.

По убеждению писателя, русскому народу чуждо как следо­вание законам буржуазной Европы, так и культивирование собс­твенного невежества – "загона". Поэтому во всех произведениях Лескова типу людей, лишенных национальных черт, противостоит тип русского человека, несокрушимого в своей борьбе за свобо­ду личности и национальное достоинство. Рядом с талантливым самоучкой Левшой топчется этакий дуботол – "мужественный ста­рик" атаман Платов, растерявший на дворцовом паркете гордость бесстрашного воина. Гениально одаренному человеку из народа, неразрывно связанному с родной землей, противостоит не только машинная, механическая культура Запада, но и космополитизм правящего класса России. Царь не знает народа, чужд интересам простого человека. В изображении Лескова он – марионетка, ко­торую "преклоняют" на свою сторону иностранцы. Убежденный в том, что "мы, русские, со своим значением никуда не годимся", царь восторгается механическими пустяками европейских масте­ров, не замечая у себя на родине талантливых самородков.

Косой Левша – представитель даровитого русского народа – выступает в лесковском сказе как "олицетворенный народною фантазией миф". Безымянный мастер, как и его товарищи, "взя­лись поддержать Платова и с ним всю Россию", чтобы доказать самобытность и талантливость ее народа. В сказе о Левше Лес­ков использовал всю многоцветность русской речи, раскрыв и прямой, и скрытый смысл ее, лукавый юмор и злую иронию. Язык Левши очень колоритен. Он свободно, с достоинством беседует и с царем, и с учеными англичанами. Силы Левше дает преданность своей родине, глубокая убежденность в мудрости устоев ее на­родной жизни. О ней все мысли и речи Левши, она в его жизни главное. По сравнению с жизненным патриотизмом Левши еще ярче проступают отрицательные качества и свойства, присущие правя­щему классу: тупая мелочность, марионеточность, отсутствие серьезных мыслей и дел. Так, в ироническом плане представлен в произведении русский царь Александр Павлович, презирающий все русское и преклоняющийся перед всем иностранным: "Вот ес­ли бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился...".

Даже казак Платов всеми силами старается "оконфузить" англичан, защищая все русское. Склонность императора к "иностранщине" Платову не нравилась, "и, скучая по своему хо­зяйству, все государя домой манил. И чуть если Платов заме­тит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все молчат, а он сейчас скажет: и у нас дома свое не хуже есть, – чем-нибудь отведет". "Ну и шабаш. Я терпел, а дальше нельзя. Сумею или не сумею я говорить, а своих людей не вы­дам", – говорил Платов, стремясь "испортить политику" госуда­ря и генералов, преклоняющихся перед англичанами.

Но патриотизм Левши, его преданность родине и родным обычаям вовсе не означают у Лескова какое-либо пренебрежение к западной культуре или этакий "квасной патриотизм". Даже стремление атамана Платова пренебречь английскими чудесами и противопоставить им достижения русских мастеров объясняется, конечно, не огульным отрицанием достижений западных умельцев, а лишь желанием "своих людей не выдать". А Левше даже нрави­лись "хозяйственные порядки" англичан, "особенно насчет рабо­чего содержания".

Но прельстить Левшу английскими благами просто невоз­можно – он истинно и исконно русский человек. Ему ни к чему "студинги в огне", "водка зеленая", "пищеприемные комнаты". Не захотел Левша и жениться в Англии, затосковал по дому, по земле, на которой он родился и вырос: "Мы, – говорит, – к своей родине привержены, и тятенька мой и родительница-ста­рушка привыкли в свой приход ходить, да и мне тут в одино­честве очень скучно будет". И это несмотря на то, что дома ждет его самая трагическая участь: Левшу "свалили на пол... А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет".

В особом объяснении "О русском Левше" Лесков признавал­ся, что имел мысль вывести не одного человека и что там, где написано "Левша", надо читать "русский народ". Разъясняя диа­лектику своего образа, Лесков пишет, что Левша его сметлив, переимчив, даже искусен, но он "расчет силы не знает, потому что в науке не зашелся и, вместо четырех правил из арифмети­ки, все бредет еще по Псалтырю да по Полусоннику". Он видит, как в Англии тому, кто трудится, все абсолютные обстоятельст­ва жизни лучше открыты, но сам все-таки стремится к родине и все хочет два слова сказать государю о том, что не так дела­ется, как надо, но это Левше не удается, потому что его "на парат роняют". В этом все дело".

"Сказ о косом Левше" – наилучший образец стилизации под лубок, под раешник, под старинную ярмарочную литературу или надписи и стишки к народным картинкам. В этом стиле выдержаны Лесковым и донской казак Платов, и цари, и генералы, и англи­чане, и тульские оружейники. Тяга писателя к "народной этимо­логии", то есть к комическому искажению слов, получает в сказе наибольшее выражение. Эти смешные слова настолько удачны и метки, что вошли в разговорный язык ("клеветоны", "долбица умножения", "мелкоскоп" и многие другие). Прием этот не может быть сведен только к стилю – к балагурству, стилизации, прос­торечным "искажениям" слова, желанию рассмешить читателя. Эти примеры "народной этимологии" являются и средством сатиры, и приемом литературной интриги, и существенным элементом сюжет­ного построения. "Словечки" и "термины", искусственно созда­ваемые в языке произведений Лескова самыми различными спосо­бами (здесь не только народная этимология, но и использование местных выражений, иногда прозвищ, ругательств и пр.), также иногда интригуют читателя на промежуточных этапах развития сюжета. Лесков сообщает ему свои "термины" и загадочные опре­деления, странные прозвища и прочее раньше, чем дает матери­ал, чтобы понять их значение, и тем самым придает дополни­тельный интерес главной интриге, сосредоточивает внимание чи­тателя на важных для автора коллизиях, не давая ему за­быть не объясненные им слова, как бы заставляет искать их разгадку.

И.В.Столярова в своей работе "Принципы "коварной сати­ры" Лескова. (Слово о сказе о Левше)" обращает внимание на эту замечательную особенность лесковской поэтики: "Как сво­еобразный сигнал внимания, обращенный к читателю, писатель использует неологизм или просто необычное слово, загадочное по своему реальному смыслу и потому возбуждающее читательский интерес. Рассказывая, например, о поездке царева посла, Лес­ков многозначительно замечает: "Платов ехал очень спешно и с церемонией..." Последнее слово, очевидно, является ударным и произносится рассказчиком с особым смыслом, "с растяжкой" (если воспользоваться выражением Лескова из его повести "Оча­рованный странник"). Все последующее в этом длинном периоде – описание этой церемонии, таящей в себе, как вправе ожидать читатель, нечто интересное, необычное, заслуживающее внима­ния".

Необычный язык рассказчиков у Лескова, отдельные выра­жения, определяемые писателем как местные словечки, прозвища, служат вместе с тем своеобразным способом сокрытия личности автора, его собственного отношения к описываемому. Говоря "чужими словами", он не дает никакой собственной оценки опи­сываемому, как бы "прячется" за своих рассказчиков, солидаризи­руясь с ними или дистанцируясь от них в зависимости от обстоя­тельств. Таким образом автор еще более приближается не только в рассказчику, но и к читателю.

Чувствуя своего героя как бы "изнутри", глядя на мир его глазами, Лесков выводил свои произведения за пределы "вы­сокой" литературы, снижая жанры своих произведений, макси­мально приближая их к укоренившимся в народном сознании фоль­клорным принципам изображения жизни. "Нетерпячий" ко всякому злу, Лесков утверждал, что "снисхождение к злу очень тесно граничит с рав­нодушием к добру, и неспособность презирать и ненавидеть чаще всего живет вместе с неспособностью уважать и любить". Любовь и сочувствие к человеку, доброта, присущие Лескову как чело­веку, наложили глубокий отпечаток на все пропитанное челове­колюбием творчество.

В чисто литературном плане сказ о стальной блохе восхо­дит к тем притчам о народной смекалке и удалом мастерстве, которые получили широкое отражение в фольклорных сборниках. Сказ о Левше, включая и широкую картину русской жизни, и образ народного героя, содержит мысль о замечательной талант­ливости народа, раздумья о его горькой судьбе. Сказ как главная особенность повествования обозначен уже в подзаголовке: "Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе". Таким образом, произведение получает два заголовка и, соответственно, два уровня смысла, каждый из которых обретает особую значимость. В подзаголовке, который мыслился в XIX ве­ке как жанровое обозначение, определена форма подачи материа­ла – сказывание. С помощью сказа Лесков обыгрывает все уровни текста: идею произведения, композицию, систему образов, ритм.

Во-вторых, очень важный смысл обретает словосочетание "стальная блоха" – как нечто необычное. В этом контексте по­является и обозначение героя – "косой левша", которое несет информацию о несоответствии внешности и сущности героя, его внешней "неказистости" и истинной талантливости. Казалось бы, в определении "косой левша" содержится информация о двойной ущербности героя – левша, да еще и косой. Но по мере развития сюжета читатель убеждается, что определение это лишь внешнее, а Левша оказывается одним из самых сметливых и талантливых ге­роев Лескова, человеком уникальных способностей, одним из луч­ших тульских мастеровых. Кроме того, он, как мы уже убедились, проявляет себя и как истинный патриот своей родины, оказыва­ется на недосягаемой для многих других героев нравственной и духовной высоте. Причем это несоответствие как бы чувствует и сам Левша, не обращающий на свой "непрезантабельный" внешний вид, не теряющий достоинства и высокой самооценки: "Идет в чем был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мается, а озямчик старенький, крючочки не застегиваются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится..."

Лесков не дает своему герою с "человечкиной душой" име­ни и именует его по названию одного из физических недостатков – "левша", которое в произведении пишется с маленькой буквы, так как сам Лесков знает, каково "назначение" простого русс­кого гения: "валяться на холодном полу в коридоре до разбор­ки", умереть от того, что "у него затылок о парат расколол­ся". И только позже это именование стало писаться с прописной буквы, превратилось в имя нарицательное.

Лесков знал многих выдающихся людей России – знаменитых писателей, ученых, художников. Но за ними он всегда прозревал незаметных, затерянных в пространствах России беззаветных лю­дей с чистыми сердцами, с глубокой мыслью, с искренним иска­нием добра и правды. Лесков выдвигал задачу общекультурного и художественно­го развития и воспитания народа: "Нужно, – убеждал писатель своих современников, – пролить в массы свет разумения, нужно очистить их вкусы, нужно указать им другие наслаждения вне кабачной атмосферы... а все это достигается только образова­нием масс и допущением их к участию в эстетических наслажде­ниях. Воскресные школы, народные театры, клубы, лектории и примеры воздержан-ности – вот источники отрезвления рабочего класса... Здесь только нужно действовать с любовью и энерги­ей. Смерть не ждет и жизнь не должна ждать".

Максим Горький особенно ценил Лескова за то, что, соз­давая образы своих праведников и богатырей духа, он поставил себе "задачу оправдать Русь", поставил целью своего творчест­ва "воодушевить Русь, измученную рабством".

Ю. Нагибин писал: "Хотите верить в Россию, хотите в са­мую тяжкую, невыносимую для нее годину сохранить жар своего чувства к ней, читайте и перечитывайте Лескова. Недаром стал он самым любимым и нужным писателем первой эмиграции – он как никто другой довлел чувству утраченной родины.

Мир, населенный одними праведниками, скучен. И Лесков пустил в свое царство чудовищ. Рядом с нежным, как подснеж­ник, Левшой, топчется дуботол – "мужественный старик" атаман Платов, растерявший на дворцовом паркете гордость бесстрашно­го воина; вокруг божедомов вертятся бесами люди нового поши­ба: Препотенский, Термосесов, Бизюкина; звероватый барин тре­бует от тупейного художника сделать ему "туалет в самой от­важной мине", а порежешь – так пулю в лоб. И в рост с лес­ковскими богатырями встает трагическая, грозная в страсти, преступная, но страстью же искупленная Катерина Измайлова – леди Макбет Мценского уезда. А Гуго Пекторалис – бодрый немец с железной волей, вознамерившийся Россию проглотить, да пода­вившийся русским блином, – гротескный и вместе глубоко жиз­ненный образ".

Лесков дает нам ключ к своему творчеству, когда опреде­ляет свою художественную цель, как "стремление разобрать: что... возвышается над чертою простой нравственности", когда утверждает "безусловное бескорыстие и честность", когда со­чувствует герою, который, "видя этот обветшалый мир, стыдил­ся его и чаял нового, полного духа и истины", когда сетует, что "в обществе нашем пали идеалы, и оно все более погружает­ся в меркантилизм и становится глухо и немо ко всяким высшим вопросам", когда указывает одновременно на "тяготение массы к высшему нравственному началу", когда негодует на смутное вре­мя, в котором "черта простой нравственности стерлась и утра­тилось понимание разницы между черным и белым".

Зоркий и яркий реализм Лескова, его разностороннее зна­ние жизни и быта родной страны вместе с умением раскрыть вы­сокую одаренность и трагические судьбы национальных самород­ков, как и своеобразие жанров и тонкое мастерство языка этого увлекательного рассказчика – все это ставит автора "Очарован­ного странника" и "Левши" в ряд первоклассных писателей русс­ких, делает его творчество интересным и значимым для всех эпох.

Вопросы и задания

Ответьте на вопросы:

1. Какие впечатления детства оказали решающее влияние на мировоззрение и мировосприятие Лескова?

2. Как Лесков относился к ра­ди­­кальным революционным взгля­­дам своих современников? Какие принципы он им противо­поставлял?

3. В чем видел Лесков пред­назначение искусства?

4. Что можно сказать о рели­гиозных убеждениях Лескова?

5. Как осмысливается Леско­вым своеобразие народной ве­ры?

6. В чем видел Лесков путь к нрав­­ственному очищению и гармонии в общественной жизни?

7. Каков основной, сюжето­образующий мотив творчества Лескова?

8. Как Лесков относился к ни­ги­лизму? Почему?

9. Какие произведения Лес­кова называют антинигилисти­ческими? Почему?

10. Когда и в каких произве­дениях Лесков начинает раз­рабатывать тему праведниче­ст­ва? С какими обстоятельствами творческой жизни писателя это связано?

11. В чем заключается сущ­ность лесковской концепции пра­ведничества?

12. Каковы особенности ска­зо­­вого стиля Лескова? Как его характеризуют исследователи?

13. В каких произведениях Лескова происходит становление сказового стиля? С какими эстети­ческими и идеологичес­кими за­да­чами Лескова связан этот про­цесс?

14. Как зародился замысел рассказа о русском страннике? Как и почему менялись его назва­ния?

15. С какими традициями русской культуры связан образ странника? Почему Лесков наз­вал своего героя "очарованным странником”?

16. Что представляет собою композиция "Очарованного стран­ника"?

17. Что представляет собой жизненный путь Ивана Северь­яновича Флягина?

18. Какие черты сближают Флягина с образами русских бо­гатырей?

19. Какие черты являются основными в характере Флягина?

20. В чем выразилась проти­воречивость характера и пос­тупков Флягина?

21. В чем проявилась худо­жественность натуры Флягина?

22. Чем обусловлены поступ­ки Флягина?

23. Как представлена в "Оча­ро­ванном страннике" тема на­родного героизма?

24. Почему Флягин пришел в монастырь?

25. Каковы мифологические исто­ки образа Левши?

26. В чем выразился симво­лизм образа Левши?

27. Какие стороны нацио­наль­ной жизни изображает Лес­ков в "Сказе о Левше"? Какие из них под­вер­­гает сатирическому осмеянию и обличению?

28. Какие два национальных типа сопоставляются в "Левше"?

29. Как отстаивают Левша и Платов национальные интересы? Каким героям "Сказа" они в этом противопоставлены? Почему?

30. В чем выразился патрио­тизм Левши?

31. Как показывает Лесков тра­гическую участь таланта в России?

32. Как Лесков разъясняет диа­лектику образа Левши?

33. Какова художественная и стилистическая функция "на­родной этимологии" в "Сказе"?

34. Как соотносится обозна­чение героя "косой левша" с его сущностью?

35. Каково значение твор­чества Лескова?

Выполните задания:

1. "Речевая характеристика всегда играет важную роль в создании образа героя. Но в сказе за героев говорит рассказ­чик. Поэтому речь других персонажей субъективно окрашена, она вбирает отличительные особен-ности прежде всего речевой мане­ры рассказчика, следова­тельно, "рекомендует" прежде всего само­го сказителя и только опосре­дованно – других персо­нажей", – пи­шет Н. Н. Стары­­­­­­гина.

Найдите в тексте повести "Очаро­­ванный странник" подтвер­ж­­дение этим словам, выделив про­­сто­речную, разговорную лек­сику, комические искажения слов и покажите, как они раскрывают характер и миропонимание героя.

2. Выделите в тексте повести пейзажные зарисовки. Опре­делите, как они передают черты субъективного восприятия мира, как описания природы не только отражают эмоциональное состоя­ние героя-рассказчика, но и рас­крывают его мировоззрение.

3. Проанализируйте особен­ности восприятия природы Фля­гиным, своеобразие видения им окружающего мира, особенности словесного рисунка в его рассказе о жизни в степи: "Нет-с, домой хочется ... тоска делалась. Осо­бенно по вечерам, или да­же когда среди дня стоит погода хорошая, жарынь, в стану ти­хо, вся татарва от зною пропадает по шатрам... Знойный вид, жестокий; простор – краю нет; травы буйство; ковыль белый, пушистый, как серебряное море, волнуется, и по ветерку запах несет: овцой пахнет, а солнце обливает, жжет, и степи, словно жизни тягостной, нигде кон­ца не предвидится, и тут глубине тоски дна нет... Зришь сам не знаешь куда, и вдруг перед тобой отколь ни возьмется обо­зна­­чится монастырь или храм, и вспо­­м­нишь крещеную землю и заплачешь".

Какое эмоциональное сост­оя­­ние передается в этом фраг­менте? Как пейзаж выявляет глав­ную черту миропонимания Фля­гина – его религиозность? Как создается интонация, рассчитан­ная на сочувственное внимание слушателей? Как передается со­при­­частность героя жизни своего наро­да, любовь к родине через сравнения, метафоры, эпитеты?

4. Как пишет Н. Н. Старыгина, необходимым условием быто­вания сказовой формы повест­вования является иллюзия само­стоя­тельности героя-рассказ­чика. Приемом, с помощью кото­рого ав­тор создает эту видимость, становится разграничение речи по­вествователя и рассказчика. Речь повествователя литературно пра­вильная. Его образ в большей мере нейтрален, так как лишен ярко выраженных индивидуаль­ных черт. Его позиция выражена опосредованно: прежде всего через выбор героя-рассказчика. Речь Флягина с ее ориентацией на воспроизведение устного раз­говора неповторима, следова­тельно, и образ рассказчика явно индивидуализирован.

Найдите в тексте повести под­тверждение этим словам.

5. Как сказовая форма пове­ст­вования помогает рас­крыть слож­ный внутренний мир героя?

6. Как реализуются в повести "Очарованный странник" функции сказа – индивидуализация харак­тера героя и типизация?

7. В каких произведениях древ­­нерусской литературы жиз­ненный путь героя заканчивался в монастыре? Как переосмыс­ле­на эта традиция в повести "Оча­­рованный странник"?

8. Какими средствами соз­дает Лесков характер Левши? Ка­­­кую роль играют здесь портретная и речевая характерис­тики?

9. Выпишите из "Левши" при­меры комического искажения слов. Какую роль они играют?